Вернемся к скандалу: модная истерия или кризис ценностей?

На основании приведенных наблюдений можно дать несколько разных объяснений упомянутому в начале статьи скандалу и сделать несколько выводов. Скандал этот можно рассматривать как истерику некоторых действующих лиц, утрачивающих свое положение в литературном процессе, как выражение жажды общественного внимания и популярности, а с точки зрения издательской позиции – как отчаянную стратегию аутсайдера, используемую для завоевания доли коммерческого рынка. В конце концов, роман «Господин Гексоген» так же, как и вышедший в свет в том же издательстве роман Владимира Сорокина, стал популярным бестселлером не сам по себе, а во многом в результате показной борьбы критиков и присутствию в СМИ. Скандалы и теории политического заговора всегда и везде, не только в России, служили средством для достижения краткосрочной популярности, придавая книге развлекательную ценность и продвигая ее в СМИ. Но часто эти скандалы отсылают к реальным конфликтам и проблемам. В Германии, где литературная критика на протяжении десятилетий занимает надежную нишу в ежедневных газетах и на культурных каналах общественных радиостанций, где индивидуально–эстетическая, заботящаяся о своей форме рецензия тщательно старается избегать общественно–политических суждений и тем более обобщений, также время от времени разражаются скандалы, стоит только автору затронуть неразрешенную проблему или болезненные моменты немецкого прошлого. Тогда внезапно меняется ее стиль, обычно (по сравнению с соседними, французской или английской культурами) исключительно объективный, взвешенный и сконцентрированный на литературно–эстетическом содержании. Тон становится резким, дебаты – исключительно политизированными и быстро переходящими к личным обвинениям. В последние годы это можно было наблюдать на примере дискуссий о Мартине Вальзере и Бото Штраусе[23]. Всегда, когда речь заходит о национальном вопросе, о вопросе вины, об антисемитизме, в немецкой критике эмоции перехлестывают через край.

При всех сходствах в типичной феноменологии скандала все же в российских спорах можно отметить некоторые исторически и социально–психологически обусловленные особенности. Эксцентричная, нивелирующая все моральные и идеологические различия игра немногочисленных критиков–анархистов, таких, как Лев Пирогов и Дмитрий Ольшанский, с националистическими и расистскими идеями и символами объединяется с затаенной обидой приверженцев Проханова по отношению к якобы чересчур либертарианской постмодернистской элите. Этот упрямо отстаиваемый альянс «анархо–либералов» и «национал–патриотов» направлен прежде всего против нового образа врага – politicаl correctness. Такая точка зрения в свое время на Западе подверглась критике Герберта Маркузе как «репрессивная толерантность». Она отсылает не только к констатированному В. Айсманном тиражированию прежних дуалистических структур мышления, но и к более глубоким социально–психологическим проблемам[24].

В отличие от этого поляризующего меньшинства, большинство российских критиков обнаруживает стремление к едва ли возможной в принципе национальной унификации. В ФРГ, с ее децентрализованным культурным процессом, возможно, вследствие самой ее федеративной структуры таких стремлений намного меньше. Критики, как правило, связаны с соответствующими редакциями и средствами массовой информации, но едва ли они станут объединяться в полемизирующие друг с другом группы или ориентироваться на цель и стиль «общей национальной критики». Во всяком случае, поиск корпуса единой национальной и – еще менее – единой мировой литературы немецкому критику, в отличие от российского, и в голову прийти не может. Продолжающаяся потребность в ведущих авторитетах и известное «стремление к унификации» также находят выражение в вышеупомянутой тенденции награждать литературными премиями творчество автора как такового, отвлекая внимание от отдельных инновационных произведений[25].

