ЧАСТЬ 2. Школа для придурков 3 страница

«Вот хорошая практика, - подумал Руля, - я должен наблюдать за собой, какие процессы происходят во мне и не давать себе впадать в негативные эмоции. Что происходит? Мать орет. Я думаю, это плохо и чморюсь, но я вижу эту хуету и не буду думать, что это плохо, буду радоваться.

— А теперь марш за хлебом. Купи буханку черного и батон, — устало сказала мать, устав от своей истерики.

«Вот так люди всегда бесятся от лишней энергии, лучше бы мать позанималась спортом и не тратила энергию на свой психоз, - думал Рул, - негативные эмоции уничтожают мать. Ее поиск ложной справедливости - хороший повод для того, чтобы лечь в психбольницу. Еслиф она ентак будет истощать себя, то скоро рехнется. Негативные эмоции, вызываемые и оправдываемые ложью – вот зло этого мира».

***

Взяв сумку и деньги, Рулон вышел за дверь и быстро сбежал вниз по лестнице. Он выскочил из подъезда и нос к носу столкнулся с местными хулиганами. Их было четверо. Они стояли полукругом, и один из них, черненький пацан, похвалялся перед остальными своими подвигами. Его рассказ сопровождался возгласами удивления и смешками. Длинный, как жердь, пацан достал пачку «Беломора» из кармана потертой куртки, и все принялись закуривать. В этот момент они увидели Рулона и, как по команде, повернули к нему свои злорадные рожи.

«Ну и денек сегодня», — пронеслось в голове, но отступать было поздно. Рулон вспомнил основной закон ахимсы, гласивший о том, что чувство порождает ответное чувство. Сделав усилие, он взял контроль над своими эмоциями и, настроившись благожелательно к хулиганам, пошел на них.

— Эй, быдло, подь сюда. Деньги! А ну, выкладывай, живо! — не вынимая сигареты изо рта, кривляясь и изгибая грязные пальцы, процедил один из них.

— Давай быстрее! — нагло и надменно протянул другой.

— Ребята, сейчас я куплю хлеба, разменяю тройку, а сдачу отдам вам, — с добродушным видом простачка пролепетал Рулон, сохраняя внутренний самоконтроль.

Удивившись такой покорности и обрадовавшись легкой добыче, хулиганье расслабилось, надеясь на быстрый успех.

— А ну, давай быстрее, бегом! Считаем до трех, два пропускаем!

Под дружный смех на глазах у равнодушных прохожих он побежал со всех ног, радуясь своей находчивости, которая всегда выручала его.

Свет уличных фонарей, которые в большинстве были разбиты, слегка освещал то место, где проходил Рулон. Но отражение от снега создавало умиротворенную картину. Высоко в небе светила луна.

«В мире лжи и обмана нас может спасти только ложь и хитрость. Чем больше ты лжешь другим, тем больше твой успех в миру, - подумал Рул, - главное не обманывать самого себя, чтобы не попасться в сети».

Завернув за угол, Рулон направился к своим телохранителям. Он пересек маленький пустой дворик и вбежал в подъезд нового дома, где жил Куранчик. Куранчика не было дома, но его родичи сказали, что он гуляет у школы. Осторожно идя вдоль домов по переулку, боясь еще на кого-нибудь напороться, Рулон приблизился к школе, где тусовалась вся банда Курана с какими-то девицами. Кроме них, с этой стороны школы никого не было.

— Смотри, кто к нам идет! Да это же мой лучший друг! — прокричал на всю улицу неслабо поддатый Куран, указывая рукой в сторону Рулона. Окружившие его ребята дружно повернулись и посмотрели на дружка своего главаря.

— Чего голосишь? Лучше бы разогнал свору у моего подъезда, а то они чуть не отобрали деньги, которые я хотел принести тебе, — сказал Рулон.

Умение использовать повторяющиеся проявления своих корешей помогало ему находить выход из, казалось бы, невыгодной ситуации. Он помнил правило: «Не бывает безвыходных ситуаций, бывает много страха. Когда отринешь страх, тогда будет и выход».

