Прощаясь, Ольга пригласила Обломова приехать завтра к обеду. Но он пообещал приехать послезавтра, в пятницу или в субботу, отговорившись тем, что ждет письмо из деревни.

VI

Вернувшись домой, Обломов заснул крепким сном. Вспомнив на следующий день, что нужно ехать к Ольге, он содрогнулся. Он представил, как люди будут смотреть на него, провожать дружелюбными взглядами.., а у него нет денег и даже дома в деревне. И он решил не видеться с Ольгой до тех пор, пока не дождется хороших новостей из деревни. Он не брился, не одевался, лениво листал газеты, занимался с хозяйскими детьми. Агафья Матвеевна все также хлопотала по хозяйству, готовила вкусные обеды, штопала его чулки, достала из чулана его халат, чтобы постирать его и починить. Через несколько дней он получил письмо от Ольги, в котором она спрашивала, почему он не приезжает, писала, что проплакала целый вечер и не спала всю ночь. «Господи! Зачем она любит меня? Зачем я люблю ее? Зачем мы встретились? Это все Андрей: он привил любовь, как оспу, нам обоим. И что это за жизнь, все волнения и тревоги!..» – восклицал Обломов. Он написал Ольге, что простудился в Летнем саду, должен просидеть два дня дома, но уже почти выздоровел и надеется скоро приехать. Она написала ему ответ, похвалила за осторожность и посоветовала беречься. Он обрадовался предложению Ольги поберечься и еще несколько дней просидел дома, пил кофе и ел горячие пироги.

Вскоре появился еще один законный предлог не ездить к Ольге: Нева замерзала, сняли мостки. Так проходили дни, Илья Ильич скучал, читал присланные с Ольгой книги, ходил по улице, заглядывал с визитами к хозяйке.

VII

Прошла неделя. Каждый день Обломов интересовался, не наведены ли мосты через Неву, и когда узнавал, что нет, успокаивался. Книги стал читать реже, зато чаще занимался с детьми хозяйки и беседовал с ней самой. В один из дней Захар доложил, что мосты через Неву наведены, и от мысли, что завтра нужно будет ехать к Ольге, терпеть любопытные взгляды окружающих и объясняться с теткой, у Обломова екнуло сердце. Он опять решил отложить поездку, подождать еще несколько дней письма из деревни.

Ольга все это время каждое утро спрашивала у горничной, наведены ли мосты, а когда узнала что наведены, принялась оживленно готовиться к приезду Обломова, и попросила тетку поехать с ней завтра в церковь, которую указал ей Илья Ильич, чтобы помолиться за него и за их любовь. В воскресенье Ольга устроила обед так, как любил Обломов, причесалась, как ему нравилось, и надела белое платье. Барон, занимавшийся имением Ольги, сообщил ей, что дела почти завершены, и она в будущем месяце сможет переехать в деревню, в свое имение. Ольга обрадовалась, но решила не говорить об этом Обломову. Она хотела проследить до конца, «как в его ленивой душе любовь совершит переворот, как окончательно спадет с него гнет, как он не устоит перед близким счастьем, получит благоприятный ответ из деревни и, сияющий, прибежит, прилетит и положит его к ее ногам, как они оба вперегонки бросятся к тетке, и потом… она вдруг скажет ему, что и у нее есть деревня». Но Обломов опять не приехал. Она вначале рассердилась, но потом подумала, что он болеет и не может писать, и решила поехать к нему сама.

В понедельник утром хозяйка сообщила Илье Ильичу, что к нему приехала барышня. Он быстро оделся, отослал по делам Анисью и Захара, бросился к калитке и «почти в объятьях донес Ольгу до крыльца». Ольга сразу поняла, что он не болел, и попросила его ответить, почему он не приезжал к ним все это время. Обломов ответил, что боялся слухов и разговоров.

Она взяла со стола книгу и посмотрела на развернутую страницу: страница запылилась.

– Ты не читал! – сказала она.

– Нет, – отвечал он.

Она посмотрела на измятые, шитые подушки, на беспорядок, на запыленные окна, на письменный стол, перебрала несколько покрытых пылью бумаг, пошевелила перо в сухой чернильнице и с изумлением поглядела на него.

– Что ж ты делал? – повторила она. – Ты не читал и не писал?

– Времени мало было, – начал он запинаясь, – утром встанешь, убирают комнаты, мешают, потом начнутся толки об обеде, тут хозяйские дети придут, просят задачу поверить, а там и обед. После обеда... когда читать?

– Ты спал после обеда, – сказала она так положительно, что после минутного колебания он тихо отвечал:

– Спал...

