Тримм. Опыты. Смерть.

А три года назад к нам сюда привезли полуживого иностранца. Его звали Тримм. Он был жутко избит, угадайте кем. Сам собой. Ему нравилось причинять себе боль. Когда горе доктора вылечили его, и все его раны зажили, он два раза пытался повеситься. Не знаю, везло ему, или нет, но в самый ответственный момент кто-то заходил к нему в палату и вовремя его останавливал. Ему это не нравилось, и он попытался сбежать отсюда. Его попытка окончилась очень даже логично. Его поймали на выходе… из комнаты. Ночью он пытался открыть дверь, и сильно шумел. Он разбудил всех охранников. И его, соответственно, поймали.

И вот через неделю, после «побега» к нему пришли доктора. Они что-то ему рассказывали, и дали подписать какую-то бумажку. Как оказалось потом, «белые черти» начали проводить недельные опыты над людьми. Естественно это было бы незаконно, во-первых, без подписи самого больного, и без бумаги, в которой было написано, что пациента такого-то через неделю выписывают. Не важно, в каком виде, но его выписывают. Не думаю, что они не знали, что он умрет через неделю, а если не умрет, то лучше ему точно не будет. Есть, конечно, вариант полного выздоровления, но это не входило в планы экспериментаторов. Почему выбрали именно Тримма? Потому что его родители уже давно погибли, жена ушла от него, а детей завести он не мог. Полезных навыков он не имел. Был отбросом общества, он и сам хотел умереть, так почему бы ему не помочь в этом? При этом он еще может сделать огромный вклад в медицину будущего. Так, наверное, рассуждали врачи.

Но Тримм оказался стойким, он не умер сразу после «недели ужаса», как он сам окрестил свою последнюю неделю. Он рассказывал о своем пребывании там. Сейчас я уже не помню многого, но все же.

Тримму в первый же день дали небольшую пластмассовую форму, объяснили, как ею пользоваться. Это был диктофон. Ему сказали, что каждый час он должен записывать на него, как он себя чувствует, какие мысли посещают его голову, какое отношение у него к врачам, периодически заходившим к нему в комнату.

В первый день с ним ничего не делали, просто посалили в комнату с огромным зеркалом на пол стены, и оставили его не целые сутки одного. Тримм весь день стоял около зеркала, и просто, потупив взгляд, смотрел сам себе в глаза. Это сильно гложело его. Вид его был невозмутим, но внутри творилась чертовщина. Он смотрел и смотрел. Зеркало как будто привлекало его. Оно хотело, чтобы в него кто-нибудь смотрел. Тримм не корчил ему рожи, он не хотел его обидеть. Он думал, что если он сделает что-то плохое в этой комнате, то зеркало это увидит и запомнит. А потом будет мстить. Лечь спать в тот день ему не удалось. Тогда он полностью забыл о времени. Он забыл записывать ощущения на диктофон. Почти целые сутки он вглядывался в зеркало, он смотрел на себя, искал в себе что-то хорошее, свою лучшую часть. Но все усилия были напрасны. В зеркале отражался лишь падший морально и физически человек, которому уже осточертело жить. Страшные огромные морщины на лбу, глаза, глубоко врезанные в череп, пожелтевшие, а местами и почерневшие зубы, трещины на губах. Отключился он только под утро. Свет в первый день не выключали. Освещение в его комнате – это обычная лампочка посреди комнаты. Она висела на полуобнаженном проводе, причем очень низко.

Через час настал второй день. К Тримму зашел врач, разбудил его и повел в другую комнату, где Тримм пытался рассказать, какие ощущения у него были. Потом в комнату зашел довольно таки представительного вида человек с кейсом в руке. Он поставил кейс на стол, открыл его, достал небольшие проводки с присосками. Пока санитар его держал, врач аккуратно прицепил проводки к голове Тримма. Тримм начал было пытаться вырваться, но санитар сильно его сжал, что у Тримма даже что-то хрустнуло. После этого он понял, что любое сопротивление бесполезно, и больше попыток вырваться не предпринимал.

