Коллекционеры.

Можно коллекционировать автографы известных людей, даже их рукопожатия. Можно коллекционировать встречи с ними, общение. Можно коллекционировать даже... Впрочем, почему бы не коллекционировать собственные воспоминания? Под коллекционированием понимается процесс накопления воспоминаний, их обобщение и систематизацию.

Чем ближе к смерти, тем ближе к детству. С годами время становится менее заметным. Многие давно произошедшие события с годами становятся все ближе и ближе. Многие эпизоды нашей жизни зарубцевались в нашей памяти. Можно ли их разложить по годам? Не знаю, но можно попробовать.

Чем хорош компьютер? Можно вставлять в текст новые и новые строчки, причем делать это в разное время и по разному поводу и не надо переклеивать или переписывать текст. Вот и сегодня, 12 января 2006 года, утром по дороге на работу размышлял над необычной судьбой многих своих родственников, с которыми свела меня судьба в разные годы своей жизни.

Родная сестра моей бабушки Паши, - Марфа, - была замужем за Алексеем Никифоровичем Ющенко. Они жили в Дрогобыче, а на лето приезжали к нам в село отдыхать. Алексей Ющенко работал заведующим аптекой. Они до войны жили в Киеве на Малоподвальной улице, дядя Олесь, - так я его называл, - работал заведующим одной из центральных аптек города. В годы войны в Киеве, оккупированном немцами, он не прекращал своей работы. За это его выслали в Дрогобыч. Тетя Маруся (мы ее иначе не называли, она не хотела быть бабушкой, всегда молодилась), говорят, в молодости была очень красивой женщиной, но попала под машину и после этого была со странностями. Бабушка Паша рассказывала, что она приходила в аптеку, которой заведовал ее муж, собирала пустые бутылочки, а затем сюда же приносила их сдавать. В 1973 году, когда я ездил в Бучач на свадьбу Володи Неборачко, я заезжал к дяде Олесю в Дрогобыч, к тому времени тетя Маруся уже умерла. Он болел, не вставал с постели. За ним ухаживала его сестра. Я посидел у них не долго, и уехал домой. Разговора особого не получилось, и в памяти остались какие-то размытые воспоминания. Двоюродный брат дяди Олеся, - Лесь Ющенко, - известный украинский поэт. Родственник Ющенко стал в настоящее время президентом Украины.

Один из братьев моего дедушки Кондрата Ивановича Потапенко, был женат на княжне. Бабушку Нину, Нину Игнатьевну Потапенко, я хорошо помню. Это была своенравная старуха с таким прокуренным голосом, сколько видел я ее, она вечно курила папиросы, всегда была высокомерна. С нею жил сын Анатолий, - дядя Толя, сноха Дуня и внучка Лариса. Дядя Толя был с некоторыми странностями, вечно над ним подсмеивались. Дядя Толя работал пастухом в колхозе. Говорят, что бабушка Нина никогда в поле не работала. Да не помню ее и работающей в огороде.

Хорошо помню Гапия Антоновича Драпиковского. Его сын, Анатолий Агапиевич Драпей был тренером по плаванию. Дед Гапий – родной дядя бабушки Паши. Он был очень строгим. Летом жил на Днепре в домике бакенщиков. Я его побаивался, старался не попадаться на глаза. Папа рассказывал, что в тридцатые годы он за холщовые штаны тащил лодку с дедом Гапием до Киева. Потом в чем-то провинился, и дед Гапий пришел и отобрал заработанные им штаны. Он этот эпизод неоднократно рассказывал.

Во время моей учебы в старших классах погиб в автокатастрофе бабушкин племянник, сын ее родного брата Фадея Николаевича Драпиковского, - Валентин, который был летчиком, затем начальником Аэрофлота Украины. Меня попросили сообщить ей об этом. Я в тот же день уехал последним автобусом до Ржищева. Было это зимой. Мороз стоял довольно чувствительный. Надо было идти семь километров пешком, в темноте. Светила Луна, завывал ветер, все вокруг было занесено снегом, было страшно идти, и на ум приходили рассказы о волках, которые рыщут в такую погоду по полям в поисках добычи. Бывали случаи, что волки нападали на людей. И эти всплывавшие в памяти рассказы старых людей, еще больше пронизывали кожу морозом. Но я удачно добрался. Бабушка в этот вечер вернулась с поминок, выпивши. Мне так и не удалось с бабушкой подробно переговорить. Я ее поднял в четыре утра, она еще не пришла в себя после вчерашнего. И мы пошли с ней к автобусу. Это все те же семь километром. Правда, на обратном пути, вдвоем с бабушкой, у меня уже страха не было. Когда мы сели в автобус на Киев, и бабушка стала приходить в себя после вчерашнего «мероприятия», она меня спросила: «Что я здесь делаю в этом автобусе, куда мы едем?» Сказала, что при других обстоятельствах она бы ни за что не поехала, оставив без присмотра свое хозяйство. Потом, правда, побывав на похоронах, на поминках, вобрав в себя внимание, которым ее там окружили, она несколько оттаяла и не упрекала меня за содеянное. У меня же с того времени осталось жуткое чувство нахождения в одиночестве в заснеженном поле в полутьме с завывающими ветрами.

В селе Балыко-Щучинка, в котором я родился, почти все жители были моими родственниками, близкими или дальними. Так, по крайней мере, мне казалось...

Практически все свои годы, до школы я прожил у бабушки, папиной мамы, в селе, на Днепре. Помню, что лет в пять я научился плавать. Отец затащил меня на глубину, где ему было по горло. И отпустил меня. Я, захлебываясь, поплыл к берегу. С того времени я только совершенствовал свои навыки, хотя еще долго плавал только по-собачьи, и на боку. Но в начале второго класса меня отдали в бассейн, где вел занятия мой дядя, известный тренер по плаванию, Анатолий Агафиевич Драпей, - так подсократили фамилию Драпиковских, которую в девичестве носила и моя бабушка. В советское время Драпиковские стали Драпеями. Прозанимался я ровно год. Весной меня выставили на соревнование. Готовился я плыть брассом. Но в день соревнования мне сказали, что поплыву вольным стилем. 50 метров. Старался плыть красиво, делал выверенные движения. Приплыл последним. 1 минута 2 секунды был мой результат. После этого я больше на тренировки не ходил. Сколько меня не уговаривали, сколько не говорили о моей хорошей перспективе. Карьеру спортсмена-пловца так и закончил с результатом 1 минута 2 секунды на 50 метрах. Но я забегаю вперед.

Думаю, что я был левшой. Вилку, ложку я всегда брал в левую руку. Левой рукой мне все было делать легче. Но меня сразу стали переучивать, смотрели, чтобы я все делал с правой руки. Я овладел правой рукой. Но и до сегодняшнего дня у меня левая рука остается более сильной, чем правая. Тяжелые вещи я беру в первую очередь в левую руку.

Осенью 1957, когда мне было 6 лет, наша семья переехала в новую двухкомнатную квартиру. А до этого мы жили в так называемых бараках, длинных одноэтажных деревянных домах, с общей для всех кухней и туалетом в конце коридора. Жили мы на Куриневке, в Киеве, возле детской железной дороги.

Осталось в памяти, что у нас в комнате был телевизор КВН, с линзой перед маленьким экраном, и по вечерам в нашей комнате собирались соседи на просмотр телепередач. Помню, мне было года четыре, меня купали в железном корыте, поставленном на табуретку. Корыто с одной стороны было разорвано. Пока мама отлучилась, я перевернулся с корытом, поранил себе ягодицу, кровь хлестала из меня, и меня повезли в больницу. Шрам до сих пор напоминает об этом.

Еще одно из воспоминаний, связанных со старой квартирой: ел рыбу и подавился костью, ее никак не могли вытащить из горла, тоже возили в больницу. Сказали, что хорошо, что не так глубоко в горле она застряла, вытащили не без труда. А я долго не ел рыбу, хотя всегда любил ее ловить.

