й Таитянский период

Но Гоген не смиряется перед ударами судьбы, его бравада перешагнула все границы. В самом конце июня 1895 года, непризнанный гений, так и не сумев навязать обществу свою концепцию примитивизма в искусстве, отправляется в Марсель, с тем, чтобы 3 июля отплыть в направлении Папеэте.

Даже во время путешествия Гоген не оставлял мыслей о творчестве, и настойчиво развивал свой примитивизм, преобразовывая его в отдельную ветвь искусства, понимать которое начнут только через десятилетие.

Сначала появились натюрморты, которые по яркости красок уступали работам, написанным в первый приезд; может быть, пришло время более серьезных полотен. Весной 1896 года появляется картина, где обнаженное тело, по своему магическому воздействию, вызывает наиболее волнующие и загадочные чувства, и превышает в этом жанре все, созданное ранее. «Те арии вахине» («Женщина под деревом манго») – работа, которой Гоген очень дорожил, хотя знал, что общество ее не оценит.

Моральная подавленность, достигшая предела, не могла не сказаться на творчестве. Боли в травмированной ноге стали невыносимы, финансовое положение почти безнадежно, временно помогал лишь морфий. Появляется «Автопортрет у Голгофы» – картина, представляющая, в некоторой степени, продукт депрессии, но выражающая правду о жизненном кресте ее автора. Художник изобразил себя в облике Христа, одетым в голубоватый хитон, стоящим на почти черном фоне варварских изваяний около места казни. На портрете у него брюзгливо отвисшая нижняя губа и тяжелый взгляд, в котором отразилась вся печаль мира. Мира, который его не понял и с которым он решил распрощаться.

В 1897 году удары судьбы ужесточились. Творческое ремесло, как основной источник существования, насчитывал уже 14 лет, и за это время у него было два более-менее счастливых периода, обрывавшихся каждый раз внезапно. В письме от жены, написанном сухим тоном, сообщалось о смерти дочери Алины. Затем умер владелец участка, на котором он построил свое жилье, и Гогену пришлось срочно покидать хижину. Летом-осенью этого года он почти не может работать из-за конъюнктивита и других обострившихся болезней, и в декабре, решение о сведении счетов с жизнью, становится окончательно «утвержденным».

Пока же, в голове не прекращаются размышления о смысле жизни, и художник понимает, что наиболее полно выразить свои мысли о тайнах бытия он сможет только кистью. Желание оставить духовное завещание заставляет бороться с любыми препятствиями, но работа над столь масштабным замыслом двигается крайне медленно – приступы, головокружения.

Композиция под названием «Откуда мы? Кто мы? Куда мы идем?» получилась пессимистичной. Когда зародилась в его сознании мысль об этой картине, он и сам сказать не мог, но отдельные элементы этого монументального полотна (4.50*1.70) были воплощены им в разные годы и в разных произведениях. Например, женская фигура из «Таитянского пейзажа» повторяется в «Откуда мы…» рядом с идолом. Центральная фигура сборщика фруктов тоже встречалась уже в более ранних работах Гогена – в золотистом этюде 1897года «Мужчина, собирающий плоды с дерева» и т.д.

В левой части картины мы видим идола, присевшую около него женщину в позе «Вайраумати», гору на острове Моореа и в самом углу – изнуренную старуху, как будто явившуюся сюда из «Жизни и Смерти», написанной весной 1889 года. В этой композиции, перекликающейся со «Священным деревом» Пюви де Шаванна, Гоген самым естественным образом отразил антологию волновавших его тем. Погружение в свою собственную живопись освободило его от постороннего влияния, которое старательно, но безрезультатно, пытались у него обнаружить отдельные исследователи: «Думаю, что эта картина не только превосходит все предыдущие, но что я никогда не сделаю ничего лучшего и даже подобного. Я вложил в нее перед смертью всю свою энергию, всю страстность, все, что было выстрадано мною в ужасных обстоятельствах, и такое ясное, не требующее исправлений видение, что следы спешки исчезают и на полотне выступает жизнь».