— Кто отобрал? Где деньги? — заорал Куран. Он вскочил с невысокой ограды, на которой сидел, и, угрожая кулаком невидимым врагам, озлобился.

— Я всем сказал, кто тронет моего друга...

Тут он осекся, увидев группу милиционеров с дружинниками, подходящую к школе. Слегка поутихнув, Куран продолжил беседу с Рулоном.

— Ну ладно, где там твои обидчики? Пойдем скорее. Да, где деньги-то? Давай, а то нам на пиво не хватает.

Все пошли в магазин. Продавщицы с удивлением посмотрели через окно на подвалившую к зданию группу оборванцев.

Рулон купил хлеба, молока и печенья, чтобы поменьше осталось денег, и отдал сдачу поджидавшим у входа телохранителям. Телохранители обрадовались подвалившим деньгам, злорадно усмехаясь, отправились на разборку. Рулон уверенно шел впереди, а банда плелась за ним сзади на небольшом расстоянии. Поджидавшая у дома шпана окружила Рулона, требуя денег.

В это время, выгибая пальцы, сзади подошел Куранчик и угрожающе присвистнул. Малявки повернулись и испуганно посмотрели на ухмыляющихся хулиганов. Через мгновение двое из них с разбитыми носами полетели на землю, а остальные обратились в бегство. Рулон отправился домой.

Считая ступеньки лестничных проемов, Рулон подумал, что он уже много раз их считал и наперед знает, сколько их. Знает, какая из них сломана, где можно подвернуть ногу, но все равно считал и при этом успокаивался.

На этом поход за хлебом был закончен. Он понимал, что рано или поздно его поймают, ошманают и побьют, но крутился как мог. «Даже за хлебом сходить непросто! — подумал Рулон, дотянувшись до звонка и ожидая, когда мать откроет дверь. — Постоянно жизнь устраивает стресс. Осознанность, умение вспомнить себя, а не свой страх поможет изменить внешнюю ситуацию».

Мать открыла дверь, улыбаясь, и взяла у Рулона сумку с покупками, она была уже добрая. Все идет, все меняется. Добро сменяется злом. А страдание —
счасть­ем. Мир – это большой тренажер, на котором мы должны оттачивать свою волю и сознание, именно поэтому в нем нелегко. Бог допустил страдание, чтобы пробудить нас и подтолкнуть к совершенству.

Купэла (PLUS)

На следующий день, встав и сразу совершив молитву, Рулон прошел в ванну, стены которой были оклеены светло-синей клеенкой. Включив холодный душ, он наслаждался в течение десяти минут, представляя, как чистый поток проходит сквозь тело, пробуждая и очищая его. Затем докрасна растерся грубым полотенцем, проделал комплекс асан, опрокинул стаканчик амриты (сок с молоком) и пошел в школу.

Уже начало подмерзать, и ночные заморозки создали много маленьких катков. Выпавший за ночь снег припорошил лед, и люди, торопящиеся на работу, часто поскальзывались и падали. Рулон думал, что можно ходить и медленно и быстро, но при этом чувствовать, куда наступает твоя нога, не мечтать о том, чего нет, а быть здесь, где идут не подчиняющиеся тебе ноги, смотрят ничего не видящие глаза. Человек всегда находится не там, где он есть, а в иллюзиях и мечтах.

По дороге он наблюдал за идущими навстречу прохожими, озабоченными навязчивыми мыслями и проблемами.

«Лучше бы смотрели себе под ноги, видели все реально, чем заморачиваться над неразрешимыми проблемами, уроды. Их ум завнушенный мирской ложью, дурачит их. Лучше бы смотрели вокруг, радовались, отдыхали, чем грезить наяву».

***

Первый урок прошел на редкость спокойно, без приключений. Ученики скучали, спокойствие было непривычным и даже мучительным. На перемене к Рулону подошел Витя и отозвал его в сторону.

