Тот, кто пассивно участвует в абьюзе

До сих пор я говорила исключительно об отце или матери, которые активно осуществляют физический абьюз, но в этой семейной драме есть ещё актёры, которые должны нести свою часть ответственности. Я имею в виду супруга, который позволяет другому избивать ребёнка, по причине собственных страхов, своей зависимости или из-за стремления поддерживать семейный статус-кво. В этом случае, мы должны говорить о пассивном участии в абьюзе.

Когда я спросила, что делала мать Джо, когда отец избивал его, он ответил: «Да ничего особенного. Иногда она закрывалась в ванной. Я всё время спрашивал себя, почему она позволяла, чтобы этот сумасшедший сукин сын постоянно избивал меня до потери сознания, но я думаю, что она сама была слишком испугана. Такой конфликт был ей не по силам. Вы знаете, мой отец христианин, а мать еврейка. Из бедной ортодоксальной семьи. В её стране жена особо и не может указывать мужу, что тот может или не может делать. Я думаю, она была довольна и благодарна за крышу над головой и за то, что у неё есть муж, который зарабатывает на жизнь».

Мать Джо не била сына, но то, что она не защитила его от жестокого обращения со стороны мужа, превращает её в соучастницу абьюза. Вместо того, чтобы защищать сына, она сама превратилась в маленькую испуганную девочку, бессильную и беззащитную перед насилием мужа. По сути, она бросила сына в опасности.

Кроме того, что Джо чувствовал себя подавленным и беззащитным, он оказался нагруженным непосильной ответственностью: «Помню, как однажды, когда мне было десять лет, мой отец ночью жутко избил мою мать. На следующий день я встал рано и ждал его на кухне. Когда он спустился на кухне в ночном халате и спросил меня, что я делаю здесь так рано, я, полумёртвый от страха, сказал ему: «Если ещё раз побьёшь маму, я тебе заеду бейсбольной битой». Он только посмотрел на меня и засмеялся. Потом поднялся наверх, принял душ и уехал на работу».

Джо осуществил классическую для подвергающихся абьюзу детей инверсию семейных ролей, принимая на себя ответственность за защиту матери, как будто он был её отцом, а она - его дочерью.

Для пассивного родителя впадение в беспомощность облегчает задачу отрицания собственного соучастия в абьюзе. Ребёнок, в свою очередь, приняв на себя роль взрослого защитника беспомощного родителя или рационализируя причины его/её бездействия, получает возможность отрицать, что его предали ОБА родителя. Например, так случилось с Кейт: «Когда наш отец начинал нас избивать, мы кричали, звали маму на помощь, но она никогда не появлялась. Сидела внизу и слушала, как мы кричали и звали её. Мы скоро поняли, что она не придёт на крики. Она ни разу в жизни не сказала слова поперёк моего отцу. Я думаю, она не могла преодолеть страх».

Сколько бы я не слышала это «я думаю, она не могла преодолеть страх», каждый раз это меня раздражает. Мать Кейт МОГЛА преодолеть страх. Я сказала моей клиентке, что ей необходимо начать рассматривать более реалистично роль её матери. Мать должна была противостоять отцу, а если она слишком его боялась, она должна была вызвать полицию. Нет такого предлога, под которым родителю можно было бы соблюдать «нейтралитет», когда над ребёнком совершается абьюз.

В случаях с Джо и с Кейт активным абьюзером был отец, а мать была молчаливой свидетельницей абьюза. Однако, это далеко не единственный сценарий абьюза. В некоторых семьях активным абьюзером является мать, а пассивным родителем – отец. Пол абьюзера может меняться, не меняется динамика абьюза. В моей практике были случаи, когда активными абьюзерами были оба родителя, но схема «активный абьюзер/пассивный родитель» встречается гораздо чаще. Многие взрослые, подвергшиеся в детстве абьюзу, не обвиняют пассивного родителя, так как считают его/её такой же жертвой, как они сами. В случае с Джо, например, такая точка зрения была подкреплена инверсией ролей, когда мальчик взял на себя обязанности защитника пассивной матери.

