XIII. Смерть

Der Tod; Death; La Mort

АРХЕТИП	Смерть.
БУКВА	Мем = М, символ = вода, светлое, жен­ское. Числовое значение = 40.
ЧИСЛО	13 = несчастливое число. 12 - заверше­ние цикла (часы, месяцы); если нет пе­рехода к Единице, то новый цикл не на­чинается, наступает конец. Пробило три­надцать! У некоторых народов это число, наобо­рот, считается счастливым: Иисус + 12 апостолов = 13. На 13-й день после Его рождения волхвы увидели в небе свою путеводную звезду. До введения солнечного года - священ­ное число. В лунном году 13 месяцев.

	Лишь когда лунную богиню стали счи­тать «злой», тогда и число 13 преврати­лось в «чертову дюжину», а пятница/ 13-е число - в день неудач, потому что этот день посвящался матери богов Фрейе. 13-го или 15-го августа в Греции справляли праздник богини смерти, Ге­каты. Позже этот праздник стал днем Вознесения Богородицы. Числовое значение буквы Мем = 40: биб­лейский период. Сорок лет скитания по пустыне, сорок лет - длительность одно­го поколения, сорок дней пребывания Моисея на горе Синай, Иисус явился ученикам через 40 дней, 40 дней блужда­ния Илии по Хориву, 40-дневный пост перед Пасхой. Блаженный Августин пи­шет, что душа вселяется в эмбрион лишь на сороковые сутки беременности.
К.-Г. ЮНГ	«Признать тот факт, что тебя со време­нем не станет, есть своего рода победа над временем. Не хотеть жить - это то же, что не хотеть умирать. Становление и уход - это одна и та же линия. Тот, кто сходит с этой линии, повисает в воздухе, глохнет. Достигнув среднего возраста, жить продолжает лишь тот, кто готов умереть вместе с жизнью».
ЦИТАТЫ	«Для меня смерть - центральный факт моей жизни. Пройдет какое-то время, и все превратится в Ничто. Когда у меня хватает мужества взглянуть этому факту в лицо, все мои ценности сразу стано­вятся ясны мне... Я не трачу сил на ил­люзии. Имидж не играет для меня ника­кой роли. Я не задаюсь вопросом, пра­вильно или не правильно веду себя; я

просто делаю то, что делаю, и остаюсь самим собой. Вот и все!» Шелдон Копп «Научи нас так счислять дни наши, что­бы нам приобресть сердце мудрое». Псалом 89:12 «Пальма сбрасывает листья и плоды, когда они созревают. Папаладжи (белый) живет так же, как пальма, пытающаяся удержать свои листья и плоды: «Это мое! Я не дам вам их взять, не дам есть». Как же пальме тогда народить новые плоды? У пальмы больше мудрости, чем у па­паладжи». Папаладжи «Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если ум­рет, то принесет много плода». Ин. 12:24. «Смерть есть величайшее творческое на­чало, ибо в ней заключена вся тайна жизни. Смерть означает, что прошлое придется отбросить, что неведомого не избежать, что наше «Я» не вечно, и что окончательных решений не существует. Только поняв это, человек действитель­но начинает жить. Пытаясь удержать в себе дыхание, он лишится его; дав ему течь свободно, он найдет его». Алан Уотс.

ОБРАЗЫ

«Черный человек», Сатурн - бог време­ни, старуха с косой, кума-смертушка.

	Чума («черная смерть»). Смерть как освобождение, как возвращение домой. Смерть как друг, и постоянный спутник.
МАРСЕЛЬСКОЕ ТАРО	Скелет символизирует необходимость отказа от отождествления себя со своим телом. Серп убывающей Луны (Геката, также Астарта, богиня времени, приливов-от­ливов и перемен). Пора урожая. На многих вариантах этой карты ее на­звание не пишут — из страха, что придет та, чье имя будет названо. Положение рук и косы напоминает сим­вол Сатурна.
ТАРО РАЙДЕРА-УЭЙТА	Вместо старухи с косой четвертый апока­липтический всадник с черным знаменем, на котором изображена мистическая ро­за, символ жизни и чистоты помыслов. На шлеме у него красное перо, алхими­ческий символ философского камня. Ре­ка олицетворяет вечное движение и раз­витие; на ней - корабль мертвецов фа­раона, символ пути к новой жизни. На заднем плане - Солнце, символ бес­смертия. Царь, женщина и ребенок прекло­нили колена, и лишь священник встречает Смерть стоя: символ твердости в вере. Смерть как естественный переход на следующую ступень бытия.
АНАЛОГИИ	«Малые смерти». Ритуалы посвящения, включающие образ перехода через порог смерти. По-немецки zugrunde gehen (уме­реть) можно истолковать и как auf den Grund (zurьck) gehen - «вернуться к ис­токам».
СОВЕТ	Перед Смертью все равны (полная де­мократия). Умереть - значит испытать

