Детали терапевтической реактивности

Мой ответ ребенку мне нравится больше всего в тех случаях, когда он совпадает с системой выразительных средств ребенка, не нарушая потока экспрессии. Ответ прозвучал в подходящий момент, вошел в поток коммуникации ребенка, не потревожив его, так гармонично, что ребенок едва ли обратил на него внимание. Мне хотелось бы, чтобы мои ответы были похожи на прыгунов в воду мирового класса, которые, кажется, без всяких усилий, изящно отталкиваются от доски в единственно верный момент: и мягко рассекают поверхность воды, и только слабый всплеск свидетельствует о том, что в этом месте в воду вошел человек. В такие моменты я чувствую единение с ребенком, подлинное понимание и сосуществование, пронизывающее все обстоятельства его и моей жизни. Здесь мы вместе, и мы принимаем друг друга.

Длинные ответы нарушают сосредоточение ребенка, приводят к тому, что ребенок оказывается вынужден тратить энергию на то, чтобы попытаться понять, что говорит терапевт, и стремятся изменить направление его экспрессии. Ответы должны быть короткими и перекликаться с чувствами ребенка. Поток реакций должен выглядеть, как разговор, а не просто как отражение поведения ребенка, и должен носить ритмический характер.

Терапевту следует быть активным собеседником ребенка. Отношения могут разрушиться, если ребенок будет чувствовать, что за ним наблюдают. Вопрос ребенка: «Почему ты на меня смотришь?» – как правило означает, что терапевт не проявляет достаточной вербальной активности. Часто ребенок бывает поглощен игрой и не особенно комментирует то, что происходит, и терапевт не ощущает и не наблюдает никаких чувств. В такие моменты терапевт может реагировать на то, что он видит. Такие комментирующие («отслеживающие») реакции говорят ребенку о том, что терапевт включен в его деятельность, и помогает ему почувствовать, что терапевт взаимодействует с ним. Если терапевт просто сидит и наблюдает за ребенком, никак не реагируя на его деятельность, это может привести к тому, что ребенок почувствует себя объектом наблюдения, и это увеличит его тревожность. Чувство безопасности и теплоты возникает по мере того, как ребенок слышит голос терапевта и описание своих действий. Отслеживающие ответы свидетельствуют о заинтересованности в ребенке и том, что он делает.

У некоторых терапевтов существует тенденция к повышению голоса в присутствии ребенка, как будто он разговаривает с малышом. Такая манера возникает как следствие исходной идеи о том, что ребенок ни на что не способен и в системе терапевтических отношений места ему не отведено. Терапевт должен также следить за тем, чтобы не впасть в монотонность; это может быть смертельно для отношений. Для передачи смысла и чувств используйте интонационные возможности.

Терапевт не должен также приходить в экстаз по поводу мелких событий типа: «О, боже! Как это чудесно! Ты нашел в песочнице цветной камешек!» Излишняя взволнованность может привести к тому, что ребенок почувствует, что что-то не в порядке, или потеряет веру в адекватность собственной реакции, поскольку сам он не чувствует себя в той же мере взволнованным.

Терапевт должен проецировать теплоту и дружеское расположение в интонации и выражении лица. Здесь не время быть слишком серьезным или сдержанным. Улыбайтесь. Лицо терапевта должно быть живым и передавать то, что нельзя передать словами.

Расспросы ребенка о причинах его поведения не облегчают самоисследования, поскольку ожидается, что ребенок сообщит словами о том, что он узнал, заглянув в свой внутренний мир, а это противоречит теоретическим основаниям для помещения ребенка в игровую терапию. Если бы ребенок был в состоянии полностью выразить свою внутреннюю сущность языковыми средствами, ему не была бы нужна игровая терапия. Вопросы ставят терапевта в ведущую, контролирующую позицию, и эту позицию редко можно назвать облегчающей. Даже уточняющие вопросы, как правило, не нужны и бесполезны. Обычно, если у терапевта имеется достаточно информации для того, чтобы задать вопрос, то ее, как правило, достаточно для эмпатического утверждения. Вопросы, задаваемые из любопытства, типа: «Сколько раз тебя вызывали к директору?» – или догадки, вроде: «Мама сердится, когда ты делаешь это дома?» – совершенно неуместны. Точно так же вопросы, направляемые на то, чтобы способствовать самопознанию ребенка, типа «Ты заметил, что ты используешь много черной краски?» – неэффективны, поскольку они касаются неосознаваемых сторон деятельности ребенка.

