Ситуации, где психика необходима

Теперь проанализируем ситуации, в которых для успешного приспособления к условиям существования или их изменения психика необходима.

Рассмотрим, например, процесс внешнего дыхания. Если мы попадаем в помещение, где, как говорится, «не­чем дышать», то здесь уже недостаточно одних только автоматических приспособлений организма к уменьшен­ному количеству кислорода. Все, что мог бы сделать авто­матический центр, — это увеличить частоту дыхания. Но этим можно обойтись лишь при условии, что в окружаю­щей атмосфере сохраняется такое количество кислорода, которого хватило бы при учащенном дыхании. Но если кислорода оказывается так мало, что даже наибольшее уча­щение и углубление дыхания не может удовлетворить ми­нимальной потребности в нем, то наличных автоматиче­ских приспособлений к такому необычному изменению условий оказывается недостаточно. Здесь нужно перейти на какие-то другие способы приспособлений, в данном случае к поиску выхода из сложившейся ситуации.

Но это другая задача! Чтобы выйти из такой ситуации, надо знать (да, знать!), как это можно сделать: если мы находимся в душном, переполненном зале и чувствуем, что больше не можем в нем оставаться, то должны наме­тить себе путь, проход между рядами сидящих и положе­ние двери; другой раз можно ограничиться тем, чтобы открыть форточку или окно и т. д. Но всякое такое пове­дение (которое своей конечной целью имеет опять-таки обеспечение дыхания) должно учитывать наличную об­становку и способы возможного действия в ней. Для это­го готовых физиологических механизмов регуляции ды­хания уже, конечно, недостаточно.

Возьмем не физиологические процессы взаимодейст­вия со средой, но акты поведения, казалось бы, самые простые. Например, когда мы идем по благоустроенной улице с хорошо асфальтированным тротуаром, то можем разговаривать с приятелем о довольно сложных вещах; в этом случае движение по тротуару требует от нас так мало внимания, что для этого достаточно мельком брошенных

боковых взглядов. Но если мы попадаем на такую улицу, где псе время приходится смотреть, куда поставить ногу, то и этих условиях серьезного разговора вести уже нель­зя, все время приходится думать, как бы не оступиться, Здесь нужна другая регуляция движений, и хотя основ­ной механизм походки может быть хорошо автоматизи­рован, но его использование в этих условиях требует ак­тивного внимания, управления на основе той картины, которую мы перед собой обнаруживаем. Регуляция дей­ствия в этих условиях возможна только на основе образа открывающейся ситуации.

Необходимость такой регуляции особенно демонст­ративно выступает, когда мы видим, в каком затрудни­тельном положении оказывается слепой, вынужденный ощупывать палкой каждый следующий участок своего пути. Но, собственно, то же самое происходит и с нами, зрячими, когда мы попадаем в незнакомую местность и вынуждены активно осматриваться и выискивать указан­ные нам приметы. Представьте себе, что вы двигаетесь по знакомому саду ночью в полной темноте; скажем, вы хо­тите взять со скамейки, находящейся на определенной до­рожке, позабытые на ней очки. Если сад вам хорошо зна­ком, то даже в полной темноте вы можете двигаться достаточно быстро и уверенно — на основе той картины, которую вы себе при этом представляете и которая со­ставляет непосредственное продолжение маленького уча­стка, видимого у самых ног. Но если это происходит в новом, незнакомом месте, такое продвижение становит­ся очень затруднительным, а то и просто невозможным. Вы просите хозяина проводить вас и, конечно, будете очень рады, если он захватите собой фонарь, — вам нужно иметь перед собою образ поля, непосредственно раскрывающий перед вами участок местности, чтобы уверенней регули­ровать свое движение по ней.

Словом, если выделить характерные особенности ситуаций, где психическое отражение, образ окружающе­го мира необходим для управления действием, то прежде всего нужно указать на отсутствие в этих ситуациях того, что в данный момент непосредственно необходимо ин­дивиду. Это создает особое положение. Если бы в таком положении оказалось растение (а у растений такие си­туации регулярно повторяются вместе с изменением вре­мени года), то все, что может сделать растение при насту­плении такого неблагоприятного для жизни сезона, — это замереть. И действительно, растения замирают: на зиму (на севере и в умеренном климате) или на особенно за­сушливое время (в жарком климате). Если такие небла­гоприятные условия наступают слишком резко или длятся чрезмерно долго, то растения просто погибают. Другое дело — животные с подвижным образом жизни. Такие жи­вотные переходят к новому способу существования — они отправляются на поиски того, что им необходимо и чего в непосредственном окружении нет. Для подавляющего большинства животных характерен поэтому подвижный образ жизни.