	самое яркое и, возможно, самое живое ощущение за всю свою жизнь. Это сов­сем не то, что обмереть. Ничто не вечно.
КАЧЕСТВО	Готовность отдать, умереть и возник­нуть вновь. Прощание.
ЦЕЛЬ	Освобождение места новому. Возвраще­ние домой.
ТЕНЕВАЯ СТОРОНА	Обмереть. Бояться смерти.
ТРАДИЦИОННОЕ ТОЛКОВАНИЕ	(плюс) Разрушение с последующей транс­формацией и обновлением (которого на этой карте мы, однако, не видим). Ко­нец какого-то одного периода, одного чувства и т.д., необходимость отказа от прежних привычек. (минус) Застой, затянувшееся бездейст­вие, упадок жизненных сил; катастро­фа, страх, паника.
СИНТЕЗ	Неизъяснимый смысл этой карты хоро­шо выражен в старинной солдатской пе­сне: «Вот пуля пролетела, и товарищ мой упал». В старинных колодах на этой карте не писали ее название, чтобы ненароком не позвать непрошеную гостью. Ее называ­ли «Невыразимой» и т.п. Лишь в нашем столетии карту стали печатать с назва­нием, как все прочие Старшие Арканы. Помогло ли это изъяснить неизъяснимое, Бог его ведает. Все равно смерть по- прежнему остается табу, и желающих взглянуть ей в лицо стало не больше, чем было в прошлые века. Лишь обще­ство сейчас устроено рациональнее: смерть изгнана из обыденной жизни и сослана в клиники. Однако умирающие

и там остаются наедине со своим стра­хом перед последним, самым сильным ощущением. «Ты уже лучше выглядишь» и прочие подобные выражения служат лишь все тому же табу, и больной прекрасно зна­ет, что эти утешения пусты, но тоже включается в эту недостойную игру, то­лько чтобы не отпугнуть своих послед­них посетителей. Мы должны научиться воспринимать смерть иначе. Закон полярности справед­лив для всех. Он гласит, что восприни­мать и осознавать мы можем лишь по­лярные пары: не будь ночи, мы не зна­ли бы, что такое день, без страдания не знали бы радости, без неудач - удачи. Поэтому и жизнь имеет для нас смысл лишь постольку, поскольку мы должны умереть, без смерти она бессмысленна. Рассказы «побывавших на том свете» (людей, перенесших клиническую смерть) можно подразделить на две группы. Одни ничего не рассказывают, потому что не помнят, что с ними было, другие же рассказывают о ярких, необычайно приятных и радостных ощущениях. До сих пор я ни от кого не слышал о чем- либо неприятном или ужасном. Мне кажется, что мы слишком часто пу­таем два понятия: умереть и обмереть. Обмереть - это значит испытать страх, который парализует нас полностью. Это ощущение связывается у нас с холодом и одиночеством. Умереть же, судя по рассказам, это ощущение настолько яр­кое, что, судя по всему, ничего более яркого мы просто никогда не ощутим в жизни.

Таким образом, страх смерти - это в большой мере страх перед необычайно ярким ощущением. Недаром на глубин­ном уровне смерть часто связывают с сексом, а оргазм называют «малой смер­тью». Поэтому страх смерти и страх рас­твориться в оргазме, потерять себя в нем сродни друг другу. Желание, выродив­шееся в похоть - вот цена, которую мы платим за соблюдение этого табу на смерть. Наша цель - понять, что смерть - не за­клятый враг, а удивительное ощущение, столь же естественно принадлежащее жизни, как выдох или вдох. Образы, в которых она является, когда нам удает­ся преодолеть это табу, таковы: смерть - это освобождение, возвращение домой, выход на волю из темницы тела, это да­рительница покоя и уготовительница ме­ста новому. То же относится, само собой, и ко всем малым смертям, через которые мы про­ходим в течение жизни. Это всегда про­исходит, когда нам приходится отказы­ваться от чего-то очень любимого, давно привычного, когда наступает пора про­щаться. Именно потому, что карта Смерти сви­детельствует о завершении очередной дра­мы в человеческих отношениях или оче­редного «порочного круга» слишком при­вычных шаблонов и реакций, она ясно и недвусмысленно предвещает освобожде­ние. Что, впрочем, не означает, что осво­бождение произойдет без боли и потерь.

