Архитектура 2 страница

В. А. Щуко, В. Г. Гельфрейх. Драматический театр им. А. М. Горького в Ростове-на-Дону. 1930 — 1935 гг

илл. 196 а

В. А. Щуко, В. Г. Гельфрейх. Драматический театр им. А. М. Горького в Ростове-на-Дону

илл. 196 б

С. Е. Серафимов, С. М. Кравец и др. Ансамбль площади Дзержинского в Харькове. 1925 — 1934 гг

илл. 198 а

Площадь Дзержинского в Харькове. Генеральный план

рис. стр. 221

Во второй половине 20-х — начале 30-х гг. функционализм (или конструктивизм) становится самым значительным течением, влиянию которого не могли не поддаться даже крупные, творчески сложившиеся мастера. Лидеры и идеологи конструктивизма — братья Веснины, Гинзбург и другие архитекторы, группировавшиеся вокруг журнала «Современная архитектура», — постав или задачу преодолеть существовавший в эклектической архитектуре разрыв между внешней декоративной оболочкой сооружения и его истинной структурой. Они хотели подчинить все стороны архитектурного творчества принципу правдивости и рациональности, чтобы архитектурные формы и конструкции сооружения отвечали своему назначению и были пронизаны духом современности. Конструктивисты не уставали повторять, что новым социальным условиям жизни, революционной идеологии пролетариата не соответствуют все прежние архитектурные формы и стили и что конструктивизм — это и есть тот единственный путь, который нужен пролетарской, социалистической архитектуре.

Надо сказать, что выход конструктивизма на передовые позиции во второй половине 20-х — начале 30-х гг. был закономерен. Это был период индустриализации страны и штурмовых лет Первой пятилетки, главным девизом которой был лозунг: «Техника в период реконструкции решает все». Если в предшествующие годы, когда еще не развернулось массовое строительство, сторонники различных традиционных архитектурных направлений еще могли отвечать на требования времени, создавая уникальные проекты, то теперь на первый план, естественно, выдвинулись решающие в данный момент преимущества конструктивизма с его девизом экономичности, целесообразности, типизации и индустриализации строительства и, главное, его чуткостью к новым социальным задачам архитектуры.

Тенденции конструктивизма и функционализма были свойственны не только советской архитектуре. После первой мировой войны творчество многих прогрессивных западных архитекторов — Гропиуса, Мис ван дер РОЭ, Ле Корбюзье и других, испытавших на себе благотворное влияние идей социализма, — оказало влияние на советскую архитектуру, ибо они ставили перед собой близкие задачи.

В тот период с советской художественной культурой близко соприкасались творческие интересы и чаяния многих прогрессивных художников и архитекторов на Западе. Они охотно участвовали в международных конкурсах и теоретических дискуссиях, проводимых в Советском Союзе, внимательно следили за тем, что делается в нашей стране, а Ле Корбюзье (при участии советского архитектора Николая Яковлевича Колли, р. 1894) построил в Москве в 1930 — 1936 гг. здание Наркомлегпрома (ныне здание ЦСУ) на улице Кирова, ставшее своего рода эталоном конструктивистской архитектуры.

Некоторые зарубежные деятели искусства под давлением реакционных режимов в своих странах вынуждены были эмигрировать в СССР. Среди них были такие крупные мастера, как немецкий архитектор Ганнес Майер (см. т. VI, кн. 1-я). Уволенный в 1930 г. с поста директора Баухауза за то, что «его марксистский метод преподавания... взрывает буржуазные понятия о строительстве и архитектуре», Ганнес Майер заявил: «Я уезжаю в СССР для работы в той обстановке, где куется действительная пролетарская культура, где рождается социализм, где существует общество, за которое мы боролись здесь, в условиях капитализма». Так думали многие представители прогрессивной западной интеллигенции, о чем красноречиво свидетельствуют и слова Ле Корбюзье, сказанные им в 1932 г.: «СССР на расстоянии представляет зрелище интенсивной работы в области архитектуры, и весь мир склонен думать, что именно у вас рождается новая архитектура».

