На следующее утро

В 5.59 Лу проснулся. Вечером все шло как обычно: когда он забрался в постель, Рут лежала к нему спиной, плотно укутанная в одеяло и недоступная, как изюмина в середине булочки. Поза ясная и красноречивая.

Лу не мог отыскать в себе достаточно нежности, чтобы ее утешить, перейдя за грань, что разделяла их в постели и в жизни, чтобы все наладить. Даже в студенческие годы, когда они так нуждались и жили в условиях хуже некуда, деля с другими студентами одну колонку и ванную, им и то было легче. Они спали на узкой койке в комнате, похожей на пенал, такой тесной, что даже разговаривать в ней было неудобно, но они это переносили легко, им даже нравилось находиться так близко друг к другу. Теперь же у них гигантская, шесть на шесть футов, кровать, такая широкая, что, лежа на спине и протянув руку, они еле-еле могут коснуться друг друга кончиками пальцев. Гигантское пустое и холодное пространство, которое не согреть никакими пледами.

Мысли Лу обратились к самому началу – ко времени его знакомства с Рут; тогда они, молодые, девятнадцатилетние, беззаботные, навеселе, отмечали окончание первой своей зимней сессии. Предвкушая несколько недель рождественских каникул и не слишком озабоченные полученными отметками, оба наслаждались веселым шоу в баре «Международный» на Уиклоу-стрит. После того вечера Лу поехал домой к родителям и все каникулы, каждый день, думал только о Рут. С каждым куском индейки, каждой блестящей конфетной оберткой, каждым спором во время очередной семейной игры в «Монополию» он возвращался мыслями к ней. Из-за нее он даже продул Марсии и Квентину игру в орешки. И сейчас, глядя в потолок, Лу улыбался, вспоминая эту их ежегодную забаву, когда, водрузив на голову бумажный колпак и высунув язык от усердия, каждый из них принимался считать оставшиеся на тарелке орешки от фаршированной индейки и занимался этим еще долгое время после того, как родители, встав из-за праздничного стола, уходили к себе. Марсия и Квентин объединялись, играя против него, но он, благодаря своему рвению или, как сочли бы некоторые, одержимости, оставался непревзойденным. Однако в тот год Квентин сравнял счет, а потом и победил его, потому что зазвонил телефон, и оказалось, что это она, что она звонит Лу. Детские забавы были в ту же минуту брошены, потому что он стал мужчиной, по крайней мере теоретически. Стал ли он им тогда практически – можно было подвергнуть сомнению.

Господи, как он, девятнадцатилетний, мечтал бы очутиться в будущем, как бы обеими руками ухватился он за такую возможность – лежать с ней в одной постели в красивом доме с двумя чудесными детьми, спящими в соседних комнатах! Она перевернулась на спину и теперь спала, слегка приоткрыв рот, и волосы ее сбились на макушке. Он улыбнулся.

Ту зимнюю сессию она сдала лучше него, что было не так уж трудно, но то же самое повторялось и следующие три года. Учение давалось ей легко, в то время как он должен был прилагать массу усилий, чтобы хоть как-то держаться на плаву. Он понять не мог, откуда у нее бралось время хотя бы сосредоточиться, уж не говоря о том, чтобы выучить что-то, – так много сил тратила она на все развлечения, какие только мог предоставить город. Каждую неделю они допоздна веселились на вечеринках, после чего ночевали бог знает где, на чьих-то пожарных лестницах, но наутро Рут была уже тут как тут на первой лекции, да еще и с выполненным домашним заданием. Она успевала делать все одновременно и во всем оказывалась первой, органически не переваривая безделья и сидения сложа руки.

Ее тянуло к приключениям, к рискованным авантюрам, ко всему экстремальному. Он был повседневностью, она же – душой любого сборища и смыслом каждого дня.

Всякий раз как он проваливал очередной экзамен и был вынужден готовиться к переэкзаменовке, Рут приходила ему на помощь – писала рефераты и конспекты. Каждое лето она превращала подготовку к экзаменам в увлекательную игру, назначала призы и штрафы, придумывала блицтурниры из вопросов и ответов и викторины. Она наряжалась в яркие костюмы, изображая хозяйку лотереи или ведущую телевикторины, и раскладывала перед ним заманчивые предметы, которые он мог выиграть, правильно ответив на вопросы. Она вела подсчет очков, писала карточки с вопросами, обеспечивала музыкальное сопровождение и в случае его успеха разражалась аплодисментами в качестве публики. Ставилось на кон и съестное. Хочешь получить коробку попкорна – так будь любезен, ответь на такой-то вопрос.