СОБЫТИЙНОЕ ЗНАЧЕНИЕ

Любые события, предполагающие за­вершение чего-то, прощание и (вынуж-

денное) расставание с кем-то или с чем- то. Конец отношений с другим челове­ком, уход/увольнение с работы, отказ от (дурных) привычек. Потери разного рода (разлука, кража и т.п.).

ИСТОРИЯ

«Рассказывают, что давным-давно жил в Исфагани один юноша, и был он слугой у богатого купца. И вот в одно прекрас­ное утро он сел на коня и поехал на ба­зар, весело напевая; в кошельке у него звенели монеты, выданные купцом на по­купку мяса, фруктов и напитков. Подъ­ехав же к базару, он увидел, что у са­мых ворот стоит Смерть. Заметив юно­шу, Смерть сделала ему знак, точно же­лая сообщить что-то. Испугавшись, юно­ша развернул коня и, дав ему шпоры, поскакал прочь. Дорога привела его в Самарканд, где он, усталый и запылен­ный, подъехал к постоялому двору, по­ужинал на деньги хозяина и велел от­вести себя в постель. Там он наконец за­снул, радуясь, что обманул Смерть. Од­нако посреди ночи его разбудил стук в дверь. На пороге стояла Смерть с до­вольной улыбкой на устах. – Как ты тут очутилась? - спросил юно­ша, бледнея и дрожа от страха. - Я же видел тебя на рынке в Исфагани! – Я пришла, потому что мне предначер­тано забрать тебя здесь, - ответила Смерть. - Встретив тебя на базаре в Ис­фагани, я хотела попросить тебя поехать в Самарканд, чтобы это предначертание исполнилось. Но ты сбежал, не дав мне сказать ни слова». Цит. по: Лиз Грин «Судьба и астрология»

ОТРЫВОК из ЛИТЕРАТУРЫ

ВЕТЕР В ДЖЕМИЛА Есть места, где умирает дух и рождается истина как его прямое отрицание. Когда я приехал в Джемила, я застал там ве­тер и солнце, но об этом потом. Сначала нужно сказать, что там царила тишина, тяжелая и плотная тишина, неколеби­мая, как стрелка весов, застывших в рав­новесии. Крики птиц, сиплый голос флейты с тремя дырочками, топот коз, отдаленное погромыхивание в небе - все эти звуки и создавали ощущение тиши­ны и запустения этих мест. Изредка слышалось хлопанье крыльев и пронзи­тельный крик - это взлетала птица, при­таившаяся между камней. Какой бы до­рогой ты ни шел, по тропинке ли между останками домов, или по вымощенной плитами широкой улице между блестя­щих колонн, или через огромный форум между триумфальной аркой и храмом, что высится на холме, ты неизбежно приходишь к оврагам, которые со всех сторон окружают Джемила, этот пась­янс, разложенный под беспредельным небом. И ты оказываешься в заточении, наедине с камнями и тишиной, и кажет­ся, что время остановилось, только горы с каждым часом растут и лиловеют. Но на плато Джемила дует ветер. И из су­мятицы ветра и солнца, освещающего руины, возникает нечто такое, что дает человеку почувствовать всю меру своей общности с уединением и тишиной мерт­вого города. Нужно много времени, чтобы поехать в Джемила. Это не такой город, куда за­езжают по пути. Из него никуда не по-