В случае Тэрри, 43-летнего специалиста по маркетингу, ситуация детского абьюза была ещё запутаннее, так как его отец не защищал его, но зато сочувствовал ему и утешал. Для Тэрри, мать которого избивала его бóльшую часть его детства, его пассивный и бесполезный папаша стал идолом: «Я всегда был чувствительным ребёнком, у меня были склонности к искусству, к музыке, а к спорту – не было. Моя мать всегда говорила, что я женоподобный. Она часто срывалась на меня и била, чем под руку попадёт. Кажется, бóльшую часть детства я провёл, прячась от неё по шкафам. Я никогда не знал, за что именно она меня бьёт, я думал, что просто я ей не нравлюсь. Она как бы уничтожила моё детство».

Я спросила Тэрри, что делал его отец, пока его мать терроризировала его: «Часто он обнимал меня, говорил, что очень сожалеет, что у моей матери случаются эти приступы агрессии, что он ничем не может помочь мне, но что если я постараюсь, возможно, у меня всё наладится. Папа был действительно отличным парнем. Он много работал, чтобы его семья ни в чём не нуждалась, и он был единственным, кто относился ко мне с любовью».

Я спросила его, пытался ли он поговорить с отцом обо всём этом, когда стал взрослым.

«Я было завёл разговор пару раз, но отец говорит мне: «Что прошло, то прошло». И правда, зачем я буду надоедать ему этим, если у меня на самом деле проблема с матерью, не так ли?»

Тэрри отрицал соучастие своего отца в абьюзе, так как хотел защитить единственные хорошие воспоминания из детства, моменты, в которые, как ему казалось, он чувствовал любовь отца. Так же, как цеплялся он за эту любовь в детстве, цеплялся он за неё и теперь. Тэрри сменил темноту шкафов на фальшивую реальность отцовской любви, чтобы не быть вынужденным осознать правду. Он понимал, до какой степени его взрослая жизнь находилась под влиянием материнского абьюза, но не осознавал, какой силы гнев в отношении отца ему приходилось подавлять в себе – и жить с этим. Тэрри в течение многих лет отрицал то, что его отец предал его, и в довершении всего, его отец переложил на него всю ответственность за абьюз, уверив мальчика в том, что если бы тот «постарался», то смог бы избежать побои.

Учитесь ненавидеть себя: «Это всё по моей вине»

Кажется невероятным, но дети, которых избивают, так же легко убеждаются в том, что всё происходит по их вине, как и дети, которых оскорбляют вербально. Джо вспоминал: «Мой отец всегда говорил мне, что я бесполезный кусок дерьма. Когда он бил меня, в ход шли всевозможные ругательства на мой счёт. Когда побои заканчивались, я находился в полной уверенности в том, что я самое отвратительное живое существо на свете. И что меня били, потому что я этого заслуживал».

В Джо очень рано были посеяны семена самообвинения. Как мог ребёнок сопротивлять этой мощной пропаганде, которую его отец вёл против его чувства собственного достоинства? Как все дети, находящиеся в абьюзе, Джо верил в ложь о том, что он плохой, и что его бьют, потому что он плохой. Так как эта ложь исходила от всемогущего и всезнающего отца, она должна была быть правдой. Эта ложь живёт, непобедимая, во многих взрослых, которых били в детстве, и в Джо она жила тоже. Он описывал это так: «Я совершенно безжалостен к себе... Похоже, я не могу ни с кем поддерживать нормальные отношения. Мне кажется абсолютно невероятным, что я действительно кого-то интересую».

Страх Кейт, что окружающие узнают, какая она «плохая», - это вариации на ту же тему. Эти острые чувства неуважения к себе превращаются в ненависть к самому себе и создают жизненные сценарии разорванных отношений, недоверия, чувства неприкаянности, парализующих страхов и рассеянного, бесцельного гнева. Кейт выразила это так: «Всю жизнь не могу отделаться от мысли, что я недостойна быть счастливой. Думаю, что поэтому я не вышла замуж, я не хотела никаких отношений, не позволила себе быть успешной ни в чём».

Когда Кейт стала взрослой, побои прекратились, но ненависть к себе осталась и таким образом эмоциональный абьюз продолжался, но теперь уже сама Кейт превратилась в собственного палача.

Дата добавления: 2015-08-13