С Витей у Рулона связаны интересные воспоминания. Когда они учились в одном классе, Витя давал списывать Рулону контрольные и самостоятельные, за что он оказывал ему поддержку среди школьной шпаны. Отличникам всегда плохо, если нет поддержки, если тыл не прикрыт.

Они прошли в темную часть коридора, где практически никого не было, за исключением уборщицы в грязном халате, развозившей по полу нанесенную учениками грязь.

— Ко мне пристает Куранчик, — сказал Витя, с надеждой глядя на Рулона. — Нельзя ли что-нибудь сделать? Ведь он твой телохранитель.

— Какие же у него к тебе претензии? А?

— Уже долларов восемь вымозжил.

— И ты терпел? Пришел бы раньше. Ты же знаешь, я всегда выручу друга, — уверенно сказал Рулон, подтвердив свои слова дружеским хлопком по плечу.

— Да я думал, он перестанет, — промямлил Витя, жалостливо искривив рот.

— о, этот пока до смерти не забьет, не успокоится, — «обрадовал» Витю Рулон, — но ты понимаешь, чтобы он к тебе не лез, я должен ему что-то дать?

Таким образом, Рулон использовал «мышиную» программу — пресмыкаться перед сильными. Он понимал, что эти деньги все равно не пойдут на пользу слабому Вите и дурному Курану, значит, решил он, их можно взять.

«Всех обману», — сказало Счастье.

«Все куплю», — сказало Злато.

«Все возьму», — сказал Булат, — пришла ему в голову древняя мудрость. — Почему я не могу все совместить в себе: счастье, злато и булат?»

Он многозначительно посмотрел на Витька, который сразу понял, о чем речь, и закивал головой.

— Да-да, я принес. Только ты точно сделаешь?

— Ты меня обижаешь. Когда я тебя подводил? — важно ответил Рулон.

— Ну, прости! Это я так, — неуверенно оправдывался Витя.

— Да не беспокойся, давай. Если не выйдет, я всегда тебе верну, — уверенно подтвердил Рулон.

— Уж, постарайся, пожалуйста!

Видимо, он хотел еще что-то сказать, но Рулон оборвал его.

— Ну, этого не хватит, надо еще три доллара, — требовательно сказал он.

— Ладно, на следующей неделе принесу с обедов, — покорно согласился Витек.

— Ну, значит, по рукам! Беги на уроки, — сказал покровительственным тоном Рулон и, повернувшись, пошел к классу.

Но у дверей стояли вчерашние типы. Один из них, бесцеремонно облокотившись о косяк, как раз в это время материл Рулона, вспоминая вчерашнюю ситуацию. Подумав, что прыгать с этажей и тем более зря рассыпать мелочь не стоит, Рулон быстрым шагом направился в свое подземелье под лестницей и благополучно добрался до него.

Под лестницей Рулон удобно устроился, сев на свой потрепанный портфель. Еще с младших классов Рулон частенько прогуливал там уроки, осваивая искусство медитации и концентрации. Ведра, тряпки и швабры, вышедшие из пользования, не мешали ему в этом. Об этом укромном уголке знали только Марианна и преданный Саня. Это была его штаб-квартира, где он чувствовал себя хозяином, повелителем человеческих душ, но мудрости пока еще ему не хватало. Тут было уютно и имелось два выхода, как на конспиративной явке. Рулон размышлял так: мол, эти болваны все равно не могут тихо ходить, без шума, а во время уроков тихо, и все слышно. Эта мысль несколько успокоила его. Рулон подумал, что если ты слабый, то ищи защиты у сильного. Будь полезен ему. Вот правильный принцип жизни.

Раздались чьи-то легкие шаги. Рулон посмотрел в щелку и увидел замшевые полусапожки, отороченные мехом, из-под которых выглядывали джинсы темно-синего цвета. Это была Марианна, хорошо знавшая все повадки Рулона.

— Эй, узник, выходи! — весело скомандовала она звонким и энергичным голосом.