– Зачем же?

– Чтоб не замечать времени: тебя не было со мной, Ольга, и жизнь скучна, несносна без тебя.

Он остановился, а она строго глядела на него.

– Илья! – серьезно заговорила она. – Помнишь, в парке, когда ты сказал, что в тебе загорелась жизнь, уверял, что я – цель твоей жизни, твой идеал, взял меня за руку и сказал, что она твоя, – помнишь, как я дала тебе согласие?

– Да разве это можно забыть? Разве это не перевернуло всю мою жизнь? Ты не видишь, как я счастлив?

– Нет, не вижу; ты обманул меня, – холодно сказала она, – ты опять опускаешься...

Глаза заблистали у него, как бывало в парке. Опять гордость и сила воли засияли в них.

– Я сейчас готов идти, куда ты велишь, делать, что хочешь. Я чувствую, что живу, когда ты смотришь на меня, говоришь, поешь...

Ольга с строгой задумчивостью слушала эти излияния страсти.

– Послушай, Илья, – сказала она, – я верю твоей любви и своей силе над тобой. Зачем же ты пугаешь меня своей нерешительностью, доводишь до сомнений? Я цель твоя, говоришь ты и идешь к ней так робко, медленно; а тебе еще далеко идти; ты должен стать выше меня. Я жду этого от тебя! Я видала счастливых людей, как они любят, – прибавила она со вздохом, – у них все кипит, и покой их не похож на твой; они не опускают головы; глаза у них открыты; они едва спят, они действуют! А ты... нет, не похоже, чтоб любовь, чтоб я была твоей целью... Она с сомнением покачала головой.

– Ты, ты!.. – говорил он, целуя опять у ней руки и волнуясь у ног ее. – Одна ты! Боже мой, какое счастье! – твердил он, как в бреду. – И ты думаешь – возможно обмануть тебя, уснуть после такого пробуждения, не сделаться героем! Вы увидите, ты и Андрей, – продолжал он, озираясь вдохновенными глазами, – до какой высоты поднимает человека любовь такой женщины, как ты! Смотри, смотри на меня: не воскрес ли я, не живу ли в эту минуту? Пойдем отсюда! Вон! Вон! Я не могу ни минуты оставаться здесь; мне душно, гадко! – говорил он, с непритворным отвращением оглядываясь вокруг. – Дай мне дожить сегодня этим чувством... Ах, если б этот же огонь жег меня, какой теперь жжет, – и завтра, и всегда! А то нет тебя – я гасну, падаю! Теперь я ожил, воскрес. Мне кажется, я... Ольга, Ольга! – Ты прекраснее всего в мире, ты первая женщина, ты... ты...

Он припал к ее руке лицом и замер. Слова не шли более с языка. Он прижал руку к сердцу, чтоб унять волнение, устремил на Ольгу свой страстный, влажный взгляд и стал неподвижен.

«Нежен, нежен, нежен!» – мысленно твердила Ольга, но со вздохом, не как бывало в парке, и погрузилась в глубокую задумчивость.

– Мне пора! – очнувшись, сказала она ласково...

Она подала ему руку и без трепета, покойно, в гордом сознании своей невинности, перешла двор, при отчаянном скаканье на цепи и лае собаки, села в карету и уехала.

Из окон с хозяйской половины смотрели головы; из-за угла, за плетнем, выглянула из канавы голова Анисьи...

Когда скрип кареты затих, беспокойство Обломова прошло, его глаза были влажны от счастья, по телу разлилась бодрость и теплота. И опять ему захотелось действовать: ехать к Штольцу, с Ольгой в деревню, прочитать новую книгу, трудиться в кабинете… «Как полон день! Как легко дышится в этой жизни, в сфере Ольги, в лучах ее девственного блеска.., бодрых сил… и здравого ума! Он ходит, точно летает; его как будто кто-то носит по комнате». Он огляделся вокруг, и все в комнате показалось ему гадким. Когда хозяйка заглянула в комнату и предложила ему посмотреть полотно, которое привезли продавать, он сухо поблагодарил ее и сказал, что очень занят. Потом углубился в воспоминания о лете и наслаждался, перебирая в уме все подробности. Он был сам не свой: пел, ласково разговаривал с Анисьей, шутил, играл с дочкой хозяйки.

С таким же настроением Обломов провел следующий день. Они были с Ольгой в опере, пели, потом пили чай у Ольгиной тетки, вели задушевный разговор, и Илья Ильич чувствовал себя членом этого приятного семейства и решил покончить с одинокой жизнью: теперь «есть у него свет и тепло – как хорошо жить с этим!» В эту ночь он почти не спал, читал присланные Ольгой книги.

