Перерождение добрых начинаний

В приведенной ранее цитате М. Ганди перечисляет имена проповедников бескорыстной любви, справедливости, служения людям; они могут быть примерами потребности «для других», достигшей чрезвычайной силы; сам М. Ганди - яркий тому пример. Без таких людей едва ли могут обойтись сколько-нибудь значительные реформы общественного строя, револю­ции и массовые движения. Их идеи находят многочисленных и горячих приверженцев и получают широкое распространение.

При этом знаменательно, что альтруистические идеи, овла­дев массами и поступив в распоряжение людей господствую­щих - обладающих властью, - всегда более или менее видо­изменяются. Обнаруживается, что они могут быть использова­ны с целями, весьма далекими от тех, благодаря которым они приобрели популярность. Писатель В. Розанов в начале наше­го века обратил внимание на то, что «в порядке истории начала всех вещей хороши» (230, стр.251). Таковы, например, «начала» христианства, различных реформации и революций -в их первых шагах заключались отрицания устаревших норм удовлетворения социальных потребностей и провозглашение новых, для введения их в общественную жизнь. Но норма, действительно вошедшая в жизнь, бывает если и выше той, на смену которой приходит, но все же значительно ниже той, которая вводилась и идея которой была движущей силой и знаменем реформации или революции. Не это ли дало осно­вание М.Ганди для печального вывода: «Осуществить реформу жаждет всегда сам реформатор, а не общество, от которого нельзя ожидать ничего, кроме противодействия, недовольства и даже суровых гонений. В самом деле, почему бы обществу не считать регрессом то, что для реформатора дороже жиз­ни?» (60, стр.205). Не более оптимистичен и Б. Шоу: «Револю­ции еще никогда не облегчали бремени тирании: они только перекладывали его с одних плеч на другие» (цит. по 301, стр.157). Основанием для этих чрезмерно категоричных, веро­ятно, утверждений служит, надо думать, то, что рожденное потребностью «для других» превращается в дела, выполняемые большей частью людьми, подчиненными главенствующей по­требности «для себя», поскольку последние, во-первых, более распространены (согласно «закону два к одному») и, во-вторых, располагают большими возможностями для захвата значительных командных постов в человеческом обществе.

Последствия немедленно сказываются. Еще А.Н. Радищев заметил, что «все начинаемое для себя, все, что делаем без принуждения, делаем с прилежанием, рачением, хорошо. На­против того, все то, на что несвободно подвизаемся, все то, что не для своей совершаем пользы, делаем оплошно, лениво, косо и криво» (225, стр.101).

Норма удовлетворения социальных потребностей одновре­менно есть и представления о справедливости, и вполне ре­альная практика пользования правами и исполнения обязанно­стей в конкретных делах. А как мы видели, одно и то же дело можно выполнять почти так же, удовлетворяя про­тивоположные потребности. Поэтому те же идеальные лозун­ги, доктрины, программы и принципы не только толкуются разными людьми различно, но даже одно и то же толкование по-разному внедряется в практику и может быть по-разному реализовано. А само различие это бывает таким, что его не удается ни измерить, ни определить, ни даже (иногда) конста­тировать как непреложный объективный факт. Различие это заключается в цели, в далеком назначении, и обнаруживается оно не раньше их достижения, в непосредственной близости к цели и в последующем поведении. Да еще в том, участвует ли в выполнении дела интуиция, сверхсознание, или нет? Но ведь и это не поддается измерению, а недостаток интуиции в вину не вменяем.

Я уже приводил в качестве примера пассажиров одного вагона, в поведении которых трудно увидеть, что едут они в один пункт, но с целями прямо противоположными - может быть, каждый - чтобы уничтожить другого. Так же бывает и с управлением и учреждением, со следованием каким-либо принципам или идеям, да и с любым другим делом.