Рулон вышел, радостно посмотрел на Марианну, и они вместе пошли на следующий урок. С Марианной был Саня, который смиренно тащился сзади, нес, как драгоценную ношу, ее школьную сумку.

Марианна постоянно придумывала какие-то веселые ситуации, которые радовали, а иногда заставляли трепетать большинство учеников и преподавателей в школе. Когда Рулон спросил, как она это делает, то услышал в ответ, что жизнь сама подсказывает, как нужно себя вести и что делать с окружающими людьми, чтобы они не засыпали. И нынешняя встреча не была исключением.

По пути в класс Марианна рассказала о задуманной операции. Как классный шахматист, она играла людьми, как фигурами на доске, намного вперед просматривая свои действия и возможные варианты поведения этих роботов, в которых заложена примитивная программа поступков. И их можно было использовать в свою пользу. Только слабый и неразумный человек не способен осознать это, значит, и он находится среди этих роботов — сонных серых мышей.

— Я тут узнала, — сказала она, — что эта сука Алхимик пытается закорешиться с Лошкарем (так она назвала погоняло Ложкина). Они же вместе бухали, он какую-то курву под него подкладывал. Вся эта дружба, как я гляжу, не к добру, видно, через нее он решил обойти меня, чтоб не отстегивать мне деньги, — гневно раздувая ноздри, говорила Марианна, — но токмо ничего не выйдет у этого козла. Сегодня я ему устрою. Нужно этих двух дружбанов столкнуть лбами и заодно проучить суку Алхимика.

— Да, я тоже тут узнал, что он втихаря торгует шмотьем, — подлил масла в огонь Руля.

— Это ему тоже сейчас отрыгнется, — заявила она. — Помни, что в своих отношениях с людьми ты должен выстраивать систему, а затем поддерживать ее, — объясняла она ему законы жизни.

— А как это? — спросил Рул, поднимаясь вместе с ней по лестнице.

— Ну хотя бы как я в нашей мафии. Решили, что все мне будут платить дань, каждый щегол по доллару в месяц. А барышники такие, как этот ебаный Алхимик, часть от дохода. Но как это делать? Значит, нужна система, которая задействует определенные силы и поможет получить системы взаимоотношений. Каждый человек в этой системе представляет собой силу и слабость. Нужно надавить на его слабость и задействовать силу, этому я научилась еще в таборе. Я знаю слабости всех и задействую их силу. Итак, я, используя интерес Штопора к себе, который является его слабостью, пользуюсь его авторитетом, то бишь силой. Его авторитет помогает мне задействовать быков, таких как Лошак, Куран, Хмырь и др., слабости коих я знаю, а они своей силой выколачивают деньги с остальных. Деньги — их сила, а страх — слабость. Теперь сечешь?

— Да, — произнес Рул.

— Скоморох должен знать, что любой чучик в этой жизни представляет собой проводника определенной силы и слабости. Ты должен уметь видеть их в каждом и знать, как нажать на это в нужный момент, но помни, что такая слабость есть и в тебе и ты ее должен прятать, не показывать. Сделай так, чтобы все принимали твою нейтральную сторону как слабость, тогда они не смогут повлиять на тебя.

С этими словами они подошли к нужной аудитории.

Когда они пришли в класс, увидели, что Ложкина нет. Очень кстати он пошел покурить в туалет.

Марианна подошла к его сумке и ловко, так, что никто не заметил, вынула из нее ручку-кинжал. Это была очень необычная и, видимо, дорогая ручка, которой Ложкин очень гордился. Эту ручку ему сделали дружки из малолетней колонии. Все в классе были заняты своим делом. Рулона Марианна оставила дожидаться Валерку, а сама пошла к Алхимику, который на перемене с кем-то болтал.

Саня отозвал его по какому-то выгодному делу, а Марианна, зайдя в класс, с виртуозностью иллюзиониста быстро сунула кинжал в портфель Алхимика и, как ни в чем не бывало, начала весело болтать со знакомой девчонкой, смеясь и озорно строя глазки проходящим мимо парням.

