ЧАСТЬ 2. Школа для придурков 4 страница

В этот момент чье-то прикосновение оторвало его от накатившихся мыслей. Обернувшись, Рулон увидел Марианну.

— Пойдем домой, — сказала она. — Для кого-то сегодняшний день будет хорошим уроком.

***

Каждый миг, проживаемый человеком, есть урок и возможность постигнуть самого себя и окружающий мир, если ты знаешь об этом.

Учиться Рулону было неохота, особенно после такого допинга, и он быстро согласился. Собрал немудреные свои шмотки, пнул стул, хлопнул крышкой парты, и они пошли.

Они шли по асфальтированной дороге, привлекая удивленные взгляды прохожих. Эти взгляды были направлены на Марианну, которая шла подобно королеве, горделиво подняв голову.

Рулон с Марианной зашли в небольшой магазин, где в ожидании открытия водочного отдела околачивался Куран. Рулон подошел к нему и рассказал, что в школу приходила мать Витьки. Она была очень озлоблена и вынюхивала, кто может у Витьки вымогать деньги, так как он не отдал сдачу и сказал, что отобрали. Она расспрашивала у ребят очень настойчиво и даже с угрозами.

Куранчик настороженно выслушал Рулона и, прищурив глаза, спросил:

— Там ничего про меня не болтали?

Рулон не сказал ничего конкретного, но сделал предположение:

— Как будто пока нет, но я бы не советовал тебе больше брать у него. Найди себе другую жертву. Я уже не раз говорил, что нельзя тянуть много у одного. Надо со всех по чуть-чуть.

Куран согласился и просил поговорить с Витькой.

— Век не забуду! — сказал Куран. — Кровь из носа, все для тебя сделаю.

Осторожно обходя лужи и грязь, Рулон с Марианной пересекли еще две улицы и направились к ней домой. Жилье Марианны располагалось в одном из самых лучших районов города, в новом доме улучшенной планировки.

У подъезда, как обычно, сидели ворчливые бабки. Появление Марианны вы­звало у них оживление, ибо вместе с ней появился прекрасный повод по­сплет­ничать и обсудить пикантные подробности жизни вызывающей внешности местной звезды.

Марианна невозмутимо прошла мимо бабок, увлекая за собой Рулона. Поднявшись по лестнице, они вошли в квартиру. Квартира Марианны вызывала очень уютные ощущения и располагала к интимным отношениям. В комнате стоял фин­ский гарнитур, обитый темно-бордовым бархатом, черная стенка. Все было сделано в современном стиле и немного под старину, роскошный диван был покрыт китайским пледом.

В нише стоял японский видеомагнитофон и стереокомплекс из ФРГ. В углах на небольших тумбах размещались четыре мощные колонки из темного дерева. На стене висел огромный ковер с каким-то индийским рисунком. В книжном шкафу по преимуществу находились ярко иллюстрированные иностранные журналы, в серванте — немного хрусталя и фарфора самого лучшего качества, которые могли бы удовлетворить самый изощренный вкус.

Когда они зашли в комнату к Марианне, Рулон обратил внимание на незаправленную кровать. Запах цветов наполнял ароматом квартиру.

Они прошли на кухню, Рулон сел за стол и смотрел, как Марианна готовит какао и достает из шкафа фарфоровые чашечки, расписанные замысловатыми узорами с позолотой. В состоянии медитации он наблюдал за тем, как жидкость переливается в чашку. Марианна уже повеселела. Они пили какао, смеялись и болтали, вспоминая сегодняшний учебный день и его происшествия.

Подойдя к Рулону и положив свои нежные руки ему на плечи, Марианна ласково спросила:

— Сколько тебе заплатил Витенька, чтобы ты это сказал Курану?

— Да он обещал в понедельник, — хотел схитрить Рулон.

Он с интересом рассматривал длинные ногти Марианны, на которых красовались золотистые наклейки.

— Врешь, — лукаво сказала Марианна, прижавшись к Рулону, — дал тебе тройку, правда?

