Графика 2 страница

И. И. Нивинский. Памятник В.И.Ленину в ЗАГЭСе. Офорт. 1927 г

илл. 151

Новые темы заводского труда появляются во второй половине 20-х гг. и в гравюрах И. А. Соколова (р. 1890), творчество которого строгой тщательностью изучения натуры близко произведениям названных выше художников. Соколов получил первые уроки гравирования у В. Д. Фалилеева; позднее он пользовался советами И. Н. Павлова, учителя многих советских художников, автора многочисленных альбомов ксило- и линогравюр, изображающих старинные уголки Москвы, пейзажи старых русских городов. От скромных жанров, изображающих кропотливый домашний труд прачки, сапожника или кружевницы, Соколов переходит к изображению работы в огромных цехах металлургического завода «Серп и молот», и бережная уважительность к людскому труду диктует художнику документально обстоятельную точность его гравюр. Позднее, через двадцать с лишним лет, Соколов вновь приходит на знакомый завод, посвящая его людям новую серию линогравюр. Теперь в его цикле появляются и портретные листы; безыскусственно и просто обрисован в портрете сталевара Ф. И. Свешникова немолодой, опытный, увлеченный своим делом человек. В течение всей своей жизни занимается Соколов и пейзажем. Овладев многими секретами цветной многодосочной линогравюры, он создает пейзажные листы, привлекающие необычным для этой техники богатством красочных сочетаний («Кузьминки. Осень», 1937, и др.).

И. Н. Павлов. Проломные ворота в Зарядье. Из серии «Старая Москва». Гравюра на дереве. 1919 — 1924 гг

илл. 150 б

Чуткость к новому в жизни вела художников к непрестанным поискам нового образного строя своих вещей. Такой чуткостью отличалось, в частности, творчество Николая Николаевича Купреянова (1894 — 1933) и Алексея Ильича Кравченко (1889 — 1940) — очень разных и значительных мастеров.

Н. Н. Купреянов. Крейсер «Аврора». Гравюра на дереве. 1922 г

илл. 148 а

Купреянов учился у Д. Н. Кардовского, К. С. Петрова-Водкина, А. П. Остроумовой-Лебедевой и заншмался вначале станковой ксилографией. Одним из первых он посвятил свои вещи революции, и его гравюры «Броневик» (1918) и «Крейсер «Аврора» (1922), несколько нарочитые в своей угловатости или подчеркнутой динамике линий, несли живой отклик на события Октября. Обратясь затем к рисунку (кистью и пером, черной акварелью, тушью и т. д.), Купреянов нашел Здесь широкие возможности быстрой и точной фиксации натуры, всегда согретой лирическим восприятием ее. Так как он стал работать в технике свободного рисунка ранее других, а лиризм и поэтичность его листов были велики, он оказал заметное влияние на многих художников. В сериях «Вечера в Селище» (1926 — 1929; ГТГ, ГМИИ), «Железнодорожные пути» (1926; ГТГ, ГМИИ), «Стада» (1926 — 1929; ГТГ, ГРМ, ГМИИ) и «Балтфлот» (1932; ГТГ, ГМИИ, Музей Советской Армии, другие собрания) — острый, чисто художнический интерес к жизни, различные грани ее — от замкнутого уюта семейного мирка до гула созидания на широких просторах страны. Рисуя, Купреянов метко обобщает форму, она возникает из нежных наплывов акварели и туши, внешне эскизная, но точная. Мастерством свободного рисунка к Купреянову близок Н. А. Тырса.

Н. Н. Купреянов. Дети. Черная акварель, тушь, кисть. 1928 г. Москва, Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина.

илл. 152 а

Н. А. Тырса. Женский портрет. Ламповая копоть, кисть. 1928 г. Москва, Третьяковская галлерея

илл. 152 б

Впечатления, накопленные в станковых рисунках, облегчили художнику поиски правдивых образов в его иллюстрациях и обложках книг. Неизменной выразительностью обладал в его книжных работах пейзаж, окрашенный настроением сцены, насыщенный трепетным ощущением жизни природы. Весенний разлив реки в иллюстрации к «Деду Мазаю и зайцам» Н. А. Некрасова (1930), мрачное утро, заслоненное тяжелым дымом фабричных труб в рисунке к «Матери» М. Горького (1931), были одними из первых лирических пейзажей книжной графики.

