Прямая опасность

Бывают дни, когда одиночество наваливается с удвоенной силой. Тревога нарастала, и он это чувствовал. Он перестал различать жару и холод. Он боялся. Боялся встретить пустой взгляд застывших глаз безжизненного тела. Он мог ее не знать, но, может быть, она рассчитывала на него, на его защиту. Почему убийца выбрал для своих угроз именно его? Нико перечитал кипу отчетов о расследованиях с его участием, в результате которых насильники оказались за решеткой. Большинство еще тянули срок, некоторые были условно освобождены, другие освободились действительно. Воспоминания об этих делах погрузили его в пучину агрессии, где часто оказывалось трудно определить меру ответственности преступника, и на первое место выходила психиатрическая экспертиза, которую он считал просто необходимой. Вдруг, подчиняясь неосознанному желанию, Нико вытащил мобильник, набрал номер, который помнил наизусть.

— Больница Сент-Антуан, чем могу быть полезна? — женский голос звучал ровно и спокойно.

— Могу ли я поговорить с доктором Дальри?

— Соединяю с отделением. Не вешайте трубку.

Молчание. Потом уже другой голос:

— Да, вы по какому вопросу?

— Могу ли я поговорить с доктором Дальри? — снова спросил он.

— Она сейчас занята. Что передать?

— Это по личному делу. Срочно. Вас не затруднит передать ей, что звонит Нико Сирски?

— Не вешайте трубку. Я посмотрю, может ли она подойти.

И снова молчание. До Каролин было тяжелее дозвониться, чем до министра. При этой мысли он улыбнулся. Нико мог бы просто представиться, и ее тут же позвали бы, но ему было приятно, что все так сложно, от этого она становилась для него еще желаннее.

— Алло!

Нико подскочил на месте. Она! Этот голос он узнал бы из тысячи — нежный и спокойный. Сердце выпрыгивало у него из груди.

— Нико Сирски у аппарата.

— Да-да, здравствуйте. Как вы?

— Более-менее.

— Вы не возвращались к сестре?

— Нет. Не мог.

— Вы еще вчера выглядели усталым… Как врач я должна выразить вам свое неудовольствие.

— Что ж, это хороший знак… Значит, вы печетесь о моем здоровье…

— Как Алексис? — Она не ответила на его замечание. — Он тоже вчера был не в форме. Я собиралась позвонить вашей сестре.

— Ситуация осложнилась. Потом объясню. Я на самом деле звоню…

— Да, я вас слушаю…

— Послушайте, может быть…

— Что — «может быть»?

— Может быть, нам пообедать сегодня? Времени у меня мало, но я хочу вас видеть. Соглашайтесь, пожалуйста, прошу вас… Я поэтому и…

— Я освобожусь около часа. И на работу мне только в понедельник. Я беру отгулы за дежурства.

— Отлично!

— Я жду вас на набережной?

— Хорошо.

— Каролин?..

— Да?

— Я рад, что вы сможете прийти… Мне нужно с вами поговорить.

Она не ответила. Да он на это и не надеялся. Разговор был закончен.

* * *

Александр Беккер листал отчет профессора Вилар об аутопсии и представлял ее в прозекторской: белые брюки, белая блуза, операционный блок, зеленый клеенчатый фартук, маска, шапочка, защитные очки, перчатки, сапоги. Вступительные формулировки он знал наизусть: «Я, профессор Армель Вилар, эксперт-патологоанатом при суде второй инстанции города Парижа, по поручению господина Александра Беккера, судебного следователя в суде первой инстанции города Парижа, в четверг… приступила к:

— процедуре подробного описания трупа Валери Тражан, доставленного в Патологоанатомический институт;

— процедуре полной аутопсии с целью установления обстоятельств и причины смерти и выявления всех имеющихся признаков преступления или правонарушения;

— проведению всех необходимых мероприятий для забора анализов;

— определению всех необходимых процедур для установления истины».

Затем следовало описание гражданского состояния жертвы, обзор фактов, дата и время проведения аутопсии, список присутствующих. Теперь — глава о выносе тела, то есть наружный осмотр трупа: рост, вес, цвет глаз и волос, наличествующие посинения, соответствующие тому положению, в котором тело было обнаружено на месте преступления, поражения кожи, возникшие из-за стягивающих веревок, ударов плетью, кинжалом. Раны пронумерованы от первой до тридцатой и подробно описаны. Простой осмотр тела позволял приблизительно восстановить час смерти, что всегда было достаточно деликатным делом. Трупное окоченение начиналось через два часа после смерти и достигало своего максимума по истечении двенадцати часов, после двадцати четырех часов окоченение постепенно начинало проходить. Трупные пятна, то есть зоны, где аккумулировалась кровь, образовывались через три-шесть часов после смерти, могли постепенно исчезать в первые шесть часов, а полностью — через сорок восемь. Побеление радужки глаза также начиналось через шесть часов, и в связи с ним становилось затруднительно установить цвет глаз умершего. Изучение этих показателей позволяло профессору Вилар выяснить час смерти Валери Тражан — шестнадцать часов, среда.