В своих наиболее зрелых и прогрессивных проявлениях конструктивизм в советской архитектуре исходил, как уже говорилось, из конкретных задач, поставленных перед архитектурой социалистическим строительством. Однако его представители не всегда учитывали, что для их начинаний еще далеко не созрели необходимые технические условия. Потому в творческой практике архитекторов-конструктивистов было много противоречивого и утопического. Ручной труд и кустарщина в строительстве тех лет вступали в резкое противоречие с подчеркнутым индустриализмом принципов конструктивизма. Нередко архитекторам приходилось при помощи таких материалов, как кирпич, штукатурка, деревянные балки, имитировать железобетонные конструкции. Это вело к нарушению одного из важнейших принципов — правдивости архитектурных форм, обусловленных конструкцией и материалом, — и превращало эти постройки в конструктивистскую декорацию.

Конструктивисты стремились внедрить последние достижения инженерной науки, ратовали за типизацию и стандартизацию проектирования как важнейшее средство механизации и удешевления строительства. Много думали они и о создании принципиально нового социалистического типа жилища, свободного от тягот индивидуального быта. Интересные опыты в этом направлении были сделаны М. Гинзбургом, И. Николаевым, М. Барщем, В. Владимировым и другими. В созданных ими на рубеже 20 — 30-х гг. проектах и постройках многоквартирных жилых домов с развитым общественным сектором, а также домов-коммун воплощена идея о социалистическом переустройстве быта и раскрепощении женщины от изнурительного домашнего труда. В этих проектах были заложены прогрессивные тенденции к созданию рационально организованных жилых микрорайонов в комплексе со всеми необходимыми зданиями общественного обслуживания — школами, яслями, магазинами, фабриками-кухнями и т. п.

В проектах домов-коммун впервые была сделана попытка пойти еще дальше по пути удовлетворения бытовых нужд с помощью общественного обслуживания. От этих первых опытов, во многом еще несовершенных и упрощавших проблему, можно протянуть прямую линию преемственности к более зрелым решениям домов с развитым общественным сектором обслуживания (проект А. К. Бурова и Б. Н. Бло-хина — дом на Ленинградском шоссе в Москве, 1940), а затем и к проектам домов-комплексов нашего времени.

Однако на деле эти хорошие замыслы часто доводились до абсурда из-за вульгаризаторского понимания идеи обобществления быта, когда вся жизнь обитателей домов-коммун регламентировалась по минутам, превращалась в подобие работы на конвейере. Утопизм домов-коммун заключался еще и в том, что их апологеты игнорировали реальные экономические возможности страны и степень подготовленности сознания масс к обобществленным формам быта.

И. И. Малоземов, Г. М. Орлов, В. М. Орехов, В. С. Андреев, Г. Н. Дмитриевская. Большое Запорожье. Макет планировки. 1929 — 1932 гг

илл. 194 б

И. И. Леонидов. Проект «Социалистического расселения при Магнитогорском комбинате». 1930 г.

>

рис. на стр. 224

Противоречивым был также вклад конструктивистов в градостроительство тех лет. В таких проектах, как Большое Запорожье (1929 — 1932; архитекторы И. И. Мало-земов, Г.М.Орлов, В. М. Орехов, В.С.Андреев, Г.Н.Дмитриевская, консультант В. Веснин), были разработаны идеи комплексной застройки микрорайонов со свободным размещением домов не только вдоль улицы, но и в глубине кварталов, среди зелени. Архитектурные качества проекта были настолько значительны, что макет его был представлен на Всемирной выставке 1939 г. в Нью-Йорке как образец высокой культуры социалистического градостроительства. Еще более далеко смотрел в будущее разработанный Леонидовым проект застройки нового Магнитогорска (1930). Архитектор отказался от распространенной тогда и у нас и за рубежом однообразной строчной застройки, от идеи создания города как комплекса домов-коммун, положив в основу своего замысла принцип смешанной застройки с домами двух типов — башенных и малоэтажных. Эти жилые дома он хотел окружить садами и различными общественными сооружениями, а транспортные магистрали вынести за пределы жилого района. Он мечтал, говоря его же словами, создать «жилье, где труд, отдых и культура органически связаны друг с другом».