Возле наших бараков начиналась стройка, были вырыты котлованы. Запомнились крысы, которые в них шныряли.

Еще помню, что недалеко от нас был клуб. Отец был в то время председателем постройкома треста «Киевспецстрой», которому принадлежал этот клуб. Я частенько там бывал. Помню, как в одном из спектаклей («Белая акация»), мне очень понравилась его главная героиня. Это была молодая высокая девушка с длинной черной косой. Долго у меня она оставалась в памяти. Помню, как чем-то я провинился, и меня не пустили на кукольный спектакль «Лисица и журавль», билет у меня был на первый ряд, я долго после этого его хранил. Помню, что в то время я собирал фантики из-под конфет, у меня было их довольно много. Но с переездом на новую квартиру, пришлось фантики выбросить, и больше к их собиранию я не возвращался.

Помню наш первый день в новой квартире. Голые стены, узлы с вещами на полу, и полумрак, горящую свечку. К тому времени свет еще не подключили.

Отец любил со мной и моей сестрой, которая была младше меня на полтора года, прогуливаться после работы и в выходные дни. Обычно мы шли на соседнюю улицу (Преображенскую), где был киоск, в котором продавали водку на разлив. Отец покупал 100 грамм водки, бутерброд с селедкой, а нам с сестрой конфеты и вафли. При этом он нам говорил: «Папа водочки не пил, вам конфет не покупал и маме ни гу-гу». Как только мы переступали порог квартиры, сестра сразу же докладывала маме, держа в руках пакет со сладостями: «Папа водочки не пил, нам конфет с вафлями не покупал, и маме ни гу-гу». Получала от меня дежурный пинок, и начинала реветь. Все внимание переключалось на меня, и я получал свою порцию подзатыльников за свое поведение. В наказание меня часто ставили в угол на гречу. Сестра, которая очень любила сладкое, тоже просила, чтобы ее поставили в угол, но... «а меня на сахаль».

В один из ноябрьских дней 1957 года, бегая по улице, я увидел толпу людей на дороге возле магазина. Я подбежал к толпе, услышал, что насмерть сбила девочку грузовая машина. Я не стал смотреть, кого там сбило, но убежал с тяжелыми мыслями в голове. Оказалось, что погибла моя сестра. Помню, как в гробу лежала Наташа, ей тогда было четыре с половиной года, а я заходил в комнату, внимательно смотрел на нее, у меня лились слезы с глаз, и я уходил плакать в ванную комнату. Потом отнесли гроб на кладбище, которое находилось недалеко от нашего дома. Могила утопала в море венков, я смотрел на холм из этих венков с ленточками, а с моих глаз все лились и лились слезы. Рядом с кладбищем был киоск, к которому мы ходили с отцом и сестрой, и я долго обходил его стороной. Мама говорила, что у нашего переезда было много завистников. Так бывает всегда, когда кто-то начинает жить лучше, не как все. Смерть сестры – это человеческий фактор. Еще в одной семье, которая выехала вместе с нами из этого барака, в начале 1958 года умер маленький сын, заболел воспалением легких, и его «закололи» пенициллином. Все это, конечно, совпадение, но навивающее некоторые дурные мысли.

В семь лет меня уже полностью перевезли в Киев, и началась моя трудовая жизнь по заведенному распорядку дня. Приняли меня в 144 школу. В 1 классе «Б». В нем было 44 ученика. Через месяц после начала занятий, решили разукрупнить первые классы. Появился первый класс «Г». Не без слез, но все же меня туда перевели.

Как только наступили морозы, и пошел снег, во дворе школы расскользили большую дорожку. На нее выстраивалась большая очередь. Я не мог пропустить возможности по ней прокатиться. Однажды я неудачно упал и рассек себе бровь. Отвели меня в поликлинику, и на лице, на правой брови у меня появился шрам. Намного позже, 1 января 1978 года, такой же шрам появился у меня и на левой брови. Конечно, с началом мороза, испытал я и крепость своих губ на металле, прислонил их к калитке школы.

В один из вечеров, когда у нас были гости, я испытал коробок спичек на зажигание. Поджег серу, при этом вспыхнувший огонь опалил мне ресницы и брови. Я побежал в ванную смывать все. Кто-то из гостей заметил мои эксперименты. Мама смазала лицо подсолнечным маслом, и все, в общем-то, обошлось без последствий.

Многие годы с нами в Киеве жила бабашка Наташа (Наталья Трофимовна Кликун, в девичестве Гуменюк), мамина мама. Я ее побаивался. Она меня не била, но вечно ругала. И это, мол, не делай, и это. И это плохо, и это. Я с детства не любил сала, жирного мяса, шкварок в первых блюдах, в жареной картошке. И всегда их выковыривал с пищи. Если бабушка Паша старалась мне их не давать, и даже специально для меня начиняла постную колбасу, то бабушка Наташа на это не обращала внимание. Конечно, ни к чему она не приучила меня. Я до сих пор многого из того, что не ел в детстве, не ем и сейчас. Но бабушку Наташу я всегда называл на «вы», а бабушку Пашу на «ты». Я чувствовал, что бабушка Наташа внутренне этому возмущалась. Но переделать себя я так и не смог. Каждому свое...

Помню, как на 8 марта я решил сделать подарок

учительнице, маме и бабушке. Я купил 3 флакона

цветочного одеколона.

Ходил к Вере Евгеньевне домой, учительница в это время

болела, и поздравил ее с женским днем. Учился я хорошо.

Во втором классе опять сократили один класс и нас

вернули в те же классы, в которых мы начали учиться.

В первом классе мы часто выступали с композициями в различных подшефных организациях. Голос у меня был бойкий, выразительный, поэтому я постоянно участвовал в концертах.

В нашей школе была хорошая художественная самодеятельность.

Запомнился концерт, в котором парни из выпускного класса исполняли частушки, вышли они в сарафанах. Одним из этих исполнителей был будущий известный футболист и тренер, - Анатолий Бышовец. В нашей школе учился еще один известный тренер и футболист, - Олег Блохин. Но это уже было позже. Он был на два класса младше меня. Бышовца в школе он уже не застал. Бышовец жил с матерью в общежитии, рядом со школой. Дядя Витя, родной мамин брат, который жил в этом же общежитии, говорил, что когда играли в футбол, и мяч попадал к Анатолию, то долго не могли у него отобрать мяч, так здорово он его водил.

В первом классе началась у меня «карьера» футбольного болельщика. Я стал ходить с отцом на футбол. Он ходил вместе с товарищами по работе. Они брали выпивку, закуску. В то времена кучки болельщиков рассаживались на склонах возле стадиона и готовились к матчу. Можно сказать, это был легкий ужин после работы. А потом уже заходили в сектор стадиона им. Н.С.Хрущева. У меня всегда карманы были заполнены конфетами и семечками. На футбол я продолжал ходить и после того, как отец перестал посещать футбольные матчи. Обычно просил кого-нибудь: «Дяденька, проведите!», пристраивался к этому человеку и таким образом проходил через заграждения контроля.

Футбол – это моя детская страсть. Помню многие эпизоды жизни, связанные с футбол. До сих пор с сожалением вспоминаю последний календарный матч в Киеве сезона 1961 года. Я учился во вторую смену и не смог пойти на этот матч. Киевляне стали впервые чемпионами страны. На следующий день я долго у киоска ждал привоза газеты «Вечерний Киев», чтобы прочитать отчет об этом матче. И хотя я не был на встрече, но эпизод с зажиганием газет в виде факелов после матча у меня до сих пор стоит перед глазами. С 1965 года на протяжении многих лет я выписывал газету «Футбол», подшивал ее, перечитывал ее неоднократно.

Помню матч с «Селтиком» 1968 года, в Глазго. Это был первая встреча на Кубок европейских чемпионов. «Селтик» в предыдущем сезоне стал обладателем этого Кубка. На улице и в квартире было тепло, а меня морозило. Я сидел у телевизора, завернувшись в одеяло, и дрожал. Киевляне выиграли со счетом 2:1. Чудеса творил наш вратарь Евгений Рудаков.

