Мистерии Силы

Наступила весна. В большом котловане образовалось целое озеро талой воды. Пацаны плавали по нему на плотах, отталкиваясь от дна большими шестами. Рулон тоже частенько играл возле котлована.

И как-то раз, плавая по нему на плоту, выпустил из рук шест, который увяз в размякшей глине котлованного дна и теперь торчал из воды, как мачта затонувшего корабля. Его плот беспомощно закружил по котловану. До шеста и до берега было достаточно далеко, а котлован был достаточно глубок, и чтобы выбраться из воды, пришлось бы теперь всему намокнуть.

Рулон крикнул пацанам, чтобы они помогли, но вместо этого они стали обстреливать его половинками кирпичей и здоровыми булыжниками, кидая их в воду возле плота. Холодные брызги обдавали все тело Рулона. Одежда про­мокла, и он бессмысленно плавал на плоту, прося ребят перестать и ежась от холодного вет­ра. Однако они разошлись еще больше и стали уже швырять небольшие ка­меш­ки прямо в него, и уговорить их было невозможно. Рулон стал впадать от безнадежности своего положения в состояние отчаяния. С болью в глазах он осматривал берег, тщетно ища на нем людей, которые проявили бы к нему со­страда­ние или оказали помощь. Тогда он уже знал, как бывает жесток к не­-
му мир, но еще не мог принять это, наслушавшись мамкиных сказок о добре и справедливости.

Внезапно, рыща глазами по берегу, он заметил Марианну. Она стояла, гордо подняв голову, взирая на него холодом своих безжалостных глаз. Они не были ни за, ни против него. Они наблюдали за ним, как за тараканом или пауком, который преодолевал препятствие или бегал с воткнутой в спину иголкой. Однако этот жесткий и отрешенный взгляд магически подействовал на него. Он вдруг увидел себя по-другому, именно так, как видела сейчас все это она, его королева. Он впервые ощутил, как разделяется на свидетеля и жертву, на Дух и кусок плоти, беспомощно мечущийся на плоту. Внезапно в нем появились хладнокровие и решительность. Самосожаление и мысли о себе исчезли, и он вдруг почувствовал себя котом. Он понял, чему учила его так долго Мурка.

Плот медленно приближался к забору, и Рулон, словно зверь, прыгнул на него и повис, карабкаясь, как кошка. Пацаны изумленно посмотрели на него, удивляясь его находчивости и наблюдая, что он будет делать дальше. Забор стоял в котловане, но оба его конца выходили на берег. Рулон, как насекомое, стал ползти по нему, еле удерживаясь, чтоб не свалиться в воду, из которой зловеще торчали железные штыри строительной арматуры. Оказавшись недалеко от берега, он спрыгнул на сушу и почувствовал себя в безопасности.

Представление было окончено, и Марианна, с безразличием отвернувшись от него, пошла прочь от этого злополучного места. Но Рулон продолжал восхищенно глядеть ей вслед. Именно благодаря ее безучастному присутствию он понял, что такое истинная помощь и как Дух безмолвно учит нас истине.

Идя домой, он еще долго ощущал, что не является этим физическим телом, чувствами и умом, что он есть Дух, свидетель всей их работы. Он вспомнил, что он всегда был им. Ведь с самого рождения менялось и росло тело, менялись мысли и эмоции, но это ощущение, что я есть, было всегда, даже во сне. И кем бы и чем бы он ни был — это было лишь формой, лишь сном. Всегда и везде он был только Духом-свидетелем. Однако он скоро уснул в самоотождествлении себя с телом и мыслями и забыл о том, что он — Дух, став снова марионеткой чувств и сиюминутных образов.

***

Как-то раз на уроке Рулон распизделся Марианне о том, как, по его мнению, нужно жить. Это ей так понравилось, что для того, чтобы лучше его слышать, она приказала ему сесть рядом с ней, что он тотчас же исполнил. Усевшись, Рулон продолжил говорить, что все проблемы сваливаются на голову мышей с той минуты, как они заводят семью, и особенно детей. Сразу появляется куча проблем, которые никому не нужны.

