Генри Ф. Элленбергер. ется в характере индивида; и высшую форму сублимации, направленную на благо

^ется в характере индивида; и высшую форму сублимации, направленную на благо человечества.

Основной метод судьбоанализа состоит в тщательном определении генеалогии индивида. К отличиям, учитываемым в обычной психиатрической генетике, придется отнести не только случаи психоза, невроза; Психопатии или преступности, но и характерную структуру и род занятий всех лиц, включенных в эту генеалогию.

Помимо того, установленная таким образом генеалогия будет сопоставлена ^с генеалогией тех лиц, с которыми индивид тесно связан своей судьбой (именно этот метод Шонди использовал в своей работе «Анализ браков»). Ввиду того, что предлагаемый метод требовал слишком больших затрат времени, Шонди придумал для определения генетической формулы своих испытуемых другой, более короткий, способ исследования семейного бессознательного. В 1944 году Шонди в течение ряда лет уже проверял изобретенный им способ, сообщение о котором он опубликовал в дальнейшем. Экспериментальный материал состоит из серии фотографий убийц, гомосексуалистов, эпилептиков и других пациентов, представляющих экстремальные негативные манифестации по каждому из восьми факторов Шонди. Испытуемым последовательно показывают эти комплекты и предлагают выбрать наиболее симпатичные и наиболее отталкивающие изображения. Используя комплексный метод оценки, по его реакциям уточняют генетическую формулу субъекта и структуру его личности.

С самого начала «Анализ Судьбы» Шонди встретил восхищенное одобрение и резкую критику. Ставились под сомнение его генетические Допущения, особенно его система, состоящая из восьми факторов, сгруппированных по четырем векторам.

Представляется, что по мысли Шонди эта система является, скорее всего, искусственной моделью, сравнимой с резонаторами, изобретенными Гельмгольцем, с помощью которых физики анализируют составные элементы тона. Выбор резонаторов неизбежно произвольный, но физики не могут отрицать их пользу при анализе звука. Со временем Шонди усовершенствовал свой тест, а затем разработал и собственный, оригинальный психотерапевтический метод.

Когда в 1945 году закончилась война, поток новых публикаций явился надежным признаком того, что дух творчества не погиб. Во Франции философ Мерло-Понти опубликовал свою работу «Феноменология восприятия», которая вскоре стала классикой феноменологии⁴⁷⁶. Французский психиатр Анри Барюк, еврей, чудом спасшийся от смерти, опубликовал книгу «Моральная психиатрия», в которой подчеркивал присутствие «мораль-

— 552 —

10. Подъём и становление новой динамической психиатрии

ной личности» в самом регрессивном и слабоумном из своих пациентов. Он отмечал, что в этих пациентах чувство справедливости даже возрастает, и продемонстрировал, что можно добиться заметного улучшения состояния душевнобольных, если учитывать чувство собственного достоинства больного и его потребность в справедливости. Представляется, что такое внимание к внутриличностной сущности пациента явилось реакцией на дух материализма, господствовавший в психиатрии с середины девятнадцатого века⁴⁷⁷. Еще одной причиной такой реакции был успех экзистенциализма в психиатрии, а также в философии Западной Европы.

Новым был также разработанный Мёдером метод быстрой психиатрии, который требовал от пациента настоящего и искреннего желания выздоровления, а от терапевта столь же искреннего желания помочь пациенту⁴⁷⁸. Терапевт при этом опирается на существующие у пациента тенденции к самоисцелению, а тот, в свою очередь, проецирует на терапевта архетип Спасителя (образа Целителя). Метод Медера частично основывался на юнговских концепциях, однако главным образом он опирался на саморегуляцию и процессы самоисцеления. (Эти понятия он почерпнул у биолога Ханса Дриша и Теодора Флурнуа.)

В Америке все более широкое распространение получала групповая терапия. У Морено было много последователей и подражателей; были разработаны и нашли применение многочисленные методы групповой терапии⁴⁷⁹.

После войны в мире остались две великие державы, относившиеся друг к другу со все возрастающим подозрением, Соединенные Штаты и Советская Россия, у каждой из которых были свои союзники, сателлиты и зоны влияния. Находившиеся между этими странами обломки стран Европы боролись за восстановление своего статуса. Эта ситуация нашла отражение и в психиатрии. В Советской России официальной доктриной была павловская психиатрия, тогда как психоанализ и подобные учения находились под запретом. В Соединенных Штатах равные права были гарантированы всем психиатрическим школам (в равной мере и павловской), однако фактически преобладал психоанализ; непрерывно росло число психоаналитиков, они занимали руководящие должности на психиатрических кафедрах университетов, а фрейдовской или псевдофрейдовской идеологией была пронизана вся культурная жизнь.

Противостояние двух великих мировых держав нашло отражение также и в разногласиях между психиатрами России и Америки. Хотя в Америке никто не ставил под сомнение достижения Павлова как физи-

-553-

олога, они считались недостаточными для формирования основ психиатрии. Знания, приобретенные в экспериментах на животных, в искусственных условиях, нельзя было непосредственно применять на людях, ибо они не могли дать представление о субъективном состоянии душевнобольного пациента. Поэтому павловскую психиатрию стали рассматривать как психиатрию для роботов, а не для людей, и наиболее оригинальным ее достижением принято было считать метод промывания мозгов. В свою очередь, русские психиатры клеймили психоанализ как идеалистическое направление (с бранным оттенком этого слова в марксистской терминологии), как жалкое проявление загнивающего капитализма, как терапию, предназначенную для богатых паразитов, в то время как бедные не имели возможности лечиться.

