Система практической философии согласно принципам трансцендентального идеализма 3 страница

Согласно известному уже методу нашей науки, перед нами стоит теперь новая задача.

Е. Задача:

объяснить, посредством чего волнение вновь становится объективным для Я

Решение 1

Третье положение. Волнение изначально необходимо направлено на внешний объект.

Доказательство. Свободным актом самоопределения Я как бы уничтожает всю материю своего представления, обретая полную свободу по отношению к объективному; и лишь тем самым волнение, собственно говоря, и становится волнением. Однако Я не могло бы осознать этот акт как таковой, если бы вяление в свою очередь не становилось для него объектом. Это возможно лишь в том случае, если объект созерцания становится зримым выражением его волнения. Однако каждый объект созерцания должен быть определенным. Следовательно, этим определенным он должен быть лишь потому, что Я хотело этим определенным образом, и в той мере, в какой Я этого хотело. Только таким образом Я может быть само причиной материи своего представления.

Однако, далее, действие, посредством которого объект становится этим определенным, не может быть абсолютно тождественным самому объекту, ибо в противном случае действие было бы слепым продуцированием, только созерцанием. Следовательно, действие как таковое и объект должны оставаться различимыми. Однако действие, постигаемое как таковое, есть понятие. Различимыми же понятие и объект могут оставаться только тогда, когда объект существует независимо от этого действия, т. е. когда этот объект

– внешний.. И обратно, именно поэтому объект становится для меня внешним лишь благодаря волнению. ибо волнение есть волнение лишь постольку, поскольку оно направлено на нечто независимое от него.

Здесь уже объяснено то, чему в дальнейшем будет дано более полное объяснение, а именно почему Я не может являться себе в качестве создающего объект в его субстанциальности, почему всякое созидание принимает в волнении характер лишь формирования или образования объекта.

В ходе нашего доказательства мы действительно установили, что волнение как таковое может стать для Я объективным только в силу его направленности на внешний объект, однако этим еще не показано, откуда берется сама

При постановке этого вопроса уже предполагается, что продуктивное созерцание сохраняется, поскольку я хочу, или что в самом волнении я вынужден представлять определенные объекты. Не будь действительности, не было бы в волнения. Следовательно, вследствие волнения непосредственно возникает противоположность, поскольку в результате его я, с одной стороны, осознаю свободу, а тем самым и бесконечность, с другой – будучи вынужден иметь представление, постоянно насильственно возвращаюсь к конечности. При наличии подобного противоречия должна возникнуть деятельность, парящая на равном расстоянии между бесконечностью и конечностью. Только для краткости мы назовем здесь эту деятельность воображением, не стремясь тем самым бездоказательно утверждать, будто то, что обычно называют воображением, и есть такая деятельность, которая парит между конечностью и бесконечностью, или, что то же самое, опосредствует теоретическую и практическую сферы; всему этому будет дано доказательство ниже. Следовательно, способность, которую мы пока называем воображением, также необходимо произведет в этом парении нечто, что само будет парить между бесконечностью и конечностью и поэтому также может быть воспринято только в качестве такового. Продукты такого рода суть то, что в противоположность понятиям называют идеями, и именно поэтому воображение являет собой в этом парении не рассудок, а разум, и, с другой стороны, то, что обычно называют теоретическим разумом, есть не что иное, как воображение на службе свободы. Что идеи суть просто объекты воображении, существующие только в названном парении между конечностью и бесконечностью, явствует из того, что, будучи превращены в объекты рассудка, они

ведут к тем неразрешимым противоречиям, определенным Кантом как антиномии разума, существование которых основано только на том, что рефлектируется либо объект – и в этом случае он с необходимостью конечен, либо сама рефлексия, в результате чего объект вновь непосредственно становится бесконечным. Поскольку же очевидно, что объект идеи конечен или бесконечен только в зависимости от свободной направленности рефлексии, а сам по себе объект не может быть ни тем ни другим, то эти идеи должны быть только продуктами воображения, т. е. такой деятельности, которая не производит ни конечное, ни бесконечное.

Однако, как Я в волнении, пусть даже только мысленно, совершает переход от идеи к определенному объекту (ибо вопрос, как подобный переход возложен объективно, здесь

еще не ставится), понять невозможно, если здесь не существует нечто опосредствующее, которое для действования есть именно то, что в мышления есть для идеи символ, для понятий – схема. Это опосредствующее есть идеал.