— Так что самое главное, — сказал Рулон, — не заводить семью, и особен­-
но детей.

Марианна довольно улыбнулась.

— Что же, ты не будешь заводить семью?

— Конечно же, нет, — ответил ей Рулон.

— А трахаться ты будешь? — посмотрев ему в глаза, спросила она.

— Буду! — уверенно ответил Рулон.

— Пизда, смешочки, хуечки, хиханьки, хаханьки, а потом ведь дети родятся, — сказала ему Марианна.

— Это я тоже продумал, — ответил он.

— Вот как? — засмеялась подружка. — И что же ты решил делать, чтоб твоя телка не родила урода?

— Я слышал, что для этого нужно вынимать хуй и кончать на живот. А еще я слышал, что мать говорила с тетей Мусей, что есть какой-то «синестрол», если его колоть, то можно делать преждевременные роды даже на шестом месяце.

— Молодец, засранец! — похвалила его Марианна. — Много ты наслушался, но жизнь сложнее, чем ты думаешь, и много в ней разных коварных капканов придумано для таких, как ты, чтобы их затащить в это проклятое болото. Так что продолжай не успокаиваться. Просекай все сети, что на тебя расставили. Но вот кончать не нужно. Ты что, пачкун, чтобы кончать? — спросила она.

— А как не кончать? — спросил удивленный этой мыслью Рулон.

— Единственный путь, — ответила она, — что-то сделать, — это стремиться, чтоб получилось.

Их базар услышала училка и стала наезжать на Марианну.

— Ты что не слушаешь урок, мешаешь другим учиться?! — заорала она. — Почему ходишь в школу не в форме?

— У моих родителей нет денег на форму, — ответила дорого разодетая Марианна.

— А на что ж они купили тебе эти импортные тряпки? — бесилась преподка.

— А это мне подружка дала поносить, — бесцеремонно ответила девушка.

— Пусть твои родители придут в школу! — пыталась запугать ее педагогичка. Марианна, нахально поглядывая на нее, произнесла:

— Да они уже хотели прийти просить, чтобы им выделили деньги на форму и учебники.

Увидев, что ее ничем не пронять, училка отъеблась. Но Марианна не успокоилась и затаила на нее злобу, решив подговорить ребят устроить ей серию заподлянок, чтобы та о ней больше не думала.

Урок шел. Рулон продолжал свою беседу. Он сказал, что люди сетуют, что у них нет денег, но в то же время осуждают тех, кто умеет их зарабатывать, вместо того, чтобы подражать им. Но ведь есть фарцовщики, маклеры, которые сдают и перепродают квартиры. Есть блатные работы: рубка мяса, торговля углем, ремонт автомобилей, где можно заколачивать крупные бабки. Казалось бы, все должны стремиться устроиться на такие работы, но нет, мыши только сетуют и ни хрена при этом не делают.

— А ты не думал, что они безвольны и вообще не способны что-то делать и менять в судьбе, — сказала Марианна.

— Нет, — ответил Рулон. — Я вот поразмыслил над этим на досуге. Все работы хороши, не работать лучше! В тунеядцы б я пошел, пусть меня научат.

— Молодец, говно! — похвалила его Марианна и пошутила. — Может, в ебари пойдешь?

— Как на Курском, на вокзале, нанимались ебачи, восемьсот рублей окладу и казенные харчи! — рассказал Рулон русский народный стих.

После уроков его поймал Ложкин, который был недоволен, что Рулон сел рядом с Мэри.

— Ты что, блядь, снова с ней сел? — заорал он, больно врезав ему по морде. — Если еще тебя увижу рядом с ней, вообще пришибу, говновоз паршивый.

— Да это же она сама меня позвала, — захныкал Рулон.

— Сама? Сука! — взъярился Валерий и пнул его по яйцам. — Все равно, чтоб не шел, хуесос! Понял? А то ебальник расколочу, педераст!