А. И. Кравченко. Страдиварий в своей мастерской. Гравюра на дереве. 1926 г

илл. 149

А. И. Кравченко получил подготовку живописца, но завоевал большую известность своими станковыми рисунками и гравюрами и книжными иллюстрациями. Причудливый гротеск, фантастика, гипербола страстей и романтическая таинственность были особенно близки Кравченко в книгах, которые он иллюстрировал, — будь то Гофман или Гоголь, С. Цвейг или Л. Леонов. Эффектная пластика его гравюр ярко выражала этот таинственный и необычный мир. Прихотливая живописность силуэтов, подвижность капризных линий, декоративность целого отличают его книжные ксилографии.

А. И. Кравченко. Днепрострой. Плотина. Гравюра на дереве. 1931 г

илл. 148 б

Фантаст в иллюстрациях, Кравченко в станковых листах стоит на вполне реальной почве важнейших событий современности. И хотя его станковые вещи сохраняют тот же оттенок романтичности, ее истоки — не в заранее заданном настроении автора, но в той возвышенной воодушевленности, с которой воспринимает он новую жизнь. Как феерическое величественное зрелище, например, предстает в его гравюрах строительство Днепрогэса (1931 — 1932; ГМИИ, ГТГ и другие собрания). Панорамная композиция, динамичная лепка форм — все подчеркивает здесь размах стройки, почти циклопические масштабы сооружения. В такой трактовке есть ощущение величавой значительности труда. Это ощущение усиливается в позднем офорте Кравченко «Азовсталь. Розлив стали» (1938) с его броской композицией и каскадами раскаленных металлических брызг. Здесь хорошо уловлены и общая пластическая выразительность сцены и особый ее трудовой ритм.

Черты нового в жизни, преломленные в духовном облике людей, запечатлевала портретная графика. Крупнейшим мастером ее был Георгий Семенович Верейский (1886 — 1963). Первые навыки в искусстве он получил в частной студии Е. Е. Шрей-дера в Харькове. Учеба в Харьковском и Петербургском университетах, участие в революционных событиях 1905 г., в связи с этим тюрьма и несколько лет эмиграции — таковы некоторые моменты его биографии. Долгая работа после революции в Эрмитаже наложила печать особой взыскательности и внутренней культуры на его творчество. Его манера — сдержанная и объективно доброжелательная, его точный, верный жизненным наблюдениям рисунок кажутся сложившимися с первых произведений начала 20-х гг. Однако концепция его портретов непрестанно обогащалась. В альбомах 1922 — 1928 гг., где изображены писатели, артисты, художники — главным образом круга «Мира искусства», точно определяется душевная настроенность, внутренний облик моделей, но характеристика дается в камерном плане. Острый по психологической характеристике «Портрет матери», исполненный в 1930 г. (черная акварель ГТГ), является своеобразной вершиной этой камерной интимно-лирической линии в творчестве художника. Мотивы же общественной активности человека впервые возникают в многочисленных портретах летчиков, исполненных в 30-х гг. От этих портретов логичен был и путь Верейского к прекрасным листам начала 40-х гг., изображающим мужественных участников Великой Отечественной войны Героев Советского Союза С. А. Осипова, И. И. Фисановича, подводника Н. И. Мещерского. По-новому рисует Верейский в годы войны и деятелей культуры. Портреты И. А. Орбели, Е. Е. Лансере и другие знаменовали настоящий расцвет его дарования. Он не только тоньше выявляет теперь индивидуально характерное в модели, но и глубже чувствует творческую целеустремленность человека, его любовь и преданность своему делу — будь то поэзия, наука или живопись. Эту серию достойно дополнили позднее портреты дирижера Е. А. Мравинского (1947), художницы Т. Н. Яблонской (1954) и др. Верейский был и большим мастером пейзажа. В этом жанре, в отличие от портретов, исполняемых обычно литографией, он часто обращался к офорту, живописными возможностями которого прекрасно владел.