Когда Валерка с друганами завалили в класс, Рулон сообщил ему, что видел, как Алхимик украл из его портфеля ручку. Валерий оцепенел от неожиданности и наглости на короткое время, затем поставил на парту свой портфель и стал рыться в сумке, злобно ругаясь и угрожая расправой вору. Наконец он окончательно разбесился, увидев, что Рулон прав, и пошел разбираться с нахалом.

Кореша Ложкина пошли следом, громко матерясь и расталкивая всех на пути. Рулон чуть позади пошел за ними. Ватага ребят со своим главарем впереди ввалилась в класс. Подойдя к Алхимику, свирепо сверля глазами, Ложкин пнул беднягу между ног.

— Ты, падла, ручку взял? — заорал Ложкин и угрожающе помахал огромным кулаком перед глупой рожей Алхимика.

— Какую? Я не трогал, — захныкал тот.

Но отпираться и оправдываться было уже поздно. Получив увесистый тумак, несчастный отлетел к стенке и, ударившись локтем, взвыл от боли. Услужливые Валеркины друзья начали потрошить портфель и извлекли оттуда кинжал. Ложкин, увидев это, озверел еще больше и с новой энергией набросился на ни в чем неповинного. Он безжалостно нанес ему еще несколько ударов под одобрительные возгласы стоящих рядом корешей.

Алхимик, конечно же, не брал ручку, но это была мелочь по сравнению с теми преступлениями, которые он совершил: во-первых, он был главным конку­рентом, во-вторых, это именно он натравил на Рулона одураченных им лоботрясов, а самое главное — он нехорошо отзывался о Марианне и сочинял про нее раз­личные сплетни. Это последнее обстоятельство и переполнило чашу ее гнева, так ужасно покаравшего его. Внимательно следя за развитием ситуации и увидев, что дело принимает серьезный оборот, Марианна подбежала к узурпатору и дви­нула его ногой так, что он еле удержал равновесие, схватившись за рядом стоящую парту.

— Не лезь не в свое дело! — выругавшись, прохрипел обезумевший от ярости бессменный президент школьного государства и хотел уже вновь налететь на Алхимика, но Марианна остановила его волевым голосом.

— Ты, что, идиот, убить его захотел? Ты же и так на учете состоишь и все тебе мало? — дерзко и решительно прокричала она.

Хотя Марианна и была зла на Алхимика, но она держала ситуацию под контролем, не доводила до крайности, учитывая агрессивность Ложкина. И, предвидя то, что он мог убить или покалечить Алхимика, она стала завершать процедуру возмездия.

Сейчас Марианна была похожа на пантеру, готовую в любой момент броситься на врага. Опешив от такого обращения, Ложкин растерянно стоял, не зная, что предпринять. Тогда Рулон, быстро сообразив что делать, подбежал к ним и шепотом сообщил, что якобы идет завуч. И теперь безопасный, струхнувший Валерий поплелся с поля брани вместе с восхищенными его подвигами дружками.

Они переговаривались, обсуждая случившееся, и досадовали, что не удалось добить беззащитного человека. Когда хулиганы удалились, Рулон подошел к
осла­­бевшему от побоев Алхимику, помог подняться с пола и проводил его в туалет умыться от текшей из носа и губы крови.

— Живи и впредь не греши! — наставил он на прощанье потерпевшего.

Тут Алхимик сообразил, что ситуация была специально подстроена, и лицо его исказилось от обиды и дикой ненависти. Рулон предположил, что Алхимик найдет способ отомстить. Он сказал об этом Марианне.

— Пусть не прет на того, кто сильней, — сказала Марианна и направилась к выходу.

«Вот еще один принцип выживания, — подумал Рулон, — постараюсь не забыть его».

***

Начался урок биологии, изучали железы и гормоны, Рулон, ознакомившись с уроком, стал разговаривать с Марианной.

— Смотри-ка, догадались, что гормоны заставляют спариваться коров. Как же они не понимают, что гормоны их самих заставляют спариваться и мать заставляют любить детей. Человек - автомат, управляемый всей этой хуетой.