Как дальнейшее отражение политической ситуации, павловская психиатрия распространилась в Восточной Европе и в странах Балканского полуострова. В Западной и Центральной Европе (где оставалось мало довоенных психоаналитиков) фрейдизм часто принимал облик продукта, импортированного из Америки. Французы привыкали читать Фрейда по-английски, и даже молодые немцы употребляли термины эго, ид, супер-эго вместо изначальных «Я», «Оно», «Сверх-Я». С другой стороны, влияние экзистенциальной философии и психиатрии распространялось, и Европа оставалась колыбелью новых психоаналитических методов. Будущее динамической психиатрии выглядело обещающим и перспективным, хотя и столь же непредсказуемым, как будущее человечества.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

На протяжении всего нашего исследования происхождения и развития динамической психиатрии мы старались, насколько это возможно, оставаться на почве исторических фактов. Теперь же мы попытаемся проанализировать те факторы, которые вызывали и направляли эту эволюцию, с тем, чтобы найти ответ на вопрос, поставленный в самом начале всей данной работы (о чем говорится во Введении).

Эти факторы можно разделить на несколько категорий по отношению к социально-экономическому и политическому фону, культурным тенденциям, самой личности того или иного первооткрывателя, зачинателя, новатора или первопроходца и к появлению разнообразных со-Сытий и случаев.

Прежде всего, позвольте рассмотреть эволюцию динамической психиатрии в контексте той или иной социально-экономической и политической ситуации, в особенности, в контексте экономической истории и классовой борьбы. Победа Месмера над Гасснером была победой аристократии над священнослужителями¹. Общество Гармонии Месмера (Societe de l'Harmonite) незадолго до своего распада состояло, главным образом, из членов французского благородного сословия. «Кризы», возникавшие вокруг месмеровского чана с «заряженной» водой («baquet =бакет») были идентичны vapeurs, светским жалобам дам из высшего света. Этап от Месмера к Пюисегюру означал сдвиг от «магнетизма для

-555-

Генри Ф. Элленбергер

аристократов» к «магнетизму для народа» с соответствующими изменениями в доктрине и терапевтических практиках². Но усиление нового правящего класса буржуазии сопровождалось смещением от магнетизма к гипнотизму. В то время как раппорт между магнетизером и его пациентом отражал патерналистскую симбиотическую связь между аристократом и его подданным, раппорт между гипнотизером и гипнотизируемым отражал авторитарную установку хозяина-буржуя по отношению к зависимому от него работнику; «торговая» психотерапия старых магнетизеров и манипулирование патогенными секретами их пациентов были, таким образом, заменены беспристрастными гипнотическими командами³. Говоря о Блейлере, мы отмечали, что происхождение его работы по шизофрении может быть прослежено в истории в политической борьбе между фермерами и городской аристократией Цюриха. В этой перспективе генезис термина «шизофрения», введенного Блейлером, оказывается, так сказать, побочным продуктом победы крестьянской партии над городскими патрициями⁴. Поражение революции 1848 года, последствия которого для динамической психиатрии мы уже отмечали, привело к усилению верховенства класса буржуазии⁵. Между тем, промышленная революция привела к появлению мощного индустриального и купеческого высшего класса, с одной стороны, и многочисленного и обездоленного пролетариата,— с другой. Теория Дарвина была извращена, чтобы обеспечить высшую буржуазию идеологией слепой безжалостной конкуренции, тогда как Маркс обеспечил идеологией рабочий класс и его союзников⁶. Поражение Па¹ рижской Коммуны в 1871 году высвободило волну антидемократических настроений. Дюпрель показал, что теория «психологии толпы» Гюстава Лебона была выражением этой тенденции, и, тем не менее, она была воспринята как бесспорная научная истина и как таковая была принята многими авторами, включая Фрейда⁷. В то же самое время, а именно к концу девятнадцатого века, высшие классы больше не могли мириться с существовавшим тогда методом гипнотической и суггестивной психотерапии и потребовали новую неавторитарную психотерапию, способную объяснить пациенту, что же происходит в его собственном разуме⁸. Мы также видели, как великие социальные и политические сдвиги, порожденные Первой Мировой войной, привели к далеко идущим изменениям внутри этих новых динамических психиатрических систем⁹. Фрейдовские понятия были извращены с целью обосновать идеологию гедонистически-утилитарного мира массового потребления, рожденного из технологической революции двадцатого века. Сходным

-556-

11. Заключение

образом, чтобы обставить идеологию мира жестокой конкуренции, выпестованной промышленной революцией, были извращены и дарвиновские понятия¹⁰.

Социально-экономическая структура - это та почва, на которой взошли и развились культурные тенденции. В Главе 4 мы обозрели те культурные движения, которые следовали одно за другим в западном мире после Ренессанса, а именно: Барокко, Просвещение, Романтизм и Позитивизм. Победа Месмера над Гасснером была не только победой аристократии над священнослужителями, но также и победой Просвещения над угасающим Барокко, и есть что-то ироническое в том, что учение Месмера возобладало и было развито Романтиками". Просвещение вдохновило психиатрическую деятельность Пинеля и Эскироля, а Месмер считал себя представителем того же самого направления. Но Романтизм счел магнетизм подходящим для себя и в переистолкованном виде распространил его влияние на медицину и психиатрию; мы уже видели, что многие понятия, которые считались характерными для психоанализа Фрейда и аналитической психологии Юнга, пронизывали деятельность психиатров периода Романтизма¹². Затем, около 1850 года, Романтизм сменился Позитивизмом - культурным направлением, которое выдвинуло органическую психиатрию и доминировало всю вторую половину девятнадцатого века¹³. Романтизм, возродившийся в начале двадцатого века, оказал несомненное влияние на появление новых динамических школ¹⁴. Неудивительно, что многие идеи Фрейда и Юнга напоминают учения старых психиатров-романтиков. В противовес этому, Жане определенно является поздним представителем Просвещения, таковым же - хотя и в меньшей степени - можно считать и Адлера. В этом свете, соперничество между Жане, Фрейдом, Адлером, Юнгом и их учениками может быть понято как запоздалые отзвуки битв между Просвещением и Романтизмом в конце восемнадцатого, и начале девятнадцатого веков.