Евангелие, проповедующее любовь и всепрощение, остава­лось образцом и идеальной нормой справедливости в средне­вековом обществе, а реализовались эти нормы с ужасающей жестокостью ревнителями веры Рима и Византии. Лютер пред­ложил новые нормы, опять-таки диктуемые потребностью «для других», но и они были использованы «для себя» новыми борцами за справедливость. Французская революция XVIII в. была вдохновлена идеалами «свободы, равенства и братства»; осуществлялись они гильотиной и привели к беспощадной власти денег. По свидетельству Цвейга, «первым откровенно коммунистическим манифестом нового времени» была инст­рукция, сочиненная Жозефом Фуше, хотя он всегда и все делал только «для себя», умея приспосабливаться к любым политическим режимам (304, стр. 171). Г. Бёлль заметил: <«...> кто не выносит несправедливости, тот обязательно впутается в политику» (цит. по 229, стр.85). Как понять это - несправедливость по отношению к себе или по отношению к другим? Не чаще ли всего одно с другим смешивается и одно подме­няется другим?

Т. Манн рассказывает о средневековье: «Отцы церкви на­зывали слова «мое» и «твое» пагубными, а частную собствен­ность - узурпацией и кражей. Они отвергали частное земле­владение, ибо согласно божескому естественному праву земля есть общее достояние людей и потому плоды свои приносит для всех. Они были настолько гуманны, настолько презирали торгашество, что считали коммерческую деятельность гибель­ной для души, то есть для человечности. Они ненавидели деньги и денежные операции и говорили, что капитал под­держивает жар адского пламени <...> под понятие лихоимства они подводили любые ростовщические махинации, заявляя, что всякий богач либо вор, либо наследник вора. Они шли дальше. Подобно Фоме Аквинскому, они считали постыдным занятием торговлю вообще, торговлю в чистом виде - то есть куплю и продажу с извлечением барыша, но без обработки и улучшения продукта. Сам по себе труд они ставили не очень высоко, ибо он дело этическое, а не религиозное и служит жизни, а не Богу. Но постольку, поскольку речь шла о жизни и экономике, они требовали, чтобы условием экономической выгоды и мерилом общественного уважения служила продук­тивная деятельность. Они уважали землепашца, ремесленника, но никак не торговца, не мануфактуриста. Ибо они хотели, чтобы производство исходило из потребностей, и порицали массовое изготовление товаров. И вот все эти погребенные было в веках экономические принципы и мерила воскрешены в современном движении коммунизма. Совпадение полное, вплоть до внутреннего смысла требования диктатуры, выдви­гаемого против интернационала торгашей и спекулянтов ин­тернационалом труда, мировым пролетариатом, который в наше время противопоставляет буржуазно-капиталистическому загниванию гуманность и критерии Града Божьего» (173, т.4, стр.86-87). Эту речь Т. Манн не случайно дал властолюбивому иезуиту.

А вот вывод Вл. Солоухина: «Так всегда у человека и по­лучается: сперва красота, очарование, сказка, поэзия, душев­ный трепет, созерцание и любование, а потом вдруг - ко­рысть. И уж если появилась и заговорила корысть, то ни красоты природы, ни разум, ни даже чувство самосохранения не властны остановить и заглушить ее». И на следующей странице: «Бывает, даже отдают другим людям последний рубль. Бессребреники в любых областях человеческой деятельности помогают нам оставаться людьми, это так. Но не толь­ко они, к сожалению, определяли движение человечества по пути цивилизации» (262, т.Ю, стр.100-101).

Множество недоразумений и конфликтов в окружающей нас жизни - от самых мелких и мимолетных до самых значи­тельных - возникает только из-за того, что в поступках лю­дей н е видно разности потребностей, для удовлетворения которых они совершаются, и каждому свойственно подразуме­вать в мотивах другого ту потребность, какая присуща ему самому как главная, ведущая.

Постоянная занятость человека делом отвлекает и его са­мого и тем более других, связанных с ним, от того обстоя­тельства, что, в сущности, любое «дело» каждого человека - а он всегда занят каким-то делом - это процесс удов­летворения им своих потребностей, и они могут быть и бы­вают разными, даже если почти наверняка относятся к числу социальных - во всяком случае, социальные занимают в них значительное место. Когда эта разность между предполагае­мыми или. подразумеваемыми намерениями другого и его об­наруживающимися неожиданно иными целями проявляется, то сперва возникает недоразумение, согласно поговорке «сытый голодного не разумеет», - происходит «разговор на разных языках». Потом, если эти разные потребности противонаправ­лены и удовлетворение одного грозит ущербом другого, воз­никает борьба, в которой каждый чувствует себя правым, борющимся за справедливость.