Архитекторы-конструктивисты активно участвовали в конкурсах на планировку новых соцгородов — Кузнецка, Магнитогорска, Донецка и многих других. Проектируя новостройки, они стремились соблюдать все санитарно-гигиенические требования расселения и благоустройства, особое внимание обращая на озеленение территории и рациональное размещение квартир. Однако часто при этом предавались забвению задачи художественной выразительности как отдельных сооружений, так и целых комплексов: преобладала однообразная строчная застройка. Схематизм планировки, аскетизм и однотипность зданий придавали облику новых поселков неприглядный, однообразно-унылый характер. Примеры такой убогой «коробочной» архитектуры и сейчас можно встретить во многих городах и районах, построенных в начале 30-х гг. Из этой архитектуры ушли человеческая теплота, эмоция, эстетическое начало.

На рубеже 20 — 30-х гг., в связи с невиданным размахом строительства Первой пятилетки, шли горячие споры о характере будущих социалистических городов. В этом вопросе наметились две крайности: одни стояли за строительство только крупных городов, состоящих из гигантских домов-коммун, другие предлагали систему расселения в виде обособленных друг от друга семейных коттеджей, расположенных вдоль автомобильных дорог. Правда, уже тогда наиболее дальновидные деятели архитектуры, например Н. А. Малютин, отвергая утопические крайности, подчеркивали важность, необходимость всестороннего учета предпосылок социалистического расселения, и в первую очередь производственно-хозяйственных факторов развития городов.

Ошибочность и утопичность позиций как урбанистов, так и дезурбанистов состояла в том, что они не принимали в расчет реальных условий переходного периода и потому не могли ответить на действительно насущные проблемы архитектуры тех лет. Вот почему так своевременна была критика ошибочных тенденций в постановлениях Пленумов ЦК партии «О работе по перестройке быта» (1930) и «О московском городском хозяйстве и развитии городского хозяйства СССР» (1931). В постановлении ЦК партии 1930 г. говорилось: «Проведение этих вредных, утопических начинаний, не учитывающих материальных ресурсов страны и степени подготовленности населения, привело бы к... жестокой дискредитации самой идеи социалистического переустройства быта» («Партийное строительство», 1930, № 11 — 12, стр. 86.). Решением Пленума 1931 г. в связи с директивами по реконструкции Москвы предусматривалось расширение жилищного строительства, причем большое внимание было обращено на повышение художественной выразительности архитектурных ансамблей.

Успехи социалистического строительства в СССР властно требовали своего художественного выражения в монументальных сооружениях, в архитектурном облике новых городов. Среди широкой советской общественности и многих архитекторов росла неудовлетворенность положением дел в архитектуре, возникало стремление найти иной курс, который лучше выражал бы социалистическое содержание эпохи и более соответствовал новому этапу в жизни страны. Назревали предпосылки для серьезного изменения стилевой направленности советской архитектуры.

Под воздействием этих факторов известные изменения претерпевали позиции даже таких убежденных конструктивистов, как братья Веснины и Гинзбург. В 1934 г. они писали: «Советская наша архитектура развилась в тот период, когда мы были бедны до крайности. На нашу долю выпало выковать язык новой архитектуры в то время, когда нам приходилось снижать стоимость каждого кубометра стройки. Теперь мы стали богаче, у нас стало больше возможностей, мы можем себе сейчас позволить отказ от аскетизма и гораздо более широкий размах. Вполне естественно, что наша палитра должна стать полноценной творческой палитрой».

В архитектуре люди справедливо хотели видеть не только удовлетворение сугубо практических нужд, но и художественное выражение новой эпохи, ее идеалов. Отсюда обостренный интерес к художественным, стилистическим сторонам архитектуры, к синтезу искусств и созданию целостных ансамблей. Эти обстоятельства способствовали тому, что со второй половины 30-х гг. возобладали классицистические тенденции. Многим казалось тогда, что такая направленность и есть истинное продолжение классических традиций мирового зодчества, что именно это поможет преодолеть ограниченные стороны конструктивизма. На деле же подобные тенденции подчас уводили советских архитекторов от ее главных социальных задач, толкали на ложный путь эклектики и украшательства.