— Ты верно догадался, — игриво сказала Марианна, — человеком управляют гормоны и все остальное, как и собакой, только он боится себе в этом признаться, слишком гордый, царь природы, мать его так. И поэтому он не может избежать этого, усыпляя себя самообольщением.

— Ничего, я займусь йогой, — сказал Рулон, — и сам научусь управлять всей этой херней.

Его взгляд выражал твердость и непреклонность.

— Ну, я тебя еще проверю, — засмеялась Марианна так громко, что училка, писавшая в это время что-то на доске, повернулась и с укором посмотрела на нее. Однако рот открыть не посмела и продолжила писать.

Затем она быстрым движением отложила мел и села за стол. Марианна презрительно осмотрела ее растрепанные волосы. Ей было лет тридцать пять. Сегодня она была одета в старомодный синий пиджак. Она сама хоронила себя, как женщину, не следя за собой и превращаясь в бесполое существо. Не по фигуре огромную грудь она всегда поддерживала руками, как будто несла два огромных арбуза. Училка, как обычно, стала раскачиваться на стуле, не подозревая, что ее ожидает неприятный сюрприз. Ей было неизвестно, что пацаны давно уже заметили эту ее вредную привычку и подпилили ножки. И вот наступил долгожданный момент.

Аспекты сошлись, и она с грохотом хлопнулась вместе со стулом навзничь. Длинная юбка задралась, и парни с глумливым любопытством стали рассматривать ее розовые панталоны. Они, вытягивая головы вперед, слегка привстали со своих мест, чтобы лучше было видно. Так нудный урок усилиями хулиганов был превращен в стриптиз-шоу. На этом биология закончилась.

Биологичка под дружный хохот убежала из класса. Таким психам место в лечебнице для невротиков, а не в школе. До перемены оставалось еще 20 минут, и все это время ученики весело прикалывались над училкой.

«Чему эти психопаты могут научить? Пусть сперва поучатся себя вести жестче и агрессивнее, чтоб их уважали. В их ебучем педучилище их должны были бы, прежде всего, обучить, как обрести авторитет, ибо без этого обучение кого-то чему-либо не возможно. Но сейчас ни родители, ни училы не обладают авторитетом у детей и результатом этого был сегодняшний урок», — подумал Рулон. Прозвенел звонок, и все с радостными возгласами стали беситься. Было много способов проявиться.

***

На перемене Уразов стал затравливать Бобрышеву. На нее с самого начала все обратили внимание, поскольку выглядела она очень странно. На ее голове была надета шерстяная шапка. Бобрышева сама была очень озабочена этим и выглядела так, словно хотела спрятаться, отчего становилась еще заметнее. Уразов сорвал с нее вязаную шапку, все увидели, что она лысая, и злорадно заржали.

«Веселье мы создаем себе сами», — подумал Рулон.

Вот Уразов и выбрал ее объектом своих забав. Скорчив уродливую рожу, он подобрался к ней сзади и резким движением стянул с нее шапку. Открывшееся зрелище привело всех в неописуемый восторг, волна громкого хохота прока­тилась по классу. А Бобрышева сначала словно остолбенела от такой выходки, ошарашенная тем, что к ней так внезапно и так нагло проявили внимание, сделавшее ее объектом всеобщих издевательств. Опомнившись и придя в себя, Бобрышева стала бегать за Уразовым по классу, стараясь выхватить у него свою
шап­ку, переворачивая по пути стулья и создавая огромный грохот. Уразов кинул шапку другому пацану, тот третьему, а Бобрышева бессмысленно бегала от одного к другому. Ее лицо исказилось от обиды и истерики, из глаз ручьями текли слезы.

Наконец Чипуштанов, схватив шапку, закричал: «Скажи, почему ты лысая? Тогда отдадим тебе шапку».

— У меня были вши, — всхлипывая, сказала Бобрышева, — и меня об­стригли.

Захлебываясь потоком слез и соплей, она разревелась еще больше.