падешь, и у него нет округи. Это место, откуда возвращаются назад. К мертвому городу ведет длинная, непрестанно пет­ляющая дорога, и она кажется еще бо­лее длинной оттого, что всякий раз ждешь, что город покажется за поворо­том. Когда наконец на плато, окрашен­ном в блеклые тона, в просвете между высокими горами возникает его желто­ватый остов, похожий на лес скелетов, Джемила представляется символом того завета любви и терпения, верность кото­рому только и может открыть нам тре­пещущее сердце мира. Там, на плато, среди редких деревьев и жухлой травы, она всеми своими горами и всеми свои­ми камнями обороняется от вульгарного восхищения, пристрастия к живописно­му или приятной игры воображения. Мы долго бродили среди этого пустын­ного великолепия. Ветер, который в пол­день едва чувствовался, мало-помалу окреп и, казалось, заполонил собой весь пейзаж. Он дул в расщелину между го­рами далеко на востоке, налетал из-за горизонта и куролесил в царстве камней и солнца. Он безостановочно свистел в развалинах, крутился в каменистом цир­ке, обдавал груды исщербленных глыб, завихрялся вокруг каждой колонны и с неумолчным воем мел по форуму, рас­простертому под ослепительным небом. Я был исхлестан ветром, как рангоут попавшего в шторм корабля, и пронизан им до костей. Глаза у меня воспалились, губы потрескались, а пересохшая кожа была как чужая. Прежде она позволяла мне разбирать почерк мира. Он писал на ней знаки своей нежности или своего

гнева, согревал ее дыханием лета или покусывал зубами изморози. Но, измо­танный сопротивлением ветру, который больше часа тряс и выколачивал меня, я переставал сознавать, что запечатлевает мое тело. Ветер шлифовал меня, как приливы и отливы шлифуют гальку. Я все больше приобщался к стихии, во власти которой я был, и наконец слился с ней, смешав свой пульс с мощным и звучным биением вездесущего сердца природы. Ветер лепил меня по образу пылающей наготы, которая меня окру­жала. И в его мимолетных объятиях я, камень среди камней, обретал одиноче­ство колонны или оливкового дерева на фоне летнего неба. Это неистовое омовение в ветре и солнце исчерпывало все мои жизненные силы. Во мне едва трепыхалась воля, жалова­лась воля, жаловалась жизнь, пытался протестовать разум. Казалось, вот-вот, забыв обо всем на свете и о самом себе, я развеюсь в воздухе и претворюсь в этот ветер и в эти омытые ветром ко­лонны, арку, плиты, излучающие тепло, и блеклые горы вокруг пустынного го­рода. И никогда еще до этого я не ис­пытывал такого чувства отрешенности от себя самого и в то же время своего присутствия в мире. Да, я присутствую. И в эту минуту меня поражает мысль, что дальше этого я пойти не могу. Как человек, приговорен­ный к пожизненному заключению: все, что для него существует, при нем. Но также и как человек, который знает, что завтрашний день будет похож на нынеш­ний и все остальные дни тоже. Ибо для

человека осознать свое настоящее - зна­чит ничего больше не ждать. Разве то­лько самые вульгарные пейзажи воспри­нимаются так или иначе в зависимости от душевного состояния. В этом краю я всюду ощущал нечто, не привнесенное мной, а присущее ему - как бы привкус смерти, который нас объединял. Здесь, среди колонн, которые теперь отбрасы­вали косые тени, тревоги таяли в возду­хе, как вспугнутые птицы. И на смену им приходила беспощадная ясность. Тре­вога рождается в сердце живущих. Но этому живому сердцу суждено остано­виться - вот и все, что говорит моя про­зорливость. По мере того как день кло­нился к вечеру, как звуки и свет угаса­ли под пеплом сумерек, я, покинутый самим собой, чувствовал себя все более беззащитным перед вызревавшими во мне силами отрицания. Немногие понимают, что бывает отказ от прав и привилегий, не имеющий ни­чего общего с отречением. Что означают здесь слова «будущее», «преуспеяние», «положение»? Что означает духовное развитие? Если я упорно отказываюсь от всех на свете «когда-нибудь», то для меня речь идет как раз о том, чтобы не отречься от моего нынешнего богатства. Я не желаю верить, что смерть - это преддверие новой жизни. Для меня это запертая дверь. Нет, это не порог, кото­рый надо перешагнуть, а ужасная и гну­сная история. Все, что мне предлагают, направлено к тому, чтобы избавить че­ловека от бремени собственной жизни. Но, глядя на тяжелый полет каких-то больших птиц в небе Джемила, я домо-