Ему объяснили, что сейчас его будут проверять на детекторе. И начали задавать разные вопросы из его жизни. При чем такие, ответы на которые он даже и сам не знал. Потом ему объяснили, что сейчас ему вколют так называемую «сыворотку правды» с кодовым именем ЭС 15/4, что расшифровывается как «экспериментальная сыворотка экземпляр №15, проба №4». Больше ему ничего не объясняли. Ввели инъекцию, положили на кушетку и окружили. Всем было интересно, что с ним будет, потому что предыдущие 15 версий были провальные. От них с пациентом творились совсем не понятные вещи, один покраснел, и его кровь свернулась прямо в организме. Сердце перестало справляться с этой густой красной кашей и остановилось. С остальными происходило почти то же самое, разница была только во времени.

Но Тримму повезло, сыворотка впиталась в кровь и начала действовать. Он не помнил ничего после этого момента, но когда он пришел в себя, по радости врачей он понял, что сыворотка таки сработала. Его отвели в его комнату, так как на сегодня эксперименты окончены. Зеркало из комнаты убрали, но поставили небольшой террариум со змеей. Он был закрыт, но звуки, которые издавала змея, благодаря микрофону, установленному внутри террариума, и динамикам по периметру комнаты, были слышны очень и очень четко и громко. А так как змею периодически били током, примерно раз в полчаса, она шипела практически постоянно. Эти звуки были похожи на белый шум. Просидев два часа в шуме, Тримм начал кричать и бить кулаками по двери. В белом шуме он начинал слышать голоса, которые как бы говорили ему, что он обречен, что его жизнь утрачена, что он потерял свою целостность, что он никому не нужен, что его душа опустела года назад.

В эту ночь он не спал вообще.

Третий день Тримм не запомнил. Помнил только, что утром в палату пришли врачи, один из которых прятал за спиной шприц. Санитары скрутили его, несколько раз ударили по лицу, чтобы тот не дергался, а врач использовал шприц по назначению и впрыснул в кровь Тримма какую-то дрянь. Тримм начал теряться. Он помнил, что его привели в какую-то комнату, больше похожую на лабораторию, посреди которой стояло какое-то непонятное устройство, похожее на кресло с устройством, которое по идее должно закрепляться на голове. На спинке этого кресла было написано белой давно засохшей краской его название: «АВКА-Д2», что означало примерно следующее: «Аппарат Вызывающий Контролируемую Амнезию – Доработка №2». На стене красными буквами выделялся плакат, с изображением радостного человека в смирительной рубашке. Надпись гласила: «Амнезию нельзя излечить, но, её можно контролировать!».

Его посадили на кресло, надели на него подобие шлема, предупредили, что будет больно, и, не слушая Тримма, опустили рубильник. Кресло было плотно прикручено к бетонному полу, оно не двигалось. Но шлем начал сначала потихоньку вибрировать. Вибрация увеличивалась, голову Тримма начало резко кидать из стороны в сторону, он не мог сопротивляться. Он как будто чувствовал, как его мозг бьется о черепную коробку, издавая какой-то звонкий резкий звук. После, он не помнил ничего.

Пришел в себя он только под вечер. Он не мог ничего сказать, как будто забыл все слова, и, пытаясь произнести что-то, он слышал какую-то нечленораздельную чушь, просто набор ничем не связанных букв. Окончательно придя в себя, он понял, что эта комната – его дом на последующую ночь. Как ни странно на этот раз в комнате никаких неожиданностей с виду не было.

Но тут через динамик с ним заговорил врач. Он объявил, что Тримм должен выспаться и для этого они включат ему музыку. Заиграла классика. Но каждый раз, когда Тримм начинал засыпать, «экспериментатор» кричал в микрофон разные несвязные короткие слова, и сразу же возобновлял музыку. Он делал это с интервалом минут в пятнадцать. Через несколько часов Тримм начал подозревать, что этих слов на самом деле нет, и это только у него в голове. Еще спустя некоторое время, он начал бить себя по голове и кричать, что ему это надоело, что он этого не заслужил, что хочет, чтобы все заткнулись, чтобы все молчали, он хотел этого прямо сейчас. Не потом, а сейчас, ему надоели опыты, но еще не прошло и половины, и один бог знал, что его ожидало завтра.

Третья бессонная ночь подошла к концу.

Опять врачи, опять санитары, опять непонятная дрянь в крови. Как оказалось потом, ему искусственно вводили клетки, зараженные злокачественными опухолями. За 10 часов весь его организм стал одной сплошной опухолью. В этот день с ним ничего не делали, а каждые 10 минут брали на пробу его кровь, поили водой, и каждые два часа брали анализы мочи.