Подобно художнику или писателю, динамический психиатр исходил, главным образом, из своих специфических способностей и чувствительности при определении своего пути постижения и восприятия мира. Каждый динамический психиатр обладал своим собственным чувствованием в сфере психической реальности, и его теории, соответственно, также оказывались под влиянием обстоятельств и событий его собственной жизни. Жане был активным и бесстрастным человеком, так что его интерес в большей степени концентрировался в бихевиориальной психологии¹⁵. Его несколько отстраненное, наполненное легким юмором и благожелательное отношение нашло отражение в его рациональной психотера-

-557-

Генри Ф. Элленбергер

пии; напряженные, усердные и бережливые техники и приемы его предшественников проявились в его теории «запаса психологических сил». Поскольку Жане не помнил своих снов, то, возможно, поэтому и не написал собственного «Толкования сновидений», как это сделал Фрейд, бывший превосходным сновидцем. Неразрешенный религиозный кризис его юности стал причиной повторного обращения к психологии религии. Фрейд, как мы уже видели, разделял с великими писателями глубокий интерес к скрытым сторонам человеческой жизни и личности в широком смысле, равно как и к высшим заповедям, хранимым языком¹⁶. Понятие Эдипова комплекса и его центрального местоположения в человеческой судьбе с очевидностью проистекало из его собственной жизненной истории, что делает понятным и то, почему ни Адлер, ни Юнг не могли это принять, уже хотя бы потому, что в своем раннем детстве переживали совершенно иную семейную историю. Что касается Адлера, то его основной талант заключался в умении быстро и точно делать наблюдения, - качестве, разумеется, необходимом для талантливого клинициста; немцы именуют подобное свойство клиническим взглядом (derklinische Blick)¹⁷. В области психологии это выглядит как способность давать с первого взгляда точную оценку в плане нормы или патологии индивидуального стиля жизни и, соответственно, оказываться основателем системы прагматической психологии. События детства дали Адлеру повод приписывать главенствующее положение индивида в сиблинговом ряду, считать значение его отношений с братьями и сестрами первостепенным, даже большим, нежели ранние отношения с родительскими фигурами. В случае Юнга доминирующим признаком оказывается сам контраст между практическими способностями человека, хорошо встроенного в материальную реальность и редким даром психологической (если не парапси-хологической) интуиции¹⁸. Контраст этот отражен в типологической системе Юнга и его психотерапии, включающей приведение пациентов обратно к осознаниванию и синтетико-герменевтический метод продвижения на пути к индивидуации. Как и в случае Жане, неразрешенный религиозный кризис в период юнговской юности повлек за собой непрекращающееся воздействие на развитие его психологической системы.

Ко всему прочему, исследователь разума может столкнуться со своим собственным неврозом или невротическими элементами в своей личности. Следует, однако, проводить базовое различие между теми психиатрами, кто попросту использовал свой собственный невроз как предмет изучения, и теми их коллегами, жизненная работа которых оказалась следствием творческой болезни.

-558-

Не так уж трудно подыскать целый ряд примеров для первой группы. Роберт Бартон описал свое собственное состояние в печальном, но энергичном изложении трактата о «школьной меланхолии»¹⁹. Джордж Чейни дал классическое описание гипохондрии, основанной на нескольких историях болезни, из которых самой продолжительной и наиболее впечатляющей была его собственная²⁰. Бенедикт-Августин Морель сопроводил свое описание delire emotif (позже названное фобией) живой историей своего собственного случая²¹. Что касается Жане, то есть ряд причин предположить, что определенные признаки в его описании психастении были взяты из личных переживаний. Согласно Филлис Боттоми, Адлер в раннем возрасте болел рахитом, и это могло повлиять на его теории неполноценности органа, комплекса неполноценности и компенсации. Иван Петрович Павлов дал краткий, но примечательный отчет о сердечном неврозе, которым он страдал после хирургической операции в 1927 году, и, по всей видимости, его последующий интерес к психиатрии в значительной степени был вызван этим событием²².

Не следует путать проявление «творческой болезни» с общим неврозом, который наводит психиатра на соответствующие размышления и, возможно, побуждает его к попыткам самоисцеления. Наша гипотеза заключается в том, что источником психотерапевтических систем Фрейда и Юнга являлись соответственно их «творческие болезни» (одним из аспектов которой и являлся их самоанализ). Основные черты творческой болезни уже были описаны нами в предшествующих главах²³. Здесь мы рассмотрим их лишь вкратце.

