Отлучи его от груди. Начинай прямо сейчас». 6 страница

— Надо ей помочь, — сказала Рицпа, не в силах смотреть на страдания бедной женщины.

Феофил остро чувствовал присутствие каких-то темных сил, держащих Фрейю в своей власти. Зная, что медлить больше нельзя, он вышел вперед.

— Именем Иисуса Христа, оставь ее! — сказал он спокойным и твердым голосом.

Видение тут же неожиданно прекратилось, и Фрейя вздрогнула. Не понимая еще, что с ней происходит, она дернулась вперед, и римлянин тут же поддержал ее. «Не бойся», — мягким голосом сказал он, и при его прикосновении по телу Фрейи прокатилась волна тепла. Холод и дрожь исчезли.

Испугавшись, она отпрянула от римлянина и посмотрела на него расширенными от ужаса глазами.

— Не прикасайся ко мне. Это запрещено.

Видя, что ее глаза стали осмысленными, Феофил отпустил ее. По-прежнему испуганная, Фрейя отошла от него. Феофилу хотелось подбодрить эту женщину, но он понимал, что никакие слова не помогут ему избавить ее от страха.

Время. Господи, мне нужно время, нужна Твоя помощь, если мне суждено учить этот народ.

По-прежнему дрожа, Фрейя повернулась к сыну и взяла его руку в свои ладони.

— Будь со своим народом, Атрет. Ты должен вернуться к нам, пока не поздно. — Отпустив его, она поспешила прочь.

— Моя госпожа, — сказала Рицпа, подняла на руки Халева и двинулась за ней.

Атрет удержал жену за руку.

— Оставь ее.

— Но у нее совсем больной вид, Атрет. Ее не следует оставлять одну.

— Не ходи за ней. Она идет в священную рощу.

* * *

Аномия собирала в лесу травы, когда увидела, как Фрейя торопливо идет куда-то через лес. Она прищурила глаза. «Мать Фрейя!» — приветливо окликнула Аномия и оскорбилась, когда пожилая женщина даже не остановилась, пока она не окликнула ее снова. Было ясно, что Фрейя не хотела ни с кем общаться, даже с другой жрицей. Подойдя ближе, Аномия обратила внимание на то, как бледна эта женщина, какие усталые у нее глаза. Когда же она поняла, что на Фрейю снова сошел дух, ее охватило чувство зависти.

Почему ты отвергаешь меня, Тиваз? Ее душа была полна гнева, когда она приветствовала пожилую жрицу и поцеловала ее.

— Ты выглядишь такой расстроенной, госпожа Фрейя, — сказала она с притворной обеспокоенностью. — Почему?

— У меня было видение, — сказала Фрейя, с опаской глядя на молодую женщину. Она никогда ей полностью не доверяла. — Мне нужно побыть одной.

— Тиваз снова открыл тебе будущее?

— Да.

— И что же ты видела?

— Рицпу в лесу возле умирающего мужчины.

— Атрета? — насторожилась Аномия.

— Не знаю, — ответила Фрейя, снова задрожав. — Мужчину я не разглядела, и с ними был кто-то еще. Или что-то еще.

— Наверное, Тиваз откроет тебе это, если ты принесешь ему жертву.

Фрейя прижала ко лбу дрожащую руку.

— Я не знаю, хочу ли я сама это знать, — сказала она, чувствуя себя совсем больной.

Аномия скрыла свое презрение. Будучи ребенком, она трепетала перед Фрейей, потому что та была избрана самим Тивазом. Теперь же эта женщина выглядела такой слабой и глупой. Ей явно не нравилась сила, которая сошла на нее. Она не пользовалась властью, которую эта сила давала ей над хаттами.

Прошло четыре года, с тех пор как Фрейя в последний раз была одержима духом и пророчествовала. Она сказала тогда, что Маркобус, вождь гермундов, будет убит женщиной. Его смерть приведет к анархии и кровопролитию внутри племени, когда начнется борьба за власть. Хатты обрадовались этому видению. Да и как они могли не радоваться? Гермунды уже праздновали победу над ними и лишили их части исконной территории.