А 1975 год...

После футбольного матча вечно была давка на остановках автобуса, троллейбуса и трамвая. Но я всегда ухитрялся уезжать на первом же ближайшем транспорте. Чаще всего это было на «колбасе» троллейбуса. Нравились мне эти поездки. Висишь сзади троллейбуса. Кто-то с взрослых тебя еще и страхует.

Мы часто играли в футбол в садике инженерно-строительного института, который был через дорогу от нашего дома. Я обычно, когда мы учились во вторую смену, успевал только забежать домой, умыться, пообедать. Брал портфель и бежал в школу. Так было и в тот осенний день, в четверг 61 года. Я играл до последней минуты, пока была возможность, а потом помчался через дорогу домой. В спешке не заметил мотоцикла. Меня выбросило на обочину. Очнулся я тогда, когда меня вносили в кабину грузовика. Довезли до поликлиники. Там мне обработали рану на лице. Рукоятка мотоцикла врезалась мне в лицо. Врач сказал, что если бы на пол сантиметра она попала выше, прямо в висок, то я был бы покойником. Отвезли меня домой. На следующий день по всей школе прошли лекции по правилам дорожного движения, где в качестве главного аргумента этих бесед стал я. И когда я появился в школе уже в субботу, все на меня таращили глаза. После этих бесед все меня считали если не инвалидом, то близким к нему. А тут по школе передвигается собственными ногами «притча во языках», с небольшой кругляшкой бинта у виска. Хорошо, что я еще уговорил маму в пятницу не отправлять меня в школу...

Чаще всего в детстве я стоял на воротах или играл левого защитника. У меня была хорошая реакция, я смело бросался в ноги нападающих. Да и в защите был довольно цепким, неуступчивым, смело делал подкаты...

В пятом классе, играя во дворе дома в футбол, я наткнулся с ходу на одного из игроков, у меня в первый и последний раз в жизни, из носа пошла кровь. Как оказалось в дальнейшем, это столкновение имело и определенное последствие. Левая переносица у меня слегка свернута, а на носу появилась горбинка, не характерная для наших «семейных носов». Об этом я узнал на третьем курсе института, когда удалял гланды. Мне тогда предложили «поковыряться» и в носу. От этого удовольствия отказался.

Но я забегаю вперед.

После окончания первого класса, меня опять отправили к бабушке в село. Кстати, как-то в Ленинград из Киева приехал мой дядя, Виталий Яковлевич Жук. Во время разговора, я спросил, как там дела в деревне. Он возмутился. Какая деревня? Село. Деревня – это населенный пункт без церкви. А в Щучинке была церковь. Поэтому это местность более высокого ранга. Правда, в мою бытность церкви уже не было, раньше были ее развалины, а сейчас и их не осталось. Но продолжу начатый разговор о каникулах. Эти каникулы, как и все свои летние школьные каникулы, я проводил в Щучинке. В нашей хате был и детский сад. Бабушка была и заведующей детским садом, и воспитательницей и поваром. В дальнейшем в нашей хате была библиотека, которая занимала большую комнату.

Еще раз о преимуществах компьютера. Сегодня, 19 января 2006 года, по дороге на работу, размышлял о сельском быте конца пятидесятых годов. Вспоминал бабушкину хату. Вообще, следует отметить, что из себя представляла хата, тем более, что она была характерной для данных мест. До революции на месте хаты и огорода возле хаты было большое подворье. Но во время войны все разбомбили наши (когда защищались и наступали) и немцы (когда наступали и отступали). Дважды восстанавливал отец с бабушкой хату во время войны. Последнюю хату строили из бревен водной переправы через Днепр. Хата обмазана глиной с глиняной доливкой (полом) под соломенной «стрихой» (крышей). С наружной двери входишь в сины (сени). Из сеней две двери. Одни ведут в комору, другие в прихожую. Из прихожей две двери. Дверь прямо в гостиную комнату. Дверь налево в кухню. Эта комната имела Г-образную форму. Справа по движению был вход на печку. За углом была сама печь. На противоположной стороне стоял стол, висели полки. Кухня заканчивалась входом в спальню. В спальне вдоль правой стенки была выложена груба (печка). В конце ее был вмурован котел, в котором заквашивали брагу и варили самогонку. Одним боком печка обогревала спальню, вторым боком гостиную. На зиму наружные стены хаты обставляли вязками кукурузных стеблей. С левого бока хаты у бабушки был небольшой сарай, в котором бабушка держала коз и свиней. Хата обмазана глиной и побелена известью. Внутренние стены побелены глиной, которую брали с разрушенной части горы, спускающейся к Днепру возле Воронова (лес вдоль Днепра). Доливку смазывали красной глиной (песком), которую я носил с холмов возле Уляников. Хату снаружи и внутри белили ежегодно. Доливку смазывали по несколько раз в году. Это было своеобразное «мытье» полов. Когда ждали гостей, или на «зэлэну нэдилю», доливку устилали осокой, которую нарезали в круче возле тети Маруси, или в болотной местности левого берега Днепра.

Во время летних каникул я все время пропадал на Днепре. Ловил рыбу, купался, загорал. Тем летом (после первого класса) я ловил верховодку на мух и на муравьиные яйца. Обычно ловили возле пристани. Удилище из лесного ореха, леска, поплавок из пера и маленький крючок. Готовясь к рыбной ловле, я загодя налавливал мух в спичечный коробок. С тех пор и по настоящее время я очень ловко ловлю мух. В иные дни ловил по сотне «сибилив», так называли верховодку в нашем селе.

В один из дней группа ребят из 5 человек решила переплыть через Днепр. Я в этой группе был самый младший. Остальные ребята года на 3-4 старше меня. Мы успешно переплыли на левый берег Днепра. Когда плыли обратно, ко мне несколько раз подплывали на моторной лодке. Предлагали взять на борт. Я хотя и устал, но не мог себе позволить воспользоваться этой возможностью. Понимал, что сказали бы, что я не смог самостоятельно переплыть. И хотя течение меня забросило далеко от места начала плавания, я все-таки самостоятельно доплыл. Там меня уже ждала бабушка с хворостиной (с лозиной), которая меня отругала. Бабушка потом рассказывала, что когда мы плыли, она только считала головы плывущих ребят. «То пять, то четыре...».

Затем в разные годы я много раз переплывал Днепр. Иногда привязывал на длинной веревке к ноге топор или серп (для рубки дров, жатвы травы), иногда с одеждой на голове. Воды я не боялся. Ловил рыбу, ныряя в коряги. Ходил ловить рыбу кобзой (такая верейка без дна, накрываешь ею кусты в воде, перекрываешь телом узкое горлышко верейки и шаришь руками внутри верейки по кустам). Плавая через Днепр, единственная проблема была, уследить, чтобы на фарватере не было ракет, которые уже в то время ходили по реке. Снизу по течению Днепра движение транспорта было видно далеко, а верхнее течение реки невдалеке выходило из-за поворота. И это создавало определенную нервозность при выборе начала плавания.

В то время, у бабушки были козы, и приходилось их пасти, когда доходила до нас очередь. Мы ходили вместе с моим двоюродным братом, который был на три года старше меня. С нами был еще кто-то из старших. Собирали стадо коз с кутка и гнали в лес.

Завершались летние каникулы приездом родителей. Обычно это было накануне моего дня рождения, - 22 августа. Собирались взрослые, родственники, крестные. У меня их было почему-то две пары. Одна пара, которая меня крестила. А вторая пара, - папин друг, с которым они вместе служили и мамина родственница. Видно родители хотели, чтобы они были крестными, но их не было во время самого процесса крещения. Я не помню, чтобы я отмечал в школьные годы свой день рождения в кругу товарищей, друзей. Через несколько дней после дня рождения мы возвращались в Киев. С тех пор я без особой радости жду день своего рождения.

