I
– Итак, – продолжил Гриффин, – вы не скажете, что привело вас сюда?
– Сегодня утром в Александрии мне предложили купить артефакт, – ответил Нокс. – И продавец сказал, что он с раскопок на юге озера Мариут.
– Их слова нельзя принимать всерьез. Они скажут что угодно, лишь бы продать.
– Это верно, – согласился Нокс.
Глаза Гриффина сузились.
– А какой именно артефакт?
– Крышка сосуда для хранения.
– Крышка сосуда для хранения? И вы проделали весь этот путь из-за крышки сосуда для хранения?
– Мы проделали этот путь потому, что считаем кражу древностей достаточно серьезной причиной.
– Да, конечно, – согласился пристыженный Гриффин. – Но вы же понимаете – в свое время в этом районе процветало гончарное производство. Здесь изготавливались сосуды для перевозки зерна и вина по всему Средиземноморью. Причем хорошего вина. Страбон[20] его очень хвалил. Как, впрочем, и Гораций с Вергилием. Амфоры с ним находили даже в окрестностях Марселя, представляете? Пройдите по старой береговой линии озера – и вы найдете горы древних черепков. Вашу крышку мог найти там любой. Для этого не нужно красть с раскопок.
– Крышка не была разбита, – сказал Нокс. – Кроме того, она очень… необычна.
– Необычна? – переспросил Гриффин, прикрывая ладонью глаза от солнца. – Чем именно?
– А что именно вы здесь раскапываете? – спросил Омар.
– Старую ферму. Ничего особенного, поверьте.
– Вот как? – нахмурился Нокс. – Тогда зачем раскапывать?
– Это главным образом учебные раскопки. Они дают возможность студентам понять, что это такое на практике.
– А что производили на ферме?
– Разное. Зерно. Виноград. Фасоль. Марену.[21] Папирус. Все такое.
– На каменистом песчанике?
– Здесь они жили. А поля находились вокруг.
– И что за люди?
Гриффин почесал шею под воротником, начиная чувствовать себя неуютно.
– Я уже говорил. Здесь располагалась ферма, где жили и работали обычные крестьяне.
– Какая эра?
Гриффин взглянул на Петерсона, но помощи не дождался.
– Мы нашли артефакты Девятнадцатой династии и позже. В основном греко-римские. Но ничего позже пятого века нашей эры. Пара монет 414–415 годов, что-то в этом роде. Похоже, примерно в это время тут произошел пожар. На наше счастье.
Нокс кивнул. Хороший огонь покрывал все углеродной оболочкой, защищая предметы от разрушения временем и погодой.
– Христианские восстания? – предположил он.
– А зачем христианам сжигать ферму?
– Действительно, зачем? – согласился Нокс.
– Может, вы покажете нам раскопки? – предложил Омар в наступившей тишине. – И что удалось найти?
– Конечно, конечно. В любое время. Договоритесь об этом с Клэр.
– Клэр?
– Наш администратор. И она говорит по-арабски.
– Это хорошо, – сказал Омар. – Потому что я едва могу связать пару слов по-английски.
У Гриффина хватило такта покраснеть.
– Извините. Я не это имел в виду. Это на случай, если вы поручите договориться о встрече кому-нибудь из своих сотрудников.
– А мы не можем поговорить с ней сейчас?
– Боюсь, что ее сейчас нет на месте. В этом сезоне будет сложно. Настоящая запарка. Еще столько предстоит сделать. А времени так мало. – Он махнул рукой в сторону пустыни, будто они могли в этом убедиться сами. Но они, разумеется, ничего не увидели.
– Мы не будем вам мешать, – сказал Нокс.
– Думаю, что мне лучше знать, вам так не кажется?
– Нет, – резко сказал Омар. – Думаю, что лучше знать мне.
– У вас здесь есть представитель ВСДЦ? – спросил Омар.
– Конечно, – кивнул Гриффин. – Абдель Латиф.
– Я могу с ним поговорить?
– Он сегодня в Каире.
– Тогда завтра?
– Я не уверен, что он успеет вернуться.
Нокс и Омар переглянулись. Представитель ВСДД должен неотлучно находиться на раскопках.
– У вас наверняка работают египтяне. Я могу поговорить со старшим?
– Безусловно, – подтвердил Петерсон. – После того как вы покажете соответствующее распоряжение. – Он дождался, пока Омар достанет бумаги, потом покачал головой с наигранной досадой: – Нет? Возвращайтесь, когда оно у вас будет.
– Но я руководитель Высшего совета по делам древностей Александрии! – возмутился Омар.
– Временно исполняющий обязанности, – возразил Петерсон. – Езжайте осторожно. – Он повернулся к ним спиной и зашагал прочь. Гриффин бросился за ним.