Фрейя, однако, не радовалась. Она уединилась, пораженная виденной жестокостью. Глупая благородная Фрейя. Аномия никак не могла понять, почему Тиваз трудится в этом немощном сосуде, тогда когда сама Аномия была достойна этого куда больше.

Она приносила Тивазу жертвы, молилась ему о том, чтобы Фрейя ушла с ее дороги, не мешала ей. Она держала священные сосуды, произносила клятвы перед жрецом, Гундридом! Она полностью посвятила себя Тивазу. С тех пор ее сила затмила силу этой женщины и даже силу Гундрида. Старый жрец боялся ее, и хотя Фрейя ее не боялась, сила этой немолодой женщины, судя по всему, иссякала, поскольку видения больше не приходили.

Спустя год Аномия начала думать, что Тиваз окончательно оставил Фрейю. Спустя четыре года она уже в этом не сомневалась. Конечно же, теперь она, Аномия, была избранной, потому что ее сила и красота росли, и ничто этому не могло помешать. Мужчины племени трепетали перед ней, а женщины боялись.

Но теперь... Тиваз снова заговорил с Фрейей!

«Почему? — хотелось кричать Аномии. — Я отдала тебе свою душу! А ты в ответ просто смеешься надо мной? Ты смеешься над моей верностью? Почему ты все даешь этой жалкой, чувствительной женщине, которая, с тех пор как стала тобой одержима, выглядит совсем больной? Дай все это мне! Я стану победительницей! Я буду радоваться, упиваться своей властью! Я — самая достойная из всего этого жалкого народа! Почему ты не отвечаешь мне?»

И хотя в мыслях Аномия негодовала, с Фрейей она говорила мягко и улыбалась.

— Отдохни, мать. А служение сегодня вечером проведу я. Тебе не нужно ни о чем волноваться.

Аномия не находила себе покоя. Чем она прогневала Тиваза, почему он предал ее? Разве она не приносила ему жертвы, не служили ему? Разве она не совершала ритуалы при лунном свете? Разве они не пользовалась своими чарами, чтобы приводить людей в покорность ему? Тогда почему же Тиваз по-прежнему говорит через эту жалкую старуху?

— Мне надо идти, — сказала Фрейя. Она не хотела оставаться с Аномией, потому что чувствовала, какие темные силы ее окружают. — Поговорим потом. — Аномия в удивлении слегка приподняла брови, увидев, как от нее бесцеремонно отворачиваются, но Фрейе было не до церемоний. Она оставила юную жрицу стоять среди деревьев, крепко сжимающей побелевшими пальцами корзину.

* * *

Фрейя знала, что Аномия завидует ей из-за того, что все хатты ее давно почитают и уважают. Она часто молилась Тивазу о том, чтобы он дал Аномии все, что та хочет. Сама Фрейя никогда не хотела, чтобы дух властвовал над ней и открывал ей глаза на грядущие события. Ей это всегда было тяжело. Каждый раз, когда такое происходило, она чувствовала, что теряет силы.

Она была еще ребенком, когда дух этого бога впервые сошел на нее. Она сидела на коленях у матери, когда вдруг все вокруг нее померкло и она стала видеть совсем не то, что ее окружало. Перед ее глазами была женщина, рожавшая ребенка. Видение длилось какое-то мгновение, и маленькая Фрейя восприняла его как нечто вполне обычное. Когда же видение кончилось, она по-прежнему сидела на коленях у матери перед костром в длинном доме. Все вокруг нее разговаривали. Ее отец смеялся с друзьями и пил мед.

— А у Селы будет ребенок, — сказала вдруг Фрейя.

— Что ты сказала?

— У Селы будет ребенок, — повторила она. Ей нравились младенцы. Все вокруг радовались, когда кто-то рождался. — С ним Села будет счастлива, правда?