Это, скажем, редкое психическое состояние начинается после длительного периода непрерывной интеллектуальной работы и внутренней поглощенности ею. Главными симптомами здесь оказываются депрессия, изнеможение, раздражительность, бессонница и головная боль. Короче, такое состояние дает картину тяжелого невроза, иногда психоза. В интенсивности симптомов могут быть свои колебания, но в общем пациент остается под воздействием овладевшей им идеи или одержим достижением какой-то трудной цели. Он пребывает в крайней духовной изоляции и живет с чувством, что никто не может ему помочь, отсюда и его попытки самолечения. Но, как правило, он чувствует, что эти попытки лишь усиливают его страдания. Такая болезнь может длиться от трех и более лет. Выздоровление приходит внезапно и быстро; оно сопровождается чувством эйфории и за ним наступает изменение (трансформация) личности. Субъект убежден, что получил доступ к новому духовному миру или открылся этому миру. Примеры подобной болезни

-559-

Генри Ф. Элленбергер

можно обнаружить среди шаманов Сибири и Аляски, мистиков разных религий, а также среди писателей и философов. Хорошо документированным примером здесь является случай Фехнера; возможно, что и Ницше также продуцировал свои наиболее оригинальные идеи во время мучительных переживаний творческой болезни²⁴.

Клинический аспект творческой болезни варьируется от одного индивида к другому. Следует, прежде всего, разграничивать две категории: болезнь исследователя, первооткрывателя и болезнь последователя. Первый шаман, который, вероятно, уже тысячи лет назад изобрел способы отправлять себя в состояние транса, чтобы исследовать мир духов, послужил моделью для всех последующих поколений шаманов. Он был первооткрывателем, а все прочие - последователями. Многие индивиды подверглись творческому неврозу, который никто после них уже не повторял, потому что, как и Фехнер, они никогда не призывали других следовать за ними. Так, Рудольф Штайнер очень подробно и точно изложил свой метод достижения высших духовных миров, но кажется, что никто из пытавшихся воспользоваться этим методом в нем не преуспел²⁵. Для того, чтобы обрести последователей, первооткрыватель должен не только обучить теории, но и обеспечить практическим руководством тех, кто пожелает воспользоваться этой теорией. Таким образом, шаман-ученик должен видеть старого шамана-учителя через регулярные промежутки времени, наставления которого он шаг за шагом будет стремиться осуществить на практике на протяжении всего этапа обучения (инициации). Нечто подобное происходит и с мистиками большинства религий. Здесь также повсеместно подчеркивается необходимость духовного руководства и наставничества. Более того, последователь сам должен найти себе соответствующего наставника и учителя. Мистики, подобно Святой Терезе из Авилы и Святому Иоанну Крестителю, настаивали на важности нахождения правильного наставника совести с тем, чтобы избежать вредоносных переживаний.

В отношении динамической психиатрии можно предположить, что Месмер пережил творческий невроз, из которого он вышел с убеждением об эпохальности открытого им животного магнетизма. Однако, он сумел передать своим ученикам лишь теоретическую составляющую своего открытия, ему так и не удалось посвятить их в таинства самой практики. На этом фоне вполне оригинальными представляются концепции Фрейда и Юнга. Оба они прошли через этап творческой болезни, и оба - под именем обучающего анализа - сделали форму этой болезни моделью для всех своих последователей. Юнг стимулировал про-

-560-

11. Заключение

хождение обучающего анализа для каждого кандидата в аналитики, а фрейдисты приняли его в качестве ценного дидактического компонента. Впоследствии юнговская школа стала рассматривать обучающий анализ как нечто вроде инициации (initiatory malady) сравнимой с длительной процедурой посвящения в шаманы.

Здесь нет нужды снова увязывать истории творческих болезней Фрейда²⁶ и Юнга²⁷ друг с другом. Среди характерных признаков творческой болезни есть, однако, один, заключающийся в том, что субъект после выздоровления убежден в универсальной значимости (подлинности) сделанного им открытия. Именно этим путем Месмер пришел к утверждению истинности животного магнетизма, Фехнер — принципа удовольствия, Ницше - вечного возвращения, Фрейд - эдипова комплекса и детской сексуальности как источника невроза, Юнг - анимы и процесса индивидуации. Те, кто знал Фрейда, сообщают, что он говорил о комплексе Эдипа и о либидо как об абсолютно истинных вещах, не испытывая при этом ни малейшего сомнения. В равной степени, Юнг также говорил о коллективном бессознательном, аниме и самости со спокойной уверенностью человека, который знает, что говорит.

Таким образом, мы подошли к необходимости провести различие между двумя группами динамических систем. К первой группе принадлежат системы Жане и Адлера. Хотя Жане использовал свой собственный опыт психастении, а Адлер - свои личные переживания неполноценности органа, их главные открытия получены путем объективного клинического исследования. Ко второй группе относятся системы Фрейда и Юнга. Здесь основные принципы и убеждения исходят изнутри, из опыта творческой болезни.

Подобное различение, в свою очередь, приводит к нелегкому вопросу: какова эвристическая ценность творческой болезни? Является ли уверенность в обнаружении универсальной истины достаточным доказательством обоснованности данного открытия? Этот вопрос принадлежит более общей проблеме валидности динамических психологических переживаний. Одним из ее аспектов является сама специфика творческой болезни: сугубо личный опыт первооткрывателя оборачивается моделью для последователя, и подобная согласованность паттерна ведет к передаче последнего от одного инициируемого к другому в рамках одной и той же школы. Ученик шамана никогда не испытает переживаний нирваны монаха с Тибета, равно как и йог не сможет отправиться в землю духов, как это делает шаман. Та же самая специфика наблюдается и в отношении различных школ гипноза, справедлива она и для всех новых дина-

-561-

Генри Ф. Элленбергер

мических школ²⁸. Лица, прошедшие психоанализ, будут видеть «фрейдовские» сны и осознают свой эдипов комплекс, тогда как подвергшиеся юнгианскому анализу, непременно получат архетипические сновидения и столкнутся со своей анимой. И каждый непроизвольно вспомнит изречение Габриэля Тарда о том, что «гениальность - это способность порождать свое собственное потомство, то есть, учеников и последователей»²⁹.

