Всемогущая мать

В своей статье «Преэдипова фаза развития либидо», написанной в соавторстве с Фрейдом, Рут МакБрунсвик подчеркивала всемогущий характер первичного материнского имаго («она не только активная, фаллическая, но и всемогущая»). Она показывает, что первая активность, которой ребенок вынужден подчиняться, это активность собственной матери. Ведь всякий переход от пассивности к активности осуществляется через идентификацию с активностью матери. Ребенок в силу своей полной зависимости от «всемогущей матери, способной на все и владеющей всеми ценными атрибутами» неизбежно получает «нарциссические раны, значительно усиливающие его враждебность».

Я считаю, что в действительности ребенок самой лучшей и нежной из матерей, независимо от его пола, имеет в бессознательном внушающий ужас образ этой матери, результат проекции на мать его враждебности, обусловленной собственным бессилием* (*Когда фрустрации заставляют его выйти из первичной нарциссической стадии).

Данный образ, снабженный всеми символическими атрибутами злого всемогущества, не исключает все же существования имаго опекающего всемогущества (колдунья и фея); при этом одна из них берет верх над другой в соответствии со жребием развития пациента и реальными чертами объекта.

{404} Но первичное бессилие ребенка, характеристики его психофизиологических состояний, неизбежные проблемы воспитания приводят к тому, что имаго хорошей всемогущей матери никогда не перекрывает образа ужасающего всемогущества плохой.

Я полагаю, что однажды наступает день, когда мальчик осознает* (*Бессознательно он, наверное, всегда «знал», что у его матери нет пениса, как и то, что у нее есть вагина. Все это не исключает других репрезентаций, например, фаллической или кастрированной матери, уровень первичных процессов, на уровне которых они располагаются, вполне допускает противоречие), что такая всемогущая мать на самом деле не имеет пениса, и что он, ребенок, который прежде полностью подчинялся ее всемогуществу, обладает органом, которого мать лишена.

Мне кажется, этот момент очень важен для нарциссизма маленького мальчика.

Аналитики особо настаивают на таком чувстве, как ужас (Abscheu), которым охвачен ребенок (он впал в оцепенение), когда он начинает осознавать, что у его матери нет пениса. Это равносильно для него кастрации и могло бы служить подтверждением подобной страшной неизбежности в реальной жизни, ужаса, из которого проистекает фетишизм и некоторые формы гомосексуальности. И напротив, по-видимому, недостаточное внимание уделяется другим положениям Фрейда, указывающим на нарциссическое удовлетворение мальчика при мысли, что он — обладатель органа, который отсутствует у женщины.

Так, в примечании об эксгибиционизме, добавленном в 1920 году в «Трех очерках», Фрейд говорит: «Мы здесь вновь сталкиваемся (при эксгибиционизме) с обновленным подтверждением целостности мужского полового органа и инфантильным удовлетворением, которое мальчик испытывает при мысли, что этот орган отсутствует в генитальном аппарате женщины». В другом месте Фрейд говорит о «торжествующем презрении» маленького мальчика по отношению к противоположному полу. Если следовать мысли Фрейда (примечание к «Коллективной психологии и анализу Я»), то мы увидим, что ощущение торжества всегда является результатом совпадения Я и Идеала Я. В данном случае речь идет именно о нарциссическом удовлетворении, наконец-то достигнутом торжестве над всемогущей матерью.

В своей статье о фетишизме в 1927 году Фрейд показывает амбивалентную функцию фетиша. Призванный замаскировать ужасную кастрацию, он в то же время создает условия для ее повторения. «И это еще не все, — пишет Фрейд, — утверждать, что он (фетишист) обожает его (фетиш). Очень часто его манера обращаться с ним равнозначна кастрации», и Фрейд приводит здесь в качестве примера отрезание кос. Точно так же, говоря о китайском обычае калечить женские ноги, чтобы потом им поклоняться, — факт, который Фрейд считает аналогичным фетишизму — он замечает, что «китайцы, по-видимому, хотят поблагодарить женщину, подвергнув ее кастрации».

Фактически богатый клинический материал, относящийся к представителям обоего пола, показывает высокую частоту и разнообразные проявления желания кастрировать мать, лишив ее груди и фаллоса.

Если бы не существовало глубокого удовлетворения, связанного с ужасом, фантазм кастрированной матери не был бы таким устойчивым.