— Тебе это, наверное, приснилось, либхен, — грустно сказала мама. — Села была бы счастлива иметь ребенка, но она неплодна. Они с Бури поженились уже пять лет назад.

— А я видела, как она рожает ребенка.

Мама многозначительно посмотрела на отца, и тот опустил свой рог для питья.

— Что это там Фрейя говорит?

— Они говорит, что у Селы будет ребенок, — озадаченно сказала мать.

— Хорошая мечта у нашей девочки, — отозвался отец, не придав этому значения.

Никто в доме не отнесся к этому серьезно. Всю правду знала только одна Фрейя. Она разыскала Селу и сказала ей, что видела.

От сказанного женщина опечалилась еще сильнее, потому что и она решила, что девочка всего лишь мечтает, поэтому Фрейя больше не говорила о ребенке, хотя стала больше общаться с той женщиной.

Но осенью следующего года Села действительно забеременела, к удивлению всех соплеменников. В начале лета у нее родился сын. К Фрейе с тех пор все стали относиться по-другому. Когда ее посещали видения, все слушали ее и верили ей.

Ранние видения были хорошими. Рождались дети. Праздновались свадьбы. Соплеменники одерживали победы в битвах. Когда Фрейя предсказала, что Гермун, который был всего на несколько лет старше ее, станет однажды вождем, мать и отец выдали ее за него замуж. И только после этого видения стали мрачными и зловещими.

Последнее хорошее предзнаменование было у нее накануне катастрофы. Риму перед этим удалось разрушить союз между племенами и подавить восстание. Гермун погиб, Атрет стал новым вождем хаттов. И Фрейя увидела будущее своего сына. Он прославится на весь Рим. Он будет сражаться так, как до него не сражался ни один хатт, и одержит победу над всеми своими врагами. Наступит буря, которая пронесется над империей и уничтожит ее. Она придет с севера, востока и запада, и Атрет будет ее частью. И еще будет женщина, женщина с темными волосами и темными глазами, совершенно не похожая на всех других, которую Атрет полюбит.

Когда все остальные уже думали, что Атрет мертв, ей пришло видение о его возвращении... И о том, что он принесет хаттам мир.

И вот теперь Фрейя пребывала в полной растерянности. Отчасти это видение исполнилось. Атрет стал в Риме знаменитым. Он сражался на арене гладиатором и победил всех своих врагов, заслужил свободу и вернулся домой. С ним пришла женщина с темными волосами и темными глазами, женщина каких-то странных убеждений, которую Фрейя, тем не менее, полюбила.

Но мир? Где же тот мир, который должен был принести Атрет?

Он принес с собой только непокорность, богохульство и боль. Всего за один вечер в ее семье, прямо у нее на глазах, начались ссоры.

Новый Бог? Единственный Бог. Как Атрет только мог сказать такое? Как он мог им поверить?

И что это за буря пройдет по империи и разрушит ее?

Фрейя дошла до священной рощи и опустилась на колени но священной земле. Сжав в руке свое украшение, она склонила голову перед древним деревом, в котором хранились золотые рога.

— Я недостойна тебя. Я недостойна тебя, Тиваз.

Упав ниц, она заплакала.

* * *

Аномия нашла Гундрида на лугу, к востоку от священной рощи. Он вел по кругу под уздцы священных белых коней, что-то тихо приговаривая и прислушиваясь к их фырканью и ржанию.

— Что она тебе говорит? — спросила Аномия, напугав старого жреца. Гундрид снял с кобылы уздечку, думая тем временем, что ответить Аномии. На самом деле он просто наслаждался видом этих прекрасных животных. Жрец погладил лошадь по боку и легонько хлопнул ее, отпустив к двум другим белым коням, пасущимся на залитом солнцем лугу.

— Хольт принесет добрые вести, — сказал он. Какие бы новости Хольт ни принес, их можно было истолковать лишь двояко: либо это восстание против Рима, либо необходимость повременить.

Аномия еле заметно улыбнулась.