— Больше у него не было, — решил подыграть Рулон, обрадовавшись тем, что она назвала не очень большую цифру.

— Значит, пятерку. Или больше? — играла она, пристально глядя Рулону в глаза.

— Нет-нет, пятерку точно, — поспешил подтвердить Рулон, вынужденный сознаться.

— Сердце твое говорит мне правду, хотя ты и пытаешься меня одурачить, — говоря это, она взяла Рулона за руку в том месте, где бился его пульс.

— Как ты научилась это делать? — спросил Рул.

— очень просто, дорогой. Когда ты сам много врешь самому себе, мечтаешь, фантазируешь, тебя легко обмануть словами, т.к. ты веришь в них, веришь в слова, но, когда ты перестанешь лгать самому себе, ты будешь видеть ложь и правду в других. Ты поймешь, что пульс, взгляд, дыхание и тембр речи, ее интонация четко говорят, где правда, а где ложь, и ты будешь верить не в слова, а в ощущения, предчувствия. Но пока ты наёбываешь сам себя, веря в то, что тебе кажется приятным, ты никогда не отличишь правду от лжи, т.к. ты не понимаешь разницы между ними, хотя бы в самом себе. Так что, не мечтай, не плавай в иллюзиях о самом себе, а чувствуй, чувствуй, как зверь, и ты не ошибешься.

Марианна мистически умела отличать правду от лжи, угадывая изменения ритма сердца, дыхания и поведения человека. Пульс Рулона дал ей верный ответ на интересующий вопрос.

— И сегодня ты сказал, что гормон действует на людей. Ты чувствуешь, как он играет в тебе? — шептала она, обнимая Рулона.

Только недавно Рулон говорил о гормоне с полной искренностью, надеясь взять над ним верх, но сейчас он ощутил, как сильно гормон действует на него, как он слаб и отождествлен с ним. Рулону сильно захотелось потакать Марианне и заняться сексом.

— Это гормон действует, — сказал он, обнимая за талию Марианну, — но ничего страшного, я могу понаслаждаться им вместе с тобой.

Марианна лукаво улыбнулась, хитро прищурив глаза.

— А как же твое желание овладеть гормоном? — озабоченно спросила она, — ведь ты же можешь израсходовать энергию даром. Йоги не должны этого делать.

— Да, ты права, — вздохнув, заметил Рулон и тут же добавил, оправдывая свое поведение: — Но я не могу отказаться от удовольствия побыть с тобой, но когда-нибудь я стану господином самого себя.

Они уже страстно обнимались и целовались, находясь на разобранной постели Марианны. Он, ощущая запах ее тела, заводился все больше и больше.

— Ну уж нет, — обиженно сказала Марианна и слегка оттолкнула его, надув ярко накрашенные, с размазанной помадой губы, — мне такие люди не нравятся, которые говорят одно, а делают другое.

Рулон оторопел, широко раскрыв глаза. Неужели так все и закончится, не начавшись.

— Что же делать? — спросил он растерянно.

— Быть целостным. Ты уже читал тантру. Вот теперь мы и займемся йогическим сексом.

Увидев такой поворот дела, Рулон облегченно вздохнул, напряжение, возникшее две минуты назад, стало уходить.

— Ты же знаешь, что я цыганка. И у нас есть искусство любовной магии, которое называется купэла, а по-русски — купала.

— Это, что ли, Иван Купала, когда всех обливают 7 июля, — сказал Рулон.

— Да, но, во-первых, никакого Ивана нет. Его придумали христиане. Это просто славянская богиня любви Купала, отсюда и слово «совокупление». А во-вторых, праздник этот отмечается не 7 июля, а 22 июня.

— Это когда, что ли, Гитлер напал на нас? — спросил Рулон.

— Да, — ответила Марианна, — это день летнего солнцестояния, это магический день максимальной солнечной активности. И этот день решил использовать Гитлер для успеха в войне, его же использовали для любовной магии.