Вследствие противоположности между идеалом и объектом для Я впервые возникает противоположность между объектом, требуемым идеализирующей деятельностью, и объектом, существующим в вынужденном мышлении; но в силу этой противоположности непосредственно возникает стремление превратить объект из такого, какой он есть, в такой, каким он должен был бы быть. Возникающую здесь деятельность мы называем влечением, так как она, будучи свободной, вместе с тем проистекает непосредственно и без какой-либо рефлексии из чувства, и два этих момента в совокупности дают завершенное понятие влечения. Именно это состояние Я, парящего между идеалом и объектом, и есть состояние чувства, ибо это есть состояние ограниченности для самого себя. Однако в каждом чувстве чувствуется противоречие и чувствоваться может вообще только внутреннее противоречие в нас самих. Каждым противоречием непосредственно дано условие деятельности; деятельность возникает, как только дано ее условие, без какой-либо дальнейшей рефлексии, и если она одновременно есть свободная деятельность, чем, например, продуцирование не является, то именно потому и лишь постольку она есть влечение.

Следовательно, направленность на внешний объект находит свое выражение во влечении, и это влечение возникает непосредственно из противоречия между идеализирующим Я и созерцающим Я и ведет непосредственно к восстановлению снятого тождества Я. Это влечение не обходимо

должно быть связано с отношением причинности для того, чтобы самосознание сохранялось (ибо мы все еще дедуцируем все действия Я в качестве условий самосознания, поскольку посредством одного только объективного мира самосознание не завершается, а лишь доводится до определенной точки, с которой оно может начаться, продолжаться же оно может только посредством свободных действий): спрашивается только: каким образом это влечение может быть связано с причинностью?

Здесь совершенно очевидно постулируется переход от (чисто) идеального к объективному (идеальному и реальному одновременно). Попытаемся установить сначала отрицательные условия такого перехода, а затем перейдем к положительным, т.е. к таким, при которых этот переход действительно осуществляется.

А

а) Свободой для идеального Я непосредственно открывается бесконечность, так как несомненно, что ограничение придано ему только объективным миром; однако сделать своим объектом бесконечность оно не может, не ограничив ее; вместе с тем бесконечность может быть ограничена не абсолютно, а только для действования, таким образом, что, как только идеал реализован, идея может устремляться далее, и так до бесконечности. Следовательно, идеал значим всегда только для данного момента действования, сама же идея, которая в рефлексии, обращенной на действование, все вновь и вновь становится бесконечной, может быть реализована только в бесконечном продвижении. Лишь благодаря тому, что свобода каждый момент ограничивается и вместе с тем вновь становится бесконечной в своем стремлении, возможно сознание свободы, т. е. продолжение самого самосознания. Ибо именно свобода обеспечивает непрерывность самосознания. Если я подвергаю рефлексии продуцирование времени в моем действовавши, то время становится для меня прерывающейся, составленной из отдельных моментов величиной. Однако в самом действовании время для меня всегда непрерывно, и тем более непрерывно, чем больше я действую и чем меньше рефлектирую. Следовательно, упомянутое стремление может получить свое выражение в рамках причинного отношения только во времени, что служит первым определением упомянутого перехода. Поскольку же течение времени объективно может мыслиться только в последовательности представлений

каждое из которых определено предшествующим, то в этом свободном продуцировании также должна иметь место подобная последовательность с той только разницей, что представления будут относиться друг к другу не как причина и действие, а, поскольку в каждом сознательном действовании содержится понятие понятия, т. е. понятие цели, как средство и цель; оба этих понятия относятся к понятиям причины и действия так, как понятие понятия относится вообще к простым понятиям. Именно из этого явствует, что сознание свободы обусловлено тем, что я могу достигнуть реализации каждой цели не непосредственно, а только через ряд промежуточных звеньев.

b) Мы установили, что действие не должно абсолютно переходить в объект, ибо в противном случае оно было бы созерцанием, объект же всегда должен оставаться внешним, т. е. отличным от моего действия. Как это мыслимо?