Процесс этот впервые явственно сказался в итогах международного конкурса на проект Дворца Советов (1931 — 1933), в котором наряду с профессионалами приняли участие представители различных слоев населения. Всего было подано 272 проектных предложения, в том числе 24 проекта известнейших зарубежных архитекторов — В. Гропиуса, Ле Корбюзье, О. Перре, Э. Мендельсона и других. Несмотря на то, что ни один из представленных проектов не давал готового решения, три высшие награды получили авторы проектов, совершенно различных по своей стилевой направленности, — И.Жолтовский, Б.Иофан и американец Г.Гамильтон. В постановлении Совета строительства (1932) говорилось: «Не предрешая определенного стиля, Совет строительства считает, что поиски должны быть направлены к использованию как новых, так и лучших приемов классической архитектуры, одновременно опираясь на достижения современной архитектурно-строительной техники».

В этом постановлении, по существу, отвергались идеи функционально-конструктивистского направления с характерной для него свободной горизонтально-вытянутой композицией трансфорзшрующихся залов. Вместо этого предписывалось создание Дворца в виде «смелой высотной композиции», увенчанной «завершающим возглавленном». Отныне многие теоретики стали утверждать, что «в основу развития пролетарской архитектуры может и должна быть положена в первую очередь классическая архитектура». Последующие стадии проектирования Дворца Советов и утверждение окончательного проекта Бориса Михайловича Иофана (р. 1891), Владимира Алексеевича Щуко (1878 — 1939) и Владимира Георгиевича Гельфрейха (р. 1885) в виде трехсотметровой ступенчатой башни, увенчанной статуей Ленина, показывают, что возобладала линия на создание репрезентативной фасадной архитектуры. Сама идея этого проекта — превращение архитектуры в пьедестал для гигантской скульптуры — была глубоко ошибочна. Свойственные этому проекту гигантомания, помпезная монументальность, культ количественного, оторванность от реальных экономических и технических возможностей тех лет противоречили самой сущности социалистической архитектуры.

Утверждение окончательного проекта Дворца Советов, развернувшаяся в печати кампания против конструктивизма и ряд других характерных явлений в архитектуре 1932 — 1935 гг., в частности громкий успех жилого дома на Моховой улице в Москве, построенного Жолтовским (1934) как откровенное подражание палла-дианскому особняку, свидетельствовали о переломе, который наступил в советской архитектуре. Изменение ее направленности отчасти было связано с ростом интереса к классическому и национальному наследию, к поискам на его основе нового архитектурного стиля. Однако, приобретая самодовлеющий характер, эти стилистические искания все больше вступали в противоречие с демократической сущностью социалистической культуры.

Новый период развития советской архитектуры совпал со всемирно признанными успехами социализма в СССР. Построение фундамента социалистической Экономики, подъем социалистической индустрии и победа колхозного строя определили общую тенденцию поступательного развития советской архитектуры 30 — 40-х гг., несмотря на серьезные ошибки и препятствия на ее пути.

В годы Второй и Третьей пятилеток строительство в нашей стране приобрело широкий размах, сильно возрос объем капитальных вложений в строительство. На Украине, Урале, в Закавказье и Сибири вырастали крупные промышленные предприятия, города и сельские поселки с административными и общественными зданиями, жилыми дозшми. Постройки стали более капитальными, повысилось качество наружной и внутренней отделки и планировки. В этом отношении характерны жилые дома, спроектированные А. Буровым на улице Горького (д. 25), М. Синявским у Белорусского вокзала в Москве и др. Улучшились типы и благоустройство жилых квартир, хотя об экономической стороне дела и приспособлении их для посемейного заселения думали явно недостаточно: строились преимущественно большие многокомнатные квартиры, которые обходились государству очень дорого и не могли кардинально решить жилищную проблему. Архитекторы и художники в те годы мало работали и над проблемами жилого интерьера. Зато много внимания уделялось строительству зданий, оформляющих своими фасадами главные городские магистрали и играющих важную роль в ансамбле города.