В этой работе Гоген вернулся к своей живописи в ущерб своей философии, даже если он и был убежден в обратном. Вот как он описал уже готовую картину Монфреду: «Оба верхних угла – желтый хром, в левом – надпись (Откуда мы? Кто мы? Куда мы идем?), в правом – моя подпись, нечто вроде наложенной на золотую стену фрески с поврежденными углами. Внизу справа – уснувший младенец (читать картину нужно справа налево, поскольку ребенок символизирует начало жизни) и три сидящие женщины. В глубине две фигуры, облаченные в пурпур, поверяют друг другу свои мысли. Одна фигура, нарочито огромная вопреки законам перспективы, сидя на земле, поднимает руку, с удивлением глядя на двух персонажей, осмеливающихся думать о своей судьбе. Фигура посередине срывает плод».

Благодаря желтому сиянию, исходящему от двух женщин, сидящих справа, и сосредоточенному на огромной фигуре и центральном персонаже, в том месте, где стоит срывающий плод юноша, находится не просто середина композиции, а ее светоч, настоящий гимн солнцу. Левая же часть картины кажется темной и холодной из-за преобладающих голубых тонов. Гоген описал ее так: «Около ребенка две кошки. Белая козочка. Идол, обе руки которого одинаково подняты, как бы указывает загадочным жестом куда-то вверх, на потусторонний мир. Сидящая рядом фигура, напоминающая „Вайраумати“, словно внимает идолу. Наконец, старуха, ожидающая смерти, как будто принимает ее, примиряется с мыслью о ней и этим завершает повествование; у ног ее странная белая птица, зажавшая в когтях ящерицу, символизирует бесполезность и тщету слов…»

Картина, предупреждает Гоген, «написана без подготовки, легкими мазками на неровной, узловатой мешковине, вот почему у нее такой грубый вид». Еще одно, пусть косвенное, свидетельство о бедности художника. Хотя, судя по его манере, именно такое примитивное исполнение и требовалось по сюжету. Гоген писал Монфреду: «Чем больше я на нее смотрю, тем яснее я отдаю себе отчет в огромных математических ошибках, которые я, однако, ни за что на свете не хочу исправлять». Он подчеркивал: «Пойдут разговоры, что это топорно, незаконченно и так далее…» Однако если мы проследим историю примитивизма в живописи, то непременно увидим, что полотно «Откуда мы?» повлияло на развитие этого стиля в творчестве Пикассо после ретроспективной выставки произведений Гогена в 1906 году. Вопреки очевидной законченности академизма, примитивный стиль предполагал не только примитивизм формы, вплоть до самой первобытной, но и примитивность самих живописных приемов, которые Пикассо впоследствии применит в окончательном варианте «Авиньонских девушек». Например, диспропорциональное изображение персонажей. После 1923 года этот прием станет одной из составляющих его сюрреализма. Что касается Гогена, то для него работа в такой манере была не просто инстинктивной потребностью. В «Откуда мы?» он воплощал на практике свою теорию цвета, о которой когда-то писал Монфреду.

В послании к Монфреду, в котором он описывает картину «Откуда мы?», Гоген рассказывает о своей попытке самоубийства: «После того как я опять ничего не получил от Шоде с рождественской почтой, а здоровье мое вдруг почти восстановилось и уже не было шансов на естественную смерть, я решил покончить с собой. Я укрылся в горах – там мой труп был бы съеден муравьями. Револьвера у меня не было, имелся мышьяк, который я накопил, пока болел экземой. Но то ли доза была слишком сильной, то ли рвота вывела из организма яд, не дав ему подействовать, не знаю…» Примечательно, что как только художник взял в руки кисть, его здоровье вдруг «почти восстановилось». Как тут не прийти к выводу, что болезни, которые угнетали Гогена, были вызваны в большей степени чисто психическими причинами, даже если сифилис сыграл тут не последнюю роль… Неудавшаяся попытка самоубийства в какой-то степени даже способствовала успеху картины «Откуда мы?». Позднее Гоген писал, что картина «была сделана за месяц, без всякой подготовки и предварительных этюдов. Мне хотелось умереть, и в этом отчаянном состоянии я написал ее на одном дыхании…»

После неудачной попытки самоубийства, появились моменты, когда исчезали жуткие боли в ноге, чего не скажешь о кредиторах, напоминавших о себе регулярно. Не получив работы, на которую возлагались надежды, удалось устроиться чертежником в Управлении общественных работ.