Согласно а) влечение может обрести причинное выражение только во времени. Объект же есть нечто противоположное свободе; между тем он должен быть определен свободой; следовательно, здесь заключено противоречие. Предположим, что в объекте содержится определение, равное а, свобода же требует противоположного определения, равного – а. Для свободы это не противоречие, по это противоречие для созерцания. Для него противоречие может быть устранено только вообще опосредствующим, т. е. временем. Если бы я мог создать – а вне всякого времени, то переход от а к – а невозможно было бы представить, так как а и – а существовали бы одновременно. Однако в последующий момент должно быть нечто, чего нет теперь, лишь тогда возможно сознание свободы. Последовательность во времени не может быть воспринята без наличия чего-то постоянно пребывающего. Переход в моих представлениях от а к–а снимает тождество сознания, следовательно, в процессе перехода тождество должно быть вновь произведено. Это произведенное в процессе перехода тождество есть субстанция; именно это – момент, когда данное понятие, как и другие категории отношения, полагается посредством необходимой рефлексии в обыденное сознание. В действовании я являюсь себе совершенно свободным изменить все определения вещей: но объект не есть нечто отличное от своих определений, и тем не менее мы мыслим объект, невзирая на все изменения его определений, как тождественный себе, т. г. как субстанцию. Следовательно, субстанция ест;, не что иное, как то, что несет все эти определения, и, собственно говоря,– лишь

выражение постоянной рефлексии, направленной на становление объекта. Поскольку, представляя себя воздействующими на объекты, мы необходимо должны мыслить переход объекта из одного состояния в противоположное, мы можем являться себе лишь в качестве изменяющих случайные определения вещей, а не их субстанциальность.

с) Только что было высказано следующее утверждение: если я изменяю случайные определения вещей, то мое действование должно сопровождаться постоянным рефлектированием изменяющегося объекта. Но рефлексии без сопротивления не бывает. Следовательно, для того чтобы свободная деятельность происходила при постоянной рефлексии, эти случайные определения должны изменяться без сопротивления. Из этого явствует также, что случайные определения вещей составляют в них то, что ограничивает меня в действовании, и именно это объясняет, почему эти вторичные свойства вещей {которые служат выражением определенной ограниченности), например твердость, мягкость и т. д., вообще не существуют для чистого созерцания.

Выведенные до сих пор отрицательные условия перехода из субъективного в объективное все еще не объясняют, как же действительно происходит этот переход, т. е. каким образом и при каких условиях я вынужден его себе представлять. Само собой разумеется, что подобный переход вообще не мог бы произойти без постоянного соотношения между идеалом и определенным в соответствии с ним объектом, а это соотношение возможно лишь посредством созерцания, которое само, однако, не проистекает из Я, а только парит между двумя противоположными представлениями Я: представлением, свободно очерченным, и представлением объективным. Поэтому мы сразу же переходим к главной задаче нашего исследования.

В

Для проведения этого исследования мы возвращаемся к нашему первому требованию. Свободной деятельностью что-то должно быть определено в объективном мире.

В объективном мире все существует только постольку, поскольку это созерцает в нем Я. Следовательно, утверждение «что-то меняется в объективном мире» означает то же, что утверждение «что-то меняется в моем созерцании», а упомянутое требование равнозначно следующему: посредством свободной деятельности во мне должно быть нечто определено в моем внешнем созерцании.

Как из свободы можно перейти в объективный мир, было бы совершенно непостижимо, если бы этот мир был чем-то в себе пребывающим; непостижимо даже при помощи предустановленной гармонии, также возможной лишь посредством некоего третьего, модификации которого суть как интеллигенция, так и объективный мир; следовательно, это возможно только при помощи чего-то, посредством чего была бы снята вся свобода в действовавши. То, что сам мир есть лишь модификация Я, придает исследованию совершенно иной характер.

Вопрос теперь гласит: как что-то может быть определено во мне посредством свободной деятельности, если я не свободен, если я созерцаю? Утверждение «моя деятельность осуществляется в рамках причинности» означает: я созерцаю ее в качестве таковой. Я действующее отличено от Я созерцающего; тем не менее в отношении к объекту они должны быть тождественны; то, что положено в объект действующим Я, должно быть положено и в созерцающее Я, действующее Я должно определять созерцающее Я. Ибо, что я ем то, что теперь действует, мне известно только благодаря тождеству этого Я с тем, которое созерцает действие, осознает действие. Действующее Я (как кажется) не знает, оно лишь действует, оно лишь объект; только созерцающее Я знает, и именно поэтому оно только субъект. Как же осуществляется здесь такое тождество, при котором в объекте положено именно то, что в субъекте, а в субъекте именно то, что в объекте?