Результат поразил всех без исключения. «Заразив» Тримма раком, они думали, что он должен умереть через два дня. Но вколов ему вторую вакцину, они заметили, что она действует положительно на его организм. Она настолько усиливала его иммунитет, что тот просто брал в плен все зараженные клетки, и убивал их. Об этом свидетельствовал результат анализа всего организма Тримма, проведенный вечером. За 7 часов Тримм был полностью излечен.

Да, наши врачи нашли лекарство от рака! Но почему же до сих пор людей не лечат им, спросите вы. Да потому, что во всех странах мира запрещено проводить тестирование подобных препаратов на живых людях, потому что это ущемляет их права. Если же врачи пойдут и покажет лекарство комитету врачей, те будут тоже в восторге, но доказательства положительного действия вакцины будут противозаконными, и, узнай об этом правительство, их не просто оштрафуют, их посадят в тюрьму на пожизненное заключение, отберут все, что они имеют и оставят ни с чем их семьи.

Поэтому папку с формулой, составляющими, рецептом и образцом панацеи упрятали в большой длинный ящик, который откроется только тогда, когда разрешат проводить подобные опыты.

Наступила ночь, ему вкололи успокоительное и снотворное. И Тримм уснул. Утром пятого дня ему опять вкололи что-то и хорошенько избили по голове. Последние три дня опытов он как будто не видел и не помнил.

Глава 9

Вина.

Сейчас Тримм уже давно лежи в гордом одиночестве на кладбище, что на заднем дворе больницы. Его хоронили тихо, без почестей и без церковного участия. Он – самоубийца. Он не смог терпеть постоянные усиливающиеся боли после опытов и повесился в собственной палате. Мелочи, о том, как он это сделал, не разглашаются. Любой желающий псих мог, под присмотром, конечно, придти к нему на могилку и поговорить с ним.

Там же лежит и мой старый товарищ. Мы с ним познакомились задолго до лечебницы. Мы вместе работали на заводе по переработке вторичного сырья. Его звали Гоет. Я считал его своим другом, как, собственно, и он меня. Наши семьи тесно общались, мы даже пытались свести его сына с моей дочерью. Но ничего не получилось, так как они воспринимали друг друга только в качестве товарищей.

В какой-то момент я начал замечать что-то странное в его поведении. Он делал что угодно, чтобы вывести своего собеседника из себя. Меня и свою семью он, конечно же, не трогал, ведь мы были его единственными близкими людьми, которыми он очень дорожил. От своего оппонента Гоет ожидал любой грубой фразы, злостного взгляда, резкого движения. Все это для того, чтобы завязать спор, скандал, частенько дело доходило до драки. Там уже не получалось отшутиться. Два раза он попадал в больницу из-за этого. Причем с тяжелыми ранениями.

Один раз в него вошел нож, который больше походил на самодельную заточку, которые обычно делают в местах лишения свободы. Тогда его ранили в печень. Восстанавливался он около двух месяцев. Этот случай его ни капли не испугал, а даже наоборот, придал некой уверенности в своей неуязвимости, как он считал. Он продолжал заниматься своим опасным увлечением.

Второй раз все было намного серьезней. В него стреляли из боевого оружия. Попали в голову. Гоет чудом выжил после этого. Потерял много крови, и, его сыну пришлось быть донором для отца. Да, врачи сделали невозможное. Они спасли жизнь человека, но самого человека больше не стало. Пуля задела часть мозга, отвечающую за речь и умственное развитие. Он мог двигаться, разговаривать, но его речь была похожа на речь пятилетнего ребенка.

Семье Гоета посоветовали сделать огромный шаг на встречу их мужа и отца, и, не волнуясь за его жизнь, отправить его на лечение. Те, по началу, конечно же, не согласились, но спустя год, они поняли, что мозг Гоета деградирует, и, не отправив его в больницу, они мучают и себя и Гоета.

Тогда я еще работал на заводе, и старался помогать своему другу, чем могу. О решении, принятом его семьей я узнал одним из последних. Я не на шутку разбушевался, и, чувствуя долг перед его семьей, так как я мог сделать так, чтобы тот роковой спор не переходил границы спортивного интереса, я стал материально помогать его семье. Тогда мое финансовое положение только росло вверх.

Я виноват в его смерти. Я! И никто больше!

Глава 10

Дата добавления: 2015-08-13