|
К западу от смерти
Одиноки слепцы, бредущие в ночи.
но стократ одинок зрячий среди слепцов.
Часть I
Глава 1
На исходе зимы я понял, что проиграл. Совсем недавно у меня еще были на этот счет сомнения. Но последние дожди смыли их, как смыли грязь и копоть с окон в моей квартире. Сомнений не было: я снова потерпел поражение. Этот год стал точным повторением всех предыдущих лет моей жизни. Он был словно чистый лист бумаги, который достали из стола, чтобы написать на нем хороший рассказ, но вместо этого испачкали бессмысленными каракулями, а потом скомкали и выбросили в корзину для бумаг. Там уже лежало тридцать два таких никчемных листка… Круг замкнулся. Я вернулся туда, откуда начал. Настало время доставать новый лист из пачки. Делать этого не хотелось.
Солнце лениво садилось в свинцовый океан. Берег был пуст. Желающих гулять в такую погоду не было. Я сидел на самом конце длинного мола, свесив ноги и прихлебывая безалкогольное пиво из жестяной банки. Высокие волны изредка касались подошв моих ботинок.
Сегодня был странный день. Мне следовало веселиться и задувать свечи на праздничном пироге. Но вместо этого я похоронил друга. А потом сидел один на берегу, ежась от пронизывающего ветра. Пиво было безвкусным, океан неприветливым, смерть друга нелепой. Все в этой вселенной мне казалось несуразным. Когда из твоей жизни уходит человек, вместе с ним исчезает частичка тебя самого. Это ни хорошо и ни плохо. Просто так есть, и нужно научиться с этим жить. Но когда ты научишься, от тебя уйдет время…
Пустая банка плюхнулась в воду и запрыгала в волнах. Пора было ехать домой. Я встал и отряхнул брюки. Машина, оставленная на обочине мокрого шоссе была похожа на единственный зуб во рту старика…
Дома я долго стоял под горячим душем. В голове не было ни одной мысли. Смерть друга и собственный день рождения теперь казались чем-то бесконечно далеким. Словно я прочитал обо всем этом в книге… Не очень умной и не очень интересной книге.
После душа я вышел на кухню и сварил кофе. Нужно было прослушать автоответчик, но вместо этого я подошел к окну, за которым сгущались сумерки и стал смотреть, как загораются огни города. Я подумал, что сегодня одним огоньком будет меньше. Но город не обратит на это никакого внимания.
Это чудовище из бетона, стекла, пластика, тысяч километров проводов и трубопроводов, тонн мусора и нечистот уже давно обрело собственную душу. Теперь он смотрит на людей не как на своих создателей, а как на своих рабов. Что ему смерть одного раба? Завтра миллионы таких невольников, выпив рано утром кофе и съев пару тостов, наденут белые рубашки и галстуки, рабочие комбинезоны или униформу и отправятся приносить в жертву часы единственной жизни этому монстру. А вместе с этими часами они безропотно отдадут и свои души. Он выпьет их до дна, а потом выбросит пустые оболочки на свалку, занимающую тысячи гектаров. И так поколение за поколением… Люди лишь материал и рабочая сила. Сила, без которой город не может жить. Пока.
Та еще жизнь!
Я выплеснул остатки кофе в раковину и прошел в комнату. Там было темно. Эта темнота заставила меня вспомнить о мертвом друге.
*****
Последний раз мы виделись за неделю до его смерти. Он пришел поздно вечером. Мне показалось, что он сильно болен – его трясло как в лихорадке. Он попросил не включать свет, и мы говорили в темноте. Я слышал его хриплое прерывистое дыхание и то, как он хрустит суставами пальцев. У него была такая манера – нервничая он принимался выламывать себе пальцы. От этого хруста у меня всегда по спине бежали мурашки.
- Я хочу попросить тебя об одном одолжении, - сказал он. – Пусть это полежит пока у тебя.
Он протянул в темноте какой-то сверток. На ощупь это была увесистая папка, завернутая в газету.