VIII

Следующий день Обломов снова провел у Ольги, а вернувшись домой, нашел у себя на столе письмо из деревни. Сосед, его поверенный, писал, что не хочет брать на себя управление запущенным имением Ильи Ильича, и настоятельно советует приехать в деревню ему самому. К письму прилагалась записка с подробным изложением всех хозяйственных подробностей. И снова все «в виде призраков обступило Обломова». Он как будто ночью очутился в лесу, среди этих призраков, и не мог заставить себя взглянуть на них. Он надеялся на то, что в письме будет определенно сказано, сколько дохода он будет получать, что дом находится в нормальном состоянии и в нем можно будет жить, пока не построят новый, что поверенный пришлет ему денег. Словом, все будет так же хорошо, ясно и просто, как в отношениях с Ольгой. Мысль о том, что свадьбу снова придется отложить на неопределенный срок, повергла его в уныние. Он застонал и собрался лечь, но тут же встал и решил обратиться за помощью к брату хозяйки.

IX

Иван Матвеевич внимательно выслушал Обломова, прочитал письмо из деревни и тоже посоветовал Обломову самому съездить в имение. «Я отвык совсем ездить… Притом же в деревне одному очень скучно…» – сказал Обломов. Задав еще несколько вопросов, касающихся положения дел в Обломовке, Иван Матвеевич посоветовал поручить во всем разобраться его сослуживцу, Исаю Фомичу Затертому, деловому и знающему человеку, и доверенность перевести на него. На том и остановились: привезти его сюда, дать денег на жизнь и дела, а по окончании дела вручить вознаграждение. Иван Матвеевич пообещал познакомить Обломова со своим сослуживцем за завтрашним обедом.

X

Вечером этого же дня в питейном заведении сидели Иван Матвеевич и Тарантьев, перед ними стояли чай и бутылка рома. Иван Матвеевич угощал Тарантьева ромом за то, что он нашел ему такого жильца, как Обломов. А тут еще одно выгодное дело намечается – Затертый поедет в деревню и «устроит» все дела Обломова. Тарантьев и Иван Матвеевич тоже надеялись поиметь выгоду с этой сделки. Иван Матвеевич поделился с Тарантьевым опасениями, что Обломов женится и съедет с квартиры. Но Тарантьев его успокоил: «ему Захар и спать-то помогает, а то жениться!» В случае чего они решили использовать против Обломова то, что он «пялит глаза на Агафью Матвеевну», а значит должен жениться.

XI

Направляясь к Ильинским, Обломов думал о том, когда же закончится вся эта суета вокруг женитьбы: «Еще четыре месяца принуждений, свиданий тайком, подозрительных лиц, улыбок…» Ольга была дома одна. Обломов дал ей прочитать письмо из деревни и сообщил, что решил доверить все дела Исаю Фомичу Затертому, сослуживцу брата хозяйки квартиры, в которой он живет.

– Чужому, незнакомому человеку! – с удивлением возразила Ольга. – Собирать оброк, разбирать крестьян, смотреть за продажей хлеба...

– Он говорит, что это честнейшая душа, двенадцать лет с ним служит...

Ольга молчала и сидела, потупя глаза.

– Иначе ведь самому надо ехать, – сказал Обломов, – мне бы, признаться, этого не хотелось. Я совсем отвык ездить по дорогам, особенно зимой... никогда даже не езжал... Ах, Андрея нет здесь: он бы все уладил! – с огорчением прибавил он.

Ольга усмехнулась, то есть у ней усмехнулись только губы, а не сердце: на сердце была горечь...

Она взглянула на него таким большим взглядом и ждала.

– Да, – начал он говорить медленно, почти заикаясь, – видеться изредка; вчера опять заговорили у нас даже на хозяйской половине... а я не хочу этого... Как только все дела устроятся, поверенный распорядится стройкой и привезет деньги... все это кончится в какой-нибудь год... тогда нет более разлуки, мы скажем все тетке, и... и...

Он взглянул на Ольгу: она без чувств. Голова у ней склонилась на сторону, из-за посиневших губ видны были зубы. Он не заметил, в избытке радости и мечтанья, что при словах: «когда устроятся дела, поверенный распорядится», Ольга побледнела и не слыхала заключения его фразы...

– Ольга!.. Боже мой, ей дурно! – сказал он и дернул звонок...

