Вопрос жизни

Что такое жизнь? Неизбежность смерти и невозможность блага животной личности. В чем смысл жизни? Ответ опытного и умозрительного знания. Жизненный опыт человечества. Ошибка разумного сознания и значение религиозного ответа.

Вступая в жизнь, каждый человек руководится сначала теми правилами и мировоззрением, которые свойственны близким к нему, окружающим его людям. Он не может жить, не имея известного представления о смысле своей жизни, и всегда, хотя часто и бессознательно, соображает свою деятельность с этим придаваемым им своей жизни смыслом. Но, переходя в новый возраст, человек неизбежно изменяет свое понимание жизни, и взрослый видит смысл ее в ином, чем ребенок¹. Вероучение, принятое по доверию и поддерживаемое внешним давлением, понемногу тает под влиянием знаний и опытов жизни, и человек очень часто долго живет, воображая, что в нем цело то вероучение, которое сообщено было ему с детства, тогда как его давно уже нет и следа². В этот момент иногда достаточно бывает одного случайного слова, чтобы оно было по отношению к прежней вере как толчок пальцем в стену, которая готова была упасть от собственной тяжести³.

Так было и бывает с огромным большинством людей. Приходит время, когда разумное сознание перерастает ложные учения, и человек останавливается посреди жизни и требует объяснения ⁴. Он ищет истинного смысла жизни, и в душе его возникает вопрос: "Что такое вообще жизнь?".

С древнейших времен известны рассуждения о том, от чего происходит жизнь: от невещественного начала или от различных комбинаций материи? И рассуждения эти продолжаются до сих пор, так что не предвидится им никакого конца, именно потому, что цель всех рассуждений оставлена, и рассуждается о жизни независимо от ее цели; под словом "жизнь" разумеют уже не жизнь, а то, от чего она происходит, или то, что ей

1 "Мысли о новом жизнепонимании", с. 143.

2 "Исповедь", с. 2.

³ Там же, с. 3.

4 "О жизни", с. 30.

сопутствует. Теперь не только в научных книжках, но и в разговорах, говоря о жизни, говорят не о той, которую мы все знаем,-- о жизни, сознаваемой мною теми страданиями, которых я боюсь и которые ненавижу, и теми наслаждениями и радостями, которых я желаю, -- а о чем-то таком, что, может быть, возникло из игры случайности по некоторым физическим законам, а может быть и от того, что имеет в себе таинственную причину. Теперь слово "жизнь" приписывается чему-то спорному, не имеющему в себе главных признаков жизни: сознания страданий и наслаждений, стремления к благу ¹.

Говорят:

Жизнь есть сумма функций, которые противодействует смерти. Жизнь есть сумма явлений, которые сменяются в организме в течение ограниченного времени. Жизнь есть двойной процесс разложения и соединения, общего и вместе с тем непрерывного. Жизнь есть известное сочетание разнородных изменений, совершающихся последовательно. Жизнь есть организм в действии. Жизнь есть особенная деятельность органического вещества. Жизнь есть приспособление внутренних отношений к внешним.

Не говоря о неточностях, тавтологиях" которыми наполнены всё эти определения, сущность их всех одинакова, именно -- определяется не то, что все люди одинаково бесспорно разумеют под словом "жизнь", а какие-то процессы, сопутствующие жизни и ее явлениям. Слово "жизнь" очень коротко и очень ясно, и всякий понимает, что оно значит. Но именно потому, что все понимают, что оно значит, мы и обязаны употреблять его всегда в этом понятном всем значении ². Мы говорим жизнь, потому что под этим словом разумеем не какой-то х, а вполне определенную величину, которую мы знаем все одинаково и знаем только из самих себя, как сознание себя с своим телом единым, нераздельным целым, и потому такое понятие неотносимо к тем клеточкам, из которых состоит тело³. В самом деле, жизнь, которую я не могу себе представить иначе, как стремлением от зла к благу, происходит в той области, где я не могу видеть ни блага, ни зла. Очевидно, что центр понятия жизни переставлен совсем ⁴.

Между тем, сознательное размышление говорит нам, что живет всякий человек только для того, чтобы ему было хорошо, для своего блага. Не чувствует человек желания себе блага,-- он и не чувствует себя живущим. Человек не может себе представить жизни без желания себе блага. Жить, для каждого человека -- все равно, что желать и достигать блага; желать и достигать блага -- все равно, что жить⁵.