В дополнение к их собственным личностям, самый важный источник в достижениях динамических психиатров лежит в их отношениях со своими пациентами, причем роль последних проявляется двумя разными способами. Первый - это связь между психиатрическими теориями и той группой пациентов, к которой сам психиатр имеет доступ. Как уже упоминалось, И. Вассерман придерживался той точки зрения, что разница между психоанализом Фрейда и индивидуальной психологией Адлера проистекает из самой разницы в понятиях, связывающих их со своими пациентами; в группе богатых пациентов, к которой относились пациенты Фрейда, основной интерес крутился вокруг любовных проблем; для пациентов же Адлера значительно более беспокоящими и одновременно вдохновляющими были проблемы материального существования, равно как и стремление к успеху³⁰. Длительные исследования Фрейда в области нейроанатомии также объясняют его приверженность концептуальной модели, вдохновленной физиологией мозга. Значительные расхождения в представлениях Фрейда и Юнга о бессознательном можно связать и с тем фактом, что они имели дело с разными типами пациентов. Фрейд, работавший с невротиками, не имел достаточного опыта работы с психозами и считал, что бессознательное является складом вытесненных побуждений и воспоминаний. Юнг, в течение девяти лет имевший дело с острой шизофренией, пришел к представлениям о коллективном бессознательном и архетипах.

Есть и другой, возможно, более важный аспект во взаимоотношениях динамических психиатров со своими пациентами. Иногда психотерапевт, рассматривающий пациента в качестве особого объекта изучения, обнаруживает себя вовлеченным в длительное, трудное и противоречивое взаимоотношение с ним. Обычно таким пациентом оказывается женщина-истеричка. То, чему психиатр научается от пациента, порой совершенно отличается от того, что он ожидал, и подлинность подобных открытий лучше открывается кому-то из преемников, нежели ему самому³¹. Поскольку роль пациентов в истории динамической

-562-

11. Заключение

психиатрии всегда несколько принижалась, то было бы уместным вкратце пересказать несколько типичных эпизодов.

Проводя лечение своей молодой пациентки фрейлейн Остерлин, Месмер пришел к убеждению, что терапевтический эффект являлся следствием действия не самих магнитов, а исходил из магнетического потока, который генерировала его собственная персона³². Позже он уверовал в излечение Марии Терезии Парадиз от слепоты, да и она сама какое-то время верила, что сможет видеть снова; сегодня мы видим в этой истории типичный пример суггестии, переноса и контрпереноса, но Месмер этот случай не понял, подозревая против себя заговор, и, в конечном итоге, был вынужден покинуть Вену³³. Пюисегюр оказался в гораздо более счастливом положении. Он не только увидел в Викторе Рейсе пример совершенного кризиса, но и смог понять, как магнетический сон может быть использован в терапевтических целях, понять, что месмеровская теория флюидов оказалась ошибочной и что магнетизер не должен использовать пациента для демонстрации в качестве пассивного инструмента³⁴. По всей видимости, уроки прошлого даром не прошли. Когда читаешь историю Деспена и Эстели, то начинаешь осознавать, как много предстояло пережить Деспену, чтобы понять уловки своей пациентки и воспользоваться раппортом, дабы умело вывести ее из болезни³⁵. Что касается Юстина Кернера, то он отнюдь не был слепцом, попавшим в ловушки Фредерики Хофф, как об этом частенько упоминают. Скорее, он рассматривал ее со смешанным чувством удивления' и критики. Он не поощрял предполагаемые в Ней терапевтические таланты, а скорее, гордился, демонстрируя ее именитым философам и теологам, и если он сделал свою пророчицу знаменитой, то публикация ее истории прежде всего послужила во славу самому Кернеру³⁶. Более необычный пример запутанных отношений между терапевтом и пациентом представлен в борьбе пастора Блумхардта с его одержимым прихожанином Готтлибом Диттусом. На протяжении двух лет Блумхардт отчаянно сражался с силами темноты; но чем больше он сражался, тем более тяжелыми становились симптомы Готтлиба. По достижении окончательной победы, личность Блумхардта подверглась сильной перемене³⁷.

К несчастью, учения Пюисегюра и старых магнетизеров были основательно подзабыты в последние десятилетия девятнадцатого века, что и показывают примеры Шарко и Брейера. Мы уже видели, как Шарко использовал Бланш Уитман и других истерических женщин в плане своих так называемых «экспериментальных исследований»³⁸. Случай знамени-

-563-

Генри Ф. Элленбергер

той пациентки Брейера Анны О. (Берты Паппенхейм) действительно принадлежал к тем великим магнетическим заболеваниям, которые столь усердно разыскивались ранними магнетизерами. Она предъявляла уникальные симптомы, направляла свое лечение, объясняла его своему доктору и предсказывала дату его окончания. Поскольку она выбрала процедуру катарсиса в качестве само-направленной психотерапии, Брейер посчитал, что он нашел ключ к психогенезу и лечению истерии. Это были неверное теоретическое истолкование и терапевтическая неудача, которые, однако, способствовали зарождению фрейдовского психоанализа³⁹. Но именно, Жане предстояло переоткрыть новации старых магнетизеров, в особенности, терапевтическую пользу раппорта. От Леони Жане усвоил то, что другая личность, которая возникает в глубоком гипнозе, оказывается не чем иным, как воспроизводством предшествовавших гипнотических опытов, совершавшихся над ней. Тем самым он смог понять ошибочность трех стадий гипноза Шарко⁴⁰. Способность Леони гипнотизироваться на расстоянии вызвала у Жане непреодолимое недоверие по отношению к парапсихологии. Это, в свою очередь, объясняет и крайнюю осторожность Жане, когда впоследствии он столкнулся со случаем Мадлен, пациенткой, которая периодически демонстрировала стигматы Страстей и эмоциональные перепады между гневом и экстазом⁴¹.