В какой-то момент терапевт попросил пятилетнего Арона сочинить сказку и в конце задал вопрос: «В чем мораль твоей сказки?» – на что мальчик, в свою очередь, спросил: «А что такое мораль?» Терапевт, сензитивный к уровню развития ребенка должен был бы знать, что пятилетнему ребенку, скорее всего, неизвестно, что значит слово «мораль». Кроме того, такой вопрос требует от ребенка абстрактного мышления, выходящего за пределы его развития. Позже, когда Арон разыгрывал шумное сражение между динозавром и змеей, терапевт спросил: «Интересно, что произойдет, если все динозавры и все змеи станут друзьями, вместо того, чтобы сражаться друг с другом?» Арон не ответил, и не удивительно! Сомнительно, что даже взрослый мог бы дать ответ на такой абстрактный вопрос. У терапевта совершенно не было контакта с Ароном, и мальчик разрядил напряжение, запустив в терапевта, динозавром. Последовала столь же неэффективная реакция: «Арон, ты, похоже, здорово на меня рассердился. И, возможно, тебе не нравится приходить сюда, и может быть, ты немножко сердишься на маму за то, что она заставляет тебя приходить сюда. Ведь в этом случае получается, что она главная, а ты не любишь, когда она главная». Терапевт решительно избегает обсуждения личных отношений между собой и ребенком, и, давая интерпретирующую реакцию, слишком длинную к тому же для понимания пятилетнего ребенка, он взваливает вину па родителей и рисует целый ряд абстрактных ассоциаций, тревожащих ребенка. Терапевт, возможно, вполне доволен собой, но нам не мешает поинтересоваться, как чувствует себя Арон. Судя по реакции терапевта, он не понимает мальчика.

Предоставление ребенку свободы для принятия решения дает ему возможность вкладывать собственный смысл в какую-нибудь игрушку или игровой материал. Это внутреннее переживание принятия решения усиливает Я-концентрацию ребенка и дает ему опыт, который впоследствии может быть использован для ее изменения. Это и есть процесс роста, который поможет ребенку эмоционально реагировать, более эффективно справляться с проблемами и ситуациями, которые, ему встретятся в будущем. Иными словами, терапевт отказывается принять на себя ответственность за решение проблем ребенка, независимо от того, насколько пустяковым такое решение может показаться. Таким образом, ребенка поощряют принять ответственность за самого себя и в этом процессе прийти к открытию собственных сил.

Реакции всегда должны быть персонализированы и адресованы к присутствующему ребенку. Обращаясь к Давиду, который лупит Бобо, со словами: «Давиду и в самом деле нравится тузить Бобо», – терапевт отрицает присутствие ребенка и вызывает у ребенка чувство, что о нем говорят как о не-личности. «Тебе и в самом деле нравится тузить Бобо»,— замечание, обращенное лично к ребенку. Майкл рисует картинку, и терапевт замечает: «Майкл рисует картину», — как будто в комнате находится кто-то еще. «Ты» означает доверие к ребенку и признание его индивидуальности.

У некоторых терапевтов есть склонность бесцеремонно включаться во взаимодействие. Бет рассказывает о футболе, и о том, что ей нравится выигрывать, но ее команда проиграла. Терапевт замечает: «Иногда бывает неприятно, если мы проигрываем, а нам хочется победить». Терапевт не участвовал в событии, и использование слова «мы» смещает фокус внимания с ребенка. Нэнси говорит: «В прошлом году эти люди приходили к нам домой... Ох, я забыла, как их зовут...» – и терапевт откликается: «Иногда мы действительно забываем имена людей, если они для нас трудны». Снова терапевту следовало бы использовать «ты», чтобы показать, что он признает личность ребенка.

Дата добавления: 2015-09-03