С тех пор, как с изменением некогда гомогенного рецептивного сообщества интеллигенции монополия критиков на толкование текстов столкнулась с конкуренцией со стороны издателей, агентов и дистрибьюторов, а массовый читатель посредством спроса и покупательского интереса стал участвовать в формировании книжного рынка, русская литературная критика вынуждена менять методы публикации и письма. Надеюсь, мне удалось показать, что ее символическая девальвация обусловлена не только экономическим кризисом, но в какой–то степени и особенностями самого критического цеха. Слишком долго его представители не считались с новыми нормами, с разнородными стилями новой литературы, слишком узким был горизонт той литературы, которую они способны были охватить, и слишком они были и остаются заняты самими собой, чтобы играть передовую роль в процессе плюрализации литературных и мыслительных моделей, в передаче альтернативных представлений, в формировании новых литературных вкусов.

Не подготовленная к изменению прежних норм и границ, к вторжению рынка, с его возросшим за 1990–е годы поляризующим воздействием на литературную критику, часть критиков реагирует на них призывами к авторитарному правлению и утверждению «особого пути» России, что приводит к упадку способностей к суждению и уровня дискуссии. Смесь цинизма, идеологизации и модного экстремизма, которая находит выражение в этих дебатах, демонстрирует опасную эстетическую и морально–этическую безответственность и представляется мне симптомом глубоко укоренившейся неприязни к плюрализму, но также и выражением нестабильности нынешних ценностных и нормативных структур среди части российских интеллектуалов.

То, что переживается как политическая и символическая девальвация собственной роли и как утрата социального значения, прежде всего, представителями бывшей духовно–литературной элиты страны, имеет последствия для всей культурной ситуации: уход этой элиты от ответственности за критическое осмысление актуальных культурных и ценностных конфликтов, за развитие параметров для их описания и оценки в литературе. Вместо этого наблюдается нивелирующее движение критиков в сторону регрессивной ностальгии мэйнстрима массового сознания. В соответствии с этим мэйнстримом критики чувствуют себя обманутыми политическим руководством, но и не видят возможности самим организовать свою жизнь, чувствуют себя брошенными или «уволенными» государством; бывшие идеалы перестройки – демократизация и реформы – дезавуированы, преданы и высмеяны; а литература, которая отображала эти процессы, обвиняется в их создании и отвергается.

Перевод с немецкого Серафимы Шамхаловой

«Неприкосновенный запас». – № 30.

[1]Протагонистами этой борьбы были, прежде всего, Лев Пирогов и Дмитрий Ольшанский – сторонники ведущего праворадикального идеолога и «геополитика» Александра Дугина, а также самопровозглашенные скандалисты российского литературного цеха – москвич Вячеслав Курицын, глашатай постмодернизма, спустя некоторое время отошедший от литературной жизни, и петербургский критик Виктор Топоров, который, в качестве члена жюри, также участвовал в принятии решения.

[2]См.: Eismann W. Repressive Toleranz im Kulturleben. Prochanov, ein Literaturpreis und das binäre russische Kulturmodell // Osteuropa. 2003. № 3. S. 821–838.

[3]Реакции как российских, так и западных комментаторов колеблются от симпатии и одобрения выступлений Летова как радикальной и парадоксальной провокации до резкого осуждения его нового националистического правого радикализма. Ср. статьи Бьёрна Фриша и Маркуса Матиля в книге: Menzel B. Kulturelle Konstanten Rußlands im Wandel. Bochum, 2003. (В печати.)

[4] Habermas J. Strukturwandel der Öffentlichkeit. Untersuchungen zu einer Kategorie der bürgerlichen Gesellschaft (1962). Frankfurt, 2001 (19–е издание). См. также: Menzel В. Bürgerkrieg um Worte. Die russische Literaturkritik der Perestrojka. Köln, 2001; Seibt G. Über Literaturkritik // Das Komma in der Erdnußbutter. Frankfurt/M., 1997. S. 9–25.

[5]Английское слово «criticism», соответственно, обозначает в равной степени академическое литературоведение и газетную критику.

