Сельскохозяйственные земли

Реформа, в рамках которой подлежало приватизации 460 тысяч гектаров земли (примерно половина всех земель сельскохозяйственного назначения), изначально имела целью не извлечение государством финансовой выгоды, а повышение продуктивности аграрного сектора. А для этого было нужно, чтобы земля как можно быстрее обрела хозяев.

Еще в 1992 году руководство Грузии предприняло попытку получить поддержку населения путем проведения в том числе земельной реформы. Согласно правительственному постановлению, приусадебные участки безвозмездно перешли в частную собственность. На протяжении многих лет весь процесс приватизации земли ограничивался только этой первой волной реформ – раздачей земель в виде многих мелких участков, что тоже было немаловажно, поскольку фактически спасло страну от голода. Другая часть государственных земель передавалась в виде долгосрочной аренды. Но этот процесс, в результате которого арендаторами в основном становились люди, имевшие хорошие связи с некоторыми членами правительства[118], практически полностью прекратился к концу 2003 года.

Закон не гарантировал арендатору возможность приобрести арендуемую землю в собственность, поэтому временные владельцы участков, как правило, не старались сохранять качество земли, а, даже наоборот, пытались каждый год выжать из нее максимум, ничего не вкладывая. Более того, со сменой расстановки сил во власти менялись и арендаторы земель, что происходило примерно раз в два года. Принимая это в расчет, каждый пытался получить от участка все и сразу.

До Революции роз за реформу землепользования принимались неоднократно. Основной фигурой в этой сфере в то время был Вано Мерабишвили, нынешний министр внутренних дел. В 1996 году он стал одним из основателей и вплоть до 1999 года – руководителем неправительственной Ассоциации по защите прав землевладельцев, которая упорно, но безуспешно продвигала идею приватизации сельскохозяйственных земель.

По словам Бендукидзе, впервые разговор о необходимости приватизации руководство Ассоциации повело с ним уже спустя две‑три недели после его назначения.

К Бендукидзе тогда пришел Джаба Эбаноидзе, который рассказал о схеме приватизации земель, уже отданных в аренду (300 тысяч гектаров из 460 тысяч подлежащих приватизации). Эбаноидзе вспоминает:

Мы постарались предложить такую форму приватизации, которая была бы выгодна арендатору: если кто‑то уже имел к тому времени землю в аренде, он мог выкупить ее у государства по цене значительно ниже рыночной, равной годовому налогу на этот участок в десятикратном размере[119]. Кроме того, эту сумму можно было выплачивать в течение нескольких лет (максимум – девяти), чтобы не было необходимости брать дополнительные кредиты, искать средства, а просто работать на этой земле, получать прибыль и выплачивать деньги за приватизацию. Остальные земли предлагалось выставить на аукцион.

Став первым, кто обратил внимание на предложения Ассоциации по защите прав землевладельцев, которая ранее неоднократно пыталась донести свои идеи до грузинского правительства, новый министр экономики начал реформу с разработки соответствующего законодательства. Закон о приватизации сельскохозяйственных земель, пожалуй, прошел через парламент едва ли не труднее всех остальных.

Бендукидзе вспоминает:

В советское время были такие «огневые наставления», то есть руководство по применению разных видов оружия. И в огневых наставлениях к автомату Калашникова было написано, что он служит для уничтожения живой силы противника огнем, штыком и прикладом. Вот в ходе этой реформы тоже надо было действовать всеми возможными методами: создавалась коалиция политически или меркантильно заинтересованных людей, путем уступок нейтрализовывались противники.

Интересно, что спектр противодействующих сил был довольно пестрым. Первой группой противников инициативы по приватизации земель сельскохозяйственного назначения были немецкие специалисты, финансируемые правительством Германии, которые занимались составлением земельного кадастра с оценкой земель (где и сколько калия, магния, фосфора и т.д.), – работа лет на пятнадцать.

«Приезжал такой благообразный седой немец, спрашивал, как человек будет узнавать, покупать ему землю или нет, если он не знает, какая она. Я говорю: “Ну, как в деревне, возьмет кусочек земли в руку, разомнет, понюхает и будет покупать или не покупать, это уже его дело”», – рассказывает Бендукидзе.

С одной стороны, эксперты действительно верили в то, чем занимаются, но, с другой, эта программа позволяла безбедно жить в течение ряда лет многим консультантам, работникам нескольких ведомств и неправительственных организаций.

Другая группа сопротивления состояла из грузинских ученых. Вспоминает Бендукидзе:

Одного из них я знал с детства, с тех пор когда с мамой в экспедиции ходил. И поначалу ему как‑то неудобно было со мной бороться: мы полтора месяца были вместе в экспедиции, ему было тогда около двадцати пяти, мне – пятнадцать. Но потом он понял, что я не намерен сдаваться, и начал уже довольно агрессивно высказываться, мол, я разрушаю традиционную грузинскую деревню. На самом деле это самая загадочная для меня вещь, – он явно исходил из каких‑то высоких соображений, но я его аргументов так и не понял. Частная собственность на землю в Грузии существовала раньше. Мой прадедушка, например, в начале ХХ века покупал землю на деньги, которые ему присылали четверо его преуспевающих сыновей.

Но самым сильным оказалось политическое сопротивление, вынуждавшее искать компромиссы. В Грузии часть земель (160 тысяч из 460 тысяч гектаров) принадлежала государству и сдавалась в аренду. Первым компромиссом, который возник еще на стадии обсуждения проекта, стало проведение специальных аукционов для таких земель: в них могли участвовать только жители окрестных сел. Стартовая цена земли была всего в два раза выше годового земельного налога, и местные жители сами договаривались о величине каждого лота (но он должен был быть не меньше 3 гектаров, если участок не имеет естественных границ: леса или реки, например). Такой подход, безусловно, снизил экономическую эффективность, но стабилизировал ситуацию политически – поскольку успокоил местных жителей, боявшихся, что все скупят люди из Тбилиси.