Открытия Флурнуа, связанные с «медиумизмом» Элен Смит, оказались весьма плодотворными и разнообразными. Он продемонстрировал важность забытых детских воспоминаний, возвращение к различным периодам детства в фантазиях пациентки, фантазиях, представлявших выражение скрытых желаний. Но хотя он и понимал природу чувств медиума по отношению к нему, он оказался недостаточно осторожен. Публикация его книги вызвала проявление враждебности с ее стороны, она ограничила свою деятельность неэффективной, полностью погруженной в себя жизнью и тогда Флурнуа понял опасность переноса лон-гитюдинальных исследований подобного рода целиком на одного субъекта⁴². Медиум Юнга, Элен Прейсверк, сочетала в себе черты «прорицательницы из Преворста» (Фредерики Хофф) и Элен Смит. Юнг, несомненно, извлек пользу из опыта Кернера и Флурнуа, хотя лишь несколько позже понял роль, играемую чувствами пациента в отношении себя. Открытие Юнга заключалось в представлении медиумистического обмана в качестве отчаянной попытки молодой женщины преодолеть те препятствия, которые мешали развитию ее личности, и это было первым зародышем более позднего понятия индивидуации⁴³. Примечательно то, что бывшая пациентка Месмера Мария Терезия Парадиз, будучи

-564-

11. Заключение

слепой, сделала блестящую карьеру в качестве музыканта, что Готтлиб Диттус был принят в семье Блумхардта и сумел стать его помощником, что Бланш Уитман стала ассистентом радиолога и умерла мученицей науки, что Берта Паппенхейм стала пионером в области социального попечительства, и что Элен Прейсверк добилась успеха в качестве владелицы магазина модной одежды в Базеле.

В отношении Фрейда, мы должны припомнить, что метод свободной ассоциации был отчасти предложен ему одной из его пациенток Элизабет фон Р., а Человек-Волк сыграл историческую роль в развитии психоанализа⁴⁴. Фрейд научился у него очень многому и был ему настолько признателен, что впоследствии лечил Человека-Волка бесплатно и даже на протяжении ряда лет собирал деньги, чтобы поддержать его. Сам же Человек-Волк испытывал сильнейшую привязанность к Фрейду сквозь призму параноидальной симптоматики, что требовало дальнейшего длительного лечения⁴⁵. Таким образом, мы видим, что история динамической психиатрии неотделима от вкладов целой плеяды выдающихся пациентов, роль которых странным образом оказалась незамеченной.

На протяжении всей книги мы сталкивались с множеством других источников достижений динамических психиатров. «Человек - не остров», но даже сам первооткрыватель проходит через творческую болезнь с чувством предельной изолированности. Творческие умы неразрывно связаны с их социальным окружением, равно как и с более узким - специфически человеческим - контекстом, включающим их учителей, коллег, друзей, учеников, критиков, а также врагов и оппонентов. Невозможно отделить в человеческой мысли то, что непосредственно принадлежит самому индивиду, то, что внушено окружающими или то, что вычитано из газет или книг. Никогда не следует недооценивать силу криптомнезии (искажения памяти), равно как и недооценивать стимулирующее влияние текущих событий. В этом отношении примечательна революция младотурков в 1908 году и того пути, каким она отразилась в работе Фрейда «Тотем и Табу»⁴⁶. Иногда психолог, ищущий новый путь обнаруживает его в недавно вышедшей книге. В свое время Фрейд был весьма впечатлен книгой Фрэзера, посвященной тотемизму⁴⁷, Юнга вдохновила работа Фробениуса «Эра солнечного Бога»⁴⁸, а Адлера - книга Вайхингера «Философия "как если бы"»⁴⁹. Публикация «Воспоминаний» Шребера побудила Юнга отойти от теории либидо Фрейда, а Фрейда подтолкнула к созданию теории паранойи⁵⁰. Даже ху-

-565-

Генри Ф. Элленбергер

дожественная новелла могла стать мыслепобуждающим источником, как это произошло с «Градивой» Йенсена⁵¹ и «Имаго» Шпиттелера⁵².

Другим часто не замечаемым аспектом процесса динамической психиатрии является привлечение идей, имеющих хождение в других областях знания. Будучи внесенными на психиатрическое поле и сформулированными в других терминах, они выглядят как новое открытие. Возможность пробуждения полового инстинкта у ребенка и влюбчивая тяга маленького мальчика к своей матери были хорошо известны воспитателям и учителям-католикам, а сами понятия популяризировались Мишле, но когда о них заявил Фрейд, последние предстали во всей своей поразительной новизне⁵³. Представление о том, что гомосексуальность в большинстве случаев имела своей причиной психологию, а не физическую конституцию, имело широкое хождение среди педагогов задолго до того, как оно привлекло внимание психиатров. Аналогичным образом, еще до того, как стать доминирующей в среде нейропси-хиатров, психосексуальная теория истерии была весьма широко распространена среди гинекологов. Уголовные сыщики хорошо знали значение парапраксий - несоответствие действий преступника поставленной цели - и использовали их задолго до того, как последние стали неотъемлемой частью психоанализа⁵⁴. Много раньше, чем Морено придумал психодраму в качестве психотерапевтической процедуры, реконструкции преступлений уже были в ходу в уголовной практике, что довольно часто приводило к признанию подозреваемыми в совершении ими убийства.

