Депрессия. В который раз любые временные показатели, будь то секунды или года

В который раз любые временные показатели, будь то секунды или года, слились для меня в единую густую жижу, находясь внутри которой, я не могу осознать, в какую сторону тянет меня поток – в будущее ли? Может, я слишком сильно завяз в прошлом, и оно вовсе не собирается меня отпускать? Каждый раз я нахожу выход там же, где и каждый мужчина средних лет, которому не посчастливилось жить в этом городе, – на дне бокала. Но это ложный выход. Открывая эту дверь, каждый из нас оказывается в чертовом коридоре, в котором еще сотня таких же дверей – и ни к чему хорошему ни одна из них никогда не приведет. Чтобы хоть как-то удалиться от всего этого, я, укутываясь в свой плащ, словно в саму тьму, и натянув шляпу до глаз, выхожу на грязные улицы города. Ночь уже сменила день в бесконечной череде перемен этого мира.

Тщетно и наивно возлагать на прогулку слишком большие надежды, но отрезвить она меня сможет – это точно. В позднее время огни рекламных щитов заменяют городу солнце. На главных площадях никогда не бывает темно. Оставив позади себя наш... кхм... свой дом, я позволяю ногам тащить тело туда, куда им заблагорассудится.

Редкие в такой поздний час автомобили проезжают быстро, оставляя вместо себя неприятный осадок в мыслях, звон в ушах и лужу грязи на тротуаре. Мне, случайному наблюдателю, не дано знать, какова цель поездки людей за рулем, куда или от чего они спешат. Теперь мне такая спешка непонятна, от себя самого все равно не уедешь, как бы бешено ты ни гнал.

Пройдя немного, я остановил взгляд на зеленой скамье, что находилась прямо под фонарем. Видимо, местному бомжу не пришлось по вкусу спать под ярким светом – он не смог собрать достаточно мелочи, чтобы напиться вдрызг и не замечать его, потому он ушел, оставив на своем деревянном ложе свежую, служившую ему одеялом, газету. Газета датировалась сегодняшним числом. Чтобы занять свои мысли, я решил пробежать ее глазами. “Полиция сообщает об очередном убийстве”... “Махинации с национальным бюджетом не дают покоя обывателям”... ”Мафия терроризирует город”. Хм. “Мафия ”. Еще одно клише из дешевого нуара.

Пролистав эту наполненную фальшью, откровенной ложью и беспросветной чушью прессу, я скомкал номер и встал со скамейки. Я уже ничему не удивляюсь, но если вы мне скаж е те, что в газете написали правду – я либо отвечу, что вы съехали с катушек, либо спрошу, как мне вернуться из параллельной вселенной к себе домой.

Я сворачиваю дальше по дороге и оглядываю улочку, освещенную совсем иными светилами, нежели рекламное солнце главной площади. Ржавые фонари, мигающие с переменным интервалом, привлекают не только насекомых, но и тех ночных бабочек, с которыми не прочь полетать местные отбросы. У каждого столба стоят по несколько штук. Все путаны чрезмерно красятся, чтобы скрыть некоторые уродства или старость. Исключая элитных шлюх, конечно, но их не встретишь стоящими на улице в любую погоду: они чаще появляются на телевидении, расхаживают под руку с политиками и бизнесменами, которых так боготворит современное общество. До таких представительниц древнейшей профессии местным наркоманам и мелким преступникам не добраться, потому они и ищут счастья под мигающим, нечетким светом уличных фонарей.

Глядя в эти пьяные, со щенячьей грустью и надеждой смотрящие на тебя, размалеванные глаза третьесортных женщин, почти хочется помочь. Почти. Я иду дальше.

Через пару кварталов мой взгляд упал на многоэтажный дом, еще не сомкнувший все свои глаза-окна, из которых льется свет. Каждое окно – история, за каждым стеклопакетом – свой мир. На втором этаже мать укладывает ребенка в кроватку, стирая след от помады, оставленный после ее поцелуя. На четвертом, прислонившись к окну для остроты ощущений, трахаются совсем юные парень с девушкой. Кажется, он только что кончил. Она недовольна. Из окна пятого этажа траурного вида старушка смотрит в сторону парка. Отсюда кажется, что она сжимает в руках потрепанную, желтую от времени фотографию. Не найдя больше ничего интересного, ушел в сторону от этого дома.