{405} Не отмечает ли этот фантазм границу, за которой начинается поглощение научной мысли мифами? И не подвергаемся ли мы искушению (а зачастую мы подобному искушению поддаемся) — вслед за Фрейдом говорить о «кастрированном состоянии женщины», о «необходимости для женщины принять кастрацию» или вслед за Рут МакБрунсвик предполагать «реальный характер репрезентации кастрированной матери и воображаемый характер репрезентации матери фаллической», вместо того чтобы рассмотреть эти два представления вместе, бок о бок, по одну сторону с принципом удовольствия?

Любая исключительная репрезентация женщины, как некой нехватки, дыры, раны, с моей точки зрения, ведет в большинстве случаев к отрицанию имаго первичной матери, причем у обоих полов: добавлю, что у женщины идентификация с этими имаго связана к тому же с чувством вины.

Опекающее имаго хорошей всемогущей матери и внушающее ужас имаго плохой всемогущей матери, фактически противоположны упомянутой репрезентации кастрированной матери.

Эта щедрая грудь, эта оплодотворяющая утроба, нежность, тепло, полнота, изобилие, мягкость, Земля, Мать...

Эта фрустрация, захват, вторжение, зло, болезнь, Смерть, Мать...

Упадок «кастрированной» матери перед Величием первичной матери представляется мне, несмотря на то, что в некоторых случаях он является причиной конфликтов, результатом глубинного желания освободиться от захвата.

Торжество маленького мальчика над всемогущей матерью будет иметь большое значение для последующего развития его отношения к женщине. Берглер заметил, что мужчина пытается инвертировать инфантильную ситуацию, которую он переживал с матерью, и активно пережить то, чему он пассивно подвер­гался, превращая ее, в конце концов, в ребенка, которым был сам. Эта его мысль, по-моему, находит подтверждение в исследованиях некоторых аспектов состояния женщины, которые приводит ряд других авторов. Но мы можем проследить также на индивидуальном уровне у пациентов мужского пола влияние осознания отсутствия пениса у матери на нарциссизм.

Пока маленький мальчик не был еще травмирован всемогущей матерью, пока мать не занимала по отношению к сыну слишком стесняющую его позицию господства и несвоевременного вторжения, он будет чувствовать достаточную уверенность от обладания пенисом, не испытывая потребности в постоянном повторении однажды пережитого торжества. Потребность инвертировать инфантильную ситуацию будет выражаться в естественной склонности занимать по отношению к женщине протекционистскую позицию (которая необязательно превратится в реактивное образование, но может помочь ему связать его потребность господства с любовью). Но если ребенок представлял для матери парциальный фекальный объект, при помощи которого она удовлетворяла свои потребности в манипуляции и овладении, последующее объектное отношение ребенка к женщине окажется этим серьезно нарушено* (*Разумеется, на формирование последующей установки по отношению к женщине оказывают свое влияние и другие факторы, и в первую очередь, характер идентификаций с отцом и реальная личность отца в его отношениях с матерью).

{406} Вообще-то, мы не встречаем в анализе мужчин, у которых свободно проявляются разъединенные садистически-анальные влечения, и тем более не встречаем в анализе матерей, которые удовлетворяли бы при помощи детей свои первертные потребности. Напротив, мы часто наблюдаем больных мужчин, у которых сексуальные расстройства и расстройства отношений присутствуют одновременно и связаны с потребностью в особой нарциссической сверхкомпенсации и которые, как мы считаем, совершали регресс к нарциссически-фаллической фазе.

Мне кажется, что приведенное Джонсом описание второй фаллической фазы у мальчиков (сопровождающееся нарциссической переоценкой пениса, отводом объектного либидо, недостаточностью желаний проникновения, а также чертами преждевременной эякуляции, о которых пишет Абрахам) применимо также к нарциссически-фаллическим пациентам-мужчинам, расстройства которых возникли в раннем отношении с матерью. Таким пациентам недостает веры в нарциссическую ценность своего пениса, и они вынуждены постоянно доказывать ее себе, для них характерен комплекс «маленького пениса», что придает их сексуальным приключениям характер нарциссической поддержки, а не объектного обмена* (*См.: Карен Хорни. Страх перед женщиной).

Мать была объектом агрессивных желаний маленького мальчика. Осуществление матерью воспитательных и запрещающих функций привело к тому, что она стала доминировать над ребенком и его фрустрировать. Мальчик желает проникнуть в мать, но унижен оттого, что чувствует себя по сравнению с ней маленьким и слабым и неспособным проникнуть в нее. Тогда он вновь живо ощущает нарциссическую рану, и она вызывает глубокое чувство своей приниженности и в то же время сильные агрессивные желания реванша, которые, объединяясь с агрессивными желаниями, обусловленными первыми фрустрациями, проецируются на мать и на ее вагину.