— Это, что ли, когда дрочат в стаканчик, затем смешивают молофью с месячными и вином, и этот гоголь-моголь затем пьют, думая, что он принесет какую-то пользу?

— Что-то вроде этого, — рассмеялась Марианна, — только вот кончать в этой магии нельзя. Твоя молофья всегда должна оставаться в твоей мошонке. Ты должен сдерживаться и никогда не кончать, понял?

— Зачем же тогда секс? — недоумевал Рулон.

— А для того, мой милый, — сказала она, — чтобы развивать волю и работать с сексуальной энергией. Читал тантру? Так вот, купэла — это русский тантризм. Ты же йог и должен все это понимать. Йоги используют секс не для кайфа или деторождения, а для того, чтобы учиться владеть собой. Они все только для этого используют, не дают природе брать власть над собой.

— Что, вообще никогда кончать нельзя? — расстроился он.

— В течение трех лет тебе уж точно не придется. Только Гуру может кончить, да и то только в рот своей шакти, то есть любовницы, ученицы, которую он посвящает и с которой устанавливает телепатическую астральную связь для особой духовной работы в системе купэлы. Но это делается крайне редко. Так что об этом забудь, иначе я тебе яйца оторву. Лучше уж быть евнухом, чем рожать детей или попусту тратить свою энергию на оргазм. А теперь давай перейдем к практике, — бархатно прошептала она. — Дорогой, ты садись в позу лотоса и медитируй, а я буду тебя возбуждать. А ты будешь сдерживаться, чтобы не кончить. Будешь бороться с гормоном, — лукаво произнесла Марианна мягким и одновременно повелительным тоном.

В несколько обескураженном состоянии Рулон разделся, принял падмасану и стал уравновешивать дыхание, стараясь смотреть спокойным и ровным взором.

Марианна включила обво-
раживающую музыку, задернула шторы и под тусклое мерца-
ние свечей начала танцевать
обольстительный танец, мед-
ленно обнажаясь. Она приблизилась к Рулону и стала прижиматься разными частями своего нежного тела к телу партнера. Ее пышные волосы ласкали его своим шелком. Ее упругая грудь скользила по его коже. Ее красивые и ласковые руки массировали его плоть. Ее обольстительные страстные губы целовали и возбуждали его лингам.

Вскоре возбуждение стало
на­столько сильным, что дыха-
ние начало сбиваться. Он уже стал не способен больше спо-
койно сидеть в привычной позе. Рулон напряг все свое тело, изо всех сил сжал зубы. Но вскоре и это перестало ему помогать, и член начал конвульсивно дергаться, из него потекло.

Мгновенно сменив свою ласковость и нежность на злобу, Марианна резко вскочила на ноги и с яростью набросилась на Рулона, тузя его изо всей силы кулаками по голове. Она была агрессивна.

— Ах ты, похотливая свинья! Когда же ты справишься с собой? Сволочь! Получай! Получай!..

Рулон втянув голову в плечи, покорно принимал удары. Украдкой он взглянул на Марианну и еще больше сжался, увидев в ней внезапно проснувшуюся и озверевшую дикую пантеру с ярко горящими глазами и оскаленными острыми клыками. Выпущенные длинные когти могли в любой момент впиться в тело Рулона и разорвать его.

— Ну а теперь убирайся, — закончив экзекуцию, бросила она ему, — я не хочу общаться с таким безвольным слизняком. Научись владеть своим хером, а тогда уж лезь обниматься. Я детей рожать не собираюсь. Мне вся эта поеботина не нужна.

Рулон быстро вскочил на ноги, торопливо оделся и отправился восвояси. Са­мые противоречивые чувства завладели им. Выйдя на улицу, он постарался успокоиться и стал обдумывать случившееся.