На следующий день, когда Рулон вновь оказался за партой с Боженом, Марианна ему приказала сесть с ней.

— Мне вчера вломил пизды Ложкин. Он
за­претил мне сидеть с тобой, — Рулон виновато улыбнулся.

— Запретил? — испытующе глядя на него,
ска­зала Марианна. — Выбирай, кого ты будешь слушать, его или меня? — произнесла она с такой силой, что у Рулона перехватило дыхание.

Он заколебался. Валерий заметил их разговор и, сжав свои здоровые кулаки, злобно смотрел на Рулона. Он как-то интуитивно почуял, что на­сту­пает решающий момент, что это испытание на
преданность той Истине, которая открылась ему. Марианна презрительно глядела на него, и он
понял, что, если теперь не пересядет, она может навсегда отвернуться от него, что она делала со всеми, кто ослушивался ее.

— Рулон, сиди! — злобно прорычал Ложкин, стукнув кулаком по парте.

Руля испуганно вжал голову в плечи, однако подумал: «Что же, я почти каждый день получаю по шее. Пусть я еще раз получу, но исполню волю своей госпожи, хоть раз буду верен Истине. Может, я потом пожалею, отступлю, не выдержу издевательств Ложкина, но сейчас я сделаю это, раз она мне приказала». И с не свойственной для него решительностью он пересел к Марианне. Валерий тут же кинулся к нему и стал его пиздить по репе. От этих ударов искры посыпались из глаз Рулона, однако он чувствовал, что теперь за его спиной стоит какая-то гигантская Силa, и страха не было.

— оставь его! — жестко сказала Марианна, властно взглянув на перекошенную от бешенства рожу Валериана. Этот взгляд сразу его успокоил. И, ткнув Рулю напоследок мордой о парту, он сел на место.

— Я еще поймаю тебя после школы, — злобно сказал Ложкин, — узнаешь, как с ней сидеть, хуесос ебаный.

Марианна спокойно занялась собой, разглядывая отражение в зеркале. Рулон с разбитым о парту носом подавленно сидел рядом с ней, вытирая пионерским галстуком текущую из носа кровь с соплями.

Начался урок русского. Училка что-то писала на доске и пиздела. Рулон не мог сосредоточиться на этом и сидел в трансе от происшедшей ситуации.

— После уроков он тебя отпиздит, — подлила масла в огонь его страхов Ма­рианна. — Будешь ты зaвтpa со мной или нет? — впервые с вкрадчивой нежностью прошептала она ему. Рулон удивленно посмотрел на нее, затем, чуть не расплакавшись, чувствуя свою трусость и бессилие, сказал:

— Да, я трусливый и слабый, я знаю. Но, может быть, я все-таки поборю се­бя?! — уже со спокойной решительностью добавил он.

Марианна ласково ему улыбнулась.

— Ты показал мне свою преданность, и это я зачту тебе. Знаешь, я думала, что ты струсишь, и я покараю тебя за это. Тебя бы все равно избили. Если бы не Ложкин, то те, кому бы я приказала это сделать. Но самое главное — ты навсегда бы потерял мое расположение к тебе, а теперь твоя жизнь может измениться, — задумчиво сказала она.

— Скажи мне, ты любишь меня? — испытующе глядя на него, спросила
девушка.

Рулон впервые задумался над этим вопросом. Он всегда воспринимал ее как свою патронессу, как собеседницу. Он даже не смел подумать о таких отношениях. Ведь Марианна дружила со взрослыми парнями. Часто за ней к школе
подъез­жали солидные дяди на своих машинах, и иногда она проходила мимо этих машин, бросив на них презрительный взгляд. А он — забитый школьный чадос, думающий, как бы его не отпиздили на перемене и как бы без приключений добраться до дома. И она — королева всей школы...

— Да, я всегда восхищался тобой. — Я очень привязался к тебе, потому что ты понимаешь меня. О любви серьезной я не думал, но я чувствую к тебе что-то вроде любви, — ответил Рулон с глубоким переживанием, стремясь быть полностью искренним с ней.