От попыток создания целостных жилых комплексов из типовых четыр ex-пятиэтажных зданий, которые делались в 20-х — начале 30-х гг., перешли к индивидуальному проектированию многоэтажных жилых домов вдоль улиц. При такой системе архитекторы подчас заботились больше о том, чтобы перещеголять соседа импозантностью внешнего вида, архитектурной эрудицией в декорировке фасадов, и меньше думали о комплексной застройке и единстве городского ансамбля.

Но поскольку жизнь требовала постоянного увеличения и расширения жилищного строительства, то, вопреки практике индивидуального проектирования, рождалось немало прогрессивных начинаний, предвосхитивших массовое строительство послевоенных лет. К концу 30-х — началу 40-х гг. относятся первые удачные опыты поточно-скоростной стройки жилых домов на улице Горького и Большой Калужской улице в Москве (архитекторы Аркадий Григорьевич Мордвинов, р. 1896; Георгий Павлович Гольц, 1893 — 1946; Дмитрий Николаевич Чечулин, р. 1901); на Малой Охте и Московском проспекте в Ленинграде. К этому же времени относится строительство первых крупноблочных зданий в Москве (архитекторы А. Блохин и А. Буров) и в Ленинграде (архитекторы С. Васильковский, И. Чайко). В Свердловске местные архитекторы А. Потапов и Г. Ростковский в середине 30-х гг. начали осуществлять идею строительства домов из крупных железобетонных панелей. В Москве в конце 40-х гг. были сделаны первые удачные опыты сборного домостроения из крупных панелей (инженеры Г. Кузнецов, В. Лагутенко, архитекторы А. Мндоянц, М. Посохин).

Тридцатые годы — это время интенсивных градостроительных работ. За десять лет в стране было построено около четырехсот новых городов и тысячи сельских поселков; энергично реконструировались многие старые города. Именно в этот период Москва и столицы союзных республик приобрели основные черты своего нынешнего архитектурного облика.

Определяющую роль в советском градостроительстве 30-х гг. сыграло развернутое постановление Совнаркома и ЦК партии «О генеральном плане реконструкции Москвы» (1935). В этом плане нашли продолжение и развитие многие идеи, заложенные еще в проекте «Новой Москвы» 1923 г., а именно: сохранение исторически сложившейся радиально-кольцевой планировки города, создание защитного зеленого пояса вокруг Москвы и соединение его зеленьши полосами по берегам Москвы-реки и Яузы с центром города, расширение застройки города в сторону Лужников и Юго-Запада. В 1935 г. становилась уже реальностью идея обводнения города путем создания канала Москва — Волга и постройка линий метрополитена, о чем мечтали еще в 1923 г. В плане 1935 г. было заложено многое из того, что начало осуществляться только в 50 — 60-е гг.: застройка обширных жилых районов Большой Москвы, создание укрупненных жилых районов, постройка новых мостов, пробивка новых больших магистралей, разгружающих от движения центр города и дающих прямую связь новым районам, в том числе Ново-Арбатского и Ново-Кировского проспектов и улицы, ведущей из центра через Лужники в Юго-Западный район столицы (нынешний Комсомольский проспект), а также реконструкция Садового кольца.

Вместе с тем Генеральный план реконструкции Москвы нес на себе определенную печать тех отрицательных тенденций в архитектуре, о которых мы говорили выше. Во имя новых градостроительных планов предусматривался и частично был осуществлен неоправданно большой снос строений в старых районах Москвы, в том числе и ряда ценных историко-художественных памятников (Сухарева башня, стены Китай-города, Триумфальные и Красные ворота, вековые деревья Садового кольца и т. д.). По плану 1935 г. предполагалось совершенно изменить исторически сложившийся облик Красной площади, сломав здания ГУМа и расширив ее вдвое, в Зарядье намечалось соорудить монументальное высотное здание Дома промышленности. Зато непропорционально мало внимания было уделено коренному улучшению культурно-массового и бытового обслуживания многомиллионного города. Так, например, за десять лет в Москве предполагалось построить только пятьдесят кинотеатров, три Дворца культуры, семь клубов, семнадцать больниц.

