Глава V БОГ ИЛИ АНГЕЛ

Не бывает политики без мифа.

Поль Валери «Суждения о современном мире».

Грекам не надо было дожидаться царского указа от 324 года, чтобы учредить культ живого человека. Граница между миром богов и людей не была непроницаемой. Герои Гомера запросто общались с божествами, которые не считали ниже своего достоинства биться на земле бок о бок с ними. Музы, дочери богини памяти Мнемосины и Аполлона, общались с душами поэтов, ученых, философов. «Даймон», или дух, вдохновлял Сократа. В представлениях пифагорейцев и платоников душа понималась как частица божественного, обреченная жить пленницей в человеческом теле.

Не говоря уже о возлияниях, воскурениях и жертвоприношениях, которые в рамках заведенного ритуала постоянно совершались в каждом греческом городе в честь основателей, поэтов и мудрецов, вполне допускалось, чтобы одержавший победу полководец, явившийся таким образом спасителем и благодетелем своей родины, был, как бог, удостоен культа. Всякая победа была явным доказательством и знаком благосклонности богов. В качестве примера можно вспомнить случай спартанского флотоводца Лисандра, которому остров Самос присудил в 404 году, после разгрома Афин, алтарь и культовую статую. Плутарх («Жизнь Лисандра», 18) цитирует в связи с этим Дурида Самосского, биографа Александра. Непосредственно перед тем, как быть убитым, Филипп, отец Александра, распорядился пронести внутри ограды театра своей столицы 12 статуй олимпийских богов, а также свою собственную, которая «была вполне достойна бога», а сам он, одетый в белое, вступил в театр под восторженные крики и поздравления собравшихся, между тем как его телохранители веером рассыпались вокруг, чтобы привлечь внимание к его персоне. В Эфесе ему посвятили статую, в то время как Аристотель, советник Филиппа, писал: «Превосходный человек — все равно как бог среди людей» («Политика», III, 8, 1, 1284а, 10–11).

По правде говоря, в таких случаях это не было еще полным уподоблением, хотя обожатели и льстецы вроде Исократа склонны были, если речь шла о кипрском царе Эвагоре или Филиппе II, понимать старинные поэтические выражения наподобие «он был как бог среди людей» или «смертное божество» буквально (Исократ «Филипп», 111–115; «Эвагор», 72). Почести, присуждавшиеся великим людям, не были знаком обожествления, а скорее знаком прославления. Аристотель пишет: «Наиболее справедливо оказывать почести благодетелям, однако почитаются и те, кто способен оказать благодеяние… В число почестей входят жертвоприношения, памятные надписи в стихах и прозе, призы, персональный землеотвод, почетные места в театре, погребения, статуи, трапезы за общественный счет, а также такие варварские обычаи, как простирание ниц и уступание дороги» («Риторика», 1361а, 27–37). Вот уже десять веков греки отводили огороженные участки, τεμένη (очевидно, слово того же происхождения, что и латинское templum) священным личностям своих царей и увенчивали божественным венком победителей великих игр.

В том, что царь потребовал подобного культа от греческих городов весной 324 года, как раз тогда, когда главный финансист Александра Гарпал бежал из Вавилона, заставив перед этим называть свою любовницу «Афродитой», не было ровным счетом ничего ни возмутительного, ни непоследовательного. В его циркулярном послании (διάραμμα) имелась ссылка на пример Геракла, великого предка, и на беспрерывные победы, одержанные у границ мира. Ново и удивительно здесь то, что царь Азии настаивал, чтобы его называли Сыном Амона, а не сыном Филиппа, и что в таком качестве он требовал себе храмов, алтарей, жертвоприношений, статуй — не как небесному богу, но именно как непобедимому, или непобежденному богу, θεός άνίκητος⁸⁰.

Известно, что большинство греческих городов не придали этому значения; спартанцы иронизировали, что афиняне, на основании раздраженного и презрительного предложения Демосфена, постановили установить статую Александра и учредить ему общественный культ как «уподобленному» 12 богам; за исключением Фасоса, все прочие города, направлявшие в Вавилон «феоров», или священных послов, в скором времени прекратили осуществление культа. Лишь в одном не вполне достоверном тексте, относящемся к III веку н. э., упоминается, что афиняне прозвали Александра новым Дионисом (Диоген Лаэртий, VI, 63), между тем как Демосфен «соглашался, чтобы Александр звался Сыном Зевса или, если угодно, Посейдона» (Гиперид «Против Демосфена», 7, 73; «Надгробная речь», 8, 21).

Арриан, который следует суровому Аристобулу, едва упоминает о прибытии в Вавилон в апреле 323 года увенчанных венками и несших венок феоров, «как будто и вправду они явились как феоры почтить бога. Однако конец Александра был близок» (Арриан, VII, 23, 2).

Поколение спустя все переменилось. Но это случилось в Египте, в то время как в Александрии упокоилось тело Завоевателя. Он обрел тройной божественный статус: горожане чтили его как основателя, египтяне — как фараона, Сына Ра, сына бога и возлюбленного богов, Птолемей Сотер и его приближенные — как Сына Зевса-Амона. Александр мог делить святилище с Гефестионом, как и со святилищами династических богов, однако отныне у него имелись собственные храмы с духовенством, владениями, жертвоприношениями, надписями, праздниками. Птолемей I учредил в честь Александра игры — «Александрии». Начиная с 290 года его династический культ был возложен на жреца, имя которого служило по всему Египту для датировки договоров как египтян, так и греков. На монетах Александра изображали с рогами бога Амона. Процесс уподобления Александра Дионису завершился, когда в 261 году Птолемей II Филадельф торжественно справил третьи игры «Птолемеи».