Предварительно мы ответим на этот вопрос лишь в общей форме, более подробное пояснение отдельных моментов будет дано в дальнейшем.

Свободно действующим Я нечто должно быть определено в Я объективно созерцающем. Но что же такое свободно действующее Я? Всякое свободное действование основано, как мы знаем, на двойной противоположности между идеальным Я, с одной стороны, и Я, идеальным и реальным одновременно,– с другой. Но что же такое созерцающее Я? Именно это идеальное и реальное одновременно, которое являет собой в свободном действовании объективное. Следовательно, Я, свободно действующее, и Я созерцающее различны, если положена идеальная деятельность, противостоящая производящей деятельности; они едины, если эта деятельность мысленно устраняется. Это, без сомнения, и есть то, на что должно быть прежде всего направлено наше внимание и в чем следует искать основание постулированного

нами тождества между Я, свободно действующим, и Я, объективно созерцающим.

Однако для полного уяснения этого следует вновь напомнить, что все, выведенное нами до сих пор, относится только к явлению, или составляет только условие, при котором Я должно являться самому себе,– следовательно, не обладает реальностью, одинаковой с реальностью самого Я. То, что мы пытаемся объяснить теперь, а именно как посредством Я, поскольку оно действует, может быть что-то определено в Я, поскольку оно знает,– вся эта противоположность между Я действующим и Я созерцающим, несомненно, также относится только к явлению Я, а не к самому Я. Я должно являться самому себе так, будто в его созерцании или, поскольку оно его не осознает, во внешнем мире что-то определяется его действованием. Если принять эту предпосылку, то все дальнейшее объяснение должно быть достаточно понятным.

Мы установили противоположность между Я, свободно действующим, и Я, объективно созерцающим. Однако эта противоположность существует не объективно, т. е. не в Я самом по себе, ибо действующее Я само есть и созерцающее, только здесь оно одновременно и созерцаемое, объективное и тем самым ставшее действующим Я. Если бы Я (с его деятельностью, идеальной и реальной одновременно), которое созерцает, не было здесь одновременно и созерцаемым, то действование все еще являлось бы как созерцание, и, наоборот, то, что созерцание является в качестве действования, имеет свое основание только в том, что Я здесь не только созерцающее, но и созерцается в качестве созерцающего. Созерцающее, будучи созерцаемо, и есть само действование. Следовательно, между действующим и внешне созерцающим нет опосредствования, а значит, немыслимо и опосредствование между свободно действующим и внешним миром. Более того, было бы совершенно непонятно, как действованием Я могло бы быть определено внешнее созерцание, если бы действование и созерцание не были изначально едины. Мое действование, когда я, например, строю объект, должно одновременно быть и созерцанием, и обратно, мое созерцание должно быть в данном случае одновременно и действованием; только Я этого тождества видеть не может, так как для Я объективно созерцающее здесь – не созерцающее, а созерцаемое, следовательно, для Я тождество между действующим и созерцающим снято. Изменение, вызванное во внешнем мире свободным действованием, должно происходить в полном соответствии

с законами продуктивного созерцания, так, будто свобода не играет здесь никакой роли. Продуктивное созерцание действует как бы совершенно изолированно и производит в соответствии со своими специфическими законами то, что именно теперь происходит. То, что для Я это продуцирование не выступает в качестве созерцания, основано только на том, что понятие (идеальная деятельность) противоположно здесь объекту (объективной деятельности), тогда как в созерцании субъективная и объективная деятельности едины. Однако то, что понятие здесь предшествует объекту, также объясняется тем, что здесь мы имеем дело с явлением. Если же понятие предшествует объекту только в явлении, а не объективно, или действительно, то и свое деиствованяе как таковое относится только к явлению, и единственно объективное есть созерцающее. Следовательно, подобно тому как можно сказать, что я, полагая, что созерцаю, в действительности был действующим, можно сказать, что я теперь, полагая, что воздействую па внешний мир, в действительности остаюсь созерцающим и все то, что встречается в действовании, вне созерцания, по существу относится только к явлению единственно объективного, созерцания; и обратно, если мы устраним из действования все относящееся к явлению, останется только созерцание.

Попытаемся теперь рассмотреть в других аспектах и еще более пояснить уже в достаточной мере доказанный, как мы полагаем, результат проведенной нами дедукции.