Г. С. Верейский. Портрет академика И. А. Орбели. Литография. 1942 г

илл. 169

Очень близким Верейскому было творчество портретиста, пейзажиста и иллюстратора М. С. Родионова (1885 — 1956), отмеченное той же внешней сдержанностью манеры и большой внутренней наполненностью образов. Иной тип портрета — темпераментного, взволнованного — встречаем мы в творчестве украинского мастера станковой и книжной графики Василия Ильича Касияна (р. 1896). Касиян окончил Академию изящных искусств в Праге по мастерской М. Швабинского. В 1927 г. он возвратился в Киев. Дыханием новой жизни, интересом к человеку как активному борцу за новое общество отмечены его станковые ксилографии. Его портрет Артема (1936) и овеянный революционным пафосом лист «Герой Перекопа» (1927) повествует о жизни, отданной борьбе за большие идеалы. Эта же тема возникает в произведениях Касияна, посвященных Т. Г. Шевченко. Образ Шевченко привлекает пристальное внимание художника в 30-х гг., получает новую трактовку в его плакатном творчестве в годы войны и поныне занимает место в его работах. Лист «Т. Г. Шевченко среди крестьян» (1933, автолитография) с его-достоверностью народных образов был одной из первых удач художника в этозг обширном шевченковском цикле.

В. И. Касиян. Тарас Шевченко. Гравюра на линолеуме. 1960 г

илл. 177 б

В многообразии станковой графики 30-х гг. особое место занимает «Испанская серия» (уголь, 1938; ГРМ) Ю. Н. Петрова (1904 — 1944) — иллюстратора, рисовальщика и плакатиста. В ней развертываются трагические картины военных будней республиканской Испании. Крестьяне-беженцы, оставшиеся без крова, женщины и дети на гористых дорогах, мужественные лица тех, кто защищает свободу страны, запечатлены художником в рисунках, полных глубокой горечи, восхищения; и сочувствия. Петров был участником боев в Испании, он горячо любил ее культуру, ее народ. И как за внешней сдержанностью его серии ощущается глубина чувств, так и за простотой манеры стоит композиционная логика листов, выразительность легкого, подвижного рисунка.

Среди художников, посвятивших свое творчество в первую очередь книжной графике, видное место принадлежит Владимиру Андреевичу Фаворскому (1886 — 1964). Фаворский учился в студии Холлоши в Мюнхене и получил образование в университетах Мюнхена и Москвы. К моменту революции он был уже опытным художником и в 20-х гг. стал главой московской школы книжной ксилогравюры. Уже одна из первых его работ советского периода — инициалы к «Рассуждениям аббата Жерома Куаньяра» А. Франса (1918) — обнаруживает мастерство гравера и его желание внести единство в книжный организм. 20-е гг. были отданы художником выработке системы, трактовавшей роль материала гравюры в воплощении содержания книг. Во многом абсолютизировавшая эту роль, система была ошибочной, несмотря на свое сложное теоретическое обоснование. Сковывающее влияние ее сказалось на большинстве произведений Фаворского 20-х гг. и особенно в иллюстрациях к «Домику в Коломне» А. С. Пушкина. Здесь приметы жизни, выраженные мастерской рукой, с трудом пробиваются сквозь рационализм общей схемы книги и отдельных гравюр.

В. А. Фаворский. Фронтиспис к книге «Руфь». Гравюра на дереве. 1924 г

илл. 154 а

В. А. Фаворский. Буквицы к произведению А. Франса «Рассуждения аббата Жерома Куаньяра». Гравюра на дереве. 1918 г

илл. 154 б №1

В. А. Фаворский. Буквицы к произведению А. Франса «Рассуждения аббата Жерома Куаньяра». Гравюра на дереве. 1918 г

илл. 154 б №2

Реалистические черты нарастают в творчестве художника к 30-м гг. и как бы взрывают изнутри ранее обязательную схематичность его вещей. Всеми муками жизни насыщен трагический портрет Достоевского (1929), чистота и наивность восприятия мира, первозданная верность природе — в гравюрах к «Рассказам о животных» Л. Н. Толстого (1929 — 1930), в грациозных и отточенных иллюстрациях к книге М. Пришвина «Жень-шень» (1933). В этих циклах, как и в оформлении Собрания сочинений П. Мериме (1927 — 1935), большую роль играют заставки, концовки, гравюры на шмуцтитулах, придающие цельный и гармоничный облик книгам. Искания довоенного периода завершаются фронтисписом к «Гамлету» Шекспира (1940), где, быть может, с особенной ясностью видны долгий путь, пройденный мастером, и его новые устремления. Глубины человеческого духа, борение противоречивых сил в его душе волнуют здесь художника. От этого Гамлета Фаворский впоследствии придет к многогранной трагедийности своего «Бориса Годунова».