На самом деле такие пациенты не могут быть вполне уверены в своем торжестве над женщиной, равно как и в том, что у нее нет пениса, опасаясь всякий раз обнаружить его внутри вагины, что заставляет их эякулировать «ante portas»* (*Перед воротами (преждевременно) (лат.). - Примеч. переводчика) или слишком быстро, с целью избежать опасной встречи.

Этот пенис представляется не только пенисом отца, как полагал Джонс, но и анальным разрушительным пенисом всемогущей матери.

Один из моих пациентов страдал преждевременной эякуляцией, и у него имело место улучшение в плане его симптома. Во время своих первых сексуальных опытов в возрасте 22 лет он три раза подряд довольствовался внешним контактом, поскольку не «знал» о существовании вагины. Фантазмы и галлюцинаторные представления подтверждали и дополняли это его незнание, причем помимо этого он был человек образованный, обладавший живым умом и любознательностью. В действительности женский орган представлялся ему наполненным угрожающим фекальным содержанием (гротами, заполненными грязью, оползнями, коровьей клоакой с навозом, «твердым, как гранит», трупами в спальнях, попавшими в аварию машинами па обледенелой дороге и т.д.).

{407} По этой причине проникновение казалось ему опасным, и поэтому, чтобы избежать его, он был вынужден засыпать вагинальное отверстие толченым стеклом, заливать туда цемент; использовал его в качестве ночного горшка, заполняя его до краев, или представлял его как унитаз, у которого откидывают крышку перед тем, как помочиться в него, и, ко всему прочему, он вынужден был прилагать усилия по извлечению из него содержимого. В период полового созревания пациент подолгу играл, выдавливая содержимое брюшка мух. В своей излюбленной фантазии он воображал себя обладателем гарема, полного женщин разного возраста, которых он избивал плеткой. Он ввел очень строгое правило: женщины обязаны были по очереди испражняться, и во время этого за ними велось строгое наблюдение. Можно ли лучше выразить инверсию детской ситуации сфинктерной выучки и удачнее добиться победы над анальным пенисом вторгающейся матери? (У этого пациента был также фантазм отрезания клитора).

Мужчина боится могущества матери и, в частности, анального пениса. Впоследствии он будет пытаться помешать женщине в использовании каких-то ее анальных черт. Поскольку женщина по отношению к отцу испытывает чувство вины за свое анальное влечение, она становится соучастницей защит мужчины. Из подобной связи образуется особое торможение женской анальности, которое проявляется на уровне нравов. Оно также проявляется в том, что женщина не судит, не плюется, не употребляет спиртных напитков или тяжелую пищу, а также до недавнего времени должна была воздерживаться от разговоров о деньгах или о делах. Одновременно женская грация и обаяние могут рассматриваться то как сублимация, то как реактивное образование, связанное с анальностью (противоположное грубости). В то же время, у женщин отсутствует логика, они не пунктуальны, менее способны к точным паукам, к механике и т.д., — все это признаки торможения анального компонента.

Анальное влечение, через навязанное ему вытеснение, может приобрести налет некоторой «едкости». Более слабая мускулатура женщины также должна благоприятствовать этому «едкому» аспекту женской агрессивности, поскольку она препятствует адекватной моторной разрядке. Считается, что женщины царапаются, кусаются, отравляют, в то время как мужчины бьют и валят. На самом деле, у мужчины потребность в достижении победы над всемогущей матерью иногда смещается на всех женщин. Девушка, напротив, часто делает исключения, вероятно, по той причине, что она всегда оказывается в ситуации зависимости. Отец будет проецировать на нее идеализированный образ, который противодействует «длительному» и «нормальному пренебрежению» (Фрейд, Рут МакБрунсвпк, Хелен Дойч), которое он чувствует по отношению к другим женщинам. Дочь зачастую представляет лучшую часть его самого и хорошего первичного объекта. Она будет воплощать нежность, чистоту, невинность, грацию, составляющие для ее отца особое, по большей части ускользающее от амбивалентности отношение.

Разумеется, подобное отношение не является правилом, и у некоторых мужчин материнский конфликт распространяется па дочь, например, одни из моих пациентов, страдавший обсессивным неврозом и преждевременной эякуляцией, говорил о своей 6-летней дочери, которая хорошо училась в школе, чтобы обратить на себя его внимание (он отлично сознавал это), следующее: «Я отталкиваю ее, по как истинная маленькая женщина, она упорно продолжает». Такое отношение присутствует слишком часто, чтобы его можно было считать отдельным фактом. Трое моих пациентов, проходящие в настоящее время анализ, начали проходить его исходя из сознательного убеждения «Я делаю это ради моей дочери».