И вообще, с приездом родителей в село у меня всегда связаны не всегда положительные эмоции. Конечно, приятно было их встречать, так как они что-то вкусное привозили, но с другой стороны было и много отрицательного в их приезде. Надо было счищать с себя накопившуюся за лето грязь. Надеть парадную одежду. Года в четыре к приезду родителей меня тщательно намыли, надели на меня красивый матросский костюмчик. И я начал расхаживать по двору. Пошел к школе, которая была рядом с нашим домом. Там шел плановый летний ремонт. Тетя Маруся (родная сестра папы) работала в школе техничкой, и в это время красила крыльцо школы. И угораздило меня вылить на себя банку краски, которая стояла на поручне. Бабушка долго керосином смывала с меня краску, причитая при этом, что она в оправдание скажет родителям. О костюмчике я вообще молчу. Досрочно завершился его срок носки. Для меня приезд родителей чаще всего ассоциировался с завершением лета...

Начало учебы во втором классе началось с небольшого приключения. Я забыл сменную обувь, и меня не пустили в школу, как и еще несколько ребят. Мы пошли вместо уроков «на яры», где и провели все время до обеда. Помню, что у меня было два рубля, которые я накопил. Один из парней взял взаймы их у меня, так он мне их и не отдал. В этот день мне купили маленьких человечков в деревянном бочонке. Но, узнав, что я не был в школе, мне их не дали, а выбросили на глазах у меня в мусоропровод. Как оказалось, это было ловко продемонстрировано, а фактически их не выбросили, так как через некоторое время я их обнаружил на шкафу. Но выдрали меня не бутафорски. Обычно это делал отец. Я наклонялся, он зажимал голову между ног, я снимал штаны, и отец драл меня ремнем. Если я начинал реветь, то получал дополнительную пайку ударов, поэтому я закрывал рот рукой. Мама говорила, что папа не чувствует силы удара рукой, поэтому и лупил меня ремнем.

В начале октября такая жизнь мне надоела, и я решил со своим другом Колькой Лепехой отправиться в Москву, где, по словам Кольки, служил его дядя.

Колька ходил в первый класс. Я сделал уроки и пошел к нему, он жил на седьмом этаже. Он уроки еще не сделал, и я ускорил процесс, - сделал их за него. Одел на себя две пары спортивных штанов, стянул с кухонного стола три пустых бутылки, прихватил Кольку, и мы пешком отправились в Москву, по шпалам. По дороге зашли в магазин, сдали три бутылки, получили деньги, на которые купили две буханки хлеба, заодно стащили селедку с прилавка. Пообедали селедкой с хлебом. Оставшийся хлеб скормили попавшейся по дороге козе. По дороге даже решили приготовиться к ночлегу под одним из мостов, наносили туда веток. Но передумали, и пошли дальше. Шли, шли, шли... Колька начал хныкать и я, чертыхаясь, что он маменькин сынок, а в душе радуясь, что есть повод вернуться домой, - завернули на ближайшую дорогу, уходящую от железнодорожного полотна. Мы вышли на кольцо какого-то трамвая. Сели в трамвай. Нам подсказали, как нам доехать домой. Как оказалось, мы шли в обратную сторону от Москвы, и дошли до Святошино (один из районов Киева).

Дома меня уже ждали родители, которые сразу же повели меня в милицию, так как уже сделали заявление о моем исчезновении. Там со мной побеседовал милиционер. Результатом этого похода стало то, что с тех пор отец больше меня не драл. Иногда только перепадало от мамы. И то только полотенцем или какой-нибудь тряпкой, попавшей под руку.

Много времени я проводил на улице. Практически все свободное время. Мы играли в футбол, играли в прятки, лазили по чердакам и по крышам домов, по подвалам, по деревьям. Короче говоря, где только можно. В особые истории я не попадал, хотя мог бы. Двор наш был не очень благополучным. Больше половины моих сверстников, живущих в домах нашего двора, не избежали тюрьмы. Я без страха вступал в драки, не боялся отстаивать свою правоту на кулаках, при этом меня не смущало то, что ребята были старше меня, здоровее. Я смело бросался в ноги, - сказывалось посещение соревнований по вольной борьбе, в завязавшейся драке старался подавить соперника неожиданностью и напором. Конечно, далеко не всегда все проходило гладко. Достаточно у меня в детстве было синяков (бланжиков) под глазами. Да и ссадин на теле. О чем и сегодня напоминают шрамы на ногах и руках.

Водились и другие грешки за мной. Идя со школы, мы с некоторыми одноклассниками заходи в булочный магазин, где я заговаривал зубы продавцу, а ребята воровали булочки, потом вместе мы их поедали. С Колькой воровали книжки и тетрадки в книжном магазине нашего дома. Где я также выступал в роли заговорщика.

В то время я говорил на хорошем украинском языке, и со мной с интересом разговаривали продавцы. Другого языка и не знал. В селе говорили на украинском языке, отец также со мной говорил на родном языке, учился я в украинской школе, русский язык начал изучать со второго класса.

Напротив нашего дома были развалины сахарного института. Развалины стояли еще с войны. В это время начали строить на месте развалин инженерно-строительный институт. Котлованы нулевого цикла были заполнены весной талой водой. Мы сооружали плоты и устраивали бои на водной глади. После одного из таких боев, промокнув до нитки, я разделся, и разложил свои вещички сохнуть, чтобы бабушка Наташа не ругалась. Был март месяц, было еще довольно холодно. И какая то сердобольная женщина завела меня к себе, переодела меня в одежду своего сына. И повела меня домой. Я вначале завел ее не в свое парадное, в надежде удрать. Это мне не удалось. И она все-таки сдала меня из рук в руки бабушке, рассказала о моей сушке мокрых вещей. Женщина оказалась учительницей, попросила бабушку, чтобы она меня не ругала. Но, конечно, выволочки я не избежал. Но эпизод врезался в память.

Больше особым ничем второй год обучения в школе и не запомнился.

После окончания второго класса я опять отдыхал у бабушки. Это лето запомнилось обилием ершей и «рор» в Днепре. Не знаю, как называются «роры» по научному. Рыба колючая, сопливая, похожая на ершей, но более мелкая и с тупым носом. Заглатывала крючок глубоко, и если прокалывал палец, при вырывании крючка, было очень больно. Ее в этот год было настолько много, что она хватала даже крючки без наживы. Сколько было крючков на снасти, столько же было и рыб. Ловил по двести рыбин и больше. Бабушка чистила эту мелочь и делала с нее рыбные котлеты, - очень вкусные.

Обычно приехав в село, я в тот же вечер шел на ферму копать червей. В навозе их было всегда много, такие красные, живые. «Сам бы ел бы», - так говорят рыбаки. Затем сразу же приступал к подготовке снасти. Обычно, я делал кармачки (на толстую леску привязывал поводки с крючками. На конце было грузило. Чаще всего какой-нибудь болт, который я находил в кузнице, которая была недалеко от нашей хаты). Делал 5-7 кармачков, по 6-8 крючков каждый. Просил бабушку разбудить меня в 5 утра. И мы с Толиком, моим двоюродным братом, шли на Днепр. Еще было темно, и уже по дороге на речку начинало светать. Располагались мы по берегу Днепра, чаще всего возле глинища Вороновой горы. Разбрасывали кармачки вдоль берега. Доходили до последнего кармачка, и начинали с начала их вытаскивать. В это время с горизонта левого берега Днепра поднималось солнце. Мы по берегу ходили одетыми до тех пор, пока крючок не цеплялся за какую-нибудь корягу, или не заглатывался ракушкой, приходилось раздеваться и лезть в воду. Больше мы уже и не одевались. Часов в восемь утра Толик говорил, что пора идти за завтраком и отправлялся домой. Чаще всего наша рыбалка заканчивалась тем, что брат приносил завтрак в банках, кастрюльках. Мы завтракали, сматывали удочки и отправлялись домой. К этому времени (часов в 9-10) рыба уже и не клевала. Было жарко, собирая одежду, говорили, что в следующее утро не будем так тепло утром одеваться. Но все повторялось сначала. Приходили домой, и бабушка всегда говорила, зачем было нести с собой завтрак, если можно было поесть горячую пищу дома. Здесь конечно была своя логика, но не все поддается логике. Да и завтрак на природе, на речке разве можно заменить едой за столом.