- Что это? – спросил я на всякий случай.
- Рукопись. Спрячь ее подальше.
- Что за рукопись?
- Будущая книга, - он хмыкнул.
- Твоя?
- Нет.
- Ты уверен, что стоит доверять кому-то…
- Уверен, - оборвал он меня. – Еще как уверен… Я не могу тебе всего рассказать. Вернее могу, но ты этому не поверишь. Скажешь, что я рехнулся… Да и ни к чему тебе это.
- Хочешь кофе?
- Нет.
Он закурил. Огонек зажигалки на секунду осветил его лицо. Оно больше походило на череп… Прикуривающий череп.
- Ты скверно выглядишь… Что с тобой?– спросил я.
- Неважно… Знаешь, ничто не меняется так быстро, как значение для тебя тех или иных вещей… Вчера это было важнее самой жизни, а сегодня не стоит и пачки сигарет. Глупо что-либо ценить. Очень глупо…
- О чем ты?
- Долго объяснять.
- Я никуда не спешу.
- Зато я спешу, - резко сказал он. – Я спешу!
Он немного помолчал. Потом продолжил уже спокойно:
- Извини… Лучше не будем об этом. Просто спрячь рукопись. Ненадолго… Скоро я ее заберу. Только… Не читай ее без меня, ладно?
- Почему нужно ее прятать?
Он промолчал.
- Уж не украл ли ты ее часом? – я попытался пошутить.
Он рассмеялся. Веселья в его смехе было не больше, чем оптимизма в покойнике.
Тогда он ничего больше не сказал.
А через неделю повесился у себя дома на дверной ручке. Знатоки утверждают, что такой способ самоубийства требует железной решимости. Смерть наступает от удушья, и человек может мучится минут десять, оставаясь в сознании, но тело уже не слушается, наступает паралич... Ничего более жуткого я себе представить не могу. Уверен, он знал, на что идет. В его духе было сначала детально изучить все возможные способы, а уже потом принимать решение. Он всегда был очень основательным…
Нашли его только через два дня, когда трупный запах студенистой медузой выполз на лестничную площадку. Соседка, старая толстая метиска, заподозрила неладное и позвонила в полицию.
*****
Я лежал на диване и таращился в темноту. Перед глазами стояла одна и та же картина: он, с выпученными глазами и распухшим, почерневшим языком, вывалившимся изо рта, сидит, привалившись спиной к двери… Тонкая веревка, глубоко врезалась в зеленоватую с багровыми подтеками шею…
Не знаю, как на самом деле выглядят повешенные, после двух дней проведенных в теплой квартире. Может, я что-то и упустил. Но и без этого картина получилась такой, что мне захотелось выпить.
На кухне я налил себе апельсинового сока, разбавил его водой и вернулся в комнату. Сел в кресло у окна и сделал несколько маленьких глотков. Наверное, в его смерти был отчасти виноват и я. В этом городе у него никого, кроме меня не было. Вполне возможно, что он рассчитывал на мою помощь. Я же, как обычно, был слишком занят собой. Скорее всего, он, когда приходил сюда с просьбой спрятать рукопись, на что-то надеялся. Но сказать напрямую не решился… А может, он уже тогда принял решение. И я все равно ничего не смог бы изменить.
Впрочем, что толку об этом думать? Уже ничего не исправить. Как не исправить ни одной ошибки, которые я совершил за эти годы. Никогда не верил людям, которые утверждают, что не стали бы ничего менять в своей жизни, будь у них такая возможность. По-моему, это просто страх. У прошлого беспощадные глаза и жестокий оскал. Смотреть ему в лицо без содрогания может не каждый. Не просто рассеянно скользнуть взглядом, обернувшись на ходу, а именно вглядеться, не упуская ни малейшей детали…
Он умел это делать. Теперь он мертв. И не сможет больше совершить ни единой ошибки. Не такая уж плохая награда за несколько минут мучений. Но слишком суровое наказание за годы прожитые не так, как должно…
Я вышел на кухню и налил себе еще сока. По пути в комнату нажал на кнопку автоответчика.