Основной пафос Генерального плана 1935 г. был выражен в настоятельном требовании «целостного архитектурного оформления площадей, магистралей, набережных, проездов с использованием лучших образцов классической и новой архитектуры», с тем чтобы «строительство столицы СССР и архитектурное оформление столицы полностью отражали величие и красоту социалистической эпохи».

А. Я. Лангман. Здание Совета Министров СССР в Москве. 1933 — 1936 гг

илл. 199 б

В соответствии с этим планом Москва в течение 30-х гг. стала красивым благоустроенным городом с широкими асфальтированными хорошо освещенными улицами, высокими новыми мостами и набережными, облицованными гранитом, с налаженным городским транспортом и новыми монументальными зданиями. К середине 30-х гг. на месте старого Охотного ряда были выстроены здания Совета Министров СССР (1933 — 1936, архитектор Александр Яковлевич Лангман, р. 1896) и гостиницы «Москва» (1931 — 1938, архитекторы А. В. Щусев, Л. И. Савельев, О. А. Стапран), расчищена от ветхих строений обширная Манежная площадь. В течение 30 — 40-х гг. была расширена и застроена многими новыми долгами главная столичная магистраль — улица Горького. Рядом с великолепным зданием бывшего Пашкова дома выросли новые корпуса Государственной библиотеки им. В. И. Ленина (1928 — 1940-е гг.; архитекторы В. А. Щуко и В. Г. Гельфрейх), где была сделана попытка сочетать суховатую строгость конструктивистского стиля с приемами классицизма.

В. А. Щуко, В. Г. Гельфрейх. Библиотека им. В. Н. Ленина в Москве. 1928 — 1940-е гг

илл. 198 б

Вместе с тем при реконструкции и благоустройстве городов были допущены и серьезные просчеты, связанные с неправильным пониманием проблемы наследия и ложной тенденцией к внешней представительности. В градостроительной практике тех лет существовала тенденция создавать новые центры города за пределами его старой застройки. Иногда это предпринималось без должного учета исторически сложившейся планировки. На окраинах и пустырях закладывались и строились новые центры с грандиозными монументальными зданиями. Однако жизнь большого города далеко не всегда подчинялась такому градостроительному произволу (пример — здание Ленинградского городского Совета на Московском проспекте в Ленинграде, 1940, архитектор Н. А. Троцкий, и новый центр города Махачкалы). В связи с переносом столицы Советской Украины в Киев были предприняты большие работы по созданию внушительного ансамбля правительственных зданий на холмах, господствующих над Днепром. На площади близ Владимирской горки возникло тяжеловесное мрачно-серое здание с гигантской колоннадой коринфского ордера, задуманное И. Лангбардом как одно из крыльев симметричной композиции. (Проект остался незавершенным.) Не вполне органичным для Киева оказалось и другое административное здание, построенное в 1938 г. И. А. Фоминым и П. В. Абросимовым (здание нынешнего Совета Министров УССР). При бесспорных архитектурных достоинствах и мастерстве его авторов нельзя не отзютить надуманности архитектурного образа этого здания с его неоправданной гигантоманией, приверженностью к сверхмонументальности, подчеркнутой кладкой из крупных квадров дикого камня и гигантским ордером, охватывающим восемь этажей. Более удачным было здание Верховного Совета УССР, построенное украинским архитектором В. Заболотным в 1939 г. Оно решено в традициях архитектуры классицизма с умеренно введенными мотивами украинской орнаментики.