«Да, действительно, Марианна права, - думал Рул, - сексуальная энергия самая сильная. Именно она организует жизнь на Земле и к этому нельзя относиться легкомысленно. Научусь, все равно научусь управлять своей писькой, - бесился он, сжимая кулаки, - иначе ента энергия заставит меня размножаться и создавать семью, быть, как все бараны, как мать. Но, если я овладею этой энергией, то я смогу ее использовать, чтобы стать сильней, сознательней, ярче. Именно за счет сексуальной силы люди творят, делают чудеса, раскрывают в себе скрытые способности. Но, если обкончаться и рожать детей, то, пиздец, станешь серой обыденной мышью, - думал Рул».

Но в этот момент он увидел идущего прямо на него Цыпу с его шайкой.

Маленький пацан с кривым носом заметил Рулона и указал на него пальцем. Хулиганы обрадовались и стали злорадно ухмыляться, увидев добычу.

Рулон бросился наутек, прыгая через лужи, затянутые тонким льдом, иногда попадая по щиколотку в холодную воду. Обрызгав грязью штаны и ботинки, он подбежал к дому. Залетев в подъезд, он вызвал лифт, но, к несчастью, тот был еще далеко, и Рулону пришлось бежать по лестнице, стараясь не создавать шума. На мгновение остановившись и прислушавшись, он установил, что по лестнице погони нет, но лифт уже достиг первого этажа и стал подниматься вверх. Поняв, что его преследователи едут на лифте, Рулон ускорил прыжки вверх по лестнице. Страх не успеть подгонял его, и он летел как на крыльях, на бегу доставая из кармана ключ.

Добежав до девятого этажа, Рулон с лихорадочной поспешностью успел открыть дверь и захлопнуть ее. Влетев в квартиру, Рулон все еще не чувствовал себя в безопасности. Подоспевшие хулиганы бесились на лестничной площадке, матерясь сквозь зубы, стали молотить в дверь.

Мощные пинки сотрясали слабую дверь, так как двери раньше изготавливали советские рабочие спустя рукава. Рулону пришлось прижаться к ней всем телом, чтобы уменьшить детонацию. В коридоре слышались ругательства и угрозы. Чем-то ковыряли в замке, пытаясь его открыть.

Рулон опять вошел в молитвенное состояние и призвал всех святых в помощь.

Вскоре все стихло. Рулон прошел в комнату и осмотрелся. Было не прибрано и душно. Он открыл окно и, ходя из угла в угол, вспомнил события дня, и особенно Марианну. Ее образ, сильный и безжалостный, стоял у него перед глазами.

«Черт возьми, - стукнул Рул себя по лбу, - я совсем не помню себя, - только что я думал о купэле и был в одном своем «я», в «я» гнилого философа, а увидел Цыпу и перешел в «я» трусливого зайца, и даже не заметил этого, еб твою мать. Сколько же во мне всяких этих «я», сколько частей. Они как лебедь, рак и щука тянут меня в разные стороны, а я даже не замечаю этого и любой хуйне в себе говорю «я», это я – головка о хуя. Я должен знать весь репертуар своих глупых ролей и видеть, как я тупо переключаюсь из одной роли в другую и не давать всяким пидарастическим «я» хозяйничать во мне, падлы».

В глубине души возникло твердое решение овладеть искусством купэлы. Он был благодарен Марианне за этот суровый урок. Ведь он понимал всю опасность гормона. Как сексуальная энергия может быстро сделать человека дураком и заставить иметь семью и детей, а значит, и стать обычной серой мышью. А этого он не хотел больше всего. Жить, как его родители и все остальные.

— Ни за что! Я буду жить яркой, неординарной жизнью, а не как моя мать и все остальные. Работа — быт, работа и все. Нет! — твердо сказал он себе.

Придя понемногу в себя, он прибрал в комнате, создав видимый порядок. Внезапно пришла мысль: «Всю жизнь мне придется страдать и мучиться и еще много жизней впереди, где ждет меня горе и борьба за выживание. Хватит! Нужно просветлевать и выйти из круговорота сансары».