— Знаю, любишь, будешь любить, — с лукавой улыбкой сказала она. — Ты хочешь переспать со мной? — томно поглядев на него, спросила Марианна.

Рулон смущенно кивнул, не готовый к такому откровенному разговору.

— Посмотрим на твое поведение, — загадочно сказала Марианна.

Этот разговор еще долго вспоминался ему, будоража его и вызывая в его воображении целый рой беспокойных мыслей. Однако на этом разговоре все и закончилось. И только через долгое время, когда Рулон потерял всякую надежду, она вновь вернулась к этой теме.

После уроков, выйдя из школы и дойдя до своего дома, Рулон увидел, что у его подъезда стоит Ложкин с дружками. Руля струхнул, думая, что теперь он не отделается одним разбитым носом, и собирался уже не идти домой, пока не дождется с работы мать. Но вдруг сзади его окликнула Марианна. Она стояла со здоровым бритым парнем, руки которого были в портках. Он вспомнил, что на массиве говорили, что это Штопор, откинувшийся зек, который был авторитетом у местной шпаны.

Втроем они направились к подъезду. Штопор что-то сказал поджидавшим его доброхотам, и они спокойно разошлись. Марианна подмигнула Рулону и пошла со Штопором дальше.

Рулон же радостно запрыгал по лестнице домой, размышляя о том, смог бы он сидеть с Марианной или нет, если бы она не вступилась за него. Да, Рулон понял, что он должен без всяких компромиссов отдаться Истине, и только тогда, пройдя через все трудности и испытания, он сможет достичь желанной свободы. А еще позже он понял, что если бы не проявил чувства самоотверженности, то мог бы потерять бесценный духовный опыт, несравнимый ни с какими пиздюлями.

Придя домой, он начал неистово тренироваться, заниматься каратэ и йогой. Затем, включив на всю мощность колонки, он пустился в дикий пляс, но веселье продолжалось недолго, так как разбесившиеся соседи вырубили в счетчике свет. Однако отсутствие музыки нисколько не смутило Рулона. Он продолжал танцевать в полной тишине, потому что решил, что теперь уже ничто не должно отвлекать его от выбранного пути, без которого он будет таким же несчастным быдлом, как его мать и скопище окружающих его людей.

Поздно вечером, когда мать уже легла спать, он стал крутить радиоприемник, чтобы найти «Голос Америки» и послушать, что там говорят. Однако вместо этого он наткнулся на станцию, где шли религиозные передачи из Ватикана. Слушая их, Рулон внезапно осознал, что самое главное в жизни — это Бог, что без этого вся философия жизни — просто школа выживания, и не больше. Тогда он еще смутно понимал, что такое Бог, но при мысли о нем он чувствовал переполняющую его сердце Благодать, и в этот миг все менялось. Он знал, что эта благодать и есть Бог, что Бог с ним, в его сердце.

С этого времени он стал слушать эту станцию каждый день и все больше и
больше пропитывался высшей Истиной существования Бога и своего Пути к не­му. Именно с этого дня Рулон обрел ту Высшую Цель, которой до сих пор не было в его жизни. Переполненный благодатью, Рулон думал: «Какое еще счастье ищут люди, когда вот оно! Просто молись, пребывай в Боге и будешь безмерно счастлив. Все остальные мысли о счастье просто самообман. Для счастья ничего не нужно, только спорт и молитва. Спорт даст здоровье, а молитва наполнит Благодатью».

Однако наутро он снова забыл об этом. Ибо это Знание не стало его Знанием, а было лишь результатом вхождения в его существо Божественной Силы. Еще не раз в своей жизни он находил и терял Бога, пока Божественное через много лет не преобразило его полностью, сделав из бессмысленного, подверженного всем на свете влияниям чучела проводника своей Воли.

***

Завалив на урок и изрядно опоздав, Рулон обнаружил, что в классе стоит заговорщицкая тишина. Осыпанный по дороге проклятиями училки, он сел рядом с Марианной. Она ему сообщила, что училку приклеили к стулу, покрасив его бeсцветным лаком. Так что он подоспел как раз на представление.