Когда Ольга очнулась, она пошла к себе в спальню, а Обломов остался один. Катя сказала ему, что барышне стало лучше, она сидит в кресле. Он тихонько постучал в дверь, но не получил ответа, сел и задумался. Поразмыслив, он решил ехать в деревню, но прежде выпросить у тетки Ольги согласие на свадьбу, обручиться с Ольгой, поручить знакомому подыскать новую квартиру и занять денег на свадьбу. Приняв решение, он повеселел и позвал Ольгу.

Дверь тихо отворилась, и явилась Ольга; он взглянул на нее и вдруг упал духом: радость его как в воду канула... Во взгляде ее он прочел решение, но какое – еще не знал, только у него сердце стукнуло, как никогда не стучало. Таких минут не бывало в его жизни...

– Так ли я понял?.. – спросил он ее изменившимся голосом.

Она медленно, с кротостью наклонила, в знак согласия, голову. Он хотя до этого угадал ее мысль, но побледнел и все стоял перед ней...

– Ты не возненавидишь меня? – спросил он.

– За что? – сказала она слабо...

– За то, – говорил он, поникнув головой, – что ты ошибалась... Может быть, ты простишь меня, если вспомнишь, что я предупреждал, как тебе будет стыдно, как ты станешь раскаиваться...

– Я не раскаиваюсь. Мне так больно, так больно... – сказала она и остановилась, чтоб перевести дух.

– Мне хуже, – отвечал Обломов, – но я стою этого: за что ты мучишься?

– За гордость, – сказала она, – я наказана, я слишком понадеялась на свои силы – вот в чем я ошиблась, а не в том, чего ты боялся. Не о первой молодости и красоте мечтала я: я думала, что я оживлю тебя, что ты можешь еще жить для меня, – а ты уж давно умер. Я не предвидела этой ошибки, а все ждала, надеялась... и вот!.. – с трудом, со вздохом досказала она.

Она замолчала, потом села.

– Я не могу стоять: ноги дрожат. Камень ожил бы от того, что я сделала, – продолжала она томным голосом. – Теперь не сделаю ничего, ни шагу, даже не пойду в Летний сад: все бесполезно – ты умер!.. Ты согласен со мной, Илья? – прибавила она потом, помолчав. – Не упрекнешь меня никогда, что я по гордости или по капризу рассталась с тобой?

Он отрицательно покачал головой...

– Если б ты и женился, что потом? – спросила она.

Он молчал.

– Ты засыпал бы с каждым днем все глубже – не правда ли? А я? Ты видишь, какая я? Я не состареюсь, не устану жить никогда. А с тобой мы стали бы жить изо дня в день, ждать рождества, потом масленицы, ездить в гости, танцевать и не думать ни о чем; ложились бы спать и благодарили бога, что день скоро прошел, а утром просыпались бы с желанием, чтоб сегодня походило на вчера... вот наше будущее – да? Разве это жизнь? Я зачахну, умру... за что, Илья? Будешь ли ты счастлив...

Он мучительно провел глазами по потолку, хотел сойти с места, бежать – ноги не повиновались. Хотел сказать что-то: во рту было сухо, язык не ворочался, голос не выходил из груди. Он протянул ей руку.

– Стало быть... – начал он упавшим голосом, но не кончил и взглядом досказал: «прости!»...

– Прощай, прощай... – вырывалось у ней среди рыданий.

Он молчал и в ужасе слушал ее слезы, не смея мешать им. Он не чувствовал жалости ни к ней, ни к себе; он был сам жалок...

– Отчего погибло все? – вдруг, подняв голову, спросила она. – Кто проклял тебя, Илья? Что ты сделал? Ты добр, умен, нежен, благороден... и... гибнешь! Что сгубило тебя? Нет имени этому злу...

– Есть, – сказал он чуть слышно.

Она вопросительно, полными слез глазами взглянула на него.

– Обломовщина! – прошептал он, потом взял ее руку, хотел поцеловать, но не мог, только прижал крепко к губам, и горячие слезы закапали ей на пальцы. Не поднимая головы, не показывая ей лица, он обернулся и пошел.

XII

Никому не известно, где бродил Обломов целый день, что делал, но домой он вернулся поздно ночью. Он не заметил как Захар раздел его и надел на него халат, который хозяйка выстирала и починила. Илья Ильич сел в кресло, и все вокруг погрузилось во мрак. Погрузившись в неясные мысли, он перестал замечать все вокруг, ничего не помнил и не замечал. «Сердце было убито: там на время затихла жизнь». Когда Захар утром зашел в кабинет, он обнаружил, что барин в горячке.