Иногда прогресс состоял попросту в том, что старая заброшенная идея извлекалась из небытия. Некоторые понятия новой динамической психиатрии, далекие от того, чтобы шокировать своей новизной, оказывались весьма старомодными. Сюда можно отнести понятие «бегства в болезнь», которое было заявлено еще старыми психиатрами-романтиками и по-прежнему сохраняло свою популярность в обыденном сознании, а также идею о том, что стереотипные движения психотика могут нести в себе психологический смысл. В новелле Эдмона де Гонкура несчастная женщина испытывает столь сильные страдания, что предпринимает бегство в острый психоз⁵⁵. Мы находим ее сидящей в углу палаты психиатрической больницы и безостановочно совершающей круговые движения рукой. Автор объясняет нам, что в своих галлюцинациях она воображает себя собирающей цветы, которые падают с вишневого дерева, что она и делала в действительности в своем счастливом детстве. Психиатры, читавшие новеллу, должно быть улыбались этой

-566-

11. Заключение

устаревшей романтической выдумке, но когда Блейлер и Юнг стали учить схожим идеям, то художественная сцена высветилась впечатляющей новизной.

Характеризуясь новизной и оригинальностью, творческая работа почти всегда является частью современной тенденции; она кристаллизует огромное количество прозрений и озарений, разбросанных вокруг. «Толкование сновидений» Фрейда появилось в то время, когда общественный интерес всколыхнулся потоком литературы, посвященной сновидениям; его «Три очерка по теории сексуальности» были опубликованы в 1905 году в центре потока работ о сексуальной патологии, зародившегося после 1880 года; «Тотем и Табу» также появилась в рамках тогдашней общей интеллектуальной моды, приведшей историков, этнологов и психологов к рассмотрению тотемизма как одной из определяющих стадий в гипотетической реконструкции истории человечества. Здесь крайне трудно установить, в какой степени работа, открывающая новую эпоху, на самом деле знаменует культурную революцию, а в какой - оказывается воплощением уже существующей тенденции или моды.

Мы, таким образом, возвращаемся обратно к тому парадоксу, который был отправной точкой нашего исследования, а именно тому факту, что динамическая психиатрия испытала, по всей видимости, неоднородную череду превратностей и злоключений с этапами отторжения, неприятия и восстановления, возрождения, в противоположность последовательному курсу эволюции физических наук. Здесь мы должны отметить, что последующие базовые различия выделяют динамическую психиатрию из других дисциплин.

Современная наука является объединенным корпусом знания, в котором каждая отдельная наука обладает автономией и определяется своим объектом и специфической методологией; поле динамической психиатрии, в противоположность этому, очерчено не вполне, ему свойственно вторгаться в область других наук, если не революционизировать их. Фрейд настаивал на том, что «основатель психоанализа должен быть лицом квалифицированным в достаточной степени, чтобы судить, чем является психоанализ и чем он не является»⁵⁶. Подобная точка зрения чужда современной науке; никто не мог бы, например, вообразить Пастера, заявляющего, что он и есть то лицо, которое вправе решать, чем является, а чем не является бактериология. В то же самое время было бы совершенно естественным и нормальным, если бы, скажем, Хайдеггер стал утверждать, что он тот самый человек, который вправе определять, чем является, а чем не является хайдеггеровская философия.

-567-

В рамках единой науки термин «школа» является простым обозначением временной группировки-объединения нескольких учеников вокруг своего учителя, работающего в направлении нового стиля, и не полностью инкорпорированного в общее «тело» знания. Такой была, например, «школа» Пастера до момента его открытий, ставших всеобщим знанием. Среди основателей современной динамической психиатрии мы замечаем, что только один, Жане, остался верен традиции единой науки. Хотя он и был со-основателем психологического общества и психологического журнала, и хотя он создал мощный психологический синтез, ему никогда не приходило в голову основать «движение» или «школу». Он предполагал, что его учение способно интегрироваться в психологию как дисциплину по аналогии с тем, как Пастер считал, что его открытия могут быть усвоены медициной. По контрасту с этим, говоря о Фрейде, Адлере и Юнге, мы отмечаем здесь, что само слово «школа» допускает то значение, которое оно имело в связи с «философскими школами» греко-римского античного периода⁵⁷. Такое возвращение от понятия единой науки к понятию независимых «школ» являет собой непривычную новизну, которая пока не привлекла к себе того внимания, которого она заслуживает.

Все эти парадоксы прикрывают другой, еще более глубокий, а именно: сам контраст между обязательствами и убеждениями динамической психиатрии и экспериментальной психологией. Современная наука основана на эксперименте, парциализации и количественном измерении, и это относится не только к физике, но и ко всей сфере человеческой души. В этом отношении динамическая психиатрия, несомненно, Открыта для критики. Но кто когда-либо был способен измерить либидо, силу эго, суперэго, анимы, количественно определить степень индиви-дуации и тому подобное? Само существование подобных сущностей никогда не было продемонстрировано. Но для тех психиатров, которые посвятили себя исключительно работе со своими пациентами в непосредственной психотерапевтической обстановке, эти термины не являются абстрактными понятиями; они являют собой живые реальности, существование которых гораздо более осязаемо, нежели статистика или исчисление экспериментальных процедур. Юнг, проведший годы в разработке своего теста словесных ассоциаций, заявил позднее: «Тот, кто захочет узнать что-либо о человеческой душе из экспериментальной психологии, не узнает из нее ничего или почти ничего»⁵⁸. Ганс Кунц объяснял, почему фрейдисты не приняли возражения эпистемологов: «Потому что психоаналитики переживали истину психоанализа тем путем и способом, который значительно превосходит в убедительности и

- 568 —

силе обычные свидетельства логически сформулированных озарений и прозрений... они едва ли могли поступиться своими убеждениями ввиду несравнимо более слабых доказательств формальной логики»⁵⁹.

