Глава 11. Хусейн не мог скрыть горького разочарования

Хусейн не мог скрыть горького разочарования. Уже больше часа он сидел здесь, в гостиной, и беседовал с матерью Махмуда, а Лейла все не появлялась. И уже нет почти никакой надежды, что он увидит ее сегодня. Сейчас Махмуд кончит переодеваться, и они уйдут. А Хусейн так рвался к ней. Прибежал вместе с Махмудом прямо из тюрьмы.

Заметив на лице Сании-ханым улыбку, Хусейн обернулся к двери в надежде увидеть Лейлу. Но, увы, там никого не было.

Глядя на приятное лицо Сании-ханым, Хусейн вспомнил другую женщину. Вот она печет хлеб, и на добром ее лице играют отблески огня, за подол женщины держится черноволосая девчурка… Это его мать и сестренка Самиха… Хусейн потерял мать, когда ему было десять лет. Образ ее всегда расплывался в его памяти, а сейчас впервые за долгие годы Хусейн увидал мать так отчетливо. Он увидел и маленький дом с большим деревянным засовом на дверях, и единственную пальму, качающуюся на ветру, и горячие тонкие лепешки, и сливки, и темный густой мед… Ласковая рука гладит его по голове…

— Так ты и живешь, сынок, один-одинешенек? — спросила Сания-ханым.

Хусейн пробормотал что-то в ответ. Ему вспомнилось, как они остались одни. В доме полно каких-то женщин в черных одеждах… Широко поставленные глаза сестренки растерянно вглядываются то в одно лицо, то в другое. Но среди этих женщин нет матери… Он прячется в стоге сена вблизи дома. После ухода этих женщин отец разыскивает Хусейна и с несвойственной ему грубостью тащит мальчика в дом… Хусейн, плача, падает у порога… Чужая женщина сует ему лепешку, смазанную сливками и медом, долгая дорога среди чужих людей, чужие мальчики в школе аль-Мансура, чужие люди в Каире, на инженерном факультете… Даже его сестра Самиха изменилась, стала ему какой-то чужой. Их совместная жизнь в Каире, борьба за существование… Он учился, чтобы получить приличную работу, скопить деньги на приданое сестре. Самиха все дальше отходила от него. Каждый шел своим путем. Ее любовь теперь принадлежала другому человеку…

Хусейн тряхнул головой, стараясь отогнать невеселые думы. Что это — он стал жалеть себя? Конечно, он был лишен материнской любви, но ведь все люди, среди которых он жил, дарили его своей дружбой. Даже мимолетные взгляды сближают людей… А его добрая хозяйка в аль-Мансура, а взгляд того старого человека в трамвае, а суровый рабочий, протянувший ему свои патроны, когда пулемет Хусейна замолчал! И застенчивая улыбка этой женщины, что сидит перед ним… Она уже не чужая… Нет, люди не были ему чужими! Он дожил до двадцати четырех лет и никогда не распускался! Так по-дурацки жалеть себя! А впрочем, ему отлично известно, откуда взялись эти мысли. Вчера он всю ночь мечтал о той минуте, когда Лейла взглянет на него лучистыми глазами и скажет своим звонким, похожим на звук свирели голосом: «Добро пожаловать, Хусейн!»

— Ну, пошли! — услышал он сзади себя голос друга.

Махмуд стоял в дверях в новом элегантном костюме.

— Ну и вырядился, прямо как на свадьбу, — развел руками Хусейн.

— Могу же я в конце концов прилично одеться!

Костюм был совсем новый. Махмуд купил его еще до отъезда на канал и ни разу не надевал. Ему так хотелось надеть обновку, что он даже не подумал об августовской жаре.

Хусейн похлопал друга по плечу:

— Ну, ничего, к вечеру станет прохладнее.

Мать Махмуда, Сания-ханым, встала, чтобы попрощаться с Хусейном. В это время дверь отворилась и на пороге появилась Лейла.