{408} Но, как правило, обладание пенисом для мальчика является достаточным нарциссическим выходом из первичного отношения к матери.

Напротив, девочка, как и мальчик, нарцисснчески раненная всемогуществом матери, а может, даже более серьезно, поскольку мать не инвестирует ее так, как мальчика, — не в состоянии освободиться от материнского всемогущества, не имея ничего, что можно противопоставить матери, никакой собственной, особенной нарциссической ценности, которой бы не обладала ее мать. Она не сможет «показать превосходство», выражение, в котором, по-моему, содержится намек на фаллический эксгибиционизм. Из-за этого девочка станет завидовать пенису мальчика и скажет о мальчике: «он может делать все». Мне представляется, что з ависть к пенису — это не «мужское требование», рассматриваемое как самоцель, а скорее мятеж против всемогущей матери, ведь это она могла бы стоять у истоков нарциссической раны.

В клинической практике мы часто имеем дело с завистью к пенису, и она тем сильнее и резистентнее, чем серьезней травма девочки, нанесенная стесняющей матерью. Нарциссическая рана и зависть к пенису накрепко связаны отношением зависимости.

Мысль о том, что обладание пенисом дает возможность восполнить нарцисснческую рану, нанесенную всемогущей матерью* (*Рут МакБрунсвик в своей статье «Эдипова фаза» (написанной в соавторстве с Фрейдом) переработала концепцию, согласно которой желание иметь ребенка могло бы быть заместителем зависти к пенису: желание иметь ребенка, прежде всего, выражает желание обладать тем, чем владеет всемогущая мать — ребенком. По-моему, если желание иметь ребенка одновременно связано с завистью к пенису и всемогущей матерью, то существует некоторое отношение между ними), в какой-то степени учитывает значение пениса в бессознательном, — идет ли речь о ценности, силе, целостности, полноте или автономности.

В этом органе сгущаются все признаки, на всех уровнях связанные с всемогуществом; всемогущество становится достоянием мужчины, который свергает всемогущество матери. Теперь все обстоит так, что женщина не только лишена этого, но к тому же ее зависть отныне обращена к настоящему обладателю пениса. Зависть, коренящаяся в ее конфликте с матерью, должна получить удовлетворение (и оно будет пережито) в агрессии, направленной на объект ее любви — отца. Именно поэтому всякое достижение, которое принесет ей нарциссическое удовлетворение, будет переживаться как узурпация отцовского всемогущества и станет источником многочисленных торможений, о которых я ранее здесь говорила. В действительности часто может образовываться порочная связь между интенсивностью зависти к пенису и торможением ее удовлетворения, если мы будем и дальше следовать предложенной нами в начале статьи схеме, поскольку зависть к пенису зависит от конфликтов с матерью, а эти последние, в свою очередь, стоят у истоков идеализации второго объекта, который следует сохранить.

Я также полагаю, что эквивалентность нарциссической раны и нехватки пениса, рассмотренная в таком ключе, свидетельствует о существовании страха кастрации у женщины. По поводу этого страха Фрейд, однако, утверждал, что у {409} девочки нет для него оснований, поскольку она (кастрация) уже и так произошла, что заставило его в работе «Торможение, симптом, страх» внести поправки в утверждение, согласно которому всякий страх является страхом кастрации, заменив его для женщин страхом потери любви.

Джонс по поводу страха кастрации заметил, что женщины имеют, по меньшей мере, столько же проецируемых на будущее страхов, сколько и мужчины, и выделял страхи, связанные с возможностью интегрировать внутренние органы. На самом деле, создается впечатление, что страхи пациентов обоего пола в основном аналогичны (страх слепоты, страх паралича, страх сойти с ума. страх заболеть раком, страх стать жертвой несчастного случая, страх провала и т.д.).

Если мы допускаем, что в бессознательном любая нарциссическая рана на всех уровнях равноценна кастрации по причине нарциссической ценности пениса для обоих полов, может возникнуть впечатление, что у женщин, как и у мужчин, страх перед кастрацией никогда не бывает исчерпан, так как женщины могут потерять какую-то вещь, сохраняющую фаллическое значение, даже если они уже «потеряли» пенис; а у мужчин, так же как и у женщин, непреодолима зависть к пенису, поскольку любая попытка восполнить нехватку несет в себе бессознательное значение фаллического приобретения.

Внушающая страх кастрация является материнским фактором, поскольку именно от матери девочка хочет вырваться, сама себя наделяя при этом пенисом и поворачиваясь к отцу.

