Охотник

Грудь жгло каленым железом, но было очень холодно, так холодно, что снег казался самым теплым одеялом. Зарыться в него поглубже и заснуть. Только боль в груди не давала это сделать, ноги и руки уже не двигались, а может быть, их уже и нет...

Жарко, душно и больно. Кто-то или что-то ворочает.

«Кто я? Где я? Я же птица, нет, рыба, вот плаваю себе в реке. Нет, я не рыба, вон они с хвостами проплывают мимо. А вода такая прохладная... Мне уже не больно, а так хорошо и спокойно. Всё медленное, река, как мед, плавная и вязкая, уносит меня по течению... Я уже не вернусь туда, откуда пришел... Ну кто меня трясет? Прекратите, прекратите... Не мешайте мне плыть! Сил всё меньше и меньше... Ну кто там еще? Кто меня трясет? Не хочу, уйдите, не трогайте ме­ня!» — Санаш даже думать не мог, он только чувствовал, но и чувства становились все бледнее и бледнее.

Он с трудом открыл глаза — перед ним стояла большая фигура, она дрожала, расплывалась в тумане, то ли человек, то ли медведь, а может быть, сама Маана вернулась. Он опять закрыл глаза. Уже все равно, кто пришел за ним, ведь он уже умер, вот и грудь уже не болит. Но кто-то продолжал ворочать его с боку на бок, что-то говорил.

— М-м, не трогай меня, — только и смог промычать Санаш, силы оставили его, и он снова стал погружаться в воду большой-большой реки, она тянула его все дальше. Человек чувствовал, что рядом плавают какие-то странные сгустки: то ли рыбы, то ли Духи, но ему было спокойно, он плыл по течению, дышать ему не надо было, только иногда что-то трясло его тело, и это было неприятно.

Вдруг воды реки взбаламутили огромные волосатые руки, они подхватили его под мышки и с силой выдернули наверх, на поверхность. Воздух ворвался в легкие, перевернул их, а сильный жаркий ветер с силой ударил в грудь, ей стало жарко, нестерпимо жарко, и снова вернулась боль...

— Нет, — прохрипел Санаш сухими губами.

Что-то холодное и влажное прикоснулось к его губам, и человек с трудом приподнял веки. Он был в чадыре, рядом сидел старик и поил его чем-то.

— о, он вернулся! Рыбья Кость, тебе это удалось.

— Кто вы? — прошептал Санаш.

— Люди, — подумав, ответил шаман.

Санаш попытался осмотреться, но у него это плохо получилось.

— Где я? — спросил он.

— У нас, — ответил старик.

Он был почти седой, но в глазах было столько жизни, что казалось, что перед тобой молодой и сильный зверь. Тут подошел еще один человек, он был молод и тоже силен, и еще что-то неуловимо знакомое казалось в нем.

— Я тебя нашел в тайге, ты почти умер, и медведь рядом с тобой был, тот уже бы­л абсолютно мертв, мертвее не придумаешь. Я принес тебя сюда, и теперь
ты жив.

Санаш только сейчас вспомнил, как он отправился на охоту, как вдруг нарвался на медведя-шатуна и тот бросился на него, как верное до сих пор ружье не выстрелило и тяжелая, вонючая туша навалилась, оскаленная пасть с огромными зубами нависла над лицом. Ему чудом удалось достать нож и воткнуть в медведя. Больше он ничего не помнил отчетливо. Потом казалось, что его ворочает человекомедведь, потом он плавал в медовой реке.

— Старайся не двигаться, — добавил молодой, — тебя сильно порвал медведь, но ты оказался сильнее и победил. Хотя твоя душа уже была в реке и плыла к Ульгеню, но, покамлав, мы вытащили тебя. Тебе ещё рано умирать. Теперь ты заново родился и стал другим человеком.

— Как другим? — не поверил Санаш.

— Ты в схватке победил медведя, и теперь его Дух стал частью тебя — ты теперь не просто человек, а человек-медведь.