– Я пас! – раздраженно говорил он, стараясь при этом всеми правдами и неправдами завладеть коробкой.

– Да брось ты, Лу, ты же отлично это знаешь, – твердо говорила она, выхватывая у него коробку.

А когда он действительно не знал, она втолковывала ему ответ. Она упражняла его ум, раскрывая такие его ресурсы, о которых Лу и не подозревал, и он вдруг понимал, что знает то, о чем, как он считал, и понятия не имеет. Иногда, перед тем как лечь с ним в постель, она вдруг медлила и говорила, отодвигаясь:

– Сначала ответь мне вот на какой вопрос… И, несмотря на все его протесты и насильственные попытки добиться своего, она не сдавалась.

И это заставляло его овладевать знаниями.

По окончании университета они хотели поехать в Австралию. Началом самостоятельной жизни должен был стать год восхитительных приключений вдали от Ирландии. Полные желания преуспеть и подражая друзьям, уже осуществившим подобный план, они начали копить деньги на самолет. Он стал подсоблять бармену в баре, где она обслуживала столики. Они старались вовсю, откладывая деньги, но он провалился на последних экзаменах, которые Рут с блеском выдержала. Он готов был все бросить и послать к черту, но она не позволила ему это сделать, стоя у него над душой и укрепляя его веру в свои силы. В результате он записался на дополнительный семестр, в то время как Рут праздновала блестящее окончание университета и получение диплома с отличием. Заставить себя присутствовать на торжественной церемонии он не мог, ограничился лишь вечеринкой, где здорово надрался, чем доставил Рут немало неприятных хлопот. Хоть этим он сумел ей досадить.

Пока он оканчивал учебу, Рут успела получить докторскую степень по менеджменту. Надо ж ей было чем-то заняться. Но ни разу она не тыкала ему этим в нос, ни разу не заставила его ощутить себя неудачником, не делала попыток утвердиться за его счет. Она неизменно оставалась ему другом, его любовница, одушевлявшая все вокруг, эта отличница и успешнейшая из студенток.

Не тогда ли она впервые стала его раздражать? Неужели уже тогда? И неизвестно почему – от недовольства ли собой и желания ее наказать или же просто так, без всякой психологической подоплеки, а потому, что оказался слаб и эгоистичен, он не мог сказать «нет» ни одной сколько-нибудь привлекательной женщине, которой он приглянулся, и не противился, когда, схватив в охапку вместе с сумочкой его пальто, женщина брала его за руку и вела к себе. Потому что, когда это происходило, у него голова шла кругом. Нет, отличить добро от зла он, конечно, мог и тогда, просто ему становилось на это отличие наплевать. Он чувствовал себя победителем и был уверен, что никаких последствий или осложнений не будет.

Полгода назад Рут застала его с нянькой. Был он с этой нянькой всего-то несколько раз, отчетливо понимая, что, существуй шкала амурных дел, его интрижка с нянькой оценивалась бы самым низшим баллом. После этого никаких романов он себе не позволял, не считая обжиманий с Элисон, которые считал ошибкой. Однако по шкале ошибок извинительных и приемлемых, а подобная шкала в глазах Лу существовала, его флирт с Элисон оценивался по максимуму – ведь он был тогда пьян, она же – привлекательна, в содеянном же он глубоко раскаивался. Словом, это не считалось.

– Лу, – коротко произнесла вдруг Рут, прервав ход его мыслей и испугав его.

Он взглянул на нее.

– Доброе утро. – Он улыбнулся. – Ты никогда не догадаешься, о чем я сейчас ду…

– Ты что, не слышишь? – оборвала она его. – Не слышишь и глядишь в потолок!

– А? – Повернувшись на левый бок, он заметил часы, поставленные на шесть и трезвонившие вовсю. – Ох, прости! – Протянув руку через нее, он отключил звонок.

И, видимо, сделал что-то не то, потому что Рут густо покраснела и, подобно ядру из катапульты, вылетела из комнаты. Волосы ее при этом разлетались во все стороны, словно ее ударило током. Только тогда до слуха его донеслись крики Пуда – ребенок опять плакал.

– Черт… – Он устало потер глаза.

– Ты сказал плохое слово, – произнес тоненький голосок из-за двери.

– Доброе утро, Люси, – улыбнулся он.

После чего в дверях появилась фигурка пятилетней девочки в розовой пижаме и с одеялом, которое волочилось за ней по полу. Большие карие глаза девочки выражали озабоченность. Она подошла к изножью кровати и встала там. Лу ждал, что она скажет.