— А у Фрейи было другое видение.

— В самом деле? — Гундрид увидел недобрый блеск в голубых глазах Аномии и понял, что лучше ему не выдавать своей радости по поводу того, что видения все же посещают Фрейю. — Где она?

— Молится перед священными символами, — сказала девушка. — И плачет, — ехидно добавила она.

— Пойду, поговорю с ней.

Аномия подошла ближе, встав у жреца на дороге.

— Почему Тиваз до сих пор благоволит к ней?

— Спроси у Тиваза.

— Спрашивала! Он не ответил. А священные лошади? Что они тебе говорят, Гундрид?

— Что ты обладаешь большой силой, — сказал жрец, прекрасно зная, что именно она хочет услышать.

— Мне этого мало, — сказала она, не скрывая своего недовольства, но все же более спокойным тоном. — Я должна лучше служить нашему народу.

Гундрид знал, что Аномия лжет. Он прекрасно понимал, что она жаждет власти ради собственной выгоды, а не для блага своего народа.

— Тиваз будет трудиться в тебе так, как сочтет нужным, — сказал он, втайне надеясь на то, чтобы бог продолжал говорить через Фрейю, которая действительно желала блага своему народу, а не славы и власти для себя.

Аномия смотрела вслед уходящему Гундриду, сжимая в руке свое украшение.

— Вчера вечером вернулся Атрет.

— Атрет? — удивившись, обернулся жрец. — Так он здесь?

— А разве твои священные кони не сказали тебе этого? — Аномия направилась к нему степенными шагами. — Атрет привел с собой какого-то римлянина и темноволосую женщину, которую называет своей женой. Все они говорят о каком-то другом Боге, Который могущественнее Тиваза.

— Это святотатство!

— А знаешь ли ты, что Фрейя видит в своих видениях кровь и смерть в лесу?

— Чью смерть?

— Она не сказала, — пожала плечами Аномия. — Думаю, она и сама этого не знает. Тиваз ей, наверное, не все открыл. Только намекнул на то, что произойдет.

Наверное, Аномии бог откроет больше, а может быть и все, если только она принесет ему жертву крови. Она посмотрела на старого жреца, и ей так захотелось принести в жертву его. Он был ловким обманщиком, который просто пас коней, но не заглядывал им в души. Ничего он не видел. Ничего не знал!

— Я встречусь с Атретом, после того как поговорю с Фрейей, — сказал Гундрид и ушел прочь.

* * *

Когда Гундрид разыскал Фрейю, она по-прежнему стояла на коленях в священной роще.

Увидев, что он приближается к ней, Фрейя в знак уважения встала. Она взяла его руки и поцеловала каждую в отдельности, оказав ему таким образом почести как верховному жрецу. Гундрид очень тепло относился к ней. Фрейя никогда ни перед кем не превозносилась, хотя в силу своего положения легко могла это сделать. Люди оказывали ей почести как живущей среди них богине. И в то же время именно Фрейя часто приносила подарки старому жрецу — шерстяное одеяло в холодную зиму, чашку очищенных кедровых орешков, мехи с вином, травы и бальзам, когда у него болели кости.

Аномия же никогда не проявляла к нему никаких знаков уважения. Она ограничивалась только теми знаками внимания, которые в итоге служили ее интересам.

— У меня было видение, — сказала Фрейя, ее глаза покраснели от слез. Она рассказала Гундриду все, что видела. Потом она сообщила ему о возвращении сына.

— Аномия мне уже сказала, — ответил Гундрид. — Я не могла разглядеть этого человека. Может быть, это был Атрет, может быть, римлянин, а может, еще кто-то.

— В свое время мы это узнаем.

— А если это мой сын?

— Разве ты не веришь своим собственным пророчествам, Фрейя? — мягким голосом спросил ее жрец. — Атрет вернулся и привел с собой женщину, как ты и предсказала. Он приведет наш народ к миру.