Когда сторонник трансцендентального идеализма утверждает, что никакого перехода из объективного в субъективное не существует, что то и другое изначально едины и объективное есть лишь ставшее объектом субъективное, то основным вопросом, на который он должен ответить, является следующий: как же возможно обратное, переход из субъективного в объективное, что, как мы должны признать, происходит в действовании. Если в каждом действовании свободно созданное нами понятие должно переходить в независимо от нас существующую природу, а эта природа в действительности независимо от нас не существует, то как может быть мыслим подобный переход?

Без сомнения, лишь посредством того, что мы именно этим нашим действованием заставляем мир обрести для нас объективность. Мы действуем свободно, и мир становится существующим независимо от нас – два этих положения должны быть синтезированы.

Если мир – не что иное, как наше созерцание, то

несомненно, что мир становится для нас объективным, если объективным становится для нас наше созерцание. Между тем утверждается, что наше созерцание становится для нас объективным только посредством деиствования и то, что мы называем действованием, есть не что иное, как явление нашего созерцания. При такой предпосылке нас уже не удивит следующее положение: «То, что представляется нам воздействием на внешний мир. с идеалистической точки зрения – не что иное, как продолжающееся созерцание». Следовательно, если, например, в результате деиствования произойдет какое-либо изменение во внешнем мире, то это изменение, рассматриваемое само по себе, есть такое же созерцание, как и любое другое. Таким образом, объективное здесь – само созерцание то, что лежит в основе явления: то, что относится здесь к явлению, есть воздействие на мыслимый нами независимым чувственный мир; следовательно, объективно здесь нет перехода из субъективного в объективное, так же как не было перехода из объективного в субъективное. Все дело в том. что я не могу являться себе созерцающим, не созерцая при этом субъективное переходящим в объективное.

Все исследование этого вопроса может быть сведено к общему основоположению трансцендентального идеализма, согласно которому субъективное в моем знании никогда не может быть определено объективным. В действовании объект необходимо мыслится в качестве определенного причинным отношением, которое я связываю с каким-либо понятием. Но что заставляет меня мыслить неизбежно таким образом? Даже если я без всякого объяснения принимаю, что объект непосредственно определен моим действованием и относится к нему как созданное к созидающему, то как же он все-таки определен для моего представления, почему я вынужден созерцать объект именно таким, каким я определил его моим действованием? Мое действование есть здесь объект, ибо действование противоположно созерцанию или знанию. Но посредством этого действования, этого объективного, должно быть что-то определено в моем знании, в моем созерцании. Это невозможно, так как противоречит приведенному нами выше основоположению. Действование не может определять мое знание о нем, напротив, каждое действование, подобно всему объективному, уже изначально должно быть знанием, созерцанием. Все это настолько ясно и очевидно, что трудность может заключаться только в понимании того, каким образом в аспекте являемости следует мыслить превращение в действование

того, что объективно есть созерцание. Рефлексия должна здесь идти по трем направлениям. Она будет обращена:

a) на объективное, на созерцание;

b) на субъективное, что также есть созерцание, но созерцание созерцания; первое созерцание мы назовем е отличие от него объективным, второе идеальным;

c) на явление объективного. Выше уже было доказано, что объективное, созерцание, не может являться так, чтобы самому созерцанию не предшествовало понятие созерцания (идеальное). Однако если понятие созерцания предшествует самому созерцанию и, таким образом, само созерцание определяется понятием созерцания, то созерцание есть продуцирование согласно понятию, т. е. свободное действование. Но понятие предшествует самому созерцанию только для объективации созерцания, следовательно, и действование есть только явление созерцания, а то, что в нем объективно, есть продуцирование само по себе вне связи с предшествующим ему понятием.

Попытаемся пояснить это примером. Посредством введения много причинного ряда во внешнем мире происходит какое-либо изменение. Если сначала подвергнуть рефлексии только это изменение само по себе, то утверждение «во внешнем мире что-то происходит», без сомнения, означает то же, что «я произвожу это»; ибо во внешнем мире вообще нет ничего, не опосредствованного моим продуцированием. Поскольку это мое продуцирование есть созерцание, а оно именно таково, понятие изменения не предшествует самому изменению; поскольку же само это продуцирование должно в свою очередь стать объектом, понятие должно ему предшествовать. Объект, который должен здесь явиться, есть само продуцирование. Следовательно, в самом продуцировании, т. е. в объекте, понятие не предшествует созерцанию, оно предшествует ему только для идеального Я, для Я, созерцающего самого себя в качестве созерцающего, т. е. только для являющегося.