– Ты ведь приедешь сегодня вечером, правда, папа?

– А что будет вечером?

– Мое выступление в школьном спектакле.

– Ах, да, милая, но неужели тебе так хочется, чтобы я непременно был на этом твоем выступлении?

Она кивнула.

– Но почему? Ты ведь знаешь, как папа занят. Мне будет трудно вырваться.

– Но я так долго репетировала.

– Так почему бы тебе не показать все это сейчас? Тогда мне не пришлось бы смотреть сам спектакль.

– Но здесь у меня нет костюма.

– Ну и пусть. Я включу воображение. Мама же всегда говорит, как полезно бывает включать воображение, помнишь? – Он покосился на дверь – проверить, не слышит ли это Рут. – Ты могла бы показать мне все это, пока я одеваюсь. Ладно?

Она начала принимать позы и делать какие-то движения, в то время как он, сбросив одеяло, стал натягивать спортивные шорты и футболку.

– Ты не смотришь, папа!

– Смотрю, милая, смотрю. Давай-ка лучше спустись со мной вниз в спортивный зал. Там кругом зеркала, и ты сможешь танцевать перед зеркалом. Вот будет здорово, правда?

Тренируясь на беговой дорожке, он то и дело поглядывал на экран плазменного телевизора, передававшего погоду.

– Но ты же опять не смотришь, папа!

– Смотрю, милая. – Он мельком взглянул на нее: – Что ты изображаешь?

– Листик. Дует ветер, и я падаю с дерева. Я делаю вот так. – Она закружилась по залу, а Лу опять уставился на экран телевизора.

– Какое отношение имеет листик к Иисусу?

– К певцу? – Она перестала кружиться и схватилась за штангу, удерживая равновесие.

Он сдвинул брови.

– Нет, почему «певцу»? О чем пьеса-то?

Она сделала глубокий вдох и затараторила как по писаному:

– Трем мудрецам надо найти звезду.

– Следовать за звездой, – поправил он девочку и прибавил скорость.

– Нет, найти звезду. Ведь они судят конкурс «Найди звезду». Сначала поет Понтий Пилат, и все свистят и шикают на него, потом поет Иуда, и на него тоже шикают, а потом поет Иисус, и все голоса – за него, потому что он и есть самая большая рождественская звезда.

– Иисус Христос? – Лу вытаращил глаза.

– Да. «Иисус Христос, суперзвезда». Так он называется. – Она сделала еще несколько пируэтов.

– Ну а причем тут листик?

Она пожала плечами, и он рассмеялся.

– Так ты приедешь на спектакль, папа? Ну, пожалуйста!

– Ага. – И он вытер лицо полотенцем.

– Честно?

– Ей-богу, – небрежно бросил он. – Приеду. А теперь беги наверх к маме. Мне пора принять душ.

Через двадцать минут Лу, уже одетый для работы, зашел в кухню, чтобы попрощаться. Пуд сидел в своем высоком креслице и сосредоточенно втирал себе в волосы кашу с банановым пюре. Люси, рассеянно держа ложку во рту, смотрела мультики, включив звук на полную мощность. Рут в халате готовила школьный завтрак для Люси. Вид у нее был усталый.

– Пока. – Он чмокнул Люси в макушку, но она, поглощенная мультиками, даже не шевельнулась. Он склонился к Пуду, выискивая у него на лице не измазанное кашей местечко. – Ну, будь здоров. – Он неловко клюнул его в макушку и направился к Рут.

– Как ты хочешь – встретиться со мной в шесть или поедем отсюда?

– Куда?

– В школу.

– Ах, вот ты о чем! – сказал он уныло.

– Но тебе придется поехать, ты обещал. – Она прекратила намазывать бутерброд и бросила на него гневный взгляд.

– Люси показала мне этот танец в спортзале, мы поговорили с ней, так что она не обидится, если я не приеду. – Он схватил с тарелки ломтик ветчины. – Не знаешь, какого черта они всунули в рождественское представление какой-то листик?

Рут хмыкнула:

– Не пытайся увильнуть, Лу! Я еще месяц назад попросила тебя отметить это в твоем ежедневнике.

И на прошлой неделе напомнила тебе – позвонила в офис этой Трейси…

– Так вот, черт возьми, в чем все дело! – Он щелкнул пальцами с выражением радостной догадки. – Проблема связи! Трейси уволилась. На ее место заступила Элисон. Наверное, ты угодила как раз в пересменок. – Он постарался обратить все в шутку, но спокойное довольство Рут постепенно уступило место разочарованию, досаде, ненависти и отвращению – все разом, и все направлено на него.