В «Самаркандской серии» станковых линогравюр, исполненных Фаворским в годы Великой Отечественной войны, простые жанровые сценки превращаются в насыщенный неторопливой значительностью и углубленной сосредоточенностью жизненный рассказ. В этих листах очень сильно ритмическое начало, выразительны силуэты, гармонично орнаментальное обрамление.

Многие ученики, а также приверженцы Фаворского стали крупными мастерами книги. Лучшие произведения одних — например, серьезные и вдумчивые иллюстрации П. Я. Павлинова (р. 1881) к «Крепостному художнику» М. Прилежаевой-Барской, портреты Э. Т. А. Гофмана, Ф. И. Тютчева — были созданы в 20-х — начале 30-х гг.; творчество других — М. И. Пикова, А. Д. Гончарова, Ф. Д. Константинова — развернется в основных своих чертах позднее.

П. Я. Павлинов. Ф. И. Тютчев. Гравюра на дереве. 1932 г

илл 153 б

Много нового внесла в книжную графику плеяда художников, впервые активно выступивших в 30-х гг. Это Е. А. Кибрик, Д. А. Шмаринов, Кукрыниксы, А. М. Каневский, Б. А. Дехтерев, А. Ф. Пахомов и другие.

Е. А. Кибрик. Иллюстрация к повести Р. Роллана «Кола Брюньон». Литография. 1934 — 1936 гг

илл. 160 а

Евгений Адольфович Кибрик (р. 1906) первую профессиональную подготовку получил в Одесском художественном институте, овладев гам мастерством строгого академического рисунка. Уже в 1934 — 1936 гг. он создает свою первую крупную работу — цикл черных (и позднее цветных) литографий к повести Р. Роллана «Кола Брюньон». Художника захватило обаяние главных героев повести — веселого и мудрого Брюньона, лукавой пленительной Ласочки. Листы, посвященные им, оказались наилучшими в этом цикле. Горячим жизнелюбием привлекает в иллюстрациях Кола Брюньон, поэт и мастер, в земной жизни черпающий все краски своего прекрасного искусства. Как дыхание ликующей молодости, как образ вечной весны входит в наше искусство портрет Ласочки. Крупный план приближает ее к зрителю, на темном фоне мягко выделено светоносной моделировкой лицо. Скользящие блики света придают ему трепетную жизнь, делают солнечно радостным это найденное в потоке вариантов изображение. В этом цикле, восхитившем самого Р. Роллана, остается где-то в стороне добросовестно изученный исторический антураж, через портретные образы героев раскрывается атмосфера действия, характерность жизненного уклада.

Е. А. Кибрик. Иллюстрация к роману Ш. де Костера «Легенда об Уленшпигеле». Цветная литография. 1937 — 1938 гг

илл. 160 б

Сложнее строится в соответствии с книгой следующая серия иллюстраций Кибрика — к «Легенде об Уленшпигеле» Шарля де Костера (1937 — 1938; цветная литография). Здесь из пестрой жестокой жизни, из недр народа, сражающегося с бесчеловечной властью иноземного короля, выдвигаются цельные и яркие характеры. Резкая контрастность образов и сцен предопределяется фронтисписом, где рядом изображены жестокий и чванный Филипп II и отважный, веселый и дерзкий Уленшпигель. Сковав единой тесной композицией эти внешне неподвижные фигуры, художник в столкновении характеристик обретает внутреннее напряжение листа. Портрет Уленшпигеля, следующий дальше, подчеркивает, кто из этих двоих будет истинным героем повествования. Здесь Уленшпигель — грозный народный мститель, гневный, познавший горечь жестоких утрат, готовый действовать; это молодость, присягающая карать зло. Автору дороги в герое де Костера его свободолюбие и отвага, он не забывает оттенить и его веселость и любовь к жизни. Так с первых работ складывается облик Кибрика-иллюстратора, художника сильных народных характеров, раскрывающихся в решительные моменты истории.