Все покатились со смеху.

— Мы тебя будем звать «лысая вошь», — заорал он и начал кривиться, изображая эту самую вошь.

Все еще больше загоготали и стали выкрикивать: «Лысая вошь! Лысая вошь!»

Тогда Чипуштанов придумал еще кое-что: он втянул в себя сопли и харкнул ими в шапку Бобрышевой. Затем с ехидной улыбочкой, манерничая, подал ей. Она брезгливо отвернулась и не стала брать шапку. Чипуштанов стал бегать за ней, стараясь навьючить шапку ей на голову. Но Бобрышева все время скидывала шапку.

Видя, что дело не продвигается, в забаву включился Уразов. Он сам взял шапку, нахаркал в нее, набросал мела, а затем подошел к Бобрышевой, которая замученно сжалась у двери. Она была выше его на голову. Уразов, недолго думая, пнул ей под дых. Та загнулась так, что теперь хулиган мог достать до ее головы. Он стукнул ее кулаком по морде и надел позорную шапку.

— Попробуй только сними, свинья!

Все весело заорали: «Параша! Лысая вша!» — смеясь и бегая по классу.

Они кривлялись и тыкали в нее пальцами.

Марианна со спокойным презрением наблюдала всю эту сцену, сидя за своей партой.

«Раз ты слабый, тебя бьют, и, значит, тебя надо бить», — любил говорить Иосиф Виссарионович Сталин.

— Если ты будешь слабым или глупым в этой жизни, — изрекла Марианна после открывшейся им сцены, — то с тобой сделают три вещи: отъебут, наебут и выебут, как сейчас Бобрицу. Все это с тобой будут делать для того, чтоб ты взялся за ум и перестал быть тупым и слабым, а если не возьмешься, то помрешь. Тогда ты будешь просто мальчиком для битья, борцовским чучелом, козлом отпущения, на которого будет сбрасываться нервное напряжение коллектива, как на петухов в камере, понял? — спросила она.

— Да, я понимаю, — ответил Рул. — А если меня уже бьют, что делать? — спросил он.

— Тогда отделяй себя от этой слабости, от страха, тупости, вредности. Смотри, за что бьют, и начинай радоваться и смотреть на себя со стороны. Это твое начало, но начало важней всего. Пока ты отождествлен со слабостью и страхом, ты беспомощен, но, если ты будешь видеть это вне себя, тогда ты сможешь справиться с этим. И еще не относись к себе серьезно, посмейся, легче будет. Понял, идиот? – наставляла его Марианна.

***

После такой веселой перемены наконец началась литература. В класс стремительно вошла тощая и длинная училка и сообщила, что на этом уроке продолжается изучение романа «Преступление и наказание» Достоевского.

Рулон помнил, как еще в детстве бабушка сажала его на колени и вместе со сказками и веселыми историями рассказывала об этой работе Достоевского.

И хотя Рулон не учил уроков, но он хорошо знал этот сюжет, поскольку обладал отличной, почти феноменальной памятью. Сидя на задней парте, Рулон весело рассказывал Марианне об этом, описывая события из книги ярко и красочно, особенно акцентируя моменты моральных страданий, проще говоря, мазохизма главного героя. И они глум­ливо стебались над идиотом Раскольниковым, не понимая, зачем он так долго маялся дурью.

Тем временем училка, сидя за своим столом, что-то трепалась насчет глубины раскрытия человеческой психики. Она говорила очень эмо­цио­нально, стараясь передать ученикам всю прелесть подобного мазохизма, но ребята сидели, равнодушно глазея по сторонам, отгоняя надоедливых мух и думая, когда же раздастся спасительный
звонок. Еще неискалеченные дети чувствовали моральное уродство той херни, которую вдалбливало в них учило и не желали, чтобы их калечили всякие педики.

Рулон параллельно комментировал Марианне истинный смысл всей этой херни.

— Да этот Достоевский — просто шизофреник! — сказал он уверенно.

— Вот и вся глубина психики такая же шизофреничная, — среагировала Ма­рианна.