В этот год у нас появилась своя лодка, оставшаяся с прошлого года от знакомых дачников. Этакая «душегубка», неустойчивая, с множеством щелей. Мы ее сразу же опробовали. В начале июня отправились на левый берег Днепра, в старое его русло. В это время вода еще не убыла после весеннего разлива, и деревья стояли в воде. Рыбалка была неудачной, обратно пришлось возвращаться при сильном ветре. Лодка не слушалась, наполнилась водой. Я решил нырнуть в воду и попытаться вплавь тащить лодку на другую сторону старого русла Днепра. Вода оказалась холодной, я почувствовал, что тело начинает сводить судорогой, но успел схватиться за борт лодки, влез в нее. Мы по ветру вернулись обратно, вычерпали воду и не без труда, но переплыли через Старик. Я впервые почувствовал неприятные ощущения от столкновения с водой. Такие же ощущения испытал я еще один раз. Было это в конце лета 1975 года. Я ловил рыбу металлической кобзой. В этот день я поймал 7 линей (каждый грамм по 700-800), и мне надо было перебраться через небольшой залив. Лень было его обходить. Я повесил кобзу на плечи, рыбу на шею, одежду завязал на голове и отправился вплавь. Но кобза оказалась тяжелым грузом и потянула меня на дно. Пришлось из-под нее вынырнуть и бросить ее. Глубина там была небольшой, метра три, в дальнейшем я понырял там, нащупал ее и достал. Но ощущения от соприкосновения с водой были не из приятных. Тем более, что на следующий день произошли события, всколыхнувшие наш институт.

Ко мне приехали друзья из института. Шесть человек с водителем на ЗИМе. Это был четверг. Мы должны были отдохнуть, а вечером я собирался с ними уехать в Киев. Отпуск у меня заканчивался. Для этого я накануне и ходил на рыбалку. Все было здорово. Мы расположились на берегу Днепра. Выпивали, закусывали. Погода была чудной. Затем решили искупаться. Все бросились в воду. В то время берег, где мы расположились, был обрывистым, так как наполнялось Каневское водохранилище, и вода поднималась все выше и выше. Все плескались, смеялись, шутили. Потом уселись вокруг импровизированного «стола», и оказалось, что одного человека нет за столом. Не было Николая Воловика. Вначале решили, что он пошел куда-то в кусты. Начали звать, кричать. Он не отзывался. Начали искать по берегу. Его не было. Потом закралась мысль, что он утонул. Начали нырять. Никого не нашли. Поехали в Ржищев, который находился в 7 км от Щучинки. Вызвали спасателей. Они приехали на лодке. Начали нырять в снаряжении, но тоже никого не нашли. Ребята уехали, я остался в селе. Только в воскресенье, утром труп всплыл в нескольких километрах от места нашего нахождения. Здесь быстрое течение...

Коля Воловик перевелся к нам из Одесского политеха, где он был секретарем комсомольской организации факультета. На энергофаке, где он учился, его тоже избрали секретарем комсомольской организации факультета. Потом оказалось, что в Одессе он уже дважды тонул. У него был панический страх перед водой. Но об этом я узнал позже, когда привез его тело к родителям в Бердичев. Поэтому, попав в обрыв, он без единого слова пошел под воду. Никто и не заметил, как он утонул. И вообще, вся организация похорон, доставки тела, легла на меня. Ребятам досталось отбиваться от неприятностей в институте. Состав нашей компании был довольно солидный. Из 6 человек, - 3 кандидата наук, член ЦК комсомола Украины, у одного отец у другого мать, - заместители министра высшего образования Украины. Конечно, мы сделали еще раз вывод, что нельзя брать с собой непроверенных людей. Но это была Судьба. А от Нее, как известно, не уйдешь.

Но это небольшое отступление.

Летом я, как и многие мои сверстники, во время уборки урожая, помогал колхозу. Ездили мы на машинах к комбайну, места возможного просыпа зерна, закрывали накидками, и разгребали зерно, которое сыпалось с бункера зерноуборочного комбайна. Затем ехали на ток, взвешивали зерно, высыпали его с машин и опять ехали в поле. Так продолжалось дней десять, пока шла уборка хлеба. После завершения рабочего дня, весь в пыли, радостный и счастливый, бежал на Днепр, смывать с себя грязь и усталость. А осенью бабушка получала зерно на трудодни, заработанные мною летом.

Помню несколько забавных эпизодов со своего летнего отдыха. У бабушки были гуси, которых она поручала мне пасти. Конечно, я не особо обременял себя этими хлопотами. Выгонял их в «джерело», сидел несколько минут возле них, и бежал на речку. Они тоже не особо были дисциплинированы. Не торопясь, шли обратно по руслу ручья и сворачивали на колхозный ток, где сушили зерно. Гуси подкармливали себя колхозным зерном. В один из вечеров наши гуси не пришли домой. И эта потеря была не только у нас, но и у наших соседей. Оказалось, что председатель Сельсовета велел в этот день всех гусей, которые пришли на ток, загнать в погреб. Председатель Сельсовета собрал всех хозяев живности у себя, предупредил всех о возможных последствиях такого нашествия на колхозное добро, и сжалился над гусями, выпустил их из погреба. Мне, конечно, досталось за такую помощь в хозяйстве.

Когда я ездил на машине, возвращаясь домой, в карманах нес зерно. Как-то решил набрать зерна на корм курей, взял у бабушки мешочек, и пошел на ток. В открытую я не рискнул насыпать зерно. Насыпал в карманы, шел в кусты и высыпал в мешочек. Сделав несколько таких рейсов, решил, что это будет продолжаться очень долго. Взял мешочек и пошел к куче зерна. Набрал мешочек, но с ним меня «застукал» председатель Сельсовета. Отобрал мешочек с зерном. Затем с бабушкой провел соответствующую беседу. Она меня не ругала, но чувствовал я себя не ловко.

Закончилось еще одно лето. Приехали родители. Отметили со взрослыми день моего рождения.

Начался новый 1960/61 учебный год. Он тоже имел свои особенности.

Хорошо помню 1 января 1961 года. Началась денежная реформа. И утром 1 января я пошел по магазинам искать новые монеты. Только в магазине возле Рыбкомбината я выменял монеты старого образца, а их набралось 3 рубля, на 20 и 10 копеек нового образца.

Мы часто собирались у наших знакомых и играли в лото. Для того чтобы закрывать карты, моя мама, вместо фишек, принесла 100 штук 1-копеечных монет. И какое было мое огорчение, что эти монеты оказались не у меня, а у Саши Сахацкого. Ведь 1, 2 и 3-х копеечные монеты, по сравнению с другими монетами и бумажными купюрами, выросли сразу в цене в 10 раз.

Как всегда зимние каникулы я провел со множеством посещений новогодних елок. Больше всего мне нравилось бывать в Октябрьском Дворце. Здесь всегда были самые нарядные елки, самый красивые представления и самые красивый подарки.

На весенние каникулы проходили “Праздники Книги”. Они бывали в Октябрьском Дворце и в Театре юного зрителя. У меня было по несколько приглашений и во Дворец, и в ТЮЗ. В тот год в ТЮЗе показывали «Тома Сойера». Я влюбился в главную героиню этого спектакля. Несколько раз ходил на этот спектакль во время каникул. Близки его герои были мне и по духу, и по возрасту.

Я даже организовал этакую «святую троицу», в которую вошли Колька и Витя, живший в соседнем парадном. Он был на два года старше меня. Они беспрекословно подчинялись мне, выполняли мои задания. Но это мне быстро надоело, и наш «тайный союз» прекратил свое существование.

Других каких-то особых событий в том учебном году не приходят на память.

Вот лето, это совсем другое дело.