И когда в 1944 — 1945 гг. он обратился к повести «Тарас Бульба» Н. В. Гоголя, (литография, во втором варианте — акварель с белилами), его иллюстрации вновь прозвучали как прославление мужества и душевной стойкости, как гимн людям большого сердца и глубокой любви к родине. Отсвет недавних событий Великой Отечественной войны ощущается в этой серии. Здесь как бы исчезла историческая отдаленность гоголевских героев и подвиг Тараса, гибнущего на костре и обрекающего на смерть сына — изменника родины, предстал в своем вечном величии. Циклу свойственна масштабность образов, обрисованных сильно и крупно, кистью мужественной и трагической. Немногие главные сцены выделены на полосу, большая роль отведена полуполосным иллюстрациям, в полную меру использована выразительность сюжетных заставок и концовок.

Е. А. Кибрик. Иллюстрация к повести Н. В. Гоголя «Тарас Бульба». Цветная литография. 1944 — 1945 гг

илл. 161 б

Первой работой в книге молодых Кукрыниксов были иллюстрации к «Жизни Клима Самгина» (1932 — 1933) — монументальному созданию М.Горького, трудному и для опытных художников. Взявшись за нее по предложению Горького, Кукрыниксы создали большой цикл. В процессе работы они получали многочисленные замечания Горького на свои рисунки и следовали им. Искания молодых художников шли в русле времени, они решали задачи социально-психологической характеристики действующих лиц, портреты героев стали главной частью этой серии. Однако черты карикатурности, ощутимые в ней, противоречили стилю книги. Лишь острохарактерный облик Самгина был найден со счастливой точностью. Когда в 1939 г. Кукрыниксы стали иллюстрировать «Избранные произведения» М. Е. Салтыкова-Щедрина, сатирическое дарование помогло им воплотить, казалось бы, трудно изобразимые, внешне необычные образы писателя, соединившие метафору, гиперболу и гротеск. Художники нашли и ноту внутренней логичности в поведении персонажей и очень подходящую здесь острую, колючую, «нелицеприятную» манеру штрихового рисунка.

Но, быть может, писателем еще более близким Кукрыниксам стал А. П. Чехов. Лишь впоследствии, когда в 40 — 50 гг. появились рисунки Кукрыниксов к Чехову, Горькому, Гоголю, стало особенно ясно, как много было достигнуто ими в иллюстрациях к рассказам Чехова, которые они исполняли накануне войны. Сатира разных оттенков — резкая, обличительная и снизошедшая до юмора, сатирические персонажи, обретшие реальную жизненную среду, плотно вошедшие в быт провинциальной России, новые, трогающие живой тоской и человечностью образы, живописная и гибкая манера акварельного рисунка — все это было завоевано здесь — в иллюстрациях к «Дочери Альбиона», «Тоске», «Человеку в футляре», к повести «Степь» (ГТГ).

Кукрыниксы. Иллюстрация к повести А. П. Чехова «Степь». Уголь, черная акварель. 1940 г. Москва, Третьяковская галлерея

илл. 172 а

Параллельно с работой в книжной графике Кукрыниксы все время занимались карикатурой и плакатом. Начав с литературных шаржей и рисунков о неполадках на транспорте, в которых сатирическая острота целого не терялась за массой юмористических деталей, они переходят затем к международным темам. Важное место среди их работ заняла большая серия станковых пастелей, созданная для выставки иллюстраций к истории Коммунистической партии: «Баррикады на Пресне, 1905 год», «Политических ведут» (обе — в ГТГ) и др. Внешне мало связанная с их деятельностью сатириков и иллюстраторов, она отвечала глубинной направленности их творчества, устремленного к общественно значительной, политически насыщенной проблематике.

Особенно много острых карикатур и выразительных плакатов было создано Кукрыниксами в годы Великой Отечественной войны. Уже 23 июня 1941 г. вышел из печати первый военный плакат — «Беспощадно разгромим и уничтожим врага!», исполненный Кукрыниксами. Он говорил о воле советского народа к победе, о его возмущении вероломным нападением гитлеровской Германии на СССР. Грозен и решителен красноармеец, с силой поражающий Гитлера штыком. 3-юбный крысиный облик Гитлера намечен с уверенным сатирическим мастерством. Разорванный договор о ненападении и маска миролюбия, отброшенная фашистским хищником, дополняют лаконичный образ плаката.