В процессиях, организованных в Александрии в честь Диониса, бога вина, и Александра, основателя династии Птолемеев, вакхические мотивы смешивались с монархическими. В них Александр уподоблялся Дионису, завоевателю Индии, и это равенство оказалось запечатленным в людских умах и после конца язычества. Несомненно, по расточительности, экстравагантности и дурному вкусу эти процессии превзошли все мыслимые и немыслимые празднества. Описание, которое оставил нам Афиней (V, 25, 196а–203b) со слов Калликсена Родосского («История Александрии». Кн. IV), не может не поражать воображение. Мы не в состоянии подробно цитировать все 20 страниц, которые оно занимает. Отметим лишь, что процессия, которая выходила со стадиона за городом и тянулась по городским улицам с рассвета до сумерек, включала дюжину кортежей, которые сопровождали громадные повозки, оформленные на разные темы. Впереди двигалась вакхическая процессия, далее шли 1600 детей в белых одеждах, за ними на слоне ехал возвращающийся из Индии Дионис, позади которого следовали экзотические животные. Затем наступал черед кортежа Зевса и других богов, среди которых был и Александр, весь в золоте, на колеснице, запряженной слонами, в окружении богинь Ники и Афины (Алкидемы). Эта группа напоминала о завоевателе Индии, сопернике или двойнике Диониса, «Непобедимом боге», умиротворителе Азии, освободителе греческих городов, основателе нового мира. Ровно столько же имелось здесь и тем, которые надлежало развить и углубить мастерам эпоса, биографии или романа. «Подле любезного ему Птолемея восседает Александр, страшный для персов бог в блестящей митре» — так пел именно в те годы Феокрит (Идиллия, XVII, 18–19).

Авторы стихотворных «Александриад» для нас — не более чем имена, от их сочинений ничего не дошло. Во времена Александра к ним относились поэты Херил и Агис, при Атталидах — некий Арриан, во II веке н. э. — Клемент, Нестор из Ларанды и даже император Адриан, а в III веке н. э. — Сотерих из Оазиса. Однако мы уже видели, что рассказы «Вульгаты» основываются на прямых и косвенных свидетельствах, собранных Клитархом в Александрии в конце IV века до н. э., переработанном рассказе философа Каллисфена, который приписывал победы Александра его божественному происхождению, а автору книги — ту заслугу, что он воспевает Александра как бога; на беллетризованной биографии Онесикрита, первого кормчего флота Александра; наконец, на отчетах о путешествии Мегасфена, который, будучи послан в 302 году к радже Чандрагупте, перечислял, сильно преувеличивая, индийские диковины и чудеса.

Список трудов этих простодушных или беззастенчивых авторов, от которых до нас дошли лишь жалкие фрагменты, был бы длинным. Однако их баснословные байки питали то, что именуют Историей, до тех пор, пока на свет не появился принадлежащий Гийому де Клермон-Лодев, барону де Сен-Круа «Критический разбор античных историков Александра Великого». Второе издание этого труда вышло в 1804 году. Кроме того, из них выросли все те небывальщины, которые, поначалу в Египте, вылились в большой сборник «Славные деяния Александра», изданный составителями под именем Каллисфена, подобно тому, как для французов имя Ларусс, а для немцев — Брокгауз, означает именно словарь. Однако рассказчики ни за что бы на это не решились (я имею в виду сочинение подобных романов), если бы судьба Александра не представлялась уже его современникам в полном смысле сверхчеловеческой, исполненной божественного, чудесной, и если бы еще при его жизни его появление на свет не приписывалось вмешательству бога, его победы — чудесам, его путешествия — небесному поводырю или божественному прототипу, его действия — сверхъестественному могуществу, его любовь к богам или человеческим существам — дару, а его последние мгновения на этом свете — знаку потустороннего мира.

Рассмотренной под таким теологическим или житийным углом зрения, со всеми благочестивыми преувеличениями, которые предполагает вера, биографии Александра свойственно буквально перепархивать от чуда к чуду. Она призвана лишь чествовать, воспевать жизнь воплотившегося бога. Прежде чем заняться «Романом об Александре» в собственном смысле слова, который в первом своем издании относится, вероятно, к эпохе императора Севера Александра (222–235), позволим себе увлечься этими приключениями, разместившимися, так сказать, вне времени, прежде чем они оказались также и вне пространства. Случай с Александром несколько напоминает то, что сталось с Пифагором: обладая мощным авторитетом, тот поначалу почитался собственными сторонниками вожатым, который принуждал их следовать за ним и с ним соперничать; однако несколько необъяснимых успехов, везение, толпа последователей, репутация и тайна сделали из него существо уникальное, ни с чем не сравнимое, и — когда он уже ушел из жизни — избранника судьбы, святого, бога в человеческом облике, чудеса которого умножила легенда.

Дата добавления: 2015-08-09