Училка, краем уха услышав заявление Марианны, изумленно взглянула на нее, на мгновение остановив свою речь, а потом продолжала ее еще более эмоционально, пытаясь всем доказать величие и гениальность своей любимой книги.

— Да эти все так называемые великие писатели — бабники, шизофреники и педерасты, — шепотом, слегка наклонив голову, добавил Рулон, — вот кто нас учит. Поэтому мы и живем в этом дурдоме. Пушкин был бабником, Гоголь тоже был сдвинутым, а Лермонтов — гомосексуалист, сука! — Рулон покрутил пальцем у виска и продолжил: — Я бы иначе сочинил рассказ о том, как Раскольников мучился дурью. Пошел в полицию, а его бы посадили на зону. А там бы его хорошенько отпетушили и посадили у параши, и, когда кто-нибудь ходил бы на нее срать, он обязан был бы говорить: «Я генеральный секретарь параши, разрешаю посрать». И он бы затем понял, как дурачил его ум, и понял, что все! Баста! Нужно просветлевать. На хрен. Больше с таким умом жить нельзя. И он начал бы медитировать и отключать внутренний диалог. И потом бы просветлел. Всех людей бы этому учить начал. Вот это было бы клево!

Рулон разошелся так, что голос его опять стал громким. Окружающие его ребята стали прислушиваться к его словам, посчитав их более интересными, чем та галиматья, которую несла тупая училка у доски.

— В этом романе был бы вывод. Он чему-то бы учил. Стал бы полезен для здоровья, — закончил Рулон.

— Кто про что, а вшивый все про баню, — съязвила Марианна. — Совсем ты помешался на йоге. А так, хороший рассказ придумал, веселый, получше, чем у этого шизофреника. — она весело ухмыльнулась и поправила цепочку с резным кулончиком в виде сердечка у себя на шее.

Они весело болтали, надсмехаясь над всей советской литературой, которую преподавали сейчас в школе, зомбируя детей всей этой хуйней. Слабый не сможет жить в этом мире, поэтому нужна сильная литература, которая поможет сфор­мировать сильные качества у человека.

Свежий воздух втекал в раскрытую форточку, уже пахло приближающейся зимой, и это радовало, создавая веселый настрой. Рулон глубоко вдохнул этот воздух, наполняя им все свое тело.

Затраханная литература продолжалась. Маразм крепчал. Училка закончила свою чудесную лекцию и, посмотрев в журнал, начала спрашивать Куричеву, но у той повредили слуховой аппарат, и она бессмысленно смотрела прямо на учительницу, но сидела молча. Училка разозлилась и, треснув указкой по столу, заорала.

— Куричева, встань!!!

Но та сидела и хлопала зенками, так как ничего не слышала. Не в силах выдерживать дольше такую наглость, преподавательница подошла к Куричевой и, махая у нее перед лицом руками, стала ругаться. Но та недоуменно смотрела на нее, ничего не понимая. Эта сцена выглядела на редкость комично, и весь класс покатился со смеху. Училка окончательно распсиховалась, развернувшись, стала топать ногами и изо всех сил орать на остальных, чтобы они успокоились. Она была похожа на злую собаку, попусту лающую на окружающих.

На этом еще один идиотский урок закончился веселой сценой. Каждая такая сцена являлась для Рулона уроком, из которого он делал выводы на всю оставшуюся жизнь.

«Рожают же всяких дебилов, — подумал Рулон, вспоминая Куричеву. — Их бы сразу на опыты, чтобы не мучили себя и других. А эти гуманисты затраханные заставляют всех мучиться. Сволочи, - пролетали мысли в Рулоновой голове, - но сейчас сохраняют всех дебилов, уродов, паралитиков, засоряя генофонд общества. Ведь, если смотреть по Дарвину теорию о естественном отборе, то получается, шо врачи нас лишают ентого отбору, а, значит, человечество будет вырождаться, коли царство уродов неуклонно растет.

Дата добавления: 2015-08-13