– Неделю назад я дважды напоминала тебе об этом и вчера утром опять сказала. Тверди тебе как попугай, не тверди – ты все равно забудешь! Школьный спектакль сегодня, а после него ужин с твоими родителями, Александрой и Квентином. И Марсия, возможно, тоже будет, если ей удастся отменить психотерапевта.

– Нет, нет, отменять психотерапевта ей никак нельзя. И, ей-богу, Рут, мне легче на угольях усидеть, чем с ними всеми за столом.

– Но это же твоя родня, Лу!

– Единственное, о чем можно разговаривать с Квентином, это яхты. Яхты, яхты и еще раз яхты, чтоб их черт побрал! Других тем он не признает. Если разговор не вертится вокруг таких слов, как «гик» или «крюйсов», то это не для него.

– Раньше тебе нравилось ходить на яхте с Квентином, Лу.

– Раньше мне нравилось ходить на яхте, не обязательно с Квентином, а кроме того, это было тысячу лет назад. Теперь я вряд ли отличу крюйсов от гика. – Он со стоном вздохнул. – А что касается Марсии, то не психотерапевт ей нужен, а хорошая трепка! Вот Александра – это дело другое, она, напротив… – Не закончив фразы, он задумался.

– Ну да, яхтам ты предпочитаешь его жену, – саркастически заметила Рут и со значением поглядела на него.

Но Лу либо не расслышал сарказма, либо не обратил на него внимания.

– Никогда не мог понять, что она нашла в Квентине. Она не его поля ягода.

– Не его, а скорее твоего, это ты хочешь сказать? – резко бросила Рут.

– Я хочу сказать лишь, что она похожа на модель.

– Вот как?

– А единственное, что может быть общего у Квентина и модели, это разве только то, что он собирает модели яхт. – Он засмеялся и переменил тему, уже успевшую вызвать обоюдное раздражение. – А что, мама с папой тоже поедут на представление? – спросил он. – С ума сойти!

– Да, немного чересчур, конечно, – сказала она, продолжая намазывать бутерброды. – Люси ждет тебя на представлении, родители сгорают от нетерпения, и мне ты нужен в доме. Не могу же я и на стол накрывать, и гостей развлекать – и все это одна.

– Мама тебе поможет.

– Твоей маме недавно сустав оперировали! – Рут едва сдержалась, чтобы не повысить голос.

– Можно подумать, я этого не знаю! Как будто не я забирал ее из больницы и не мне это стоило неприятностей, в чем я был заранее уверен, – проворчал Лу. – Зато Квентин смог в это время поплавать на яхте!

– У него же были гонки, Лу! – Она отложила нож и, повернувшись к нему, сказала уже мягче: – Приезжай, пожалуйста, очень тебя прошу!

Он поцеловал ее в губы и прикрыл глаза, наслаждаясь редкой минутой нежности.

– Но у меня на работе дел невпроворот, – тихонько проговорил он, не прерывая поцелуя. – И дел, очень для меня важных.

Рут отодвинулась.

– Хоть это у тебя есть, Лу, а то иногда можно подумать, что в тебе уже не осталось ничего человеческого. – Она молча намазывала маслом хлеб, работая ножом так яростно, что он протыкал дырки в ржаных ломтях. Шлепнув сверху кусочки ветчины и сыра, она разрезала хлеб на косые ломтики и стала носиться по кухне, громыхая соковыжималкой и шурша оторванной от рулона фольгой.

– А что не так, собственно говоря?

– Что не так? Да то, что жизнь нам дана не для того, чтобы работать, а для того, чтобы жить. И стараться делать что-то совместно, сообща, а это значит, тебе делать что-то для меня, даже когда не хочется этого делать. И то же самое мне в отношении тебя. А иначе – к чему все это нужно!

– В каком это смысле «то же самое»? Разве я заставляю тебя когда-нибудь делать то, чего ты не хочешь?

– Лу, – и она стиснула зубы, – в конце концов, это твои родственники! Не мои!

– Ну так отмени все это! Мне наплевать!

– Но существуют же семейные обязанности!

– И еще большие обязанности по отношению к работе. Семья, по крайней мере, не может меня уволить, если я пропущу этот чертов ужин. Ведь правда же?

– Может, Лу, может, – негромко сказала она. – Просто это по-другому называется.