[6]Нюансируя неизбежно упрощенные идеал–типические конструкции, можно в качестве контрпримеров указать на ежемесячную немецкую телевизионную передачу «Литературный квартет» с Марселем Райх–Раницким, Хельмутом Каразеком и Зигрид Лёффлер, которая представляла собой влиятельный институт критики, ориентирующейся на публику, а также на тот факт, что полноценное понятие «автономной литературы» впервые было разработано русскими формалистами в 1920–е годы.

[7] Glotz P. Buchkritik in deutschen Zeitungen. Hamburg, 1968; Mecklenburg N. Kritisches Interpretieren. Untersuchungen zur Theorie der Literaturkritik. München, 1972.

[8]Ср.: Новиков В. Поэтика рецензии // Литературное обозрение. 1978. № 7. С. 18–24; Дубин Б., Рейтблат А. О структуре и динамике системы литературных ориентаций журнальных рецензентов (1820–1978 гг.) // Книга и чтение в зеркале социологии. М., 1990. С. 150—167; Агеев А. Кое–что о рецензии // Новое литературное обозрение. 2000. № 4. С. 302–304.

[9]Например, монография Сергея Чупринина «Критика – это критики» вышла в 1993 году тиражом в 30 000 экземпляров. Для того времени – по сравнению с советским прошлым – такой тираж считался невысоким.

[10]Во времена ее наибольшей популярности в 1990–е годы эта 75–минутная передача, транслировавшаяся в лучшее эфирное время, собирала от 700 000 до одного миллиона зрителей. Как сообщила мне Зигрид Лёффлер, в издательствах с трепетом гадали, будут ли отзывы об их новинках хвалебными, критическими или разгромными, так как это непосредственно отражалось на объеме продаж.

[11]К ним относятся Вячеслав Курицын, Александр Архангельский, Андрей Немзер и Владимир Березин.

[12]www.russ.ru/russkij.zhurnal, а также «Круг чтения». (www.russ.ru/krug). См. также: Schmidt H. Knoten im Netz: Literaturwettbewerbe im russischen Internet // Zeitschrift für Slawistik. 2003. № 1. S. 38–54; она же. Kein „betrüblicher Systemfehler“ – Zum Phänomen des künstlerisch–politischen Extremismus im russischen Internet // Birgit Menzel (Hrsg.) KulturelleKonstanten....

[13]Ср.: Бак Д. Майские тезисы // Это критика. (www.russ.ru/krug/20030515_bak.html).

[14]Cр.: Archangel’skij А. Literatur, Markt, Generationswechsel: Literaturpreise als Mechanismen im Literaturbetrieb der Übergangszeit // Forschungsstelle Osteuropa (Hrsg.) Das neue Rußland in Politik und Kultur. Bremen, 1998. S. 176–188. См. также регулярные обзоры К. Каспера в журнале «Osteuropa»: Kasper K. Das literarische Leben in Rußland 1997. Preise, Jubiläen, Nekrologe, Fundsachen // Osteuropa. 1998. № 11–12. S. 1117–1138; онже. Das literarische Leben in Rußland 1998. Jüngere Generationen, Preise, Fundsachen, Gedächtnisarbeit // Osteuropa. 1999. № 6. S. 566–583; онже. Das literarische Leben in Rußland 1999. Literaturpreise und –preisträger // Osteuropa. 2000. № 4. S. 393–409; онже. Das literarische Leben in Rußland 2000. Literaturpreise und –preisträger // Osteuropa. 2001. № 7. S. 791–809; онже. Das literarische Leben in Rußland 2001. Die Literaturpreise und die «Krise der Literatur» // Osteuropa. 2002. № 5. S. 642–661; он же. Russische Literaturpreise 2002 im Widerstreit der Ideologien // Osteuropa. 2003. № 6. S. 839–857. Круглый стол: Критики о премии // Знамя. 1998. № 1. С. 190–208. (www.old.grani.ru/bookprize/facts/booker); см. также подборку материалов «Премия как феномен» // Новое литературное обозрение. 2000. № 31. С. 293–334.