Хусейн стремительно повернулся к ней, чувствуя, как лицо его залило краской. Он постарался взять себя в руки. Лейла слегка кивнула ему и обратилась к брату:

— Махмуд, днем к тебе приходил какой-то Хамди. Он сказал, что будет ждать тебя в восемь часов в кафе.

Хусейн продолжал растерянно смотреть на Лейлу, словно видел ее впервые. Махмуд спросил:

— Ты, кажется, знаком с моей сестрой, Хусейн?

Хусейн, не отвечая ему, неуверенно протянул Лейле руку:

— Мы уже встречались раньше, не правда ли?

Веки Лейлы дрогнули. Но когда она здоровалась, лицо ее было непроницаемо.

— Да, мы встречались, — натянуто произнесла Лейла.

Голос у нее стал другим. Он уже не был похож на звук свирели, слова исходили не из глубины груди, как когда-то, а просто слетали с языка — тусклые и вялые.

Хусейн пытался отыскать в лице Лейлы хотя бы слабые отблески того света, который раньше исходил от всего ее существа. Ему почему-то вспомнилось, как плакала когда-то пятилетняя Самиха: «Хусейн, пусть она полетит, отпусти ее!»

Он смущенно смотрел на пеструю бабочку, приколотую к альбому. «Отпусти ее, Хусейн, она такая красивая, когда летит!»

Он прижимал сестренку к себе, целовал ее волосы: «Она уже не может, Самиха, летать…»

Хусейн еще раз посмотрел на Лейлу, потом, не говоря ни слова, круто повернулся и почти выбежал из комнаты.

Потом Хусейн еще приходил в этот дом и каждый раз пытался отыскать в Лейле то, что так притягивало его. Всякий раз он уходил с чувством горького разочарования… и все же снова возвращался. Хусейн не знал, что заставляет его приходить. Должно быть, вдали он представлял Лейлу такой, какой увидел впервые. А может быть, он верил, что силой любви заставит ее возродиться, стать прежней… Его влекла к Лейле необъяснимая уверенность, не подчинявшаяся здравому смыслу, что они созданы друг для друга… Они будут вместе, сколько бы ему ни пришлось ждать.

Он должен быть осторожен. Здесь нельзя идти напролом. Обычно Хусейн не любил обходных маневров, всегда наступал. Если бы Лейла была в нормальном состоянии, он откровенно сказал бы ей о своей любви и попросил руки. У него хватило бы терпения ждать, пока она ответит на его любовь. Будь Лейла прежней, Хусейна не очень беспокоило бы, что он все еще без работы и что у него нет дома. Только бы она любила его! Тогда можно было бы начать совместную жизнь с самой первой ступеньки…

Но Лейла изменилась. С ней что-то произошло. Он должен быть осторожным, если хочет проникнуть за стену, которой она себя окружила.

Хусейн делал все, чтобы вовлечь Лейлу в разговор, рассмешить ее, вывести из состояния оцепенения. Но Лейла ко всему оставалась безразличной. Замечая грустный взгляд Хусейна, она виновато улыбалась, как бы прося прощения…

Иногда в душу Хусейна закрадывалось сомнение. Может быть, в самом деле Ассам лишил эту девушку крыльев, сделал похожей на себя, на тысячи других бездушных расчетливых людей? Нет, наверно, ее безразличие — лишь маска, за которой она скрывает боязнь быть снова раненной.

Хусейн не понимал, верит Лейла в прописные истины предков и в незыблемость их устоев или только пытается укрыться за ними после всего пережитого? Действительно ли она убеждена, что любовь — это лишь красивое слово, а самое главное в жизни — достигнуть положения в обществе? Неужели она вправду завидует Джамиле и считает ее брак идеальным?

Махмуд говорит, что сестра его очень изменилась. И Сана тоже так считает. Она сразу все поняла, увидев, как Хусейн смотрит на Лейлу.

Однажды Сана сказала Хусейну:

— Лейла не была такой раньше.

Хусейн спросил:

— Это из-за Ассама?

Сана смешалась.

— Вам все известно?

Хусейн кивнул головой.