– Это что, угроза? – спросил он яростным шепотом. – Ты не должна бросаться такими словами, Рут. Это несправедливо!

Открыв коробку для завтраков из набора Барби, она в сердцах швырнула ее на кухонный стол, положила в нее сандвичи, шайбочки ананаса и почки с бобами в пластиковом стаканчике и, прикрыв все это кукольной салфеткой, защелкнула коробку. Несмотря на столь бесцеремонное обращение, Барби и глазом не моргнула.

Рут лишь глядела на него и молчала в ожидании того, что ее пристальный взгляд красноречиво скажет все необходимое.

– Ладно, так и быть. Постараюсь приехать, – сказал Лу, чтобы сделать приятное жене и одновременно чтобы поскорее выбраться из дома. Но в словах его не чувствовалось уверенности. И под ее взглядом он поменял ответ: – Я приеду обязательно.

В офис Лу прибыл в восемь часов. Еще целый час здесь никто не появится; ему важно было прийти первым, это преисполняло его уверенности в том, что он самый лучший, самый способный работник, не чета другим. Меряя шагами пустую лифтовую кабину, он думал о том, как было бы хорошо ехать в лифте так каждый день, в одиночестве и без остановок до самого четырнадцатого этажа. Из лифта он вышел в тишину коридора. После вчерашней уборки в коридоре еще пахло чистящими средствами – шампунем для ковров, политурой, освежителями воздуха, – утренний кофе и испарения человеческих тел пока не примешивались к этому запаху. За сверкающими чистотой стеклами, как и всегда в столь ранний утренний час в начале зимы, стояла непроглядная тьма, и от окон несло холодом. Снаружи свирепствовал ветер, и Лу хотелось поскорее проскользнуть этими мрачными коридорами и, очутившись в кабинете, погрузиться в обычную рутину рабочего дня.

Но возле самого кабинета он внезапно замер. Стол Элисон, как и следовало ожидать, в этот ранний час был пуст, но дверь в кабинет была приоткрыта, там горел свет, и сердце Лу заколотилось от бешенства. Потому что по кабинету расхаживал Гейб. Лу с криком бросился к двери и ударом кулака с силой распахнул ее. Он уже открыл было рот, чтоб заорать опять, но не успел, потому что из-за двери вдруг послышался испуганный голос его начальника: «Господи, это еще кто?»

– О, извините меня, мистер Патерсон, – поспешно произнес Лу, удерживая дверь, чтобы она не врезала начальнику по лицу. – Я не знал, что это вы здесь.

И он потер руку: кожу саднило от удара, и в руке уже начала пульсировать боль.

– Сколько раз вам повторять, Лу, – запыхавшись, проговорил мистер Патерсон, который еще не отдышался после того, как ему пришлось резко отскочить от двери, – чтобы вы называли меня Лоренс. Вы сегодня так., полны энергии, правда же? – Он старался оправиться от шока и вернуть себе обычную свою солидную манеру.

– Доброе утро, сэр. – Лу неуверенно переводил взгляд с мистера Патерсона на Гейба и обратно. – Простите, что напугал вас. Я просто подумал, что в кабинете находится кто-то, кому там не место. – И он поглядел на Гейба.

– Доброе утро, Лу, – вежливо поздоровался Гейб.

Лу медленно кивнул, как бы в подтверждение того, что узнал его. Теперь ему ничего так не хотелось, как выяснить, что занесло Гейба в его кабинет в восемь часов утра, да еще в компании начальника.

Он взглянул на тележку Гейба – почты там не было, но на письменном столе Лу лежало несколько незнакомых папок. Он стал вспоминать конец предыдущего рабочего дня, мысленно его проиграл, припомнил, что, закончив с бумагами, как всегда, аккуратно сложил их в папки и убрал, – он органически не терпел оставлять на столе незаконченную работу. Понимая, что ни он сам, ни Элисон, ушедшая из офиса уже в четыре часа, не могли оставить папки на столе, Лу прищурился и с подозрением взглянул на Гейба.

Гейб, не дрогнув, встретил его взгляд.

– Я просто болтал здесь с нашим юным Гейбом, – объяснил мистер Патерсон. – От него я узнал, что работает он у нас только со вчерашнего дня. Ну разве не чудесно было с его стороны прийти сегодня первым? Ведь это свидетельствует о его преданности работе.

– Первым? Серьезно? – Лу деланно улыбнулся. – Надо же. Похоже, что сегодня вы обскакали меня, – обычно первым прихожу сюда я. – Лу с широкой искренней улыбкой повернулся к мистеру Патерсону: – Но вам-то, Гейб, это уже известно, не правда ли?