С этого лета я помогал своей тете реализовывать фрукты в Киеве. Чаще всего это были абрикосы. Поэтому организацию доставки фруктов в Киев и систему их продажи я изучил до мельчайших подробностей.

Со Щучинки в Киев в те времена ходили два парохода. Один в 10 часов вечера, а другой в 12 часов ночи. Мы всегда ездили 10-ти часов пароходом. С вечера на дебаркадере и возле пристани выставлялось множество кошелок с фруктами. По приходу парохода все заносилось на борт судна. Спать приходилось, где придется. К Киеву пароход подходил загруженным верейками, кошелками со всех сторон. На берегу собирались машины, грузчики с огромными повозками. Все перегружалось на борта машин или телеги и везлось на рынок, который был в 2-х километрах от причала. Попав на рынок, мы занимали свободное место, а моя тетя шла за весами. Установив весы, шла изучать конъюнктуру рынка. Я, в основном, выполнял задание сторожа, а где нужно, и грузчика. Обратно мы чаще всего уезжали в 12.30 дня. Приехав в 5.30-6 утра, мы должны были все продать, купить колбасу, хлеб и некоторые другие продукты, и успеть на пароход. Кто не успевал на этот рейс, уезжал в 6 часов вечера. По мере приближения часа «ч», цена на товар снижалась, иногда даже почти в два раза. Это был действительно настоящий рынок, когда с хозяином можно было торговаться, и когда чем ближе к концу торговли, тем ниже цена. Сейчас этого в наших местах давно уже нет.

Занимался я реализацией овощей среди дачников. Обычно бабушка накапывала два ведра картошки, и я шел на берег Днепра, к палаткам или домикам, ее продавать. Ведро картошки (8 кг) продавал от 80 копеек до рубля.

В начале шестидесятых годов на южной окраине села начались раскопки археологов. Они продолжались несколько лет. Археологи раскапывали древнее городище. Мы все время бегали смотреть на раскопки. Там четко были видны следы домашних очагов, осколки разной домашней утвари. В дальнейшем был составлен план древнего города. Это был город-крепость Чучин. Город был расположен на высоте 70 м над Днепром и занимал двухступенчатое плато. На верхней ступени плато располагалось основное укрепленное городище (детинец). На нижней ступени, которая как бы опаясывала верхнее плато преимущественно с запада и юга, располагался окольный град. Общая площадь городища – порядка 6 гектаров. В Чучине обнаружены следы сигнальной башни. По преданию, мои предки отвечали за сами сигнальные башни и за своевременную передачу сообщений с этих сигнальных башен. В раскопках обнаружены многочисленные книжные застежки и накладки для книжных оправ. Что свидетельствует о том, что город процветал как культурный центр Киевской земли.

На территории Чучина обнаружены памятники зарубинецкой культуры (II век до нашей эры – II век нашей эры). Ученые говорят, что в своем развитии Чучин пережил три этапа: раннеславянский, – когда здесь сформировалось первое поселение, скандинавский (варяжский), когда город был одной из крепостью русов на пути в Константинополь, и, собственно, древнерусский (период существования Руси как культурного и политического единства.

Поговаривали, что в городе должны быть тайные выходы. Мы пытались влезать в имеющиеся колодцы в разных частях горы, но что-либо обнаружить нам не удалось.

Сейчас в селе стоит памятник древнему Баяну, а также показан план древнего города-крепости. Это был своеобразный феодальный замок. Многие столетия здесь жили мои пращуры. Но многое из истории Чучина я узнал намного позже.

Четвертый класс завершал цикл обучения в начальной школе, когда мы учились у одной учительницы. Антонина Васильевна Чупрынюк была в летах, и мы к ней относились с большим уважением. Среди моих школьных товарищей было много слабых учеников, которым я всегда давал списывать домашние задания и контрольные работы. Антонина Васильевна решила пересадить меня к отличнице, которая мне очень нравилась, и в которую я, можно сказать, был влюблен. Но пересесть я не согласился, вплоть до слез. Никто не догадался, почему я не сел с девчонкой. И вообще я не помню, чтобы я сидел в школе с девчонками.

Помню, в четвертом классе бабушка Наташа пошила мне две пары шаровар из темно-синей фланели. Широкие калоши снизу подобранные на резинку. Мне они очень не нравились, я всегда себя в них неловко чувствовал. Сколько времени прошло, а ощущение неловкости от одежды, которая мне не нравится, осталось до сих пор.

Все свободное время я проводил на воздухе, играл в футбол, в пекаря, зимой, - в хоккей. Ходил на все соревнования, которые проводились в спортзалах Киевского инженерно-строительного института, которые находились недалеко от дома. А также в бассейне СКА и на открытых площадках СКА. Водное поло, футбол, хоккей, волейбол, гандбол, вольная борьба, баскетбол. В Киеве проходили многие зональные части первенств СССР по баскетболу, гандболу, водному поло. На водном поло я сидел на вышке и менял счет на табло. Короче говоря, улица для меня была вторым домом.

Закончил я четвертый класс без троек и отправился в очередной раз к бабушке на Днепр. В это лето произошло ряд событий, которые оставили след на всю мою жизнь.

Летом 1962 года я научился курить. Произошло это следующим образом. Несколько раз меня просили купить в магазине сигареты. Я покупал. И решил как-то купить заодно и себе. Когда бабушка посылала меня в магазин за сахаром, я обычно брал 800 грамм вместо 1 килограмма, а на остальные копейки покупал карамельки или сигареты махорочные по 4 копейки за пачку. Шел на рыбалку, и во время рыбалки выкуривал почти целую пачку сигарет. Не знаю, знала ли об этом бабушка или нет, говорила ей о моих покупках продавщица, которая жила рядом с нами, или нет. История об этом умалчивает. Только курение мне не понравилось, и с тех пор к сигаретам я так и не пристрастился. Хотя, может быть, за всю прожитую жизнь и выкурил с десяток сигарет (не считая этого лета). Хотя курящих людей вокруг было предостаточно, в том числе и мой отец. И еще я обратил внимание, что в дальнейшем среди моих друзей, и друзей нашей семьи, не оказалось ни одного курящего человека.

И еще одно интересное событие произошло тем летом. Я обычно ходил к бабушке в детский сад, где она работала и поваром, и заведующей, и няней. В чем-то помогал ей, иногда даже ложился спать вместе с детьми. Но это обычно заканчивался тем, что несколько минут поворочавшись, я уходил домой. Так было и в тот раз. По дороге домой я увидел мужиков, которые чистили колодец, в который поступала вода с ручья. Эта вода подавалась на ферму. Я предложил им спустить меня в колодезь, чтобы черпать там ил в ведра. Они воспользовались моим предложением и спустили меня в колодезь. Часа три я работал наравне со всеми. После завершения работы мы все вместе пошли в магазин. Мужики купили вина и конфет на закуску. Меня тоже угостили вином. Я выпил пару стаканов. Потом ничего не помню. Бабушка рассказывала, что меня привели, благодарили бабушку, что я такой у нее «трудяга», извинялись за мое состояние. Я все облевал в хате. Утром проснулся с головной болью и кучей карамелек, лежащих на столе. Это мое состояние тоже оставило след на многие годы. С тех пор я долгие годы вообще спиртные напитки не брал в рот. Потом, правда, отошел от этого принципа. Но отрицательное отношение к пьянству осталось у меня и по сей день.

Я страшно боюсь собак, панически их боюсь, хотя никогда меня они не кусали. Помню, как-то мы с бабушкой ночью возвращались домой. Возле одного из дворов на нас бросилась собака. Я сразу же полез на забор напротив стоящегося дома. Собака оказалась на цепи и дальше двора убежать не могла. Но бабушка долго меня убеждала в этом, и долго не осмеливался я слезть с забора.