Но вот произошло то, чего следовало ожидать, - мое подсознание в сговоре с моими ногами совершили свое грязное дело – они привели меня туда, где я совсем не хотел оказаться. Это место... аллея, тихая и чистая аллея, настоящий оазис в Содоме. Она довольно узкая и с каждой стороны ее обступают деревья. Они мирно колышутся на ветру. Мы любили проводить здесь вечера. Просто прохаживаться взад и вперед. Мы. Я и Мэри. И потом, когда появилась малышка Салли. Здесь она гуляла со своим псом – хаски Гэндальфом. Было забавно, когда она первый раз, в свои девять лет, прочитала Властелин колец Джона Толкиена. Ей так понравилось произведение, что она стала называть всех домашних животных именами героев. У нас были, помимо пса, морская свинка Фродо и кот Горлум. Не знаю, почему она решила назвать довольно пушистого и милого кота именем этого мерзкого существа, но переубедить ее не смогла бы никакая сила в мире.

С годами понимаешь, что наше существование построено на том, что все рано или поздно кончается. Несмотря на осознание этого постулата, я до сих пор не могу смириться с гибелью жены и дочери. Они погибли по моей вине. Я не хочу думать о подробностях, да и почти не помню их. Я знаю, что это произошло в мой день рождения. После шумного празднества я в нетрезвом состоянии сел за руль. Как мне сообщили позже, в больнице, произошла авария, я вылетел через лобовое стекло, как чертов Макс Пейн, а машина загорелась, и все, кто был внутри, – погибли. Три года прошло с тех пор, но выпивка не дает моим чувствам понять, то ли это произошло вчера, то ли многие столетия назад. Порой, возвращаясь домой после очередной прогулки, я, словно в бреду, вижу признаки присутствия тех, кого я любил. Но это обман разума. Они мертвы. Мертвы из-за меня. И они были не первой жертвой моих рук. Мне говорили, что в этом нет моей вины, операция слишком рискованная, никто не знал, приживется часть легкого в теле той бедной девочки или нет. Не прижилось. Когда она умерла, я начал пить. Черт, и почему я сейчас не сижу в тюрьме за вождение в нетрезвом виде?

- Эй, мужик, эй, стой, – чей-то голос грубо вырывает меня из тяжких дум. Я не замедляю шага, однако, меня хватают за плечо.

Я повернулся и увидел троих человек. Просто шпана. Отщепенцы, так и не закончившие школу. У них нет будущего, и эта их “школа жизни” – улица – ничего и никогда им не даст, кроме работы распространителем дешевых наркотиков и триппера в виде бонуса за пользование услугами известных особ.

- Я с деревом говорю, что ли? – осведомился один из чурбанов. Они не были здоровяками, но двое из них имели холодное оружие – ножи, которые можно достать в любом продуктовом магазине. Я не смогу справиться с ними силой. Что ж, придется пытаться их переубедить. Я ведь не хочу умереть вот так.

- Отдавай кошелек, и никто не пострадает, - видимо, насмотревшись трэш-боевиков, сообщает один переросток.

- Ребята, мне не нужны проблемы. Но в моем кошельке, к моему великому сожалению, нет ни гроша.

- Гонишь, мужик, – парень явно начинал горячиться.

- Слушай, сопляк, да если бы ты привел сюда чертову армию, я бы и тогда не испугался твоих дешевых угроз. Сейчас мы просто разойдемся, и я не скажу твоим родителям, чем ты занимаешься, - это был явный перебор. Они взбесились. Не на шутку.

Следующая мысль, которая пришла мне в голову застала меня уже лежащим на мощеном покрытии аллеи, в луже собственной крови, сочащейся из ран в моем брюхе: “Черт возьми, я лежу на мощеном покрытии аллеи в луже собственной крови, а в моем брюхе зияют несколько дыр”. Да, в критические моменты, мой разум не отличается оригинальностью. Несмотря на всю жалкость моего нынешнего существования, умирать мне не хотелось.

Я закрыл глаза и, к своему удивлению, увидел эту же аллею, на которой я сейчас находился. Но все было по-другому. Был солнечный день. Та самая прекрасная погода, когда ветер отгоняет чрезмерное тепло и ничто не мешает наслаждаться жизнью. Я и Мэри идем вдоль деревьев. Я держу ее под руку. Она прижимается ко мне. Рядом семенит Салли, держащая на руках совсем еще щенка Гэндальфа.

- Билл, - мягким и тихим голосом произносит Мэри, - это место прекрасно.

На секунду я прихожу в себя. Не раскрывая глаз, проваливаюсь в бесконечно темное ничто. Я не хочу здесь умирать. Все вокруг начинает меняться, но последняя моя мысль прозвучала в голове так отчетливо, как не возникало в ней ничто за последние годы моей жизни. Принимая во внимание факт неотвратимости смерти, начинаешь мыслить шире. Словно инстинкты, что вели тебя за руку все твое существование, в последний миг отпускают, дают волю мыслить и осознавать все самому. В этот момент я подумал, я представил, осознал, что обманывал себя с самого начала. Я давно хотел. Давно хотел умереть.

Дата добавления: 2015-08-13