«Привет! Извини, что не позвонила раньше – сумасшедший день. Поздравляю тебя! Не пей слишком много и перезвони, когда придешь домой. Рассчитываю провести выходные с тобой. Пока!»
«Привет, старик! Принимай поздравления! Шеф просил передать, что на работу можешь выйти в начале следующей недели. Так что отдохни и повеселись за всех нас! Да, чуть не забыл: если поблизости окажется слишком много симпатичных кошечек – дай знать! Пока!»
Попивая сок, я дослушал пленку до конца. Несколько дежурных поздравлений, напоминание о необходимости внести плату за квартиру и просьба зайти к следователю, который занимается смертью моего друга. Последнее сообщение мне понравилось меньше всего. Какое расследование? Зачем? При нем нашли записку… Всем с самого начала было понятно, что это самоубийство.
Я зашел в комнату и зажег свет. Стало не так мрачно. Потом включил тихую музыку и принялся выхаживать по комнате, время от времени прихлебывая сок. Гнетущее чувство, которое преследовало меня весь день, постепенно исчезало. Перезванивать я никому не стал. Девушка не обидится и скучать не будет. Найдет кого-нибудь на эти выходные. А мне лучше побыть одному. Друга теряешь не каждый день. К чувству потери трудно привыкнуть…
Я ходил по комнате взад-вперед и думал, чем бы мне заняться. Работать было уже поздно, а спать не хотелось. На самом деле я прекрасно знал, что не выдержу и достану рукопись, которую он мне оставил. Но почему-то я пытался оттянуть этот момент. Так откладываешь поход к зубному врачу, радуясь любой причине, позволяющей отсрочить визит.
Я поменял полотенца в ванной, перемыл всю посуду, скопившуюся за несколько дней, вытер пыль в комнате, сменил постельное белье и полил единственный цветок. После этого неторопливо поужинал и снова вымыл посуду. Спать по-прежнему не хотелось. Я понял, что дольше тянуть бессмысленно.
С чашкой горячего кофе я прошел в комнату, достал спрятанную на верхней полке книжного шкафа рукопись, сел в кресло и положил ее перед собой, на журнальный столик.
Я знал, что нарушаю волю друга. Но с другой стороны, все изменилось. Он мертв, и эта рукопись все, что осталось от него. Скорее всего, он не осудил бы меня. Медленно, очень аккуратно я развернул газету.
Это была обычная папка со стальными зажимами. Дешевая серая папка, внутри которой аккуратно подшиты стандартные листы бумаги. Ровные машинописные строчки. Это меня немного удивило. Сейчас мало кто печатает на машинке. Все предпочитают компьютеры. Машинки – это уже другая эпоха. Как ЛСД и рок-н-ролл. Занятие для любителей или для чокнутых.
Сам свои статьи я тоже печатаю на машинке. Потом приношу в редакцию и отдаю их невзрачной студентке колледжа, подрабатывающей у нас в одном лице секретаршей, редактором и уборщицей. Благодаря мне у нее есть еще одна обязанность – перепечатывать мои статьи. Из-за этого она меня недолюбливает.
Но я ничего не могу с этим поделать. Мне нужно слышать стрекот машинки и чувствовать живой лист бумаги. Электронный вариант книги для меня то же самое, что и электронный вариант пинбола или бильярда. Гамбургер, разогретый в микроволновке…
Взгляд снова упал на папку. Ни названия, ни фамилии автора. Просто текст…
Я сделал глоток кофе и открыл рукопись на первой странице.
Пролог
Гора была открыта тысячам ветров. Долгие века стояла она посреди бескрайней пустыни, равнодушно взирая на мир. Ее иззубренная вершина возвышалась над облаками. Ее корни уходили в глубь земли. Склоны ее были неприступны. Лишь орлы и снежные барсы могли достичь ее вершины.