В начале лета 1962 года умер бабушкин дядя, Драпиковский Сафрон Антонович (она с ним была одного года рождения), и бабушке подарили молодую козочку, ставшую компаньоном моих походов на Днепр. Она постоянно меня туда сопровождала. Я загорал, купался. Она была рядом. Что мы только с ней не делали. Закапывали в песок, играли с ней в футбол. Перевозили ее на лодке на левый берег. Белка, а именно так звали эту козочку, ходила за мной, буквально, по пятам. Я расставался с сожалением не только с тем летом, но и со своим четвероногим другом.

И вот наступил новый учебный год.

Мне купили баян, помню его название, - «Кремине». Дважды в неделю к нам стал ходить педагог. К концу пятого класса я уже не плохо на нем играл. Летом уже у бабушки демонстрировал свои способности.

В пятом классе я записался в кружок юных железнодорожников. Несколько раз ходил на теоретические занятия, на практические занятия на детскую железную дорогу, побывав в качестве дежурного станции и железнодорожного контролера. Дальше этого углубляться не стал, быстро охладев к железнодорожному делу. Хотя дело было организовано хорошо. Специальности были интересные: машинист поезда, стрелочник и т.д. Все железнодорожные специальности охватывала детская железная дорога!

Разные предметы у нас стали преподавать разные учителя. В нашем классе появилось несколько ребят, которые были на 2-3 года старше нас, так называемые второгодники. Мы стали взрослее. Среди педагогов выделялся преподаватель русского языка и литературы. Такой милый небольшого роста старичок. Михаил Борисович Кальманович. Он всегда приходил в класс с секундомером. По нему он определял, сколько времени мы теряем в начале урока на рассаживание. По нему же он определял, сколько секунд нам требуется, чтобы найти заданное слово в словаре.

В программу занятий вошла работа в школьных мастерских. На занятиях по труду мы делали не только табуретки, но и (зимой) хоккейные клюшки. Прямо возле мастерских и играли в хоккей этими клюшками.

Интересно проходили и уроки физкультуры. У нас был хороший спортивный зал и неплохая спортивная площадка. Часто ходили бегать в парк. Физкультура для нас была любимым предметом во время всего периода обучения в школе. Мы много играли в различные игры. Постоянно были соревнования между классами по различным видам спорта. Лучшие спортивные достижения учеников школы “висели” на специальном стенде.

Когда кто-либо забывал спортивную форму, его оставляли в раздевалке. Помню одну забавную игру, которую группа учеников, забывших форму, устроила в раздевалке. Среди них в тот день был и я. Спортивный зал находился на четвертом этаже. Окно в раздевалке состояло из трех секций. Две крайние из них открывались. Несколько человек из нас стали перелазить через среднюю секцию окна, таким образом, мы висели снаружи окна. Было приятно ощущать особенное, ни на что не похожее чувство высоты и страха. Кто-то нас увидел снизу, и нам за это попало.

Как-то лет в восемь я поспорил с Колькой, что спрыгну с его балкона, с седьмого этажа. Даже перелез через поручни решетки балкона. И сказал Кольке: «Спорим, что спрыгну». Думаю, что если бы он сказал: «Не спрыгнешь», не уверен, что я не прыгнул бы. Но он сказал: «Не надо». И я перелез обратно.

Вообще, я был очень упрямым. Дав обещание, старался ему следовать. Помню несколько забавных эпизодов из летнего отдыха после окончания пятого класса. Один из дней был довольно холодный, к этому добавился и дождь. Рыбаки на Днепре были в плащах, тепло одетыми. Я же полез в воду купаться, при этом барахтался в воде. Один из рыбаков, глядя на меня всего посиневшего, сказал, чтобы я вылез из воды. Я сказал, вылезу, если дадите рыбину. И пока он мне ее не дал, из воды я так и не вылез. И еще эпизод. Пошел я к знакомым стричься. Стригся я в те годы «налысо». Мне подстригли половину головы. Дальше я сказал: «Хватит». Встал со стула и пошел. Долго потом взрослые меня ловили, чтобы закончить стрижку.

Дома я почти всегда рассказывал правду о всех происшествиях в школе. Я всегда давал дневник для замечаний, всегда ставил отрицательные отметки в дневник, и по приходу домой сразу об этом рассказывал маме.

В наше село летом съезжались отдыхающие со всех уголков страны. Были здесь и москвичи, и ленинградцы, и гости из более отдаленных уголков страны. Мы со многими ребятами вместе отдыхали. Было у меня и свое прозвище, которое я получил в раннем детстве: «Американец». Мне говорили, что так меня стали называть, когда я стал в детстве ходить в пальто, судя по фотографиям тех лет, в елочку. В селе это было в диковинку. Одним словом, - «американец». В Киеве за мной было другое прозвище: «беззубый». Тоже с детства. Когда в какой-то год у меня повылезали молочные зубы, тогда я его и получил. Помню, как-то встретил одного из своих дворовых приятелей, который сказал: «Ты беззубый, а я без зубов», - широко улыбнувшись и обнажив свой мало населенный зубами рот. По прозвищам легко отличали друг друга. Кто-то был «Большевик», потому что играл за детскую команду завода «Большевик». Кто-то, а именно мой брат, был «Кулю», потому что в детстве, изображая процесс курения, на вопрос: «Что ты делаешь?», - ответил: «Кулю!». Так за ним это и закрепилось на всю жизнь. Ни в школе, ни в институте, прозвищ у меня не появилось. Хотя и были попытки сделать это. Но не прижилось...

Итак, в то лето, Саша из Ленинграда привез пневматическую винтовку. Мы много с нее стреляли. И по пустым банкам, и, к сожалению, по воробьям. Были и жертвы нашего соревнования. В один из дней ходили в лес на болото. Мы расстреливали лягушек. Некоторые пульки продырявливали кожу лягушек, и их след был виден на ней. Помню, как я перебил тонкую ножку мухомора, а затем несколько пулек вогнал в тело лягушки. И она стала не удаляться, а прыгать в мою сторону. Этот вид скачущей на меня лягушки до сих пор стоит перед моими глазами. «За что? Зачем? Что я тебе сделала?» Некоторые эпизоды прошедших событий преследуют нас всю жизнь. Нет, нет, – да и дают о себе знать.

Я сам никогда не убивал животных, хотя косвенно этим

занимаюсь всю жизнь. Ем мясо животных, ношу меховые

шапки и шубу, и не из искусственного меха. Но об этом не

задумываешься особо. Здесь я, правда, упускаю борьбу с

сусликами. Но об этом позже.

Шестой класс принес нам нового классного руководителя, а с ней и целый ряд особенностей. Почти все ученики класса стали ходить на танцы. Со временем стали даже показывать различные концертные номера. Я тоже несколько раз сходил на занятия. Поставили меня танцевать в паре с Ниной Жидковой, симпатичной худенькой девочкой, в которой все жилочки хорошо просматривались на ногах и руках. Но и здесь я дальше нескольких занятий не пошел, мне ближе был более активный образ жизни и занятий, да и девчонок я несколько стеснялся. Размеренность, ритмичность, управляемость всегда претили моему характеру. Я был человек необузданный, больше склонный к эмоциям, чем к рассудку

Еще один запоминающийся предмет, - ботаника. У нас был большой парник под стеклом, где росли различные растения. Мы ухаживали за ними и поливали.

В начале шестого класса завершились мои занятия музыкой. Я не стал заниматься. Преподаватель это понял, и сказал об этом родителям. Они после разговора со мной не стали больше приглашать педагога, а вскоре и продали баян.

Шестой класс я закончил без троек, но экзамен по

украинскому языку и литературе я не сдал. Сказались

хороший солнечный май и нежелание тратить время на

повторение пройденного материала. Наш классный

руководитель показывала на меня пальцем и удивлялась,

как так может быть, чтобы не сдать устный экзамен,

когда стабильно хорошие знания по всем предметам.