Он подошел к окну, взглянул на солнце, стал на колени, закрыл глаза и начал самозабвенно молиться: «Ом мани махатма калама ишвария драхмане... Возношу молитву властителю Шамбалы, творцу и владыке мира сего. Да простятся мне прегрешения, вольные и невольные, и да избавится душа моя от искушений невольных, и направятся мои силы на свершение деяния благого». Солнце посылало ему свои лучи, осыпало золотом его волосы. Так он еще долго молился, пока в душе не воцарился полный покой и благодать. Рулон открыл глаза и увидел, что уже темнеет. Солнце скрылось за горизонтом. Тогда, приняв позу лотоса, Рулон устремил свой взгляд на Луну, которая уже к этому времени появилась на фоне темно-фиолетового звездного неба, и стал созерцать ее.

Вскоре из центра «Глаз Шивы» у него полился поток светлой энергии, уходящей в бесконечность пространства. Он обходил вокруг Луны, то расплывался в ее сфере, то пронизывал ее подобно лазерному лучу до тех пор, пока, не потеряв собственной реальности, не растворился в ней.

На Земле в позе лотоса сидела оцепенелая плоть, а в небесах, космической дали находилась душа того, кто назывался Рулоном. Она была растворена в великой сути мироздания и находилась в чистом и полном блаженстве.

Проклятый скоморох (PLUS)

Утром Рулон снова проснулся человеком. Ему давно уже не нужен был будильник. С вечера он мысленно представлял себе циферблат часов и время, в которое необходимо было встать, одновременно он ощущал себя уже стоящим в душе, как жгучий холод пронизывает его тело. И это давало ему возможность практически никогда не пользоваться часами. Он позавтракал. Нужно было собираться в школу.

Подкатила мать со своим дурдомом. Напомнила, что конец четверти и надо учиться лучше.

Он отчетливо помнил вчерашние видения и ощущения, вызванные искренней молитвой. Такие состояния давали Рулону новые силы и энергию, новые знания. А сейчас нужно было собираться в школу.

— Да сколько можно учиться? — сказал Рулон, складывая в портфель школьные принадлежности. — Мне уже надоело.

— Ничего, сынок. Тебе еще хорошо. А пойдешь после школы на работу, будешь по девять часов сидеть на заводе и отпуск 12 дней. Сейчас ты совсем мало учишься, — успокоила мать.

Она достала из косметички помаду и, встав перед зеркалом, стала красить губы противным бледно-розовым цветом.

— Нет! Работать я не буду! Хватит! Уже школа надоела, — как можно жестче и одновременно спокойно ответил сын.

Тогда мать подошла к сыну поближе и, убеждающе глядя ему в глаза, серьезно заговорила с ним, пытаясь завнушать сына, сделав дураком.

— На что же ты будешь жить, сынок? Нужно семью, детей кормить, — слова «семья» и «дети» она особенно подчеркнула, как нечто святое и самое главное в жизни.

— Никого я кормить не буду. И семья, и дети мне не нужны. Это ваш средневековый бред: семья и дети, это пережитки прошлого. Все енто теперяче не нужно. Я сдамся в дурдом и стану шизофреником, им пенсию платят, и буду жить для себя.

— Как же можно? Что же люди скажут? — воскликнула мать и застыла в изумлении.

— И чего мне о людях думать? Пусть тогда деньги мне дают. Тогда я думать буду о них. А сейчас я о себе подумаю лучше. Уже строили коммунизм, так и не построили. Вот и семья так же – утопия, сечешь, мать? А вестись на мнение людей, значит, быть дураком, бараном, а мне плевать на ваше стадо, я не хочу быть бараном! Я буду жить так, как мне нравится, а не на угоду толпе бестолочей коммунистов, фашистов и всяких других демогогов проклятых. Это рабство у общества. Да пошли вы все!!!

Мать запротестовала и, стремясь образумить сына, хотела продолжить свои наставления, но Рулон, увернувшись от дальнейших разговоров с матерью, стал мечтать, как он будет жить после школы и целый день заниматься йогой. Поймав себя на идиотской работе воображения, он сосредоточился в межбровье и отключил внутренний диалог. Мать, увидев безуспешность своих стараний, быстро оделась и, ворча на упрямого сына, не желающего понимать, как правильно надо жить, жить как все, вышла из квартиры. И побежала на работу выполнять свой мышиный долг. Следом за ней пошел и Рулон.