Когда преподка хотела встать, чтобы что-то накорябать мелом на доске, получилось у нее это, как у курицы летать. Подскочила она вместе со стулом, тут же плюхнувшись назад, на свою задницу, которая уже успела приклеиться к сиделке. С трудом она все-таки оторвала свою жирную жопу от стула, вопя и проклиная школу и ее учеников вместо того, чтобы проклинать свою дурную голову, видимо, вместе с жопою, набитою говном и заставляющую ее до сих пор заниматься этим неблагодарным делом — воспитанием подрастающего поколения, а вернее, калечением нормальных детей, изготовлением из них моральных уродов — придатков машин, станков и военных вертолетов. При этом надо отметить, что хулиганы, которые доставляли так много хлопот этим горе-воспитателям — внедрителям зомбирующей программы бедным маленьким деткам, были наиболее психически здоровыми и неподдающимися внушению и дрессировке индивидами.

Марианна сидела за партой в новом прикиде.

— Вот мой очередной хахаль на меня раскошелился, — пояснила она его появление засмотревшемуся на нее Рулону.

— Что зенки-то пялишь? Вот лучше возьми, посмотри, — сказала Марианна, подавая колоду порнографических карт самопального изготовления. Ее дружок стал их с интересом рассматривать.

— Что, нравятся? Пизды хочешь? — спросила она.

— Дай кусочек, — попросил Рулон.

— Ну ты и клоун, — расхохоталась она. — Пизду тебе на воротник, понял? Вот, что ты получишь. Если хочешь такие карты, то нужно их заработать. Ты уже много балаболил о том, что нужно фарцевать. Вот и будешь учиться бизнесу.

— Что же нужно будет мне делать? — спросил ее он.

— Ничего особенного. Просто находить чадосов, которым ты сумеешь продать это барахло, — сказала Мэри. — У меня тут есть еще жвачки и другая ерунда. Дело в том, что в школе это можно продать в несколько раз дороже, чем на барахолке, так как закомплексованные чадосы не знают реальной цены. Некоторые из них никогда не были даже на ней или еще где-либо. Самое милое дело им что-либо продавать, к тому же и безопасно, и денег им на барахло не жалко. Они их не зарабатывают. Если родители у кого-то из них залупнутся, то ты говори, что тот врет, мол, ты ничего никому не продавал. Понял?

Рулон нерешительно кивнул.

— Ну что, одно дело рассуждать и другое — делать реально. Но, если ты действительно хочешь воплотить в жизнь свои Истины, тебе необходимо привести свою жизнь в соответствие с ними.

При этих словах Марианны Рулон осознал, как просто мечтать и как нелегко преодолеть в себе свои комплексы и зажимы и начать действовать вопреки им. Но победить в себе весь этот дискомфорт — это единственный путь к свободе, путь к тому, чтобы стать господином самого себя.

— Я буду стараться делать все то, что ты скажешь мне, — ответил ей Рулон в преданном состоянии.

— Вот это уже лучше. К тому же если ты сумеешь продать эту хуйню на копейку дороже, возьмешь ее себе. Разрешаю, — сказала Марианна. — Учись жить пока я рядом с тобой, а то будешь батрачить, как твоя мать всю жизнь, за три копейки.

— За эти три копейки вся жопа в молофейке, а фетровая шляпа вся в говне! — пошутил он.

— А я буду набирать девиц и учить их бороться со смыслом. Хватит им ходить по подвалам, по всяким бомжам и пьяным солдатам. Нужно уже с детства знать себе цену. Это только мать учит дурости, что нужно всем все делать за cпacибo. Херня! Будешь тогда честной, безотказной девочкой-давалкой, — злобно произнесла Марианна.

Рулон радовался, что есть еще хоть один человек на Земле, который все видит в жизни так, как оно есть, и хочет познать Истину. Именно это и сблизило, казалось бы, таких разных по уровню и характеру людей.

Дата добавления: 2015-08-13