Жизнь есть стремление к благу, сопровождающееся чувством удовольствия или страдания.

¹ "О жизни", с. 4--5. ³ Там же, с. 7. ⁴ Там же, с. 8.

² Там же, с. 5. ⁵ Там же, с. 14.

Жизнь чувствует человек только в своей личности, и потому сначала ему представляется, что благо, которого он желает, есть благо только его личности. Ему кажется сначала, что живет, истинно живет только он один. Жизнь других существ представляется человеку совсем не такою, как его,-- она представляется ему только подобием жизни. Он лишь из наблюдений узнает, что другие существа живут; про их жизнь человек знает, когда хочет думать о них, но про себя он знает, ни на секунду не может перестать знать, что он живет, и потому настоящею жизнью представляется каждому человеку только своя жизнь. Жизнь других существ, окружающих человека, представляется ему только одним из условий его существования. Если он не желает зла другим, то только потому, что вид чужого страдания нарушает его благо. Если он желает добра другим, то совсем не так, как себе,-- не для того, чтобы было хорошо тому, кому он желает добра, а только для того, чтобы благо других существ увеличивало благо его жизни. Важно и нужно человеку только благо в той жизни, которую он чувствует своею, т. е. свое благо.

И вот, стремясь к достижению этого своего блага, человек замечает, что оно зависит от других существ, так как все они -- и люди, и даже животные -- имеют точно такое же представление о жизни, как и он. Каждое из них чувствует только свою жизнь и свое благо, считает только свою жизнь важною и настоящею, а жизнь всех других существ только средством для своего блага. Человек видит, что каждое из живых существ точно так же, как и он, должно быть готово, для своего маленького блага, лишить большого блага и даже жизни все другие существа, а в том числе и его, так рассуждающего человека, того, для которого одного и существует жизнь. И, поняв это, человек видит, что его личное благо, в котором одном он понимает жизнь, не только не может быть легко приобретено им, но наверное будет отнято от него. Чем дальше он живет, тем больше рассуждение это подтверждается опытом.

Но мало того: если даже человек и поставлен в такие выгодные условия, что он может успешно бороться с другими личностями, не боясь за свою,-- очень скоро и разум, и опыт показывают ему, что даже те подобия блага, которые он урывает из жизни, в виде наслаждений личности,-- не блага, а как будто только образчики блага, данные ему только для того, чтобы он еще живее чувствовал страдания, всегда связанные с наслаждениями. Чем дольше живет человек, тем яснее он видит, что наслаждений становится все меньше и меньше, а скуки, пресыщения, трудов, страданий все больше и больше. Но мало и этого: начиная испытывать ослабление сил и болезни и глядя на болезни и старость, смерть других людей, он замечает еще и то, что и самое его существование, в котором одном он чувствует настоящую полную жизнь, каждым часом, каждым движением приближается к ослаблению, старости, смерти; что жизнь его, кроме того, что она подвержена тысячам случайностей уничтожения от других борющихся с ним существ и все увеличивающимся страданием, по самому свойству своему есть только неперестающее приближение к смерти,-- к тому состоянию, в котором вместе с жизнью личности наверное уничтожится всякая возможность какого бы то ни было блага личности. Человек видит, что он, его личность, то, в чем одном он чувствует жизнь, только и делает, что борется с тем, с чем нельзя бороться,-- со всем миром; что он ищет наслаждений, которые дают только подобия блага и всегда кончаются страданиями, и хочет удержать жизнь, которую нельзя удержать. То, что для него важнее всего и что одно нужно ему, что -- ему кажется -- одно живет по-настоящему, его личность, то гибнет, то будет кости, черви -- не он; а то, что для него не нужно, не важно, что он не чувствует живущим, весь тот мир борющихся и сменяющихся существ, то и есть настоящая жизнь, то останется и будет жить вечно. Так что та единственно чувствуемая человеком жизнь, для которой происходит вся его деятельность, оказывается чем-то обманчивым и невозможным, а жизнь вне его, не любимая, не чувствуемая им, неизвестная ему, и есть единая настоящая жизнь.