Нудная работа, долги, уход Пахуры – все, как обычно в жизни Гогена. Чрезмерные дозы алкоголя приводили к дракам и скандалам. Иногда в руках оказывалась кисть, позволявшая отдать незначительную часть долгов. Была создана «Белая лошадь», а также «Подготовка к празднику» («Таитянская пастораль») – одни из первых картин, выполненных в мягкой манере.

Картина «Белая лошадь» была заказана Амбруазом Мийо, богатым аптекарем из Папеэте, которому Гоген был должен крупную сумму. Однако, увидев зеленоватую лошадь на переднем плане, аптекарь отказался от картины. Гоген смело подобрал краски не только для лошади на переднем плане, напоминающей своей статью коней Парфенона, но и для ее красивой соседки и для всего пейзажа. Все вместе создает впечатление бегства в доселе неведомую, расположенную где-то на берегах Южных морей Аркадию. Но самое дерзкое в картине – все-таки сама композиция, где Гоген вновь применяет свой любимый прием – диагональное расположение ветвей деревьев. Именно композиция увлекает зрителя в этот девственный мир. И действительно, пейзаж как бы сдвинут к переднему плану картины, то есть к зрителю, в то время как два непропорционально больших всадника на заднем плане удивительным образом создают эффект отдаленности. В результате теряются все реальные ориентиры, и мы уносимся вдаль, подхваченные живописными ритмами.

Всадник из правого угла картины вдруг оказывается персонажем из правой части «Таитянской пасторали», которая, в свою очередь, повторяет композицию с центральным персонажем из «Откуда мы?». Однако на сей раз тревога и мысли о самоубийстве уступили место ликующей пасторальной отрешенности. Теперь живопись как бы способствует бегству. И отныне это становится правилом и является убедительным подтверждением того, что Гоген действительно хотел повернуться спиной к невыносимому миру, который он с горечью описывал своим друзьям. В послании к Монфреду от 12 декабря 1898 года Гоген признавался: «Слава есть лишь тогда, когда сам ее сознаешь. Не все ли равно, признают ли ее и провозглашают другие? Настоящее удовлетворение можно обрести лишь в самом себе, а сейчас я себе отвратителен».

Получив тысячу франков от Монфреда, с унылой работой решено было покончить, и он возвращается в Пунаауиа в хижину-мастерскую, куда вскоре перебирается и беременная Пахура. Произошел подъем творческих и душевных сил, и в 1899 году были созданы картины, представляющие венец его живописи периода Океании.

На следующий год болезни обостряются, и он уделяет искусству мало времени, достигая популярности на политическом поприще, но жить без творчества Гоген не может. Благодаря торговцу картинами Воллару, ощутимо поправившему материальное положение художника, в 1901 году осуществляется старая мечта – переезд на Маркизские острова, где не проблема найти натурщицу за горсть сладостей. В этом же году, прогрессирующие болезни не помешали ему создать работы высочайшей пробы.

На острове Хива-Оа в жилище под названием «Дом наслаждений» появляется прислуга, а также 14-летняя Ваеохо – очередная спутница, доставшаяся «по сходной цене». Попойки поутихли, работалось легко и радостно, но любимой моделью все же была не юная сожительница, а Тохотауа, жена местного колдуна Хаапуани. Именно рыжеволосая красотка позировала для наиболее интересных и загадочных его картин.

Начало 1902 года отмечено хорошим настроением, продуктивностью, и разнообразием мотивов. Появились «Золото их тел», а также два варианта под названием «Всадники на берегу». На картине «Золото их тел» Гоген изобразил в столь излюбленных им очаровательных позах двух женщин, сидящих перед костром красных цветов. Сюжет напоминает картину «А, ты ревнуешь?», созданную во время первого пребывания на Таити. Но то, что тогда было обыкновенной жанровой сценкой, сейчас стало символом незыблемости расовых признаков этих женщин и присущего им благородства. Туземки смотрят испытующе, как будто хотят понять зрителей, увидеть в них нечто похожее.