— Но я не хочу, чтобы Лейла знала…

— Вы любите ее? — в упор спросила Сана.

Хусейн опустил голову.

— Лейле можете помочь только вы! — решительно сказала Сана.

— Это серьезно?

— Вы нравитесь ей!

Хусейн задумчиво сказал:

— Ничего не понимаю! — И, помолчав, добавил: — Это она вам сама сказала?

Сана пожала плечами:

— Ну, разумеется, нет…

Хусейн посмотрел на нее с недоверием.

— Лейла и сама себе в этом не признается, — сказала Сана. — Она так много пережила, что боится теперь каких-либо волнений, не хочет любви.

— Но ведь я люблю ее по-настоящему.

— Ассам тоже любил… Он и сейчас утверждает, что любит ее.

— Честное слово, поверьте! Это совсем другое…

Ассам…

— Ну, меня тоже жизнь научила кое-чему, — сказала Сана. — Мужчины не умеют любить по-настоящему, они не способны на жертвы!

— Прошу вас, не обобщайте! Скажите, вы сами верите мне?

Сана посмотрела на высокого широкоплечего мужчину, с надеждой смотревшего на нее, и, не удержавшись, улыбнулась:

— Для вас гораздо важнее, чтобы поверила Лейла.

— Но как это сделать? Как я могу заставить ее поверить?

— Если бы вы по-настоящему любили ее, то знали бы как…

Хусейн чуть было не назвал ее глупой девчонкой. «Проживи ты хоть сто лет, никого не полюбишь так, как я Лейлу!» Но Сана так ласково посмотрела на него, что злость моментально исчезла.

— Не будьте навязчивым. Наберитесь терпения и не отчаивайтесь…

И Хусейн решил последовать совету Саны. Иногда ему начинало казаться, что он чего-то достиг. Лейла смеялась, глаза ее загорались прежним блеском, но она тут же снова отводила взгляд, и вспыхнувшая в душе юноши надежда угасала… Однако Хусейн готов был ждать хоть всю жизнь, лишь бы снова увидеть, как загорятся глаза Лейлы…

Обстоятельства разрушили все планы Хусейна. Однажды он зашел в министерство узнать, как обстоят дела с отправкой его на учебу. Старик делопроизводитель, опустив очки на кончик носа, долго копался в бумагах; страница за страницей перелистывая чуть ли не все досье. Наконец нужная бумажка нашлась. Чиновник внимательно изучил документ и стал пытливо рассматривать Хусейна. Решив, что ничего не получилось, Хусейн обрадовался, втайне он надеялся на отрицательный ответ. Однако оказалось, что его кандидатура утверждена и ему нужно возможно быстрее оформить документы, чтобы успеть к началу учебного года. Объяснив все это, чиновник замолчал, словно длинная речь утомила его. Поправив очки, он снова уставился на Хусейна. У Хусейна появилось странное ощущение, будто этот пожилой человек, похожий на старого кота, расставил ловушку и ждет, чтобы он в нее попался.

Выйдя на улицу, Хусейн прежде всего подумал о Лейле. Он должен сейчас же увидеть ее. Только тогда он сможет решить, что делать.

Хусейн столкнулся с Лейлой в кабине лифта. Впервые девушка видела его таким усталым и растерянным.

— Меня направляют на учебу в Германию… На три года…

Лицо Лейлы омрачилось. Только теперь она поняла, какое одиночество ее ждет.

Хусейн знал: несмотря ни на что, он нужен ей, нужен так же, как она ему. Он сжал руку девушки. Лейла опомнилась. И выдернула руку.

— Махмуд у себя наверху, — холодно произнесла она и открыла дверь лифта.

— Подождите! — крикнул ей вслед Хусейн.

Лейлу поразила внезапная перемена в его голосе. Нотки страдания исчезли. Напряженное выражение лица смягчилось.

— Останьтесь, мне надо поговорить с вами, — твердо сказал Хусейн.