И это не то, что так представляется человеку в дурные минуты его унылого настроения, это не представление, которого можно не иметь, а, напротив, такая очевидная, несомненная истина, что если мысль о ней сама хоть раз придет человеку в голову или другие хоть раз растолкуют ему ее, то он никогда уже не отделается от нее, ничем не выжжет ее из своего сознания¹.

Человек обладает разумом и ищет разумного объяснения явлений жизни ². Правильное течение его внешней и внутренней жизни все чаще и чаще начинает нарушаться минутами как бы недоумения, выражающегося все в одних и тех же вопросах: "зачем? ну, а потом?"

Вопросы эти сперва кажутся даже неуместными, человек долго отгоняет их от себя: ему кажется, что все это известно и что если только он захочет заняться их решением, это будет для него совершенно не трудно, и эти глупые, простые детские вопросы разрешатся сами собой. Но все чаще и чаще повторяются вопросы, все настоятельнее и настоятельнее требуют они ответов, а как только человек тронет и попытается разрешить

¹ Там же, с. 14-17.

² "Христианское учение", с. 11.

их, он тотчас же убедится, во-первых, в том, что то не детские и глупые вопросы, а самые важные и глубокие вопросы в жизни, и, во-вторых, в том, что он не может и не может, сколько бы он ни думал, разрешить их.

Вопросы не ждут, надо сейчас ответить; если не ответишь, нельзя жить. А ответа нет. И человек чувствует, что то, на чем он стоял, подломилось, что ему стоять не на чем, что того, чем он жил, уже нет, что ему нечем жить. Жизнь его останавливается. Он может дышать, есть, пить и не может не дышать, не есть, не пить, не спать; но жизни нет, потому что нет таких желаний, удовлетворение которых он находил бы разумным. Если он желает чего-нибудь, то вперед знает, что удовлетворит он или не удовлетворит свое желание, из этого ничего не выйдет. Он не может даже желать узнать истину, потому что догадывается, в чем она состоит: истина та, что жизнь есть бессмыслица¹.

Давно уже рассказана восточная басня про путника, застигнутого в степи разъяренным зверем. Спасаясь от зверя, путник вскакивает в безводный колодезь, но на дне колодца, видит дракона, разинувшего пасть, чтобы пожрать его. И несчастный, не смея вылезть, чтобы не погибнуть от разъяренного зверя, не смея и спрыгнуть на дно колодца, чтобы не быть пожранным драконом, ухватывается за ветви растущего в расщелине колодца дикого куста и держится на нем. Руки его ослабевают, и он чувствует, что скоро должен будет отдаться погибели, с обеих сторон ждущей его; но он все держится и видит, что две мыши, одна черная, другая белая, равномерно обходя стволину куста, на котором он висит, подтачивают ее. Вот-вот сам собой обрушится и оборвется куст, и он упадет в пасть дракону. Путник видит это и знает, что он неминуемо погибнет; но пока он висит, он ищет вокруг себя и находит на листьях куста капли меда, достает их языком и лижет их.

Так и человек держится за ветви жизни, зная, что неминуемо ждет дракон смерти, готовый растерзать его, и не может понять, зачем он попал на это мучение. И пытается сосать тот мед, который прежде утешал его; но этот мед уже не радует его, а белая и черная мышь день и ночь подтачивают ветку, за которую он держится. Человек ясно видит дракона, и мед уже не сладок ему. Он видит одно -- неизбежного дракона и мышей,-- и не может отвратить от них взор. И это не басня, а истинная, неоспоримая и всякому понятная правда. Прежний обман радостей жизни, заглушавший ужас дракона, уже не обманывает человека. Сколько ни говори ему: ты не можешь понять смысла жизни, не думай, живи,-- он не может делать этого, ибо не может не видеть дня и ночи, бегущих и ведущих его к смерти. Он видит это одно, потому что это одно -- истина. Остальное все -- ложь ².

¹ "Исповедь", с. 9--11.

² "Исповедь", с. 12--13.