Там, высоко над облаками, росло дерево, которое еще помнило смех юных богов. Могучий ствол никогда не сгибался под самыми яростными ветрами. Вечнозеленая крона могла укрыть в своей тени большой город.
Однажды на вершине горы появился человек. Он был изранен и изможден. Но в глазах его была такая решимость и воля, что затихали ветра, замирали камнепады и барсы уходили с его дороги.
Человек взошел на вершину и приблизился к дереву. В руке его была прочная веревка. Он начал карабкаться по шершавому стволу, словно хотел рукой коснуться неба. Долгим был его путь наверх. И за это время не шелохнулся ни один лист на ветвях дерева. Наконец человек добрался до самого высокого сука. Там он прочно привязал веревку и сделал на другом конце ее петлю. Потом посмотрел на заходящее солнце, на облака проплывающие внизу, на бездонное небо над головой и надел петлю себе на шею…
Семь долгих лет провисел человек на дереве, помнящем смех юных богов. Семь лет глаза его не видели света. Семь лет петля стягивала его шею. Семь лет ветра раскачивали его обнаженное тело. Семь лет несли стражу около дерева горный орел и снежный барс.
И в день, когда закончилась седьмая зима, человек вдруг вздохнул и открыл глаза. Он смотрел прямо на восходящее солнце, как в глаза лучшему другу.
Огромный орел вынырнул из белоснежных облаков и мягко опустился на сук. Ударом клюва он перерубил веревку, на которой висел человек.
Снежный барс подставил свою спину, чтобы человек не рухнул на острые камни.
Человек медленно поднялся и посмотрел вокруг. Он вдохнул полной грудью чистый горный воздух и сказал, обращаясь к солнцу:
- Семь лет длился мой путь к горе. Семь лет длилось восхождение к вершине. И семь лет я петля сдавливала мою шею. Семижды по семь раз я умер и родился вновь. Настало время станцевать миру истину, которая открылась мне через боль, смерть и тьму. Ибо счастлив обладающий, но вдвойне счастлив дающий. И если кувшин полон, нужно опорожнить его, чтобы не дать вину скиснуть, а потом наполнить вновь. Я переполненный кувшин. Пришел час излить себя погибающим от жажды.
Так сказал человек. И хотя дрожал он холода, глаза его смеялись и любили все, что видели вокруг.
- Отныне я буду зваться Танцующим! – крикнул человек, подняв голову к небу. – И горе тем, кто слишком серьезен, ленив или труслив для танца!
Снежный барс принес шкуру горного барана и положил ее у ног Танцующего, чтобы мог тот прикрыть свою наготу. Орел принес ему ягненка, чтобы Танцующий утолил голод.
- Разделите со мной мясо этого ягненка, - сказал человек орлу и барсу. – Вы единственные мои друзья. А лучшая приправа к пище – беседа с другом…
Танцующий помолчал, глядя вниз, туда, где за облаками скрывался мир людей и глаза его сурово блеснули.
- Не знаю, появятся ли у меня друзья среди людей. Но врагов будет достаточно. Я иду вниз чтобы разбивать иллюзии. А это самое дорогое, что есть у человека. Как они простят мне это?!
Танцующий встал и надел на себя шкуру, и взял в руки посох, подаренный деревом.
- Я ухожу, - сказал он громко, обращаясь к горе, дереву, орлу и барсу. – Я ухожу, но когда-нибудь обязательно вернусь сюда. Даже Танцующему нужно знать, что есть куда вернуться.
Так начал Танцующий свой путь к людям и своей гибели.
Когда я оторвался от рукописи, за окном занимался рассвет. Сил встать и дойти до кровати у меня не было. Я откинул голову назад и тут же провалился в сон. Папка осталась лежать у меня на коленях.
Дата добавления: 2015-08-09; просмотров: 75 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Основные ограничения измерения первичной информации | | | Глава 2 |