Непонятный страх охватил Лейлу, словно он должен был сказать что-то такое, что лишит ее спокойствия, отнимет уверенность… Уверенность в том, что никто уже не сможет причинить ей страдания.

Убежать… Но куда, на улицу? Он последует за ней… К себе в комнату — там она сможет запереться! Чтобы выиграть время, Лейла спросила, не глядя на него:

— Где?

— Наверху или на улице, — просто ответил юноша.

— Это невозможно, невозможно! — крикнула Лейла и бросилась бежать вверх по лестнице. Хусейн догнал ее, взял за плечи.

— Только два слова, Лейла! Только два слова!

Он заметил, как исказилось ее лицо, и сердце его заныло.

— Не надо бояться, Лейла… Я хочу, чтобы вы верили мне…

Высоким, срывающимся на плач голосом Лейла закричала:

— Оставьте меня, Хусейн, оставьте меня, оставьте!

Хусейн спросил негромко и очень спокойно:

— Как же мне оставить вас? Ведь я вас люблю!

Лейла вырвалась и бросилась к дверям своей квартиры. Хусейн поймал ее руку раньше, чем она успела дотянуться до звонка.

— Я люблю вас, Лейла…

Девушка втянула голову в плечи, словно ее ударили.

Хусейн отпустил ее руку и упавшим голосом спросил:

— Вы связаны словом с Ассамом?

Он тут же пожалел о своем вопросе. Лейла стояла перед ним беспомощная, как раненый зверек, истекающий кровью. Она схватилась за ручку двери, словно боялась упасть.

Хусейн прикоснулся к ее плечу. Ему неудержимо хотелось приласкать ее, утешить. Лейла резко выпрямилась и отвела его руку. Она смотрела на него с таким нескрываемым отвращением, что Хусейн отступил и прижался к стене.

— Я ни с кем не связана и не буду связана, — тихо и раздельно произнесла она.

— Знаете, что вам нужно? — сказал Хусейн. — Вам нужна хорошая встряска. Вы сами виноваты в том, что произошло, — надо уметь разбираться в людях! Пора наконец понять, что жизнь еще не кончилась…

Лейла застучала кулаком по двери. Хусейн пожал плечами и протянул руку к кнопке звонка.

— К сожалению, я уезжаю и не смогу привести вас в чувство.

Спускаясь по лестнице, Хусейн знал, что вопрос о командировке решен им окончательно.

Хусейн стал готовиться к отъезду, оформлял документы, покупал нужные книги. За это время он очень сблизился со своей сестрой, рассказал ей о Лейле. Самиха поняла, что брат тяжело переживает предстоящую разлуку с Лейлой, хотя и не признается себе в этом. Как-то, накрывая на стол, Самиха, будто невзначай, спросила его:

— А ты зайдешь попрощаться с Лейлой?

Хусейн покачал головой.

— Она не хочет этого, не могу же я заставить ее…

— А знаешь, Хусейн, — сказала Самиха, — сердце мое чует — ты ее судьба. Она будет твоей, когда ты вернешься из Германии.

Хусейн рассмеялся:

— Вы пророчите мне счастье, ханым?

Но слова сестры, такие наивные и бесхитростные, взволновали его, они отвечали затаенным мыслям и слепой вере, которая не давала ему падать духом.

И все-таки последний визит к Сулейману-эфенди расстроил его. Лейлу Хусейн застал в гостиной. Вокруг были разложены сумки, саквояжи, чемоданы. Семья собиралась уезжать в Раас аль-Барр.

Хусейн поздоровался с матерью Махмуда, потом повернулся к Лейле. Она поспешно отвела взгляд и с виноватой улыбкой проговорила:

— До свидания, — затем обратилась к матери: — Мама, мы забыли взять шерстяную кофту. — И направилась к выходу.

Хусейн смотрел ей в спину. Лейла, почувствовав его взгляд, обернулась и, словно оправдываясь, произнесла:

— Холодно уже стало вечерами… Холодно и темно.

Она сказала это взволнованно. Голос дрогнул, и в уголках век блеснули слезы.

Дата добавления: 2015-08-10