Вопрос о смысле жизни -- самый простой вопрос, лежащий в душе каждого человека, от глупого ребенка до мудрейшего старца, тот вопрос, без которого жизнь невозможна. Вопрос состоит в том: "что выйдет из того, что я делаю нынче, что буду делать завтра,-- что выйдет из всей моей жизни?". Иначе выраженный, вопрос будет такой: "зачем мне жить, зачем чего-нибудь желать, зачем что-нибудь делать?". Еще иначе выразить вопрос можно так: "есть ли в моей жизни такой смысл, который не уничтожился бы неизбежной, предстоящею мне смертью?". На этот-то, один и тот же различно выраженный вопрос, мы ищем ответа во всех тех знаниях, которые приобрели люди. И мы не только не находим его, но убеждаемся, что все те, которые так же искали в знании, точно так же ничего не нашли. И вот почему.

По отношению к этому вопросу все человеческие знания разделяются как бы на две противоположные полусферы, на двух противоположных концах которых находятся два полюса: один -- отрицательный, другой -- положительный; но ни на том, ни на другом полюсе нет ответов на вопрос жизни. Один ряд знаний как бы и не признает вопроса, на зато ясно и точно отвечает на свои независимо поставленные вопросы: это ряд знаний опытных, и на крайней точке их стоит математика; другой ряд знаний признает вопрос, но не отвечает на него: это -- ряд знаний умозрительных, и на крайней их точке -- метафизика¹.

Спрашивая у одной стороны человеческих знаний, мы получим бесчисленное количество точных ответов о том, о чем мы не спрашивали: о химическом составе звезд, о движении солнца к созвездию Геркулеса, о происхождении видов и человека, о формах бесконечно малых, невесомых частиц эфира. Но ответ в этой области знаний на наш вопрос: в чем смысл моей жизни? -- один: ты то, что ты называешь твоей жизнью; ты -- временное случайное сцепление частиц. Взаимное воздействие, изменение этих частиц производит в тебе то, что ты называешь твоею жизнью. Сцепление это продержится некоторое время; потом взаимодействие этих частиц прекратится -- и прекратится то, что ты называешь жизнью, прекратятся и все твои вопросы. Ты -- случайно сплотившийся комочек. Комочек преет. Прение это комочек называет своею жизнью. Комочек расскочется, и кончится прение и все вопросы. Так отвечает ясная сторона знаний и ничего другого не может сказать, если только она строго следует своим основам ².

Знания эти очень интересны, очень привлекательны, но точны и ясны эти знания обратно пропорционально их приложи-

¹ Там же, с. 15.

² Там же, с. 19-20.

мости к вопросам жизни: чем менее они приложимы к вопросам жизни, тем они точнее и яснее; чем более они пытаются давать решения на вопрос жизни, тем более они становятся неясными и непривлекательными. Так, самая неприложимая к вопросам жизни наука -- математика уже совсем не отвечает на вопрос. Если же обратишься к той отрасли этих знаний, которая пытается давать решения на вопросы жизни -- к физиологии, психологии, биологии, социологии, то тут встречаешь поражающую бедность мысли, величайшую неясность, ничем не оправданную притязательность на разрешение неподлежащих вопросов и беспрестанные противоречия одного мыслителя с другими и даже с самим собою. Если обратишься к отрасли опытных знаний, не занимающихся разрешением вопросов жизни, но отвечающих на свои научные, специальные вопросы, то восхищаешься силой человеческого ума, но знаешь наперед, что ответов на вопросы жизни у этих знаний нет. Знания эти прямо игнорируют вопрос жизни. Они говорят: "на то, что ты такое и зачем ты живешь, мы не имеем ответов и этим не занимаемся; а вот если тебе нужно знать законы света, химических соединений, законы развития организмов, если тебе нужно знать законы тел, их форм и отношение чисел и величин, если тебе нужно знать законы твоего ума, то на все это у нас есть ясные, точные и несомненные ответы".

Вообще отношение наук опытных к вопросам жизни может быть выражено так. Вопрос: зачем я живу? -- Ответ: "в бесконечно большом пространстве, в бесконечно долгое время, бесконечно малые частицы изменяются в бесконечной сложности, и когда ты поймешь законы этих видоизменений, тогда поймёшь, зачем ты живешь на земле"¹. Оказывается, что ответ отвечает не на вопрос. Мне нужно знать смысл моей жизни, а то, что она есть частица бесконечного, не только не придает ей смысла, но уничтожает всякий возможный смысл ².