В действительности мы имеем дело с двумя представлениями о реальности, испытывающими друг друга на прочность, и как представляется, область психической жизни может рассматриваться с двух вполне узаконенных сторон: либо с позиций точной измерительной технологии, квантификации и научных экспериментов, либо с точки зрения непосредственного неисчислимого подхода динамического психотерапевта.

Динамический психотерапевт, таким образом, имеет дело с тем, что Юнг называет психическим существованием или психической реальностью. Но чем же, в сущности, является эта психическая реальность? Нас в данном случае интересует только то, что обнаруживается в процессе творческой болезни и в повседневной работе глубинных психологов. Но даже и в этом случае существует множество разных видов психических реальностей, и зачастую, они несовместимы и противоречат друг другу, хотя и наделены одними и теми же чертами достоверности и несомненности для всех тех, кто имеет с ними дело. И было бы, например, напрасно пытаться осуществить редукцию аналитической психологии Юнга к психоанализу Фрейда, и наоборот, равно как и пытаться свести любое из этих направлений в концептуальные рамки экспериментальной психологии. Мыслимыми и постижимыми здесь оказываются и многие другие динамические системы⁶⁰.

Сосуществование двух несовместимых подходов к пониманию человеческой психики шокирует разум ученого, жаждущего единства. Должны ли мы сохранять принцип единства науки, пожертвовав при этом независимостью новых динамических систем или же нам следует поддерживать эти системы (и, возможно, в дальнейшем ждать появления новых) и рассматривать идеал единой науки как замечательную мечту? Выход из подобной дилеммы может быть найден в совместном усилии психологов и философов. В данном исследовании бессознательного мы отмечали, что психологи интересуются здесь, главным образом, традиционными, отклоняющимися от нормы и креативными аспектами, в то время как мифопоэтическому бессознательному после работ Флурнуа уделялось мало внимания⁶³. Возобновление исследований в этом все еще малоизученном поле может пролить новый свет на многие до сих пор непонятые проблемы. С другой стороны, можно пожелать, чтобы философы расширили свои наблюдения над представле-

-569-

Генри Ф. Эллснбсргер

ниями о психической реальности и попытались определить ее структуру (как это сделал Хайдеггер для структуры человеческого существования в противоположность существованию материальных и искусственных, «промышленных» объектов). Тогда можно было бы надеяться достичь более высшего синтеза и разработать концептуальные рамки, которые могли бы в большей степени удовлетворять строгим требованиям экспериментальной психологии и тем психическим реальностям, которые переживаются исследователями бессознательного.

Примечания

Глава 7. Зигмунд Фрейд и психоанализ

¹ Мы следуем здесь хронологии, приведенной Альфредом Казамасом: Alfred Kazamas. Osterreichische Chromic Vienna: Hollinak, 1948.

² Gerson Wolf. Die Juden // Die Volker Oesterreich-Ungams. Ethnographishe und culturhistorische Schilderung. Viennau. Teschen: Karl Prochaska, 1883. Vol. VII.

³ Hans Tietze. Die Juden Wiens. Geschichte-Wirtschaft-Kultur. Leipzig and Vienna: E. P. Tal, 1933.

⁴ Adolf Zemlinsky. Geschichte der Turkisch-Israelitischen Gemeinde zu Wien. Vienna: M. Papo, 1888.

⁵ Sigmund Mayer. Ein Jiidischer Kaufmann, 1831 bis 1911. Lebenserinnerungen von Sigmund Mayer. Leipzig: Duncker and Humblot, 1911.

⁶ M. Vishnitzer, trans, and ed. The Memoirs of Ber of Bolechow. 1723-1805. London: Oxford University Press, 1922.

⁷ Sigmund Mayer. Ein Judischer Kaufmann, 1831 bis 1911. Lebenserinnerngen von Sigmund Mayer. Leipzig: Duncker and Humblot, 1911.

⁸ Heymann Steinthal. Uber Juden und Judentum. Vortrage und Aufsatze. Berlin: M. Poppelauer, 1906.

⁹ Josef Breuer. Curriculum Vitae // Hans Meyer. Dr. Josef Breuer, 1842-1925, Nachruf, 23. Juni 1925 [n.d.] S. 9-24.

¹⁰ Sigmund Freud. Traumdeutung. Leipzig and Vienna: Deuticke, 1900. S. 135.

¹¹ Hans Tietze. Die Juden Wiens. Geschichte-Wirtschaft-Kultur. Leipzig and Vienna: E. P. Tal, 1933. S. 231.

¹² Max Gruenwald. Vienna. Philadelphia: Jewish Publication Society of America, 1936. P. 518-523.

¹³ Такими были, например, Stefan Zweig. Die Welt von Gestern. 1944. Stockholm: Fischer, 1958; и Otto Lubarsch. Ein bewegtes Gelehrtenleben Berlin: J. Springer, 1931.

¹⁴ Письмо к президенту Kadimah, подписанное Josef Breuer, stripe Judaeus, natione Germanus. (Йозеф Брейер, еврей по рождению, немец по национальности). Автор весь-

-571-

Дата добавления: 2015-08-10