Гейб тоже улыбнулся ему в ответ, столь же искренне и широко.

– Знаете, как говорится, ранняя пташка первой червячка ловит.

– Это точно. Ловит. Как пить дать, ловит. – И Лу улыбнулся, смерив Гейба недобрым взглядом. Улыбка и злость. И то и другое одновременно.

Мистер Патерсон со все возраставшим замешательством слушал этот диалог.

– Что ж, уже девятый час. Мне пора.

– Девятый час, говорите? Забавно! – так и вскинулся Лу. – Почта еще не пришла. Так что же, скажите на милость, делаете вы, Гейб, в моем кабинете, а?

Сказано это было так нервно и раздраженно, что мистер Патерсон смутился, в то время как Гейб лишь криво ухмыльнулся.

– Видите ли, я решил прийти пораньше, чтобы ознакомиться с расположением кабинетов в здании. Этажей много, а почту разнести надо быстро, вот мне и пришло на ум заранее посмотреть, где кто сидит.

– Ну разве это не замечательная мысль! – прервал молчание мистер Патерсон.

– Мысль, конечно, замечательная, только вы ведь уже знали, где находится мой кабинет. Его расположение вы изучили уже вчера. И зачем вам понадобилось заходить внутрь?

– Но, Лу, боюсь, что тут я вынужден вмешаться, так как виноват, наверно, я, – конфузливо произнес мистер Патерсон. – Я повстречался с новым сотрудником в коридоре, и мы разговорились. Я попросил его в виде одолжения отнести несколько папок вам в кабинет. Он уже понес их, а я вдруг понял, что забыл одну из папок в коридоре. Но Гейб такой проворный, что, не успел я повернуться, как – ф-фьюить! – его уже и след простыл. Как метеор! – Мистер Патерсон рассмеялся довольным смехом.

– Фьюить! – Гейб осклабился, поглядывая на Лу. – Уж такой я метеор!

– Я ценю в работниках расторопность, но предпочитаю, чтобы наряду с быстротой работу их отличала еще и четкость, – качество, которым, судя по всему, вы и обладаете.

Лу хотел уже поблагодарить начальство, но его опередил Гейб:

– Спасибо, мистер Патерсон, если я понадоблюсь вам еще для чего-нибудь, дайте только знать. В обед я заканчиваю в экспедиции, и в послеобеденное время я к вашим услугам. Буду рад выполнить любое ваше поручение. Я мигом и ждать себя не заставлю!

У Лу заныло в животе.

– Замечательно, Гейб, благодарю вас. Я буду о вас помнить. А теперь, Лу… – Мистер Патерсон повернулся к Лу, и тот подумал, что, раз дальнейшее Гейба уже не касается, тот сейчас уйдет, но не тут-то было! – Я вот что думаю: не смогли бы вы вечерком встретиться с Брюсом Арчером? Ведь вы его помните?

Лу кивнул, и сердце у него упало.

– У меня была назначена встреча с ним, но утром мне напомнили, что мне предстоит другое дело.

– Вечером? – спросил Лу, и мысли его понеслись вскачь.

Обдумывая сделанное ему предложение, он представлял себе Люси в пижаме, кружащуюся в танце по спортзалу, и Рут, какой он ее увидел, открыв глаза во время поцелуя, когда лицо ее показалось ему прежним – прекрасным и умиротворенным.

Он вдруг заметил, что на него внимательно смотрят, – особенно пристальным и сверлящим взглядом уставился на него Гейб.

– Да, сегодня вечером. Только если вы свободны. В противном случае я попрошу Альфреда, так что, пожалуйста, не беспокойтесь. – И мистер Патерсон сделал жест, словно отмахиваясь.

– Нет, нет, – поспешно сказал Лу, – вечером я смогу. И сделаю это с легкостью.

Мысленно он видел Люси, как у нее закружилась голова в танце, и как она чуть не упала на пол, и как Рут прервала их поцелуй и отстранилась, – данное меньше часу назад обещание всплыло в памяти, разрушив все очарование момента.

– Чудесно. Чудесно. Мелисса посвятит вас в детали, сообщит время, место и так далее. А у меня сегодняшний вечер занят. – Он подмигнул Гейбу: – Мой малыш участвует в рождественском спектакле. Я совсем позабыл об этом, пока не увидел его наряженным как звезда, можете вы себе представить? Нет, такое пропустить – это уж увольте! – Мистер Патерсон улыбнулся.