Обломов. Краткое содержание. Часть четвертая

Со времени болезни Ильи Ильича прошел год. Многое за это время изменилось в мире. И на Выборгской стороне жизнь не останавливалась, но менялась очень медленно. Илья Ильич выздоровел. Поверенный Затертый отправился в деревню, прислал вырученные за хлеб деньги и сообщил, что оброка собрать не смог, потому что мужики разорились и ушли неизвестно куда. Он также писал, что оставил старосте приказ с началом весны валить лес и строить сарай для кирпича, так что весной Обломов может приезжать и начинать строительство нового дома. К тому времени предполагалось собрать оброк, да еще заложить деревню, так что денег на расходы должно хватить. С дорогами и мостами, по мнению Затертого, время терпело: мужики предпочитали переваливаться через гору и через овраг, чем строить новые дороги и мосты.

Обломов после болезни был мрачен, задумчив, иногда не отвечал на вопросы Захара, не замечал, как он ронял на пол чашки и не сметал со стола пыль. Он мог часами смотреть на падающий снег, покрывающий сады, огороды и курятники. Постепенно живое горе сменилось тупым равнодушием, и Илья Ильич стал входить в прежнюю жизнь: бродил по саду, потом стал сажать овощи в огороде, после пришли разные праздники… С начала лета в доме начали готовиться к Иванову дню – именинам братца и Ильину дню – именинам Обломова. Хозяйство в доме Пшеницыной было поставлено на широкую ногу, и в доме много и хорошо готовили.

Обломов, видя, что хозяйка принимает участие в его делах, предложил ей взять на себя все заботы о его питании и избавить его от всяких хлопот. С той поры поле деятельности Агафьи Матвеевны заметно расширилось, закупка продуктов, моченье яблок и варенье приняло громадные размеры. Хозяйка сама носила Обломову чай и кофе, а Захар лишь сметал пыль, да и то когда хотел.

Агафья Матвеевна, проявлявшая неусыпную заботу об Илье Ильиче, тоже изменилась. Если Обломов задержится – поедет в театр или засидится у знакомых – она долго не могла уснуть, ворочалась с боку на бок, крестилась и вздыхала. Когда Обломов заболел, «она никого не впускала к нему в комнату, устлала ее войлоками и коврами, завесила окна», и сердилась на своих детей, когда они шумели. Зимой, когда Обломов был мрачен и не разговаривал с ней, она похудела и стала задумчивой. Но как только Обломов ожил и стал заглядывать к ней, шутить, она опять пополнела, и все ее хозяйство пошло живо и бодро. Одним словом, хозяйка полюбила Илью Ильича.

Агафья Матвеевна мало прежде видела таких людей, как Обломов, а если видала, так издали... Илья Ильич ходит не так, как ходил ее покойный муж, коллежский секретарь Пшеницын – мелкой, деловой прытью, не пишет беспрестанно бумаг, не трясется от страха, что опоздает в должность... Лицо у него не грубое, не красноватое, а белое, нежное; руки не похожи на руки братца – не трясутся, не красные, а белые.. небольшие. Сядет он, положит ногу на ногу, подопрет голову рукой – все это делает так вольно, покойно и красиво… Белье носит тонкое, меняет его каждый день, моется душистым мылом, ногти чистит – весь он так хорош, так чист, может ничего не делать и не делает, ему делают все другие: у него есть Захар и еще триста Захаров...

Он барин, он сияет, блещет! Притом он так добр: как мягко он ходит, делает движения, дотронется до руки – как бархат, а тронет бывало рукой муж, как ударит! И глядит он и говорит так же мягко, с такой добротой...

Сама Агафья Матвеевна не в силах была проявить свои чувства к Обломову, и ее любовь выражалась в безграничной преданности. Обломов же видел в ней идеал покоя жизни, который оставил неизгладимый след в его душе и родительском доме. «Он каждый день все более и более дружился с хозяйкой: о любви и в ум ему не приходило, то есть о той любви, которую он недавно перенес, как какую-нибудь оспу, корь или горячку, и содрогался, когда вспоминал о ней. Он сближался с Агафьей Матвеевной – как будто подвигался к огню, от которого становится все теплее и теплее, но которого любить нельзя». Он любовался ее полной шеей и круглыми локтями, но не скучал, когда целый день не видел ее. Агафья Матвеевна не предъявляла на него никаких требований, и у него не рождалось никаких самолюбивых желаний и стремлений к подвигам, терзаний о том, что уходит время и гибнут силы.

II

Дата добавления: 2015-08-21