В потоке карикатур, исполнявшихся советскими художниками в дни войны, рисунки Кукрыниксов выделяются концентрированной силой своих метких разоблачений. В них равно выразительны и сюжет, и портретные сатирические образы фашистских заправил. Они очень похожи внешне, прицельно точно охарактеризованы, созданы пластически богатым, гибким свободным рисунком. Сюжеты карикатур Кукрыниксов нередко основаны на метафоре, фольклорных и песенных ассоциациях. Пословицы, строки песен, каламбур обычно входят и в подписи под их рисунками как завершающий штрих. Таковы лучшие листы этих лет — «Клещи в клещи», «Потеряла я колечко» (1943; ГТГ), «Под Орлом аукнулось — в Ри.ме откликнулось» (1943) и др. Их отличают свежесть образов, популярная доходчивость сюжета, высокий пафос обличения фашизма.

Кукрыниксы. «Потеряла я колечко» (а в колечке 22 дивизии). Карикатура для журнала «Крокодил». Гуашь, тушь, кисть, перо. 1943 г. Москва, Третьяковская галлерея

илл. 165 а

Как иллюстратор русской классической литературы интересно выступил в 30-х гг. Дементий Алексеевич Шмаринов (р. 1907). Первые знания по искусству он приобрел в студии Н. А. Прахова в Киеве, а позднее учился в студии Д. Н. Кардовского в Москве. Его первыми работами были иллюстрации к книгам Ф. Панферова и М. Горького, сделавшего ценные замечания по поводу его рисунков к «Жизни Матвея Кожемякина» (уголь, 1933 и 1936; Москва, Музей А. М. Горького). Однако событием в графике тех лет стали не эти работы художника, а его рисунки к «Преступлению и наказанию» Ф. М. Достоевского, созданные в 1936 г. (уголь, черная акварель; ГТГ). С ними в наше искусство вошел новый своеобразный иллюстратор, пытливый исследователь человеческой души, особенно чуткий к радостям и горестям героев писателя. Страшный мир петербургских трущоб, раны нужды и нравственные страдания юности, жалкий лик настороженной и цепкой жадности — все это вошло в неожиданно зрелые рисунки молодого художника к Достоевскому. Ему особенно удался лист «Старуха-процентщица» — редкий в его книжной графике пример прямого изображения зла, отрицательных начал. Одним из сильнейших в серии является также рисунок «Соня Мармеладова со свечою» (впоследствии утерянный и возобновленный автором в 1945 г.). В тра-гическом образе Сони — ожидание, затаенная глубокая боль, душевный порыв. Ее хрупкий силуэт возникает на безрадостном фоне глухой стены, мрачная густая тень выделяет страдальческое одухотворенное лицо. Противоборство света и тени усиливает не имеющее исхода напряжение этого листа. Как и в романе, в сюите Шмаринова ожили зловещие колодцы петербургских дворов, мрачные улицы города, который давит смятенные души людей. Однако иллюстратор не идет за Достоевским до конца в его повествовании, он освобождает основу книги от болезненного надрыва, передает лишь самое существенное в романе.

Д. А. Шмаринов. Иллюстрация к роману Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Уголь, черная акварель. 1936 г. Москва, Третьяковская галлерея

илл. 158 а

Д. А. Шмаринов. Иллюстрация к роману А. Н. Толстого «Петр I». Уголь, черная акварель. 1940 г. Москва, Третьяковская галлерея

илл. 158 б

В дальнейшем — в иллюстрациях Шмаринова к «Повестям Белкина» А. С. Пушкина (уголь, черная акварель, 1937; ГТГ), к «Герою нашего времени» М. Ю. Лермонтова (уголь, черная акварель, 1941; ГТГ и ГРМ) — появляется не только психологическая насыщенность, но и классическая ясность образов, тяга к светлому началу в человеке. Эти циклы как бы начинают собой ту линию творчества художника, в которой преобладает светлый лиризм, поэзия ясных и цельных человеческих характеров, родниковая чистота русской природы. Вторая линия начинается с обращения Шмаринова к роману «Петр I» А.Н.Толстого (уголь, черная акварель, 1940; ГТГ). Здесь все было новым для иллюстратора — масштабность событий, затрагивающих судьбы народа, водоворот колоритных сцен, бурная живописность темпераментной кисти писателя. И для этого нового художник нашел стиль приподнятый и воодушевленный, порывистый и динамичный, сумев вплести в него чистой нотой свой обычный светлый лиризм. Обе эти главные линии найдут свое яркое продолжение в его позднейшей книжной графике.