«Возле хижин» можно смело включить в число прощальных картин, поскольку мы знаем, что Гоген написал этот пейзаж уже после того, как окончательно решился на переезд и даже выставил на продажу свое жилье. Он писал Монфреду: «Публика слишком привыкла к Таити. Свет до того глуп, что, когда ему покажут полотна, содержащие нечто новое и страшное, Таити станет понятным и очаровательным. После Таити мои бретонские работы стали казаться розовой водицей, после Маркизских островов Таити станет казаться одеколоном».

Подходя к концу, жизнь Гогена обретает какое-то своеобразное в своей дикости величие, к которому художник постоянно стремился. Но, как в трагедии Шекспира, смерть настигнет художника лишь после того, как ему придется пережить поистине шутовские ситуации и претерпеть самые банальные, а оттого еще более убийственные преследования.

Понять состояние художника можно по «Автопортрету в очках», который начал рисовать его товарищ Ки Донг, чтобы поднять настроение больного, а продолжил и завершил сам Гоген, изобразив свое лицо таким, каким оно стало после всех жизненных перипетий.

Утром 8 мая художник лежал на кровати, страдая от боли, и находясь в прострации. Пастор Вернье, прибывший по просьбе благодарного соседа и друга Гогена Тиоки, вскрыл ему нарыв на спине, облегчив мучения. Когда через пару часов Тиока пришел проведать больного, тот уже был мертв. Хотя баночка из-под наркотической настойки была пуста, и есть мнение, что это было самоубийство от передозировки, эксперты убеждены, что смерть наступила от остановки больного сердца.

Епископ Мартен настоял, чтобы похороны состоялись по католическому обычаю, и 9 мая, без друзей покойного, церемоний и прощальных речей, гроб с телом был опущен в вулканическую почву красного цвета на кладбище, расположенном чуть более километра от Атуоны. Спустя три недели, так и не простив прегрешений покойному, епископ отправит в Париж сообщение о смерти Гогена, посчитав целесообразным добавить к фамилии эпитет «недостойный».

Заключение.

За тридцать лет своей художественной деятельности, Гоген прошел долгий путь творческих испытаний, иногда повторяя заблуждения своего времени, но никогда не отклоняясь от своей главной цели. Начав как художник-самоучка, Гоген испытал влияние и барбизонской школы, и импрессионистов, и символистов, и отдельных живописцев, с которыми его сталкивала судьба. Но если он увлекался теми или иными художественными направлениями, от которых потом отказывался самым категоричным образом, то объясняется это тем, что в каждом из них Гоген брал только те рациональные элементы, которые были там заложены. Обращение Гогена к творчеству океанических народов объясняется не просто поисками новых сюжетов, а органической потребностью художника, стремившегося проникнуть в их внутренний мир.

Отличительной чертой всех видов творчества Гогена является его стремление выйти за пределы того мировосприятия, на основе которого сложилось европейское искусство.

Гоген относится к числу тех художников, творчество которых является вехой на пути развития мировой живописи.

Технические завоевания Гогена, новое понимание цвета, особое внимание к рисунку, выделяющему контуры, взаимосвязь цвета и рисунка, цвета и линии, стремление максимально усилить и вместе с тем упростить эти элементы, декоративные эффекты плоскостного изображения, а, главное, - полное подчинение живописного языка смыслу изображенного, - все это прочно вошло в искусство двадцатого столетия.

Стремясь воссоздать в своих произведениях реальный мир со всей его фантастикой, художник открыл новую точку зрения на изображаемое и поставил перед живописью новые задачи.

Список используемой литературы и интернет-ресурсов:

1. Кантор-Гуковская А.С. Поль Гоген. Жизнь и творчество. Л.-М., 1965.

2. Даниэльссон Б. Гоген в Полинезии. Пер. со швед. 2-е изд. М., 1973.

3.ПеррюшоА. Жизнь Гогена. Год издания: 1989.Пер. с франц.-М: Издательство: Радуга. Серия: Искусство и судьба 336с

http://www.wm-painting.ru/

http://www.impressionist--paintings.com

http://muzei-mira.com

http://www.wikiart.org

http://www.impressionism-art.net

http://www.bibliotekar.ru

Дата добавления: 2015-08-09