— Миру, — тихо повторила Фрейя. Как бы она хотела жить в мире! — Но что ты скажешь о римлянине, который пришел с ним?

— Что может сделать один римлянин?

— Атрет назвал его своим другом. Мой собственный сын выступает на его стороне и говорит, что будет его защищать. Ты хорошо знаешь Вара. Он может быть гостеприимным, но гнев в нем вскипает так быстро, что от его гостеприимства не остается и следа. И вот, вчера вечером мои сыновья едва не подрались. Я боюсь того, чем все это может кончиться.

— Ничего страшного не случилось. Они поссорились. С кем в молодости не бывает? Они ведь помирились. И они будут вместе, как были всегда.

— Атрет выступает в защиту какого-то нового Бога.

— Нового Бога? Кто его будет слушать? Тиваз всесилен. Все, что мы знаем, — это его всевластие, Фрейя. Сами небеса принадлежат Тивазу.

Но сомнения не покидали ее. Когда к ней пришли видения, римлянину достаточно было произнести имя Иисуса Христа, и тот дух, которого дал ей Тиваз, тут же ее оставил. Она хотела было поделиться этим с Гундридом, но решила промолчать. Она не собиралась стать причиной смерти кого бы то ни было, даже римлянина. Ей хотелось подумать. Ей действительно было нужно поразмышлять. Атрет связан с этим человеком, и она не сделает ничего, что может помешать ее сыну вновь стать тем, кем он и должен быть — вождем хаттов. И она усердно молилась о том, чтобы ее сын не сделал ничего такого, что подорвало бы веру в него со стороны соплеменников.

Видя, в каком она состоянии, Гундрид взял ее за руку и похлопал по ладони.

— Ты слишком беспокоишься об этом римлянине, Фрейя. Он здесь один, а нас много. Он будет жить.

— А если не будет?

— Тогда он умрет.

Атрет внял совету матери и большую часть времени проводил в дружеском общении с односельчанами. Феофил был рядом с ним, но, чтобы не вызывать никаких враждебных чувств к себе со стороны хаттов, он просто слушал разговоры, не вмешиваясь в них. Paди Атрета хатты терпели его присутствие, но их неприязнь и недоверие к нему были очевидными. Феофил не обращал внимания на многочисленные колкости в адрес римлян, и его спокойствие придавало Атрету силы, в результате чего подобные оскорбления не попадали в цель.

Самые сильные и молодые жители ушли вместе с Рудом и Хольтом на встречу с вождями бруктеров и батавов. В селе остались либо слишком старые, либо слишком молодые для сражений люди.

Осталось в деревне и небольшое количество воинов для защиты.

Стоило возникнуть опасности, как об этом быстро могли узнать все жители. Юзипий, возглавляющий охрану, был готов оставить свои обязанности, однако Вар и трое мужчин, которые первыми приветствовали Атрета, были иного мнения.

— Ты — вождь хаттов, и являешься им по праву, — сказал Атрету Юзипий, желая, чтобы тот занял свое законное место.

Атрет ответил ему отказом, совершенно не стремясь к власти.

Он вовсе не хотел спекулировать тем, что когда-то был вождем.

— Это было много лет назад. Теперь вождь Руд, и он может с тобой не согласиться.

Одиннадцать лет на чужбине — очень большой срок, и Атрет не собирался отнимать власть у человека, который все эти годы объединял хаттов.

Возможно, кто-то другой всеми силами стремился бы занять место вождя, но Атрет совсем не хотел снова взваливать на себя это бремя. Когда отец умер и воины единодушно выбрали его вождем, он подчинился их воле ради блага собственного народа. Никто не был тогда настроен против Атрета. Сейчас же он даже не знал, как наладить отношения с собственным братом.

Атрет удивлялся, как так получилось, что всего за несколько коротких недель римлянин стал ему ближе, чем кровная родня. Связь между ним и Феофилом с каждым днем становилась все сильнее. Где бы они ни были и что бы они ни делали, римлянин говорил о Господе. Атрет хотел знать как можно больше, и Феофил охотно делился с ним всем, что знал сам. Каждый момент их общения был драгоценным, и Атрет пользовался этим. Они могли сидеть, стоять, куда-то идти — все это время Феофил учил его Писанию, часто читал ему тот свиток, который еще на борту корабля переписал для него Агав.