Обращаясь к области умозрительных знаний, мы получаем следующий ответ на вопрос жизни: "все человечество живет и развивается на основании духовных начал, идеалов, руководящих им. Эти идеалы выражаются в религиях, в науках, искусствах, формах государственности. Ты -- часть человечества, и потому призвание твое состоит в том, чтобы содействовать сознанию и осуществлению идеалов человечества".

Не говоря о той недобросовестной неточности, при которой знания этого рода выдают выводы, сделанные из изучения малой части человечества, за общие выводы; не говоря о взаимной противоречивости разных сторонников этого воззрения в мнении о том, в чем состоят идеалы человечества,-- странность этого воззрения состоит в том, что для того, чтоб ответить на вопрос, предстоящий каждому человеку: "что я такое", или:

¹ Там же, с. 16-17.

² Там же, с. 20.

"зачем я живу", или: "что мне делать", человек должен прежде разрешить вопрос: "что такое жизнь всего неизвестного ему человечества, из которой ему известна одна крошечная часть в один крошечный период времени". Для того чтобы понять, что он такое, человек должен прежде понять, что такое все это таинственное человечество, состоящее из таких же людей, как и он сам, не понимающих самих себя. Можно верить этому в том случае, когда у нас есть свои излюбленные идеалы, оправдывающие наши прихоти, и мы стараемся придумать такую теорию, по которой мы могли бы смотреть на свои прихоти как на закон человечества. Но как скоро встанет в нашей душе вопрос жизни во всей ясности, ответ этот тотчас же разлетится прахом. И мы поймем, что как в науках опытных есть настоящие науки и полунауки, пытающиеся давать ответы на не подлежащие им вопросы, так и в этой области есть целый ряд самых распространенных знаний, старающихся отвечать на не подлежащие вопросы. Полунауки этой области -- юридические, социально-исторические -- пытаются разрешать вопросы чело-века-тем, что они мнимо, каждая по-своему, разрешают вопрос жизни всего человечества. Но как в области опытных знаний человек, искренно спрашивающий: "как мне жить?" не может удовлетвориться ответом: "изучи в бесконечном пространстве бесконечные по времени и сложности изменения бесконечных частиц, и тогда ты поймешь свою жизнь",--точно так же не может искренний человек удовлетвориться ответом: "изучи жизнь всего человечества, которого ни начала, ни конца мы не можем знать и малой части которого мы не знаем, и тогда ты поймешь свою жизнь".

Опытная наука тогда только дает положительное знание и являет величие человеческого ума, когда она не вводит в свои исследования конечной причины. И, наоборот, умозрительная наука -- тогда только наука и являет величие человеческого ума, когда она устраняет совершенно вопросы о последовательности причинных явлений и рассматривает человека только по отношению к конечной причине.

Такова в этой области наука, составляющая полюс ее -- метафизика или философия. Наука эта ясно ставит вопрос: что такое я и весь мир? И зачем я и зачем весь мир? И с тех пор, как она есть, она отвечает всегда одинаково. Идеи ли, субстанцию ли, дух ли, волю ли называет философ сущностью жизни, находящейся во мне и во всем существующем, философ говорит одно, что эта сущность есть и что я есть та же сущность, но зачем она, он не знает и не отвечает, если он точный мыслитель. Я спрашиваю: зачем быть этой сущности? Что выйдет из того, что она есть и будет?.. И философия не только не отвечает, а сама только это и спрашивает. И если она -- истинная философия, то вся ее работа только в том и состоит, чтоб ясно поставить этот вопрос. И если она твердо держится своей задачи, то она не может отвечать иначе, как на вопрос: "что такое я и весь мир?" -- "все и ничто"; а на вопрос: "зачем?" -- "зачем...-- не знаю"¹.

Наблюдая жизнь всех окружающих нас людей, чтобы получить понятие об их отношении к вопросу жизни и, быть может, в их жизненном опыте найти разъяснение угнетающих нас противоречий, мы видим, что для людей есть четыре выхода из того ужасного положения, в котором они все находятся.

Первый выход есть выход неведения. Он состоит в том, чтобы не знать, не понимать того, что жизнь есть зло и бессмыслица. Люди этого разряда еще не поняли того вопроса жизни, который представляется неизбежно человеку. Они не видят ни дракона, ожидающего их, ни мышей, подтачивающих кусты, за которые они держатся. Но это -- только до времени: что-нибудь обратит их внимание на дракона и мышей, и конец неведению и спокойствию... Человеку, сознавшему бессмысленность своей жизни, нечему научиться от этих людей, ибо нельзя перестать знать того, что знаешь.