Осторожно, болезненно прислушиваясь, он спустился по лестнице и, пугливо озираясь, поплелся в школу.

Страх помогал ему помнить себя и уменьшать количество праздных мечтаний. «Страх — отец сознания», — подумал Рулон, вваливаясь в школу. Он пришел почти вовремя и увидел, что возле класса стояли ребята.

Прозвенел звонок. Кто-то крикнул: «Кто пас, тот пидарас!» — и все с шумом стали залетать в класс, боясь быть последним. Рулон же, находясь в медитативном состоянии, не мог понять, зачем следовать этой глупой установке. Он шел в том же темпе, не увеличивая скорость. И зашел в класс последним.

— Педераст! Педераст! — закричали все, показывая на него пальцами. При этом каждый был счастлив оттого, что сам не стал «педерастом».

В это время в класс зашел преподаватель, и все стихли. Начался урок труда. Преподаватель начал объяснять какую-то тему, но тут его вызвали в кабинет директора. Пацаны немедленно придумали себе развлечение, стали кидать друг на друга какую-то тряпку, крича «Параша! Параша!».

Каждый, получая тряпку, брезгливо передергивался и сразу же старался перекинуть ее на другого. Вскоре тряпка упала на плечо Рулона, но он не мог среагировать сразу, так как не был включен в ситуацию, а потом спокойно снял тряпку и положил рядом с собой на пол, подумав: «Это же всего лишь тряпка, а не параша». Пацаны стали над ним смеяться, крича «Параша! Параша!». Раздались злорадные возгласы. Увидев, что он не отвечает, совсем разошлись и стали кидаться мелом.

Вдруг все резко прекратилось, так как в класс пришел преподаватель. Рулон подумал, что если так продолжится, то его могут опустить. В классе медитировать оказалось опасным.

«Если ты хоть чуть-чуть отклоняешься от хуевой нормы, то все вокруг пытаются втолкнуть тебя во всю ту же колею, - думал Рул, - ложат тебя на прокрустово ложе и усредняют, подгоняя под общественный шаблон, сидарюги позорные».

Его мысли прервал прозвеневший звонок. Торопливо собрав свои вещи, Рулон стал выходить из класса, но тут его уже поджидали пьяный Цыпа с дружками. Он стоял у двери и нахально улыбался. Дружки, стоя по краям, выпендривались как могли. Преподаватель куда-то ушел, и они затолкнули Рулона в класс.

— Ну что, падла, попался? — злорадно процедил Цыпа, поставив Рулону «кайфушку». — Теперь разберемся с тобой, сволочь!

Все стали повторять за Цыпой и поддерживать его одобрительными возгласами. Рулон попытался вырваться, ринулся вперед, намереваясь разорвать замкнутую цепь, но не тут-то было. Кореша Цыпы схватили его и потащили назад.

— Давай руки ему в тиски завертим, чтоб не рыпался! — громко закричал один из них.

Всем остальным очень понравилась эта оригинальная идея, и они радостно приступили к её осуществлению.

Рулона потащили к тискам, осыпая оплеухами. Каждый старался как-нибудь побольнее треснуть его. Вокруг станков валялись неприбранные инструменты, металлические стружки и опилки хрустели под ногами.

«Это мало чем отличается от застенков гестапо или от средневековых пыток святой инквизиции, — подумал Рулон. — Хорошо, что рядом еще нет пилы или сверлильного станка», — эта мысль несколько утешила его. Они выбрали самые большие тиски.

Четыре человека крепко держали Рулона, который оказывал сильное сопротивление. Двое других засунули руки в тиски и затянули. Вокруг собралась толпа одноклассников, восхищаясь новой забавой. Пальцы сначала побелели, затем стали синими. Рулон завыл от боли. Со всех сторон на него нападали.