[15]Поскольку об этом много писалось, достаточно будет назвать лишь некоторые тенденции и аспекты, которые имеют значение для критики и литературной культуры. Существуют частные коммерческие («Триумф», премия Владимира Николаева) и западные премии (до 2002 года – «Букер», «Малый Букер», Пушкинская премия); частные некоммерческие (премии им. Солженицына, Виктора Астафьева, Булата Окуджавы), а также государственные премии (Государственная премия, «Национальный бестселлер»). Кроме того, существуют также премии различных фондов и союзов в Москве (премия им. Аполлона Григорьева Академии русской современной словесности) и Санкт–Петербурге («Северная Пальмира»); жанровые премии (например, многочисленные премии в жанре научной фантастики); премии в области поэзии («Арион»), региональные премии (им. Лермонтова в Пензе, им. Ф. Абрамова в Архангельске, им. С. Аксакова в Башкортостане; премии издательств или журналов («Антибукер», «Знамя», «Огонек» и пр.) и салонные премии, вплоть до интернет– и виртуальных премий (Серебряная, Бронзовая свеча).

[16]Cправочник о премиях в области культуры и искусства насчитывает более 1061 страницы: WiesandA.J. HandbuchderKunst – undKulturpreiseinderBundesrepublik. Bonn, 1994.

[17]Ср.: Дубин Б., Рейтблат А. Литературные ориентации современных журнальных рецензентов // Новое литературное обозрение. 2003. № 59. С. 557–570.

[18] Шюккинг Л. Социология литературного вкуса. Л., 1928.

[19] GlotzP. Buchkritik… S. 52.

[20]См. упоминавшийся «круглый стол» «Критики о премиях», а также цикл «Это критика» на сайте «Русский журнал. Круг чтения». (к июню 2003 года вышло шесть выпусков: www.russ.ru/krug/).

[21]К ним относятся, например, Андрей Немзер, Александр Агеев, Сергей Костырко и Александр Архангельский.

[22]См. статью Бориса Дубина.

[23]В обоих случаях критика упрекала авторов в «правых взглядах». В случае с Вальзером это ни в коей мере не соответствовало намерениям автора – ни в его выступлении в церкви св. Павла во Франкфурте по поводу своего награждения Премией мира немецких книгоиздателей 11 октября 1998 года, ни в последовавшей затем так называемой «полемике Вальзера с Бубисом», в которой его упрекали еще и в антисемитизме (см. об этом «НЗ». 2002. № 4. – Примеч. ред.); таким образом, он справедливо чувствовал себя совершенно неправильно понятым. Бото Штраус, напротив, в своем эссе «Anschwellender Bocksgesang» говорит как раз о реконструкции «правого духа» из консервативной традиции, из истории буржуазной культурной критики, например раннего Томаса Манна («Нарастающее пение барана» – опубликовано, в частности, в: Strauß B. Der Aufstand gegen die sekundäre Welt. Bemerkungen zu einer Ästhetik der Anwesenheit. München, 1999. S. 55–78). При этом нападки фельетонных критиков выходили далеко за рамки сформулированных им постулатов, его даже заподозрили в этническом национализме. Это – типично немецкая истерика, ведь он (успешно) определил свою позицию как раз на основании категорической и открытой оппозиции национализму.

[24] Marcuse H. Repressive Toleranz. Frankfurt, 1968; Eismann W. Repressive Toleranz im Kulturleben. Prochanov, ein Literaturpreis und das binäre russische Kulturmodell // Osteuropa. 2003. № 3. S. 821–838.

[25]Возможно, это одна из причин, почему традиция русской формалистической критики 20–х годов, столь влиятельная на Западе, в собственной стране до сих пор, за немногими исключениями, такого же влияния не имела.

http://www.rl-critic.ru/new/mencel.html

Дата добавления: 2015-08-13