Рицпа тоже дорожила каждым словом Феофила, а когда его не было рядом, думала над его словами. Время общения с этим человеком было удивительным, потому что оно было мирным и спокойным, чего нельзя было сказать об остальном времяпрепровождении.

Когда Феофил попросил разрешения купить участок земли, на котором он мог бы построить себе грубенхауз, Вар взорвался в гневе:

— Да я убью тебя, прежде чем ты станешь владеть хоть малейшим кусочком земли хаттов!

— Я не прошу себе земли в пределах деревни, мне достаточно будет поселиться и на окраине, — сказал Феофил, ни словом не упомянув о документе, который по римскому закону давал ему право владеть любыми землями на окраинах империи, которыми он пожелает. Этот документ Феофил получил в награду за многолетнюю воинскую службу. Он хотел добиться уважения со стороны хаттов, а не обострять и без того натянутые отношения.

— Единственная земля, которую я мог бы тебе дать, — это та, где лежит навозная куча.

Тут уже Атрет не выдержал и вмешался в разговор, прежде чем Феофил успел его остановить:

— По нашим законам вся доля отца переходит ко мне как к старшему сыну!

Вар взглянул на него, резко повернув голову.

— Атрет! — воскликнула мать. — Ты не сделаешь этого!

— Я сделаю это. Я имею полное право забрать себе все, независимо от заслуг Вара, который все эти годы защищал наше имущество. И он это прекрасно знает!

— Не надо ничего делать ради меня, — сказал Феофил Атрету, видя, какую пропасть способны создать между родными братьями несколько необдуманных слов. — У твоего брата есть веские причины не доверять Риму, а ты можешь сделать только еще хуже.

— Да не защищай ты его! — в бессильной ярости произнес Атрет.

— Он сейчас ничем не отличается от тебя, каким ты был, когда мы встретились впервые, — сказал Феофил, криво улыбнувшись.

Вар покраснел.

— Я не нуждаюсь в том, чтобы меня защищала римская свинья! — Он встал и плюнул в сторону Феофила.

Атрет шагнул к брату. Феофил преградил ему путь.

— Не торопись, — сказал Феофил Атрету, тяжело дыша. — Прежде чем сказать хоть слово, постарайся представить себе, каково ему.

— Тебя здесь не было одиннадцать лет! — закричал Вар брату, — Все эти годы я, как мог, хранил наследство отца. И вот теперь ты приходишь и думаешь, что можешь все отдать этой римской собаке и оставить меня ни с чем?

Атрет снова рванулся к брату, но римлянин схватил его за руку.

— От твоего гнева Божья праведность не восторжествует, — сказал Феофил так, чтобы его услышал только Атрет.

Стиснув зубы, Атрет приложил немало усилий, чтобы успокоиться.

Но когда он смог это сделать, к нему вернулась способность здраво мыслить. И в самом деле, у Вара были причины для негодования. Брат потерял не меньше, чем Атрет, и делал все, чтобы сохранить то, что осталось. Атрет вовсе не хотел лишать брата его имущества на том лишь основании, что имеет право так поступить, однако его слова вполне могли быть истолкованы именно так. Его гнев только усугубил ситуацию, а не привел к разрешению спора.

— Я готов уступить тебе всю восточную половину, Вар, и весь скот, — сказал Атрет, совершенно не жалея о сказанном. — Феофил получит долю из моей половины. Это тебя устроит?

От удивления Вар какое-то время не мог вымолвить ни слова.

— Ты отдаешь ему самую богатую часть угодий, — сказала Фрейя, поразившись не меньше.