— Будешь знать, бля, как рыпаться! — заорал Цыпа, дав Рулону увесистую пощечину.

Еще один прижигал ему шею бычком. Другой схватил его за нос и начал делать «сливу».

Сразу так много боли. Рулону было очень больно и обидно. От жалости к себе потеряв самоконтроль, он чуть не расплакался, но потом быстро взял себя в руки и стал усиленно культивировать отрешенность. Внезапно он ощутил себя как бы смотрящим на происходящую ситуацию со стороны. Хотя боль в теле осталась и даже усилилась, но обида и самосожаление прошли, словно их и не было. Серый мрак мастерской давил на мысли, трудно было представить солнце и горы, что всегда помогало Рулону отрешиться, но он преодолел себя.

А издевательства продолжались, озлобленные хулиганы пинали, щипали, би­ли его. Кто-то взял его портфель и вывалил на пол содержимое: дневник, тетрадку и ручку.

Цыпа схватил дневник и начал в нем писать, громко комментируя:

— Замечание на уроке!

— Прыгал с пятого этажа!

— Прыгал с девятого этажа!

— Прыгал с десятого этажа!

— Разбился! Воскрес!

— Изнасиловал учительницу!

— Взорвал школу!

Тут стало совсем весело, и все покатились со смеху. Рулону сперва стало обидно, но потом он увидел все по-иному, и ему стало смешно, он рассмеялся на удивление всем присутствующим. На мгновение хулиганы оторопели, не поняв, в чем дело, потом переглянулись и снова стали бить и мучить Рулона, пока не прозвенел звонок и в класс не вошел преподаватель в сером костюмчике.

Увидев его, все тут же успокоились и поспешно вышли из класса. В класс стали заходить другие ученики. Они увидели Рулона, спокойно стоящего у стола и стали обсуждать это явление. Некоторые смеялись над ним, что он стоит, как статуя. Другие подошли поближе, чтобы посмотреть, что же происходит.

— А ты чего здесь стоишь? — спросил преподаватель Рулона.

— Да меня тисками зажали, — спокойно объяснил он.

Ученики громко заржали и, пытаясь освободить Рулона, начали закручивать рукоятку не в ту сторону. Рулон вскрикнул от боли и пнул наиболее близко стоящего разиню.

— Давай откручивай быстрее! — рявкнул со злостью Рулон.

Была видна бледность на лице преподавателя, он знал, что если с учеником случится какая-то травма на уроке, то он будет иметь большие неприятности.

«Вот зачем я здесь, - подумал Рулон, потирая больную руку, - радость-то какая, я имел прекрасную возможность попрактиковаться в отрешенности и осознанности. Да это физическое тело, в рот его еби, хороший тренажер для развития сознания и воли. Голод, холод, боль и другие мучения не дают уснуть, пробуждают нас, мать их ети, и призывают к развитию. Но я должен отрешиться, видеть тело со стороны, понять, что я не являюсь только ентим куском мяса, кормом для червей, я нечто иное, я могу быть вне его».

***

Третий урок вела молодая, незакореневшая в учитилизме преподавательница, которая сразу «врубилась», что с учениками шутки плохи. Она вела урок истории, на котором читала ребятам увлекательные повести и рассказы о жизни в старые времена, что, как она считала, лучше поможет в познании, нежели традиционное сухое преподавание. Поэтому на ее уроках все сидели тихо, и если кто-нибудь начинал болтать, другие успокаивали его, чтобы не мешал слушать.

Рулон сидел рядом с Марианной за партой и потирал ноющую от боли руку здоровой рукой, пытаясь хоть как-то сгладить эту боль. Он подробно рассказал Марианне все, что с ним произошло.

— Когда ты медитируешь, то все равно поступай, как все дураки, не то они тебя сделают «чертом». А Цыпа хорошо проучил тебя, ты никогда не должен терять профессиональную бдительность! — поучительно произнесла она.

— А я уж подумал, — высказал он своё мнение, — что может не стоит медитировать, раз так все плохо?