II
Гейл остановили на контрольно-пропускном пункте в паре километров к северу от Асьюта, и им выделили две машины сопровождения, чтобы они благополучно смогли проехать на север. Здесь все делалось так. В платке, закрывавшем голову, и одна за рулем она бы не привлекла внимание, но с такими очевидными уроженцами запада, как Стаффорд и Лили, в качестве пассажиров избежать сопровождения не представляло никакой возможности. Гейл терпеть не могла такой эскорт: полицейские здесь ездили сломя голову и не обращали никакого внимания на пешеходов. И она была вынуждена делать то же самое, чтобы не отстать. По счастью, они добрались до границы их юрисдикции без всяких приключений, и машины исчезли так же быстро, как и появились.
– Так о чем ваша программа? – поинтересовалась Гейл, с облегчением снижая скорость до нормальной.
– У меня есть краткое описание этой части, если хотите, – сказала Лили с заднего сиденья, открывая портфель.
– Это конфиденциальная информация, – вмешался Стаффорд.
– Мы обращаемся к Гейл за помощью, – заметила Лили. – Как она сможет помочь, не зная, над чем мы работаем?
– Ладно, – вздохнув, согласился Стаффорд. Он забрал синопсис у Лили, просмотрел, чтобы убедиться в отсутствии в нем каких-либо государственных секретов, разложил на коленях и откашлялся. – В 1714 году, – звучно начал он, будто голос за кадром, французский монах-иезуит Клод Сикар натолкнулся на надпись, вырезанную на скале в заброшенном месте неподалеку от Нила, в самом сердце Египта. Это место оказалось границей одного из самых удивительных городов древнего мира, столицы ранее неизвестного фараона, вдохнувшего жизнь в новую философию, новый стиль в искусстве и, самое поразительное, – в новые дерзкие идеи о природе Бога, которые потрясли сложившиеся представления и навсегда изменили мир.
В отличие от тех идей, которые совсем не повлияли на историю человечества, подумала Гейл, прилагая усилия, чтобы не улыбнуться.
Стаффорд искоса посмотрел на нее:
– Вы что-то сказали?
– Нет.
Он скривил губы, но решил удовлетвориться ответом и продолжил с того места, где остановился:
– Однако эти новшества пришлись не по душе египетской элите. Поразительно, но, как выяснилось, этот город не был заброшен, его разобрали буквально по кирпичикам, чтобы уничтожить все следы его существования. По всему Египту тщательно уничтожались любые упоминания об этом человеке и его царствовании, чтобы их навсегда поглотила пучина безвестности. Кем же являлся этот фараон-еретик? Какое ужасное преступление он совершил, навсегда вычеркнувшее его имя из истории? В своей новой сенсационной книге и документальном фильме мятежный историк Чарльз Стаффорд исследует ошеломительные тайны эры Амарны и выдвигает совершенно новую теорию, которая не только коренным образом изменит наши представления об Эхнатоне, но и перепишет всю историю Древнего Ближнего Востока. – Он сложил лист и с довольным видом убрал его во внутренний карман пиджака.
Посередине дороги впереди стоял осел со стреноженными передними ногами, позволявшими ему передвигаться только маленькими неуклюжими скачками. Гейл нажала на педаль тормоза, сбрасывая скорость и давая перепуганному животному возможность перейти дорогу, но осел замер как вкопанный, и ей пришлось объехать его по встречной полосе, вызывая раздраженные гудки других водителей.
– И ваша программа действительно все это сделает? – поинтересовалась она, беспокойно поглядывая в зеркало заднего вида, пока осел не скрылся из виду.
– И не только это. Гораздо больше!
– Каким образом?
– Он предполагает, что Эхнатон страдал от тяжелого заболевания, – пояснила Лили сзади.
– Понятно, – разочарованно отозвалась Гейл, сворачивая с нильского шоссе на узкую проселочную дорогу. Гротескные изображения Эхнатона и его семьи являлись одним из наиболее обсуждаемых вопросов амарнского периода. Фараона часто изображали с раздутым черепом, выступающей челюстью, косыми глазами, толстыми губами, узкими плечами, ярко выраженными грудями, брюшком, широкими и толстыми бедрами и длинными икрами. Совсем не похоже на героическую мужественность, в которой дошли до нас образы многих других фараонов. Его дочери также изображались с миндалевидными черепами, вытянутыми конечностями и длинными паукообразными пальцами на руках и ногах. Многие объясняли это господствующим художественным стилем, но находились и другие, считавшие, как и Стаффорд, что это последствия разрушительной болезни. – И к чему вы склоняетесь? – поинтересовалась она. – Синдром Марфана?[22] Синдром Фрелиха?[23]
– Вряд ли Фрелиха, – фыркнул Стаффорд. – Он вызывает бесплодие, а Эхнатон, напомню, имел шесть дочерей.
– Да, мне это известно, – сказала Гейл, еще подростком проработавшая два сезона на раскопках отца в Амарне, а потом три года изучавшая Восемнадцатую династию в Сорбонне. Но все-таки чтение постоянно встречающихся надписей «дитя его чресел, только его и никого другого» невольно вызывало подозрения, что это было неспроста и повторять это существовали какие-то веские причины.
– Перед тем как приехать, мы консультировались со специалистами, – сказала Лили. – Они считают, что кандидатом номер один является синдром Марфана. Хотя есть и другие варианты. Синдром Эхлера-Данлоса. Синдром Клайнфельтера.