— Да, я знаю. На восточной половине и самые лучшие пастбища для скота, — отметил Атрет, по-прежнему глядя на своего младшего брата в ожидании ответа. — Ну? Так что ты скажешь?

Вар от неожиданности даже попятился. Поморщившись, он сел и посмотрел на старшего брата так, будто впервые его видел. Половина земли и весь скот? Атрет мог взять себе все, и никто не оспорил бы его право так поступить. Но вместо этого он отдает Вару лучшую долю наследства. Атрет имел полное право вообще ничего не оставить младшему брату, несмотря на все старания Вара сохранить наследство. В действительности Вар вполне допускал такую возможность в случае возвращения Атрета, при этом надеясь в душе, что брат никогда не вернется.

— У тебя сын, Атрет, — сказала Фрейя, удивляясь его решению. — Неужели ты отдашь его долю наследства какому-то чужаку? — Что случилось с ее сыном? Неужели этот римлянин смог околдовать его?

— Земля будет принадлежать твоему сыну, моя госпожа, — сказал Феофил, желая развеять вполне понятные опасения Фрейи. Атрет удивил и его тоже. — Если вас обоих устроит мое предложение, — сказал он, посмотрев на Вара, — я готов каждый год платить за проживание на вашей земле.

Вар нахмурился, задумавшись, где в словах римлянина скрыта ловушка. Ведь римляне всегда только брали, но никому никогда ничего не отдавали.

Феофил увидел, что Вар не доверяет ему, и отнесся к этому с пониманием.

— Я вовсе не хочу ничего отнимать ни у тебя, ни у твоего народа, Вар. Я только хочу зарабатывать себе на жизнь, находясь здесь. Я благодарен тебе за твое гостеприимство, но, я думаю, ты согласишься с тем, что злоупотреблять этим гостеприимством я не имею права.

Вар холодно усмехнулся, пытаясь не показать волнения, которое вызвали у него слова римлянина.

Фрейя внимательно всмотрелась в лицо Феофила, но не увидела в нем никаких признаков хитрости.

Атрет сардонически улыбнулся.

— Так ты согласен взять свою долю, или предпочтешь, чтобы я последовал традиции и забрал себе все?

— Согласен, — ответил Вар.

— Пошли, — кивнул Атрет Феофилу, — помогу тебе выбрать землю.

Когда они выбирали подходящее место для дома Феофила, Атрет не мог удержаться от простого любопытства:

— Что ты будешь делать со своей землей? Скота у тебя нет. Придется тебе совершать набеги на соседей.

Феофил знал, что воровство скота среди этих племен — обычное явление, но следовать такой традиции у него не было ни малейшего желания. Не хотел он подстрекать к этому и Атрета.

— Буду выращивать хлеб и бобы.

— Ты будешь земледельцем? — невольно засмеялся Атрет. Ему эта мысль действительно показалась нелепой.

Феофил невозмутимо улыбнулся.

— Я хочу перековать свой меч на орало.

Атрет понимал, что Феофил не шутит.

— Повремени лучше с этим, — сказал он хмуро. — Если будешь слишком торопиться, то можешь так и не начать пахать землю.

* * *

Атрет помогал Феофилу валить деревья для грубенхауза, когда они оба услышали со стороны деревни ликующие крики. Вернулись воины.

Спрятав свой топор возле пня, Атрет направился к деревне. «Оставайся здесь, я тебя позову!» Он побежал по лесу между двух длинных домов, в сторону главной улицы. Вокруг слышались радостные возгласы воинов, встретившихся со своими женами и детьми. Только некоторые из них оставались в седлах.

— Руд! — воскликнул Атрет, увидев пожилого мужчину, который был лучшим другом его отца.

Седовласый мужчина, сидящий в седле, быстро обернулся.

Подняв фрамею над головой, он издал радостный воинственный клич и поскакал к Атрету. В самый последний момент он спрыгнул с коня и и крепко обнял Атрета. «Ты вернулся! Истинно, Тиваз с нами!» Он снова обнял Атрета, а остальные воины уже бежали к ним, издавая воинственные крики и оживленно переговариваясь.