— Ты что, суеверный? — бросила Марианна и засмеялась. — Это тебе практика, чтобы медитировал в более трудных условиях, а то дома слишком легко делать вид, что ты медитируешь. Ничего, я еще научу тебя скоморошеству. Пойдем лучше домой. Вот уже и звонок.

И они вышли на улицу. Пронизывающий ветер забирался под легонький пиджак Рулона, он стал поеживаться и притопывать. Никто не ожидал такого резкого похолодания. Рулон, оставаясь верным своей традиции, продолжал ходить в пиджачке. Марианна поймала тачку.

— Ну, пошли в машину, пора! Теперь ко мне на хату.

Шофер с длинными усами, лет сорока, остановив свою новенькую «Тойоту», заинтересованно осмотрел Марианну, затем кинул насмешливый взгляд на Рулона и движением головы пригласил их сесть.

— Ты знаешь, что такое скоморошество? — спросила Марианна у Рулона.

— Ну, это значит быть «петрушкой», паясничать. Мать часто меня обвиняет в этом.

— Вот и хорошо. Значит, у тебя уже есть задатки, мой милый. Теперь ты будешь дальше осваивать это искусство, чтобы ты мог выжить в этом мире таким идиотом, которым ты являешься.

— Но ведь я хочу быть йогом, а не шутом, — возразил Рулон.

— А ты думаешь, что шуты это просто фигляры? Нет, мой дорогой! Запомни, многие шуты были великими магами и управляли королями и целыми странами, так как шутовство — это великая магия.

— Не могу понять, — сказал Рулон недоуменно, — в чем тут магия? Мне казалось, это просто способ веселить кого-то.

— Нет, клоунада — это прежде всего искусство перевоплощения. И если ты сможешь перевоплощаться в любой образ, ты научишься управлять собой. Не нелепый образ тебя, который создали твои родственники и общество, будет довлеть над тобой, но ты будешь сам создавать любой образ, станешь свободным и одурачишь всех «умников» из социума. И если ты преуспеешь в этом, то можешь стать и оборотнем, и даже сможешь изменять свой физический облик, к примеру, сможешь стать волком, — рассмеялась она.

— Но если у меня не будет образа самого себя, то кем же я буду? — недоумевал Рулон.

— А ты, что, хочешь быть Васей Батарейкиным? Помни, ты пустое место, дыр­ка от бублика. Ты — актер и зритель в этой жизни, и даже если тебе будет очень трудно, ты должен все равно играть. Даже в самой серьезной ситуации оставаться игроком и зрителем, т. е. наблюдать за собой со стороны, не отождествляясь со своим проявлением.

Рулон задумался.

— А как же Бог? Как я должен относиться к нему во время молитвы?

— А Бог — это великий игрок, и вся жизнь — игра. И ты будешь весело этому у него учиться. Запомни это, именно весело. Как бы ни была трагична ситуация, даже если тебя убивают, ты должен сохранять внутреннюю жизнерадостность. Хотя внешне ты можешь и плакать, но внутри должен веселиться, смеяться над собой и другими.

— Как можно над всем смеяться, ведь это же нехорошо? — спросил Рулон.

— Дурак ты, братец, — сказала Марианна, — наша жизнь нелогична, иррациональна, и только юмор поможет тебе это постичь. Ты тоже должен стать нелогичным, войти в резонанс с этой жизнью. И не удивляйся, если что-то идет не так, как тебе кажется должно идти, а просто смейся над этим. Ну, что, скоморох, понял? Тогда радуйся!

Рулон глупо заулыбался и скривил свою рожу, паясничая и корча из себя идиота.

— Ну, вот так уже лучше, — сказала она, повернув его к зеркалу. — Полюбуйся на себя. Это лицо нашей жизни, глупое и тупое. Так что остается только хохотать и поступать по-дурацки. А на самом деле как раз так, как надо, чтобы добиться результата. Так что в путь, мой милый, в путь дурака, — рассмеялась она.

Дата добавления: 2015-08-13