– Это был точно синдром Марфана, – заявил Стаффорд. – Аутосомно-доминантное наследование. Другими словами, наследуя определенный ген от любого из родителей, ребенок неизбежно наследует и синдром Марфана. Посмотрите на дочерей: все они изображены с самыми что ни на есть классическими симптомами. Вероятность, что такое возможно без аутосомно-доминантного наследования, настолько ничтожна, что даже не принимается во внимание.
– Что вы об этом думаете, Гейл?
Она сбавила скорость, чтобы проехать по толстому слою отходов от обработки сахарного тростника, которые высушивались, чтобы превратиться в топливо для предприятий, чей дым был заметен даже в наступивших сумерках.
– Это вполне допустимо, – согласилась она. – Но здесь нет ничего нового.
– Верно, – улыбнулся Стаффорд. – Но вы еще не слышали самого главного.
III
– Плохо, – пробормотал бледный Гриффин, едва поспевая за Петерсоном. – Это катастрофа!
– «Прилепившимся к Господу, Богу нашему»,[24] не может помешать ни один человек, брат Гриффин, – ответил Петерсон. На самом деле визит Нокса и Тофика его воодушевил. Разве не Дэниел Нокс являлся протеже бесстыдного Ричарда Митчелла? Что делало его самого порочным и слугой дьявола? А если дьявол посылает с такими миссиями своих эмиссаров, значит, он испытывает тревогу. Что, в свою очередь, подтверждало, как близок оказался Петерсон к достижению цели.
– А что, если они вернутся? – запротестовал Гриффин. – И приведут полицию?
– А разве не за это мы платим твоим друзьям в Каире?
– Нам нужно спрятать шахту, – сказал Гриффин, держась за живот, будто успокаивая боль. – И хранилище! Если они найдут артефакты…
– Возьми себя в руки и перестань паниковать.
– Как можно оставаться таким спокойным?
– Потому что на нашей стороне Бог, брат Гриффин. Вот как.
– Но как вы не понимаете…
– Послушай, – прервал его Петерсон, – делай, как я говорю, и все будет в порядке. Первое – поговори с египетскими рабочими. Один из них украл эту крышку. Пусть остальные его выдадут.
– Но они на это не пойдут!
– Конечно, нет. Но это отличный предлог распустить всех по домам, пока расследование не закончится. Их присутствие нам не нужно.
– А! Отличная идея.
– Потом позвони в Каир. Поставь своих друзей в известность о случившемся и скажи, что нам может понадобиться помощь. Дай им понять, что, если начнется расследование, нам не удастся утаить их имена. Затем надо убрать из хранилища все, что может вызвать проблемы, перенести обратно в катакомбы и временно держать там.
– А вы? Чем вы будете заниматься?
– Божьим делом, брат Гриффин, божьим делом.
Гриффин побледнел.
– Вы же не собираетесь продолжать?
– Ты разве забыл, зачем мы здесь, брат Гриффин?
– Нет, преподобный.
– Тогда чего ты ждешь? – Петерсон проводил понурившегося Гриффина презрительным взглядом. Человек с удивительно слабой верой, но, выполняя божье дело, приходится использовать тех, кто оказывается под рукой. Он зашагал вверх по холму, отбрасывая длинную тень и чувствуя тепло заходящего солнца и приятное напряжение в мышцах ног. Он даже не подозревал, что может испытывать такое чувство родственной близости к Египту вдали от церкви и дома. Сам свет здесь казался удивительным, будто прошел свое очищение в языках пламени.
Он глубоко вздохнул, наполняя воздухом легкие. В ответ на призыв Господа ранние христианские монахи выбрали это место. Петерсону раньше казалось, что в истории и географии произошел какой-то сбой, но сейчас он понимал, что ошибался. Это место наполняла глубокая духовность. И чем дальше в пустыню, тем больше. Это чувствовалось по палящему солнцу, по поту и тяготам труда, по освежающему прикосновению воды к иссушенной коже и губам, угадывалось в очертаниях золотых дюн и мерцающем синевой небе, слышалось в тишине.
Он приостановился, обернулся посмотреть, не идет ли кто за ним, и направился под откос ко входу в шахту, обнаруженному два года назад. И в первый год, и на следующий он прислушивался к опасениям Гриффина, и они днем раскапывали старое кладбище и руины построек и только ночью, когда уходили египетские рабочие, принимались за дело, которое их сюда привело. Но и его терпение оказалось не безграничным. Он по своему складу был проповедником Ветхого Завета, с презрением относившимся к божественному социальному работнику, которого поднимали на щит другие религиозные деятели. Его Бог был ревнивым, строгим и требовательным, дарившим любовь и прощение только тем, кто беззаветно ему служил, но становившимся яростным и мстительным по отношению к врагам и тем, кто его подводил.
Петерсон не собирался подводить своего Бога. Чтобы завершить свою священную миссию, у него оставалась только одна ночь. И он использует ее так, как следует.
Дата добавления: 2015-08-18; просмотров: 81 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| ГЛАВА 4 | | | ГЛАВА 6 |