– Да, конечно. – Лу проглотил комок в горле. – Безусловно, дело важное.

– Итак, успеха вам вечером. Вы молодец, что отыскали такого парня. – И мистер Патерсон похлопал Гейба по плечу.

И, глядя сердитым взглядом на Гейба, Лу услышал за спиной знакомое и бодрое:

– Привет, Лоренс!

– А, Альфред, – произнес мистер Патерсон.

Альфред был высоким, очень светловолосым и походил на громадный батончик белого шоколада, слегка подтаявший и подправленный детской ладошкой. Говоря, он то и дело ухмылялся, и выговор его изобличал выпускника английской привилегированной школы, хотя летние месяцы свои он в детстве неизменно проводил в Ирландии, откуда был родом. Нос у него был сломан еще со времен его занятий регби. Когда он быстро вошел в кабинет, кисточки его мокасин, как это и подметил накануне Гейб, взметнулись в воздух.

Взгляд Альфреда остановился на Гейбе, он молча оглядел его с ног до головы, ожидая, когда его представят. Гейб сделал то же самое – не смущаясь, смерил взглядом Альфреда.

– Хорошие ботинки, – сказал Гейб, и Лу поглядел вниз на коричневые мокасины, так хорошо описанные Гейбом накануне.

– Спасибо. – Казалось, Альфред был немного озадачен.

– И ваши ботинки мне нравятся, мистер Патерсон, – добавил Гейб, метнув взгляд на обувь Патерсона.

На какую-то секунду глаза всех присутствующих устремились вниз, к обуви. Что было неожиданно для всех, кроме Лу, сердце которого уже давно колотилось как бешеное при виде черных разношенных ботинок в компании (штиблет) с коричневыми мокасинами. Именно о них прошлым утром и толковал ему Гейб. Значит, Альфред встречался с мистером Патерсоном! Лу переводил взгляд с одного на другого, ощущая себя жертвой предательства. Официально место Клиффа еще никому не передавали, но если передача все же состоялась бы, то Лу имел все основания полагать, что первый кандидат на должность – не Альфред, а он.

Попрощавшись, мистер Патерсон взял свой портфель и, жизнерадостно помахивая им, припустил по коридору.

– Кто вы такой? – Вопрос Альфреда, обращенный к Гейбу, возвратил Лу обратно в кабинет.

– Я Гэбриел. – Гейб протянул ему руку. – Друзья зовут меня «Гейб», для вас же я буду Гэбриелом. – И он улыбнулся.

– Очень приятно, Альфред. – И Альфред пожал протянутую руку.

Рукопожатие вышло холодным, вялым, и руки их быстро вернулись в исходное положение.

Что до Альфреда, так он даже вытер руку о штанину – непонятно, вольно или невольно.

– Но мы уже встречались? – прищурился Альфред.

– Нет, строго говоря, нет, но, возможно, я вам и знаком.

– Откуда бы? Может, вы в каком-нибудь реалити-шоу участвовали или в чем-то подобном?

Альфред опять смерил его взглядом и ухмыльнулся, правда, на этот раз не столь самоуверенно.

– Вы проходите мимо меня каждое утро, входя в офис.

Альфред опять с легким прищуром оглядел Гейба, после чего повернулся к Лу. В его улыбке чувствовалась растерянность.

– Я всегда сидел возле соседней двери. А Лу устроил меня на работу.

Надменное лицо Альфреда так и расплылось. Видимо, он испытал облегчение. Вся его повадка переменилась, он вновь верховодил в этом дружеском кругу, и никакой бездомный бродяга не угрожал его лидерству.

Он рассмеялся и, повернувшись к Лу и поморщившись, сказал с издевкой, которую он даже не попытался скрыть от Гейба:

– Ты устроил его на работу, Лу? – И опять посмотрел на Гейба: – Ты что, хотел, чтобы все лопнули со смеху? Как это тебя угораздило?

– Прекрати, Альфред, – смущенно пробормотал Лу.

– Ладно, ладно… – Альфред поднял руки, словно обороняясь, и хохотнул себе под нос: – Знаешь, шок иной раз сказывается весьма неожиданным образом. Можно я воспользуюсь твоим туалетом?

– Что? Нет, Альфред, не здесь, пожалуйста. Пойди в комнату отдыха.