Здесь одновременно уясняется, откуда у нас теперь впервые появляется различие между объективным и субъективным, между самим по себе и только явлением, различие, которого мы до сих пор еще не проводили. Причина заключается в том, что здесь мы впервые располагаем чем-то подлинно объективным, а именно тем, в чем содержится основание всего объективного,– деятельностью, одновременно идеальной и реальной, которая уже больше никогда не может стать субъективной и которая полностью обособилась от только идеального Я. В этой деятельности,

поскольку она объективна, идеальное и реальное одновременны и едины; поскольку же она выступает как явление и в противоположность чисто идеальной, созерцающей деятельности, которой она противостоит, представляет собой теперь только реальную деятельность, понятие ей предшествует, и лишь постольку она есть действование.

После этих разъяснений мог бы возникнуть еще только один вопрос: как интеллигенция вообще может быть созерцающей, после того как мы установили, что продуцирование для нее завершено в теоретической философии. На это мы даем следующий ответ: там нашло свое завершение только продуцирование, поскольку оно было субъективным; интеллигенция, поскольку она объективна, никогда не может быть иной, чем они есть, и именно субъектом и объектом одновременно, т. е. производящей; только продуцирование должно будет происходить в границах идеальной деятельности, противостоящей производящей деятельности, что нами, однако, еще не дедуцировано.

Однако для того, чтобы не расходиться с обыденным сознанием, мы зададимся также вопросом, почему мы считаем возможным считать упомянутое действующее объективное свободным, если оно выступает в дедукции как совершенно слепая деятельность. Это происходит в силу той же иллюзии, которая заставляет нас считать объективным и объективный мир. Ибо то, что само это действование относится лишь к объективному миру (и потому так же реально, как этот мир), следует из того, что оно становится действованием лишь посредством объективации. Исходя из этого можно по-новому осветить даже теоретический идеализм. Если объективный мир есть только явление, таково и объективное в нашем действовании, и обратно, только если мир обладает реальностью, ею обладает и объективное в действовании. Следовательно, в объективном мире и в нашем воздействии на чувственный мир мы видим одну и ту же реальность. Это сосуществование, более того, эта взаимообусловленность объективного действования и реальности мира – результат одного трансцендентального идеализма, не доступный никакой иной философской системе.

Каким же образом Я все-таки оказывается действующим во внешнем мире? Оно таково только вследствие того тождества бытия, которое выражено уже в самосознании. Я есть лишь посредством того, что оно является себе, его знание есть бытие. Положение Я=Я означает не что иное, как: Я, которое знает, есть то же, что

Я, которое существует, мое знание и мое бытие исчерпывают друг друга, субъект сознания и субъект деятельности едины, Вследствие того же тождества мое знание и свободное действование также тождественны самому свободному действованию, или положение «я созерцаю себя объективно действующим» равнозначно положению «я есть объективно действующий».

II

Если, как мы только что вывели и доказали, являющее себя действованием есть само по себе лишь созерцание, то из этого следует, что всякое действование должно постоянно ограничиваться законами созерцания, и то, возможность чего исключается законами природы, не может созерцаться как результат свободного действования, что служит еще одним доказательством упомянутого тождества. Однако переход из субъективного в объективное, который, пусть только в сфере явления, действительно осуществляется, и сам содержит противоречие законам природы. То, что должно созерцаться как воздействующее на реальное, само должно являть себя реальным. Поэтому я не могу созерцать себя непосредственно воздействующим на объект, а только воздействующим через посредство материи, которую, однако, я должен, действуя, созерцать в качестве тождественной с самим собой. Материя как непосредственный орган свободной, обращенной вовне деятельности есть органическое тело, которое поэтому должно являть себя способным к свободным и по видимости произвольным движениям. То влечение, которое я в своем действовании подчиняю причинности, объективно должно являться в качестве естественного влечения, которое стало бы действовать и без всякой свободы, создавая для себя то, что оно как будто создает посредством свободы. Однако для того, чтобы я мог созерцать это влечение как естественное, я должен объективно казаться себе побуждаемым ко всякому действованию принуждением со стороны организации (страданием в самом общем смысле слова), и всякое действование, чтобы быть объективным, должно, сколько бы промежуточных звеньев для этого ни потребовалось, быть связано с физическим принуждением, которое само необходимо в качестве условия явления свободы.

Дата добавления: 2015-09-03