Особенно разительны были перемены в городах некогда отсталых окраин царской России и в таких промышленных центрах,- которые прежде застраивались хаотично и беспорядочно, без всякой системы. Донецк, Горловка, Челябинск, Нижний Тагил, Златоуст, Новосибирск, Мурманск и многие другие становились уже в эти годы вполне современными социалистическими городами. Совершенно изменился облик крупных городов Средней АЗИИ: Ташкента, Фрунзе, Алма-Аты, Ашхабада, Душанбе. Здесь были проложены широкие улицы, расширены площади, разбиты парки и скверы, воздвигнуты величественные общественные здания.

Если в градостроительстве 20-х гг. главное внимание было обращено на создание новых промышленных предприятий и жилых массивов на свободных территориях окраин, то теперь главной задачей становится реконструкция центральных частей города, периметральная застройка основных магистралей и площадей.

Решительно преобразилась столица Азербайджана Баку. Раскинувшийся широким амфитеатром вокруг бухты город начал менять свой облик еще в 20-е гг., но только теперь он по-настоящему обратился лицом к морю. На месте прежних свалок и ветхих построек на широкой прибрежной полосе вдоль бухты была распланирована красивая набережная с Приморским парком, а на склонах плато, поднимающегося над бухтой, возник обширный Нагорный парк (архитектор Л. А. Ильин). Парадная лестница с фонтанами, начинаясь у Приморской набережной, смелой вертикалью прорезывает уступчатые террасы Нагорного парка и завершается на вершине холма монументальным памятником С. М. Кирову (скульптор П. В. Сабсай). Этот памятник господствует над городом, являясь идейно-художественным центром градостроительной композиции нового Баку.

Скульптурный памятник в этот период все чаще становится важным элементом парадных городских ансамблей. Обычно главный монумент города ставился на центральной площади, а его постамент нередко совмещался с трибуной для торжественных демонстраций. Такова, например, композиция площади Ленина в Минске (скульптор М. Манизер, архитектор И. Лангбард).

Большую роль играет монументальная скульптура и в градостроительной композиции Еревана, застраиваемого с 1926 г. по проекту А. И. Таманяна, дополненному в 1936 г. И. Малоземовым, Н. Заргаряном и С. Клевицким. Характерная полудуга Дома правительства (архитектор Таманян) и построенные позднее симметричные ему здания, также выдержанные в духе традиционного армянского зодчества и облицованные местным фиолетово-золотистым туфом, создают красивый и строгий архитектурный ансамбль Этой центральной площади. Идейно-художественным средоточием этого ансамбля является памятник В. И. Ленину скульптора С. Меркурова, установленный на гранитном постаменте-трибуне (архитекторы Н. Паремузова, Л. Вартанов).

Ансамбль площади Ленина в Ереване. 1926 — 1940 гг. Проект планировки А.И. Таманяна

илл. 200 а

Ансамбль площади Ленина в Ереване. 1926 — 1940 гг. Проект планировки А.И. Таманяна

илл. 200 б

А. И. Таманян. Площадь Ленина в Ереване. 1926 г. План

рис. на стр. 230

А. Г. Курдиани. Стадион «Динамо» в Тбилиси. 1937 г

илл. 201 б

В 30-е гг. приобретает свои современные контуры и столица Грузинской ССР — Тбилиси. Здесь строится ряд репрезентативных общественных зданий, определяющих новое лицо города. Среди них особенно характерны те, в которых архитекторы старались следовать традициям национального зодчества, — это новый стадион, окруженный мощной аркадой (1937; архитектор А. Г. Курдиани), подчеркнуто архаичное здание Музея искусств Грузинской ССР (1929; архитектор Н. П. Северов), легкий ажурный павильон верхней станции фуникулера (1938; архитекторы 3.и Н. Курдиани), Дом правительства (1-я очередь, архитекторы В. Д. Кокорин, Г. И. Лежава), а также здание филиала Института марксизма-ленинизма на проспекте Руставели (1938; архитектор Щусев). Подчеркнутая уникальность сооружений, щедрое включение произведений изобразительного и декоративного искусства, которые подчас кажутся «навешенными» на фасады, подобно картинам в музее, — все это весьма характерно для архитектурного направления, утвердившегося к концу 30-х гг.

Дата добавления: 2015-08-13