В момент смены объекта девочка, сохраняя в бессознательном имаго фаллической матери, тем не менее, вполне отчетливо сознает, что единственным реальным обладателем пениса является ее отец. Смена объекта, а значит, и эдипова ситуация имеют место, лишь когда имаго фаллической матери становится имаго матери, отобравшей у отца пенис. Именно с такой целью девочка, желая заполучить пенис, обратится к отцу, как делала ее мать, и этому неизбежно будет сопутствовать чувство вины, которое мы здесь уже описали, а девочка столкнется с обоими родителями, и в том числе с родителем—объектом любви.

В данном случае она, в полном согласии с концепцией Фрейда, чтобы завладеть пенисом, повернется именно к отцу, однако страхи в связи с разъединением (по меньшей мере, временным) между собой либидинозных и агрессивных инвестиций, в момент смены объекта связываются с матерью, а чувство вины, главным образом, связывается с отцом.

Я думаю, что именно на описанном здесь уровне имаго фаллической матери, обладательницы отцовского пениса (Мелани Кляйн) приобретает всё свое значение по отношению к имаго фаллической матери, имеющей свой собственный фаллос, который, даже продолжая существовать в бессознательном, теперь уже не будет превалирующим (однако и пенис отца, удерживаемый матерью, теряет свои генитальные, позитивные качества, приобретая те же анальные, интрузивные и искажающие свойства, что личный фаллос фаллической матери, получая те же инвестиции, что и его обладательница).

Если фаллическая мать продолжает превалировать в переживании как обладательница собственного пениса, возникает угроза постоянства гомосексуальной ситуации, и напротив, имаго матери—обладательницы отцовского пениса, будет прообразом ситуации триангулярной.

{410} Для Фрейда девочка отворачивается от матери, чтобы иметь пенис, и также, чтобы иметь пенис, она обращается к отцу, входя, таким образом, в фазу позитивного Эдипова комплекса.

Если считать, как и я, что зависть к пенису происходит от желания освободиться от матери, потребуется немного изменить порядок элементов эпизода: девочка могла бы одновременно иметь зависть к пенису и повернуться к отцу, опираясь в этом на поддержку со стороны своих фундаментальных женских желании, чтобы отвернуться от матери. Зависть к пенису и эротическое желание пениса не противоречили бы друг другу, а могли бы быть на глубинном уровне дополняю­щими друг друга, то есть символическое удовлетворение первого стало бы шагом к интеграции второго.

В своей статье «Комплекс кастрации женщины» Абрахам пишет, что женщина, имеющая профессиональные устремления* (*Фрейд полагал («Женственность»), что женщина, которая приходит на анализ с целью улучшить свои профессиональные достижения, выражает этим свою зависть к пенису), подобным образом выражает зависть к пенису.

Это мнение находит свое клиническое подтверждение* (*В остальном она носит тот же характер, что и у мужчин. Реализация своих профессиональных устремлений могла бы означать обладать пенисом, как отец.), однако, по моему мнению, желание реализовать себя в какой бы то ни было области — в частности, профессиональной — и зависть к пенису связаны с нарциссической раной, которую они пытаются восполнить.

Фрейд в своем «Введении в нарциссизм» пишет, что один из нарциссических вкладов, который мы все же получаем по выходе за пределы первичного нарциссизма, создается нашими личными достижениями; с терапевтической точки зрения важно принимать это в расчет. В конце концов, если каждый раз, когда мы имеем дело с желанием достижения женщины, за которым всегда стоит зависть к пенису, как мы постарались это показать, и с учетом точки зрения Абрахама на профессиональную деятельность, мы интерпретируем подобное желание как выражение некоего «мужского требования», без учета глубинного значения зависти к пенису, и рискуем оживить чувство вины у пациенток. По-моему, если мы распознаем болезненную нарциссическую рану, лежащую в основе подобной зависти, то можем не только немного успокоить эту рану, но и обеспечить доступ к Эдипу. Сексуальность как таковая часто переживается как достояние мужчин, и на самом деле, на каком-то уровне нормальной женской сексуальности обладание вагиной, полностью выполняющей свою функцию, будет пережито как обладание пенисом, благодаря тому, что мы уже сказали об ассимиляции пениса в его полноте, то же самое будет верно и в отношении оргазма. Мы уже видели, как некоторые аналитики пытаются таким образом обосновать свое утверждение, что женщина не может иметь оргазм. Это означало бы двигаться в направлении, заданном виновностью пациенток, и может привести только лишь к кастрации, объектом которой станет не только пенис, но и вагина, пенис и женственность в целом.

Зависть к пенису, в сущности, является всего лишь символическим выражением другого желания. Женщина не хочет быть мужчиной, но хочет освободиться от собственной матери и стать полноценной, самостоятельной женщиной.

Дата добавления: 2015-08-09