На следующий компромисс пришлось пойти в борьбе за земли, расположенные на границе. Реформа предполагала приватизацию всех земель, в том числе и приграничных, в то время как в 1990‑х годах пятикилометровая полоса вдоль всей границы была полностью исключена из оборота «в целях обеспечения безопасности». Руководителю пограничной службы Бадри Бицадзе силами своей жены – председателя парламента Нино Бурджанадзе – удалось поднять достаточно сильную волну сопротивления реформе: по его мнению, приватизация представляла угрозу для национальной безопасности. Бендукидзе полагает, что это противостояние связано с распространенным заблуждением:

Люди не понимают, что такое собственность на землю. Это же не вещь, не предмет, ты не можешь ее взять с собой. Это право использования вот этого участка планеты, и не более того.

В разных странах это разный набор прав: есть право на зонирование, строительство, право целевого использования и так далее, – но абсолютных прав вообще нигде нет. То есть этот куцый набор никак нельзя сравнить с правами, например, суверена на свою территорию. Но почему‑то происходит смешение этих понятий, и люди думают, что фактический владелец земли имеет те же права, что и суверен. У нас такое можно было услышать: «А если азербайджанцы купят землю вдоль границы с Грузией, это будет уже Азербайджан?[120]»

Началось создание коалиции за принятие закона. По заказу Бендукидзе Ассоциация по защите прав землевладельцев сделала аэрофотосъемку вдоль всей границы. На снимках было хорошо видно, что плодородные приграничные земли разбиты на маленькие обрабатываемые участки. Вспоминает Джаба Эбаноидзе:

Этой землей неофициально владели руководители пограничной службы, и у них был очень хороший бизнес: машины и бензин они получали за счет государства, за землю никто ничего не просил, рабочая сила – солдаты – тоже была. Все расходы лежали на государстве, а прибыль получали госслужащие. Или же они неофициально сдавали эти земли в аренду, а деньги клали себе в карман.

Площадь страны невелика[121]– около 70 тысяч квадратных километров, и 5 километров вдоль границы (примерно 1 процент всей территории) очень существенны для экономики.

Бендукидзе предложил Министерствам обороны и внутренних дел написать заключение с указанием о том, что для современных средств вооружения достаточно полосы отчуждения шириной 50 метров. Парламентарии не одобрили столь узкую полосу, но в результате компромисс был достигнут: 500 метров – пограничная зона (где ничего нельзя делать), а 5 километров – это зона приближения (которую можно использовать, но с разрешения правительства).

Хотя это многих привлекло на сторону реформаторов, все равно требовалась дополнительная поддержка. Бендукидзе и его команда пошли по пути «подкупа»:

Мы стали объяснять районным депутатам, в чем смысл закона. Некоторые поняли, что если они сейчас возьмут землю в аренду, то потом очень дешево смогут ее выкупить, у других уже была земля в аренде, просто они не задумывались об этом. Так мы создали еще один слой поддержки.

Но и на этом борьба не закончилась. В дискуссию вступила очень авторитетная сила грузинского общества – церковь, с которой государство в постсоветское время подписало соглашение о компенсации ущерба, нанесенного в результате национализации церковного имущества. По словам Бендукидзе, церковь заявила о своем категорическом несогласии с законопроектом перед вторым чтением в парламенте. Однако к дискуссии подключился председатель комитета по сельскому хозяйству, который помог найти компромисс: церковь получила право безвозмездно забирать сельскохозяйственные земли по решению правительства.

8 июля 2005 года закон «О приватизации сельскохозяйственных земель, находящихся в государственной собственности» был принят 82 голосами при минимально необходимых 79. Со временем его несколько раз упрощали. Так, было отменено понятие целевого использования земель. Теперь везде, кроме столицы, купленную землю можно использовать для любых целей, ничего не платя за смену ее первоначального назначения.

По последним данным, свои земли выкупили 85 процентов бывших арендаторов. Остальные договоры аренды постепенно теряют силу (в законе прописано, что арендатор может выкупить землю в течение десяти лет с момента подписания договора аренды), а соответствующие земли продаются Министерством экономики на открытом аукционе.

Несмотря на приватизацию сельхозземель, еще остаются нерешенные проблемы. Например, у многих был соблазн посчитаться с теми, кто когда‑то не самым честным образом получил земельные владения и представлял собой «средний слой коррупционной системы», связанный с прошлой властью.

«Мы решили, что легче это узаконить, чем начинать передел, который – пусть даже законный! – мог закончиться катастрофой. Хотя меня за это и ругали – оппозиция, всевозможные радикалы, националисты, – но парламент поддержал», – рассказывает Бендукидзе[122].

В процессе легализации участвовали три выделенные по формальным основаниям категории будущих землевладельцев. Первая – получившие в середине 1990‑х годов землю, которая не была внесена в земельный реестр. Ко второй относились имеющие договор аренды, в котором было указано, что с течением определенного времени эта земля переходит в их собственность. И третья категория – лица, у которых нет никаких доказательств права на землю, прилегающую к участкам, находящимся у них в собственности. Была объявлена финансовая и имущественная амнистия[123](касающаяся и земельных участков), и с этого момента ни один административный орган не имеет права издать акт, изменяющий статус этого имущества.

Дата добавления: 2015-08-09