Записка князя М. М. Щербатова

Совершенно на другой почве стоит Щербатов в своей записке "О повреждении нравов в России". Записка писана незадолго до смерти автора (во время фаворита Мамонова, 1786--1789 гг.) не для печати. Она стала известна очень поздно, впервые была издана, да и то за границей, в 50-х годах этого века ⁸⁸. Сочинение Щербатова начинается краткой и яркой картиной повреждения нравов в России в XVIII в., затем указывается общая его причина, которая заключается в развившейся жажде удовольствий.

Главное содержание этюда -- изображение постепенного хода этого повреждения; это летопись пороков, прокрадывавшихся в русское (высшее) общество из этого источника. Точность хронологическая, как у старинного летописца; ход повреждения излагается по царствованиям. Для того чтобы это повреждение выступило ярче, для контраста Щербатов, изложив план своего сочинения, рисует идиллическую картину древнерусской жизни, выставляя на первый план почет, которым пользовались тогда роды (т. е. аристократия). Начало порчи Щербатов ведет, разумеется, от реформы Петра. Щербатов называет ее нужной, но излишней, т. е. указывает на то, что она имела преувеличенный характер. Место древнерусской грубости заняли лесть и самство (эгоизм). Щербатов относится к Петру сдержанно; он признает его большие силы и громадные материальные успехи, достигнутые им, но он перечисляет громадные нравственные потери, которыми куплены были эти успехи. Порча продолжалась и при преемниках Петра. Он очень недоволен Екатериной. Он решается подсмеиваться над ней, несмотря на общий суровый тон, который выдержан в записке. Статья кончается соображениями о том, как можно исправить зло: Щербатов рисует идеал русского государя, который будет награждать добродетель без всякого пристрастия, будет уметь разделять власть: что принадлежит различным учрежденным правительствам и что на себя принять. Так вот тенденция автора! Он сын людей 1730 г.; он воспитан в традициях кружка верховников; он мечтает о том времени, когда ^Россия опять устроится в боярскую аристократическую монархию. Такова основная мысль его сочинения, которую он тщательно скрывает. Его картина порчи нравов нарисована очень тонко, но у него слишком сильно звучат две тенденциозные струи: во-первых, он сетует о падении аристократического строя в России; во-вторых, вое явления он рассматривает только с моральной точки зрения.

Князь Щербатов и Болтин подходили к своему предмету с различных сторон, но встретились на одном общем взгляде. Щербатов -- историк-стародум, Болтин -- историк-философ. Один весь живет в старине, другой разбирает ее, ищет в ней общечеловеческих мотивов. У Щербатова идиллическая картина древнерусской старины поставлена в стороне от изображения современной порчи нравов, подобно волшебному фонарю; Болтин хочет осветить русскую старину светом разума и знания. Таким образом, оба приходят различными путями к одному взгляду, что современная действительность мрачна. Но один хочет улучшить ее посредством возвращения к старому, другой -- путем ума и науки, путем просвещения.

"Мысли о России"

Как будто в пополнение к этому взгляду в конце XVIII в. была написана другая записка (вначале 90-х годов). Автор неизвестен; судя по намекам в самой записке, это был какой-то русский сановник, живший за границей для поправления здоровья. Записка составлена на французском языке и переведена была и напечатана в 1807 г. в "Вестнике Европы" (изд. Каченовского, т. 31) под заглавием "Мысли о России". Центр тяжести у автора перенесен на древнюю Россию. Это идиллическая картина ее, приуроченная, по-видимому, к половине XVII в., по крайней мере самым светлым лицом в ней является царь Алексей Михайлович. Древнерусский быт представляет, по мнению автора, совершенно самородный, своеобразный порядок; главное -- народ имеет свой собственный характер, может быть, немного суровый для нашего времени, но прямой и честный. Все это падает с реформы Петра. Автор признает за ним творческое подражание, но не придает этому качеству большого значения. Автора не удивляет шум, возбужденный деятельностью Петра. Государи, которые тихо работают для общественного блага, не производят такого шума, как эти гиганты, вот где причины славы Петра. Только то существо, политическое или физическое, имеет цену и прочное существование, которое живет собственными силами. Силы, привитые со стороны, могут увлечь народ, но не могут дать содержание его жизни. Надо вернуть народ к его природе, приучить его жить собственными силами, и этим путем, по мнению автора, идет Екатерина.

Сама по себе записка не имеет значения в нашей историографии; она только служит дополнением к записке Щербатова, так как обращает главное внимание на русскую старину, которой Щербатов касается лишь кратко.

Таковы были взгляды, которые послужили точкой отправления для историографии XIX в. и прежде всего для ее передового представителя. Ясно, какой интерес должна представлять русская историография XIX в., которая нашла себе такое блестящее выражение в "Истории" Карамзина. В письме из Веймара (1791 г.) он отвергает народное перед общечеловеческим; он космополит-оптимист. Но, когда ему пришлось стать лицом к лицу с русской историей, он точно так же счел себя обязанным решить вопрос об отношении древней России к новой, т. е. вернулся к постановке вопроса XVIII в. Во всяком случае заслуга историографии XVIII в. состоит в том, что она точно указала явления, которые прежде всего следовало изучить, указала их характер, отвлекла внимание от археологических вопросов и обратила его на вопросы юридические, экономические и бытовые. Ни Щербатов, ни Болтин не интересовались этими археологическими вопросами. Правда, в это время над теми же археологическими вопросами работал Шлецер, иностранец, но мы увидим, что он, презрительно отзывавшийся о русской историографии второй половины XVIII в., сам находился под сильным ее влиянием.:

ЛЕКЦИЯ VIII

Критика исторических памятников. -- Штрубе де Ширмонт. -- А. Л. Шлецер. -- Г. Ф. Миллер и A. Л. Шлецер. -- Изучение русских летописей

Дата добавления: 2015-08-13