Подвижность становится условием существования, но она принципиально меняет характер жизненных ситуа­ций. Это изменение заключается в том, что возникает непостоянство отношений между животным и теми объ­ектами, за которыми оно охотится (или которые на него охотятся и от которых оно вынуждено обороняться или убегать). Это непостоянство отношений между животным и объектами, в которых оно так или иначе заинтересова­но, получает более точное и ближайшее выражение в непостоянстве отношений между органами действия жи­вотного и объектами, на которые оно воздействует. А если этот объект еще и подвижен, как это бывает в отношени­ях между животным-охотником и его добычей, то непо­стоянство этого соотношения возрастает в чрезвычайной степени.

К. этому надо добавить еще одно обстоятельство. Объ­ект, с которым взаимодействует животное, должен вы­ступать генерализованно: если это «враг», то это должен быть не индивидуальный враг, а по крайней мере враг это­го рода; если это добыча, то она тоже должна выступать, так сказать, обобщенно; если бы волк набрасывался толь­ко на такую овцу, которая была бы в точности похожа на съеденную им раньше, и отказывался от всякой другой овцы, то подобный «волк-педант» очень скоро стал бы жертвой естественного отбора. Овца для волка должна вы­ступать «обобщенно»; может быть, эта обобщенность за­ключается просто в том, что от овцы исходит определен­ный запах, характерный для всех овец, и волк узнает свою добычу по этому генерализованному признаку. Опозна­вательный признак объекта должен быть весьма «общим», а реакция должна быть точно приспособлена к объекту охоты и условиям действия: наброситься на эту «обобщен­ную добычу» хищник должен с учетом того, какого она размера, как повернута к нему, на каком расстоянии на­ходится и т. д.

Парадоксальность ситуации заключается в том, что раздражитель выступает генерализованно, а действие дол­жно быть точно подогнано к частным особенностям объек­та и данной ситуации. Если бы в актуальной ситуации волк в точности повторил действие, которое прошлый раз было успешным, то оно легко могло бы оказаться не вполне отвечающим наличным обстоятельствам: волк мог бы не допрыгнуть до овцы, перепрыгнуть через нее или прыг­нуть так, чтобы лишь толкнуть, но не схватить ее, и т. д. Одним словом, если бы животное только стандартно по­вторяло действие, которым оно располагает по своему прошлому опыту, то это действие в измененных обстоя­тельствах могло бы оказаться не совсем или даже совсем не подходящим в данной актуальной ситуации. А ведь жертва не стала бы ждать повторения, и неудачное дейст­вие привело бы к потере благоприятной возможности.

Известный полярник Э. Кренкель приводит следую­щее описание охоты белого медведя на тюленя (сделанное им без всякой связи с проблемами психологии). «В бинокль с мыса Выходного, на расстоянии примерно около километра, а может быть поменьше, я увидел однажды, как к лежащему тюленю (а они очень чуткие) по-пластунски подкрадывался белый медведь. Самое интересное, что тюлень изредка поднимает голову, оглядывается — все ли в порядке, все ли спокойно, можно ли продолжать отдых, -10 медведя не замечает. А тот подкрадывался предельно осторожно, распластавшись на снегу, как меховой платок. он полз на брюхе и одной лапой прикрывал свой черный юс, чтобы не выделялся на фоне белого снега.

Наконец, медведь оказался совсем рядом, а его жертва так ничего и не замечала. Медведь прыгнул. Но... видимо, это был молодой зверь. Он не рассчитал прыжок и примерно на полметра перемахнул через тюленя. Оглянулся — тюленя не было. И что бы вы думали, сделал медведь? Он пошел обратно и два раза прыгал на лунку, пока не отработал достаточной точности прыжка. Молодой охотник за тюленями явно тренировался... Зверь твердо знал, что если он не отработает номер, останется голодным»[78].

Чтобы не пропасть с голоду, животному нужно хоро­шо отработать точную оценку расстояний и усилий прыж­ка, которые нельзя ни повторить, ни изменить на ходу. И молодой зверь, о котором рассказывает Кренкель, уже «твердо знал» это.

У подвижных животных возникают чрезвычайно непо­стоянные отношения между ними и объектами, в которых они заинтересованы. А это ведет к тому, что никакой про­шлый опыт — ни видовой, ни индивидуальный — при его стереотипном повторении (а ведь повторен он может быть только в том виде, в каком он прежде был успешно выпол­нен и получил подкрепление) не может быть достаточен для успешного действия в наличных, каждый раз несколь­ко измененных обстоятельствах. Именно для того, чтобы прошлые действия могли быть эффективно использованы в этих индивидуальных обстоятельствах, эти действия нуж­но несколько изменить, подогнать, приспособить к налич­ным обстоятельствам. И это надо сделать или до начала действия, или (если возможно) по ходу действия, но во всяком случае до его завершения.

Дата добавления: 2015-08-18