Рицпа наблюдала за этим, стоя в дверях длинного дома и держа Халева на руках. Воины окружили Атрета, приветливо хлопая его по плечам. Атрет смеялся, дружески толкая воинов и радостно тряся их за плечи. Это были грубые и очень гордые люди, не умеющие скрывать своих чувств.

В это время из своего жилища показалась Аномия. Презрительно взглянув на Рицпу, она стала пристально всматриваться в вернувшихся воинов. Ее глаза вспыхнули, когда она увидела, как они преклоняются перед Атретом, как они окружили его, словно дети своего живого кумира. Та власть, которой Атрет обладал над своим народом, не вызывала у Аномии ничего, кроме черной зависти.

Хатты постоянно говорили о нем. За последние годы он превратился здесь в легенду, о его подвигах в сражениях против римлян постоянно говорили у ритуальных костров. Сейчас Атрет без труда мог бы взять бразды правления у всякого, кто их держал. Руд не был способен на такое. Он был старым и уставшим, хотя и преданным Аномии. Он согласился на встречу с батавами и бруктерами только потому, что она так хотела, да и более молодые воины этого требовали. Хольт тоже не мог встать на пути Атрета, потому что в свое время поклялся в верности сыну Гермуна.

Аномии было двенадцать лет, когда она, спрятавшись в зарослях, тайно наблюдала за ритуалом в священной роще, после которого Атрет стал вождем. Она хорошо помнила, как он держал над головой золотые священные сосуды, а его мощное тело сияло в свете костра. Тогда он казался ей богом. Он и сейчас казался ей богом. Но скоро она будет стоять рядом с ним.

Аномия всегда знала, чего хотела: быть верховной жрицей и женой вождя хаттов. Если бы ее сестра, Ания, была жива, она бы, несомненно, помешала бы планам Аномии. Аномия верила, что смерть старшей сестры была предопределена Тивазом, открывшим ей путь к тому, чтобы она могла быть с Атретом.

Когда Атрет попал в плен к римлянам, Аномия пребывала в растерянности и гневе. Почему Тиваз допустил такое? Фрейя предвидела возвращение сына, и Аномия верила в это пророчество, ожидала его исполнения, направляла весь свой интеллект на то, чтобы добиваться власти и дожидаться его. Отчасти ей удалось добиться желаемого, хотя теперь она желала большего. Вместе с Атретом они сделают хаттов самым сильным племенем в Германии. Они теперь в полной мере отомстят всем тем, кто хотел превратить их в рабов. Они уничтожат гермундов и вернут себе священную реку и соляные равнины. Они отомстят Риму за все унижения и страдания. Когда они победят ближайших врагов, к ним присоединятся другие племена, и вся Германия двинет на юг, в самое сердце империи — Рим!

Ничто не помешает ей, и никто не встанет у нее на пути: ни этот римлянин, которого Атрет называет своим другом, ни Фрейя, ни даже эта темноволосая незнакомка, которая теперь стояла в дверях, напротив.

Ради твоей славы, Тиваз, я уведу у нее Атрета! Вместе мы будем править этим народом и вести его по пути исполнения твоей воли.

— Спросите его, зачем он привел с собой римлянина! — закричал кто-то, и возгласы приветствия тут же поутихли.

— Что это ты такое говоришь, Херигаст? — сказал Хольт. — Какой еще римлянин?

Атрет посмотрел на человека, стоявшего чуть поодаль от остальных воинов. Когда-то давно Атрет был вынужден вершить суд над сыном Херигаста, Вагастом. Молодой воин бросил свой щит и бежал с поля боя — за такое преступление полагалась смертная казнь. Приговор был единодушным, и Атрету не оставалось ничего иного, как приказать утопить Вагаста в болоте. За одиннадцать лет отец казненного сильно постарел. Он был еще полон сил, но волосы совсем поседели, а лицо покрылось морщинами.

Дата добавления: 2015-08-21