гаюсь именно некоего бремени жизни, и я получаю это бремя. Я могу лишь со­хранять цельность в этой пассивной страсти, а остальное от меня не зависит. Я слишком полон молодости, чтобы го­ворить о смерти. Но мне кажется, что, если бы я должен был о ней говорить, я именно здесь нашел бы нужные слова, чтобы выразить постигаемую в безмолв­ном ужасе неизбежность смерти, не таящей надежды. У каждого из нас есть несколько близ­ких сердцу идей. Две-три идеи. Сопри­касаясь с миром и с другими людьми, мы их отшлифовываем и преобразуем. Нужно лет десять, чтобы выработать действительно свежую идею - идею, о которой стоило бы говорить. Конечно, это слегка обескураживает. Но это позво­ляет человеку приглядеться к прекрас­ному лику мира. До сих пор он смотрел на него в упор. Теперь ему надо отсту­пить в сторону, чтобы увидеть его в профиль. Молодой человек смотрит на мир в упор. Он не успел еще отшлифо­вать идею смерти или небытия, но она вселяет в него ужас. Быть может, этот жестокий тет-а-тет со смертью, этот жи­вотный страх солнцелюбивого существа и есть молодость. Вопреки тому, что обычно говорится, молодежь, по край­ней мере в этом отношении, чужда ил­люзий. У нее не было ни времени, ни благочестия, чтобы создать их себе. И почему-то, взирая на этот суровый пей­заж, этот каменный крик, торжествен­ный и скорбный, на Джемила, освещен­ную зловещим заревом заката, на смерть надежды и красок, я был уверен, что

люди, достойные этого имени, на краю могилы снова смотрят в глаза небытию, отвергают идеи, которые они исповедо­вали, и обретают девственную правди­вость, которая светилась во взоре древ­них перед лицом судьбы. Когда смерть раскрывает им объятия, к ним возвраща­ется молодость. В этом отношении нет ничего презреннее, чем болезнь. Это ле­карство от смерти. Она подготавливает к ней. Она обучает умирать, и на первой стадии этого обучения проходит умиле­ние самим собой. Она поддерживает че­ловека в его судорожных усилиях укры­ться от той несомненной истины, что он умирает весь. Но Джемила... В Джемила я чувствую, что истинный, единствен­ный прогресс цивилизации, к которому время от времени приобщается лич­ность, состоит в том, что он создает лю­дей, умирающих сознательно. Меня всегда удивляло, что мы, столь изощренные в рассуждениях о других предметах, обнаруживаем такую бед­ность мысли, когда речь заходит о смер­ти. Смерть - это благо или зло. Я боюсь ее, или я ее призываю (как некоторые говорят). Но это лишнее доказательство, что все простое выше нашего понима­ния. Что такое синее и что можно ду­мать о синем? Вот так же и смерть ста­вит нас в тупик. О смерти и о цветах мы не умеем рассуждать. Однако что может быть важнее для меня, чем лежащий пе­редо мною человек, тяжелый, как зем­ля, - ведь это прообраз моего будущего. Но могу ли я действительно думать об этом будущем? Я говорю себе: я должен умереть. Но это ничего не значит, потому

что я не в состоянии в это поверить и могу быть лишь свидетелем смерти дру­гих. Я видел, как умирают люди. И не раз видел, как умирают собаки. Прикос­новение к ним потрясало меня. В такие минуты я думаю о цветах, об улыбках, о женщинах, которые будят во мне же­лание, и понимаю, что весь мой ужас перед смертью коренится в моей ревни­вой любви к жизни. Я ревную к тем, кто будет жить и для кого будут существо­вать цветы и женщины во всей их плот­ской реальности. Я завистлив, потому что слишком люблю жизнь, чтобы не быть эгоистичным. Что мне до вечности! Быть может, в один прекрасный день услы­шишь: «Вы сильный человек, и я дол­жен быть с вами откровенен: я могу вам сказать, что вы скоро умрете». И бу­дешь лежать, судорожно цепляясь за жизнь, всем нутром чувствуя страх и бессмысленным взором глядя в пустоту. Что значит по сравнению с этим все ос­тальное! При мысли об этом у меня кровь стучит в висках и я готов вокруг все разнести. Но люди умирают вопреки самим себе, вопреки всему тому, чем они приукра­шивают свою судьбу. Им говорят: «Ког­да ты выздоровеешь...» - а они умира­ют. Я не хочу этого. Ибо, если бывают дни, когда природа лжет, бывают и дни, когда она говорит правду. В этот вечер Джемила говорит правду, и как проник­новенна ее печальная красота! Что до меня, то перед лицом этого мира я не хочу лгать и не хочу, чтобы мне лгали. Я хочу до конца нести бремя ясности и смотреть на неотвратимое со всей моей

Дата добавления: 2015-09-03