Второй выход -- это выход эпикурейства. Он состоит в том, чтобы, зная безнадежность жизни, пользоваться покамест теми благами, какие есть. Так поддерживает в себе возможность жизни большинство людей высшего круга. Условия, в которых они находятся, делают то, что благ у них больше, чем зол, а нравственная тупость дает им возможность забывать, что выгода их положения случайна и что неизбежны болезни, старость и смерть, которые не нынче-завтра разрушат все их удовольствия².

Все знания науки и искусства, которые приобретают люди этого рода, несмотря на все высокие слова о значении науки и искусств, нужны им только для того, чтобы побороть скуку и провести приятно время. Они вступают в брак, заводятся семьей, и жадность к приобретению благ животной жизни усиливается оправданием семьи: борьба с другими ожесточается и устанавливается инерция, привычка жизни только для блага личности. Таким людям только кажется, что они живут, как может казаться человеку, несомому по волнам без всякого направления, что он плывет туда, куда ему надобно и хочется³.

Третий выход есть выход силы и энергии. Он состоит в том, чтобы, поняв, что жизнь есть зло и бессмыслица, уничтожить ее. Так поступают редкие, сильные и последовательные люди. И людей, поступающих так, становится все больше и больше ⁴.

Но случается, что, несмотря на всю убедительность и несомненность доводов, руководящих ими, люди эти не всегда решаются на последний шаг: в них остается неясное сомнение

¹ Там же, с. 17-18.

² Ib. с. 24-25.

³ "О жизни", с. 25.

⁴ "Исповедь", с. 25.

в истинности их рассуждения. Пред ними открывается следующее противоречие: "если бы не было жизни, не было бы и моего разума,-- стало быть разум есть сын жизни, и разум этот отрицает самую жизнь. Жизнь есть бессмысленное зло, это несомненно,-- но я жив, живу еще, и жило и живет все человечество. Люди знали рассуждение о тщете жизни, которое мне показало ее бессмыслицу, и все-таки жили, придавая ей какой-то смысл. Тут что-то не то,-- говорит себе рассуждающий таким образом человек: -- где-нибудь я ошибся". Но в чем ошибка, он никак не может найти.

И вот пришедшие к такому заключению люди избирают четвертый выход из противоречия жизни -- выход слабости. Этот выход состоит в том, чтобы, понимая зло и бессмысленность жизни, продолжать тянуть ее, зная вперед, что ничего из нее выйти не может. Люди этого порядка знают, что смерть лучше жизни, но, не имея сил поступить разумно, поскорее кончить обман и убить себя, чего-то как будто ждут. И это есть выход слабости, ибо если я знаю лучшее, и оно в моей власти, почему не отдаться лучшему?..¹.

И, однако, как логически ни неизбежен этот вывод, убедительности разумной оказывается мало. Разум работает, но работает и еще что-то другое, что нельзя назвать иначе, как сознанием жизни. Работает еще та сила, которая заставляет обращать внимание на то, а не на это, и эта-то сила выводит из отчаянного положения и совершенно иначе направляет разум².

Эта сила заставляет человека понять то ясное, но бывшее до сих пор скрытым от него положение, что если он хочет жить и разуметь смысл жизни, то искать этого смысла надо, конечно, не у тех, которые потеряли его и хотят убить себя, а у тех миллиардов трудового народа отживших и живых людей, которые делают и на себе несут свою и нашу жизнь. Признать их не понимающими вопроса жизни невозможно, потому что они сами ставят его и с необыкновенной ясностью отвечают на него. Признать их эпикурейцами тоже нельзя, потому что жизнь их слагается больше из лишений и страданий, чем наслаждений. Признать же их неразумно доживающими бессмысленную жизнь можно еще меньше, так как всякий акт их жизни и самая смерть объясняется ими. Убивать же себя они считают величайшим злом.

Но в чем видят они смысл жизни?

Выходит то, что знание разумное не дает смысла жизни; смысл же, придаваемый жизни миллиардами людей, всем чело-

¹ Там же, с. 27. ² Там же, с. 28.