– Да ладно тебе, не дури. – И, давясь от смеха и с трудом выговаривая слова, он продолжал: – Я в один момент. Ну, до встречи, Гейб. Я уж постараюсь подбросить монеток в твою шляпу, когда ты случишься рядом. – Он еще раз смерил Гейба взглядом, ухмыльнулся и, подмигнув Лу, направился в туалет.

Из кабинета Лу и Гейбу было слышно, как он там сопит и фыркает.

– Похоже, нездоровая у нас тут атмосфера, промозглое местечко, – улыбнулся Гейб.

У Лу забегали глаза.

– Послушайте, Гейб, вы уж простите его, не обращайте на него особого внимания.

– О, особого внимания вообще не стоит обращать ни на кого, раз от тебя зависит лишь то, что находится вот здесь, внутри этого круга. – И он очертил круг в непосредственной близости от себя. – Поскольку это так, и изменить это мы не в силах, значит, и не надо обращать ни на кого особого внимания. А вот для вас у меня кое-что есть. Пожалуйста. – Он наклонился к нижней полочке своей тележки и достал оттуда пластиковый стаканчик с кофе. – Мой вчерашний должок. Кофе с молоком, автомат теперь работает исправно.

– О, спасибо. – Лу все больше становилось не по себе – его раздирали противоречивые чувства в отношении этого человека, и он не знал, как с ним разговаривать.

– Значит, вечером вам предстоит ужин? – Гейб снял тележку с тормоза и, собираясь уйти, двинул ее вперед, отчего одно из колес заскрипело.

– Да нет, просто кофе. Какой там ужин… – Он не был уверен, не набивается ли Гейб на приглашение. – Ничего серьезного. Займет у меня час от силы.

– Да бросьте вы, Лу… – Гейб улыбнулся, а тон, каким это было произнесено, пугающе напомнил Рут, когда она говорила: «Да брось ты, Лу, ты же отлично это знаешь». Но тут фраза прозвучала немножко по-иному. –… Ведь вам отлично известно, что такого рода встречи неизбежно перерастают в ужин. – И он продолжал: – За этим следуют напитки, а потом и разное другое. – Он подмигнул. – И дома вас ждут неприятности. Алоизиус, – протянул он нараспев, и от этих слов у Лу мороз пробежал по коже.

Гейб вышел из кабинета и направился к лифту; скрип его тележки гулко разносился в тишине коридора.

– Эй! – крикнул вслед ему Лу, но Гейб не обернулся. – Эй! – повторил он. – Как вы узнали? Ведь этого не знает никто!

Несмотря на то что в офисе Лу находился один, он обежал взглядом помещение, дабы удостовериться, что никто ничего не слышал.

– Расслабьтесь! Я никому не скажу! – крикнул в ответ ему Гейб голосом, ничуть не убедившим Лу. Он глядел, как Гейб нажимает кнопку вызова и мнется в ожидании поднимавшейся снизу кабинки.

Дверь туалета открылась, выпустив Альфреда, потиравшего шмыгающий нос.

– О чем шум? Эй, а откуда вдруг кофе?

– Гейб, – рассеянно отвечал Лу.

– Кто? А-а, этот бездомный… – равнодушно бросил Альфред. – Нет, действительно, Лу, что это тебе вздумалось? Ведь этот парень может принести тебе погибель.

– В каком смысле?

– Брось, ты что, вчера родился? Ты подбираешь человека без гроша за душой, у которого ничего нет, и приводишь туда, где есть все. Тебе известно, что такое «искушение»? Впрочем, к чему этот вопрос, если я говорю с тобой? – Он подмигнул. – Ведь ты то и дело поддаешься искушению. А бродяга этот, наверное, не слишком от тебя отличается, – добавил он. – На вид вы, во всяком случае, очень схожи. Помнишь зоопарк в «Мэри Поппинс»? «Зверь и птица, звезда и камень – все мы одно…»^[1] Вот начнется кормление, тогда мы посмотрим. – Он рассмеялся, дыша тяжело, с присвистом, что было результатом неумеренных возлияний.

– Твое замечание не свидетельствует о большой начитанности, Альфред, если первая твоя ассоциация – это «Мэри Поппинс»! – отрезал Лу.

Одышка Альфреда перешла в покашливание.

– Прости, дружище. Я что, задел тебя за живое?

– Мы с ним ничуть не схожи, – процедил Лу, кинув взгляд в сторону лифтов и Гейба.

Но никакого Гейба там не было. Лифт пришел, кабинка открылась, но она была пуста, и никто в нее так и не вошел. В зеркальной створке лифта Лу увидел свое лицо: оно выражало несказанное недоумение.

Дата добавления: 2015-08-21