Санаш закрыл глаза, все было слишком странным, он, конечно, слышал рассказы стариков и о реке времени, и о Духах, но не очень верил. Теперь было совсем другое время, а он считал себя современным человеком, учился в городе, должен был стать ветеринаром, а теперь выходит, что он человек-медведь. И тут он понял, что видел самого себя недавно. И вдруг все встало на свои места и ничто уже не казалось странным, да, так и есть.

Дни проходили за днями, охотник выздоравливал и набирался сил. Ему нравились эти двое: старик с молодыми глазами, в любую минуту готовый превратиться из сурового шамана в смешного дедушку, когда его лицо от смеха собиралось в морщинки и превращалось в печеное яблоко, и молодой шаман с глазами опытного старика, который молча мог решить любую твою проблему. От него веяло теплой силой.

Они часто разговаривали между собой и с ним. Многое он не понимал, но узнал массу нового для себя. Хотя все новое, что он узнавал, знал еще его дед. В чадыре были вещи совершенно разные: ружья и лыжи, радиоприемник и бубен (правда, его нельзя было брать), разные деревянные куколки, оказавшиеся Духами-покровителями, но самым притягательным оказался хомуз. Это был народный инструмент с двумя струнами. И Санаш стал брать его, прижимать к голове, осторожно гладить. Ему очень нравилось сидеть с закрытыми глазами около огня и гладить деревянный хомуз. Тогда он чувствовал в нем ту далекую память своего народа и того человека, который его делал, и всех тех, кто на нем играл, и даже тех, кто к нему просто прикасался. А еще была в нем какая-то Сила. Он почувствовал ее даже еще раньше, чем Рулон сказал, что это вещь Силы.

Санаш знал, как на нём играть, он чувствовал это, и постепенно стал тренькать на двух струнах то, что хотела спеть душа о ветре, завывающем на вершинах, о камнях, падающих с обрыва, о рычании медведя и испуганном лае собак, о весёлом смехе девушки и потрескивании огня в очаге... Постепенно стала складываться мелодия, а потом и слова: иногда он их придумывал, но чаще слова выплывали из памяти, такой далёкой и тёмной, что было немного боязно.

Как-то раз его пение услышал Алтай Кам.

— Да ты же сказитель, — он заулыбался, — добрая весть. Давно Алтай не рождал сказителей.

Санаш растерялся; конечно, он знал о сказителях, но никогда сам и не мыслил об этом, ничего общего с музыкой не имел да и стихи не слагал, а тут такое.

— Радуйся, Санаш, радость принесешь ты в свою деревню, но и печалься, теперь ты тоже одной ногой у Духов.

— Ну что ж, у Духов, так у Духов, — рассмеялся Санаш.

— Так ты уже не только ходишь, но и смеешься?! Значит, здоров.

Однако и правда, охотник чувствовал себя не просто хорошо, но даже лучше, чем до встречи с тем медведем. И неизвестно, что помогло больше: или то, что Дух медведя вселился, или то, что шаманы вылечили. Все существо Санаша переполняла благодарность.

— Я так признателен вам, теперь я ваш должник, и жизнь моя принадле­-
жит вам.

Старик громко расхохотался.

— Да на кой мне твоя жизнь! Ее даже поменять не на что.

Рулон тоже улыбнулся.

— Ну думайте, как хотите, а теперь, Рыбья Кость, ты — мой брат и должен при­ехать ко мне, а то какой же я сказитель, если не отвечу гостеприимством на гостеприимство. Небось, и Духи ваши обидятся и утащат меня обратно к Эрлику.

— Эй, ты про Эрлика не шути так громко, — грозно сказал молодой шаман, да так, что Санашу и в самом деле стало страшно, но он вовремя увидел, как смеется Алтай Кам, отвернувшись от них.

Наступило время сборов, Санашу дали новые лыжи, так как старые поломал медведь, дали с собой толкан, чай, вареное мясо и отправили домой.

— Ну, я вас жду, — коротко попрощался Санаш.

Шаманы переглянулись, и вдруг Алтай Кам согласно кивнул.

— А ведь приедем, давненько я людей не видывал, может, у них и хвосты выросли, — все поняли, что это шутка, но голос старика был серьезным.

Санаш последний раз посмотрел на чадыр, где родился во второй раз, и отправился в дорогу.

Дата добавления: 2015-08-13