«Почему всегда так бывает, что чем человек глупее, тем он доброжелательнее?» - спрашивает Ст. Цвейг (302, стр.238). Не потому ли, что умнее всегда представляется победитель? А победа достается либо тому, кому противник уступает, дви­жимый потребностью «для других» (добротой), либо тому, у кого сильнее потребность, либо, наконец, тому, кто распола­гает лучшими средствами борьбы с противником - конкурен­том. А лучше вооружен обычно тот, кто склонен беречь на­копленное.

Все исходные потребности одного человека присущи и всем другим..Различия начинаются с преобладания одних над другими в последующих трансформациях и с содержания этих трансформаций. А доминирование одной - заложено ли оно генетически в природу каждого человека, или оно - результат воздействия среды, плод воспитания с раннего младенчества? Ответить на этот вопрос с достаточной определенностью сей­час, видимо, нельзя.

Чем ниже уровень живого вещества, тем проще его функ­ции, тем меньше отличий между экземплярами одного вида и тем уже его возможности за короткий срок его индивидуаль­ного существования. Человек - живое существо высшего уровня на лестнице биологической эволюции; он наиболее удален от низшего уровня и, следовательно, обладает наи­большими возможностями адаптации. В так называемом «стадном чувстве» он опускается на низший из возможных для него уровней. Речь об этом уже была. «Чувство» это сво­дит к нулю его индивидуальные отличия, уподобляет его дру-. гим экземплярам «стада» и превращает в частицу, полностью подчиненную целому, частицу, слепо увлекаемую этим целым. Причем «чувство» это сказывается на всех сторонах и звеньях поведения. Л.А. Фирсов изучил его на «антропоидах в при­родных условиях». В его книге читаем: «Нам представляется, что стадное существование животных в любых условиях не­разрывно связано с комплексом таких качеств, как доминиро­вание, подражательность, коммуникабельность, орудийная дея­тельность, память и др.» (293, стр.46).

«Стадное чувство» заражает. Если, например, страхом -возникает паника; ненавистью - возникает погром; восторгом - подъем общего воодушевления, манифестация. Такая зараза может случиться чуть ли не с каждым человеком. Но зараза проходит и, возвращаясь к своему нормальному состоянию, человек удивляется тому, что с ним произошло - как и поче­му он потерял свою индивидуальность, превратившись в без­личную принадлежность какой-то массовой сторонней силы.

Биолог И. Акимушкин в книге «Куда и как?» рассказывает об ужасных опустошениях и бедствиях, приносимых грандиоз­ными массами саранчи. «Кто она, - спрашивает он, - эта казнь египетская, о которой легенды Востока и Запада гово­рят со страхом и ненавистью? Кузнечик! Обыкновенный, каза­лось бы, кузнечик! Только специалист сможет отличить его от других кобылок и кузнечиков, которые скачут по нашим лу­гам». И дальше: <«...> все пожирающие стаи саранчи можно обезвредить, расселяя их по степям и пустыням мелкими от­рядами. Саранча не сможет тогда откладывать яйца вплотную кубышка к кубышке. Личинки не будут жить в тесноте, поте­ряют стадные инстинкты и превратятся в кобылок, вред от которых куда меньше, чем от саранчи <...>. От родных своих сестер и братьев-саранчуков будут отличаться они не только склонностью к оседлости, но и окраской (нежно-зеленой, а саранча бурая), более короткими крыльями и несколько иными пропорциями в длине ног, головы и брюшка» (5, стр.120-121).

Итак, «стадное чувство» происходит от тесноты, а далее сказывается на внешности и на вооруженности, обеспечиваю­щей инстинкты поведения, пагубные для окружающей Среды.

Если биолог видит возможность коренной перестройки ин­стинкта насекомого путем простого «расселения», то можно полагать, что и доминирование той или другой потребности человека не является чем-то не поддающимся никаким измене­ниям. Тем более, что речь может идти не о создании отсут­ствующей и не о ликвидации наличной потребности, а всего лишь об усилении одной из имеющихся до уровня доминанты и об ослаблении другой от господствующего до подчиненного положения в данной структуре потребностей...

Может быть, важно, чтобы проблема и задача эта возник­ла в современной науке?

Дата добавления: 2015-08-13