В годы войны ясное, жизнеутверждающее искусство Шмаринова отзывается на самые драматические ее моменты. Он создает эмоционально сильные плакаты, посвященные женщинам и детям в тылу врага, рисует станковый цикл «Не забудем, не простим!» (уголь, черная акварель, 1942; ГТГ), прозвучавший как проклятие фашизму. Каждый лист нагнетает трагическое напряжение этой серии, рисующей картины фашистских зверств. Оно чуть ослабевает в последних листах — «Возвращение» и «Встреча», — где нет изображения фашистов и дышится вольнее, где есть воздух ранней весны и особая чуткая бережность в изображении душевного строя людей.

Д. А. Шмаринов. Возвращение. Из серии «Не забудем, не простим!». Уголь, черная акварель. 1942 г. Москва, Третьяковская галлерея

илл. 159 а

Как и Шмаринов, к станковой графике обратился в военные годы иллюстратор детских книг А. Ф. Пахомов (р. 1900). До этого он был известен своими рисунками к поэме Н. А. Некрасова «Мороз Красный нос» (1934), к «Бежину лугу» И. С. Тургенева (1936) и другими иллюстрациями. Пахомов хорошо знает жизнь старой русской деревни, и образы крестьянских детей и героев некрасовской поэмы вышли в его рисунках естественными, живыми и правдивыми. Исполненная им большая серия литографий «Ленинград в годы блокады и восстановления» (1941 — 1949; ГТГ, ГРМ) стала летописью жизни города-героя. Она насыщена жизненными наблюдениями и волнует как рассказ о лично пережитом. Женщины и дети — герои художника. Проводив близких в ополчение, они остаются хозяевами города. Их руки защищают Ленинград в часы налетов, ухаживают за огородами на Марсовом поле, очищают улицы от снежных завалов весной. В листах «За водой» и «В стационар» в целом ровное повествование Пахомова достигает особой эмоциональности. Как воплощение пережитого ленинградцами остаются в памяти изможденная девушка с ведром и помогающая ей девочка («За водой»). Художник дает нам возможность вглядеться в их лица, отмеченные большими испытаниями, ощутить безмолвный стынущий простор Невы, томительную обыкновенность этого блокадного дня. Глазами очевидца увидена эта медлительная сосредоточенность людей, все делающих на грани своих сил, недетская серьезность ребенка.

А. Ф. Пахомов. За водой. Из серии «Ленинград в годы блокады и восстановления». Литография. 1941 — 1949 гг

илл. 168 а

Ленинграду в блокаде были посвящены и полные экспрессии и трагизма ксилографии и линогравюры С. Б. Юдовина (1892 — 1954), цикл которых он продолжал пополнять и после войны, тонкие по цвету (гуашь) пейзажные вещи М. И. Пла-тунова (р. 1887) и многие другие графические произведения. Как и все искусство этих лет, графика воспевает стойкость и душевное богатство советского народа, отстоявшего свою независимость и жизнь.

* * *

В первые мирные годы многие произведения графики были еще тесно связаны с войной и создавались как обобщение виденного и пережитого в те дни. Но постепенно все новые и новые грани послевоенной действительности находят отражение в графическом искусстве; образы же военного времени становятся нерасторжимыми с темой борьбы за мир.

Расширение масштабов нашего искусства сказалось в графике с особенной ясностью. Рост книгоиздательского дела, огромные тиражи плакатов, выпуск эстампов, наладившийся в конце 50 — 60-х гг., большое число сатирических журналов, выходящих почти во всех республиках, — все это помогло графике стать подлинно массовым искусством.

Среди проблем, волновавших мастеров рисунка и гравюры, выделяются несколько узловых, концентрировавших вокруг себя основные поиски художников. В станковой графике и плакате это была проблема создания поэтического образа советской современности, в книжной — дальнейшее освоение духовных богатств классической литературы, в карикатуре — сатирическое разоблачение международного милитаризма. Они оставались главными в течение всей почти двадцатилетней истории послевоенной графики, но подход к ним менялся, решение их неуклонно обогащалось. Соответственно и облик графики 40-х — начала 50-х гг. непохож на современное ее состояние.

Дата добавления: 2015-08-13