Кроме меня не сдали экзамен еще несколько человек, в

основном, ученики не один раз сидевшие по

два года в одном классе. Две недели мы ходили на

дополнительные занятия в школу. Остальное время

загорали «на ярах» возле совхозных ставков. Ребята

курили, я приносил им иногда сигареты, болгарское

«Солнце» по 8 копеек за пачку. Мне было приятно

угостить ребят сигаретами, хотя сам не курил, и меня

курение уже не волновало. Я всегда находился в гуще

курящих ребят, не обращая внимания на табачный дым.

Он меня не отталкивал и не прельщал. Две недели

пролетели быстро. Все это время я практически не

занимался, и мой багаж не пополнился знаниями.

Учительница, поставив мне тройку, сказала, что если бы

она не переходила в другую школу, она бы

меня оставила еще на осень пересдавать экзамен.

Начало моих каникул несколько задержалось, но все же началось по заведенному сценарию. Приехал к бабушке на пароходе, сразу же приготовление к рыбалке, раннее утро следующего дня я уже встречал на Днепре.

Среди моих товарищей по общению было всегда много «отрицательных» персонажей, зачастую ребят старше меня. Я не верховодил, но и не подчинялся никому. Делал то, что мне хотелось делать. Среди моих приятелей в селе был Безрукий Иван. Потерял руку он, когда с товарищем пытался глушить рыбу. Его товарища разнесло в клочья, а Ивану оторвало руку и оставило след на лице и теле. В дальнейшем он довольно рано погиб, замерз, будучи пьяным. Жил он у своего деда, рыжего, прокуренного махоркой небольшого роста деда Сидора. О том, что он идет впереди, подсказывало обоняние, стоял устойчивый запах махорки.

Тем летом мы часто с Иваном выезжали на рыбалку, ели у деда Сидора мед, особенно мне нравилось сосать его прямо из сот. Ходили «выливать» сусликов в поле. Платили за сусликов по 5 копеек за взрослую особь и по 3 копейки за детенышей. Запрягали мы чахлую одноглазую колхозную лошаденку в деревянную бочку с водой, выезжали в поле и всматривались вдаль. Увидев по границам поля столбик, направлялись к нему. Суслик прятался в нору. Мы искали второй выход норы, закрывали его. А в основной выход заливали воду. Слышали чавканье из норы. Иван хватал своей единственной рукой вылезавшего суслика за голову, и бил об землю. Зачастую за взрослым сусликом появлялись и детеныши, с ними он расправлялся также. Вечером мы сдавали поголовно трупы сусликов в колхозе, и сразу же получали деньги на руки. Несколько раз мы заработали на двоих рубля по два с полтиною. Потом заработки резко упали, и мы прекратили свои походы. Дело было нелегким. Находиться на солнцепеке было не очень приятно.

Вечером я ходил на ток сушить зерно. Работа начиналась в девять часов вечера. Заканчивали обычно часа в два ночи. Платили по три рубля за смену. Работал я дней десять, но денег не получал. Их получила бабушка уже осенью. Работать было весело, было много молодежи. Мы пересыпали зерно из одной кучи на другие кучи, используя веялки. Работа до поздней ночи не отменяла утренней рыбалки. Иван установил перемет на левом берегу Днепра. Металлический трос с одной стороны закреплялся на берегу. А с другой стороны к нему прикреплялся груз, и затем его забрасывали далеко на глубину. На тросе крепились кармачки, - леска с крючками и грузом. Этот вид ловли был запрещен, поэтому надо было опасаться рыбинспекции. Иногда на перемет попадалось до 10 кг рыбы.

В какой-то отрезок времени с Киева приехал Колька, и мы решили с ним заработать на велосипед. Решили идти в лесхоз пропалывать молодые поросли деревьев. Платили там по три рубля за день прополки. Мы посчитали, сколько дней надо отработать, чтобы заработать на велосипед. Утром отправились на работу. Нас хватило до обеда. Больше мы на прополку не ходили. А осенью бабушка получила в лесничестве за нас двоих, около трех рублей.

Как всегда закончилось лето традиционным Днем рождения и возвращением на круги своя. Впереди был седьмой класс 1963-1964 учебного года. В дальнейшем воспоминания сливаются воедино, и их бывает трудно раздробить по отдельным годам, месяцам, да, может, в этом нет и необходимости.

В седьмом классе у нас появилась Людмила Христофоровна Бальцева, учитель русского языка и литературы, одна из самых ярких педагогов нашей школы. Она была из Средней Азии. Муж у нее был полковником. Людмила Христофоровна вела у нас русский язык и литературу до окончания школы. Мы ее боялись и уважали. Ее уроки всегда проходили интересно и напряженно. Мы часами проводили время в читальном зале библиотеки, готовясь к урокам по литературе. С нею мы готовили литературные композиции, проводили викторины по литературе между классами, ставили отрывки из спектаклей.

Помню литературную композицию по Николаю Островскому, викторину по Льву Николаевичу Толстому, сцены из произведений Максима Горького, где я играл Луку в сцене из спектакля «На дне» и Власова из отрывка на суде по роману «Мать». В сцене прощания Гаврилы и Челкаша (рассказ «Челкаш») я исполнял роль Гаврилы.

«Начало я забыл. Забыл...».

«Вы воспитываете шпионов, вы развращаете женщин и девушек, вы ставите человека в положение вора и убийцы. Разврат и одичание, – вот культура ваша...».

«За что, - не за что. Сегодня ты меня, завтра я тебя».

Эти слова из трех указанных выше произведений Горького сопровождают меня всю жизнь, со всем иносказанием, заложенным в их содержание.

На уроке истории (в начале 8 класса) меня с кем-то из учеников застукали за игрой в карты. При этом учительница истории Ида Исааковна Ротенберг сказала, что в комсомол мы поступим через ее труп. В комсомол я вступил только в конце десятого, выпускного класса.

Я чаще всего в школе садился на последние парты. В

начале восьмого класса сидел с Сережей Мирошниченко. Вспомнил это не случайно. В первый же день я увидел,

что он выписывает две буквы: «К.Р.». Я спросил: «Что это

значит?» «Кровавая рука», - был ответ. Эти буквы ко мне

так привязались, прямо-таки врезались в память. Они

стояли у меня перед глазами, и мне хотелось

воспроизводить эти инициалы на бумаге снова и снова. Сопровождали они меня вплоть до настоящего времени.

Многие мои конспекты, записные книжки, клочки бумаги содержали в себе эти две буквы. Почему я их писал и

пишу до сих пор? Не знаю, загадка какая-то...

С восьмого класса, на протяжении трех лет, наш класс был самым старшим в школе. Так получилось, что пока мы учились, школа стала восьмилеткой. Когда заканчивали восьмой класс, школа стала опять средней. Но десятый класс дополнительно не набирали, а из трех восьмых классов набрали два девятых, которые превратились через год в десятые. Так получилось, что моя сестра поступила в первый класс, когда я перешел в восьмой. Поэтому она всегда в столовой, на протяжении всех лет нашего совместного обучения в школе, покупала булочки и пирожки без очереди, как и все ученики старших в школе классов. Она была довольно упитанной девчонкой, приходила ко мне в класс на переменках. И когда меня не было, мои одноклассницы ее подкармливали. А она с удовольствием отвечала на все их вопросы. Я представляю себе, чего только она не рассказала обо мне.

Закончил я среднюю школу на четверки и пятерки. У меня был лучший аттестат в школе. Пятерок там было больше, чем четверок, но не намного.

Все летние каникулы проводил у бабушки на Днепре. За все школьные годы так ни разу я и не побывал в пионерских лагерях. Поэтому представление о них у меня чисто теоретическое. Может, это и к лучшему. Стадность мне претит. Я не люблю больших сборищ, бравады, колонн. Хотя всего этого не избежал. Но в душе я всегда одинок. Люблю оставаться наедине с собой. Могу расслабиться, но, при необходимости, взять себя в руки. Меня можно переубедить, но нельзя заставить делать что-то против моей воли. Если я убежден, что прав, меня уже не остановить. Я готов пожертвовать всем. Да особо и жертвовать не надо, ибо ничего такого “материального” мне не требуется…

Январь 2006.

Дата добавления: 2015-08-09