вечеством, зиждется на каком-то презренном, ложном знании. Разумное знание, в лице ученых и мудрых, отрицает смысл жизни, а огромные массы людей, все человечество -- признают этот смысл в неразумном знании. И это неразумное знание есть вера, та самая, которую пробудившееся к самостоятельному мышлению наше сознание не могло не откинуть. Это Бог 1 и 3, это творение в 6 дней, дьяволы и ангелы и все то, чего я не могу принять. Выходит противоречие, из которого представляется два выхода: или то, что я называю разумным, не так разумно, как я думаю, или то, что мне кажется неразумным, не так неразумно, как я думаю. Проверяя ход рассуждения разумного знания, мы найдем его совершенно правильным. Вывод о том, что жизнь есть ничто, был неизбежен.

Однако ошибка действительно налицо. Ошибка в том, что мы мыслили несоответственно поставленному нами вопросу.

Вопрос был такой: зачем мне жить, т. е. что выйдет настоящего, не уничтожающегося из моей призрачной, уничтожающейся жизни,-- какой смысл имеет мое конечное существование в этом бесконечном мире? Решения всех возможных вопросов жизни, которую мы стали изучать, очевидно, не могли удовлетворить нас, потому что наш вопрос, как он ни прост кажется сначала, включает в себя требование объяснения конечного бесконечным и наоборот. Я спрашивал: какое вневременное, вне-причинное, внепространственное значение моей жизни? -- А отвечал я на вопрос: какое временное, причинное, пространственное значение моей жизни?.. Вышло то, что после долгого труда мысли получился ответ: никакого. В рассуждениях наших мы постоянно приравнивали конечное к конечному и бесконечное к бесконечному, а потому у нас и выходило то, что должно было выйти: сила есть сила, вещество есть вещество, воля есть воля, бесконечность есть бесконечность, ничто есть ничто,-- и дальше ничего не могло выйти. Было что-то подобное, тому, что бывает в математике, когда, думая решать уравнение, решаешь тождество. Ход размышления правилен, но в результате получается ответ: а равняется а, или х=х, 0=0.

И действительно, строго научное знание, то знание, которое, как это сделал Декарт, начинается с полного сомнения во всем, откидывает всякое допущенное на веру знание и строит все вновь на законах разума и опыта,-- и не может дать иного ответа на вопрос жизни, как тот самый, который мы и получили,-- ответ неопределенный. Только сначала кажется, что знание дает положительный ответ -- ответ Шопенгауэра: жизнь не имеет смысла, она есть зло. Но, разобрав дело, мы поймем, что ответ не положительный, что наше чувство только выразило его так. Ответ же, строго выраженный, как он и выражен и у браминов, и у Соломона, и у Шопенгауэра, есть только ответ неопределенный, или тождество. 0=0, жизнь есть ничто.

Отсюда понятно, что нельзя было искать в разумном знании ответа на наш вопрос и что ответ, даваемый разумным знанием, есть только указание на то, что ответ может быть получен только при иной постановке вопроса, только тогда, когда в рассуждение будет введен вопрос отношения конечного к бесконечному. Мы поймем теперь также и то, что как ни неразумны и уродливы ответы, даваемые верою, они имеют то преимущество, что вводят в каждый ответ отношение конечного к бесконечному. Разумное знание приводит к признанию того, что жизнь бессмысленна,-- жизнь человека останавливается, и он хочет уничтожить себя. Но люди живут и утверждают, что знают смысл жизни. Каждый из них жил, пока знал смысл жизни. Как всем людям, так и каждому из нас смысл жизни и возможность жизни давала вера. Вера, с тех пор как есть человечество, дает возможность жить, и главные черты ее везде всегда одни и те же. Какие бы кому бы ни давала ответы какая бы то ни было вера, всякий ответ веры конечному существованию человека придает смысл бесконечного,-- смысл, не уничтожаемый страданиями, лишениями и смертью. Значит -- в одной вере можно найти смысл и возможность жизни ¹. И потому религия всегда была и не может перестать быть необходимостью и неустранимым условием жизни разумного человека и разумного человечества².

¹ Там же, с. 29--32.

² "Что такое религия и в чем сущность ее?", с. 9.

Дата добавления: 2015-08-21