Затем она перешла к вопросу об ампутации правой и левой молочных желез, которые были заменены на молочные железы второй жертвы — Хлоэ Барт. Убийца использовал хирургическую нить, а ловкая работа иглой выдавала профессионала. Затем патологоанатом перешла к забору крови для токсикологического анализа, который дополнялся анализом мочи, желудочного сока и желчи. Каждый забор материалов на анализ осуществлялся дважды, на случай если позднее возникнет необходимость повторной экспертизы.

Третий этап работы — надрезы, то есть длинные разрезы скальпелем на бедрах, на предплечьях, на спине жертвы, под лопатками, — это производится для выяснения возможного наличия гематом.

И наконец, аутопсия трупа. Для доступа в абдоминальную и торакальную полость существует два подхода: наиболее часто прибегали к игрекообразному разрезу, но Армель Вилар отдавала предпочтение вертикальному медианному разрезу от сустернальной полости к лобку с последующим удалением стерно-костального треугольника Ларрея.

Следователь Беккер далее мог прочесть детальное описание действий прозектора. Сердце и легкие после извлечения были отправлены в лабораторию. Все органы препарированы и тщательно изучены специалистами. Беременность выявлена и описана, эмбрион изъят. В конце, удостоверившись, что черепная коробка не имеет никаких повреждений, профессор Вилар вскрыла ее пилой. Мозг был цел, менингеальных кровоизлияний и экстрадуральных гематом не обнаружено.

Как и в двух предыдущих случаях, смерть произошла в результате удара, нанесенного холодным оружием. Удар в живот вызвал разрыв тканей, была перерезана полая вена, что привело к внутреннему кровотечению. Максимум через две минуты жертва скончалась. Органы плавали в крови, отчего при инспекции и пальпировании создается впечатление острого живота. «Насильственная смерть криминального характера. Вызвана кровотечением, возникшим из-за глубокого ранения жизненных органов холодным оружием. Удостоверяю личное проведение вскрытия, которое было произведено в два часа пятнадцать минут. Отчет не содержит искажений и отхода от истины. Конец экспертизы».

Что важного он выяснил? Физические данные всех трех жертв сходные, все были беременны и вели вполне комфортную жизнь. Убийца, очевидно, испытывал жажду насладиться унижением жертвы, нанося ей смертоносные удары плетью, удаляя ей молочные железы… Но за всем этим стояло что-то еще. Но что? Сорт хирургической нити, ровный шов, который он накладывал при трансплантации молочных желез, вроде направляли следствие в сторону медицинского мира. Так убийца — врач? Почему бы в этом случае не доктор Алексис Перрен, что бы там об этом ни думал дивизионный комиссар Сирски? Он допросит этого Перрена и все сразу поймет. Беккер взял в руки медицинские карты, изъятые из компьютера Перрена, которые Сирски отправил ему с курьером. Фотографии говорили сами за себя: на них были запечатлены различные этапы убийства. Только преступник мог сделать подобные снимки…

* * *

Даниэль Тражан с трудом приходил в себя. По мнению врачей, ему еще понадобится время до полного выздоровления. Лечение было уже начато, и ему еще не один день придется провести в больнице. Майор Терон увидел перед собой совершенно безучастного человека с блуждающим взглядом, который никак не мог сосредоточиться, — наверняка результат приема психотропных средств. Тем не менее Терону было необходимо задать несколько вопросов. Алиби Тражана было проверено в адвокатском бюро, где он работал. Но может быть, повезет и он вспомнит что-нибудь ценное… Терон начал задавать вопросы, но Тражан упорно смотрел в белую стену прямо перед собой. Из капельницы в вену медленно сочилась какая-то прозрачная жидкость. Казалось, здесь, лежа на больничной койке, этот человек бежал от реальности. Отвечая на вопросы, он машинально кивал: ему нечего было сказать, он не понимал, почему выбрали его жену. Это, конечно, какая-то ошибка. У Терона перехватило горло, он не мог больше задать ни одного вопроса. Он испытывал к этому человеку только глубокое сочувствие. Но на сочувствие времени не было. Правда, одна подробность заставила его задуматься: по словам мужа, Валери Тражан никогда не носила контактные линзы.

* * *

Давид Кривен сидел перед компьютером в общей комнате, где работали все члены его бригады. Помещение было неудобным и тесным, но полицейские не жаловались — все они делали одно общее дело. Кривен был погружен в изучение событий тридцатилетней давности. Тридцать ударов плетью, тридцать лет, день рождения… Он искал в разделе «Происшествия»: что-то, случившееся в Париже тридцать лет назад, могло сегодня натолкнуть следствие на нужный след — похожий почерк преступления, история, о которой писали в то время… Интернет оказывался действительно полезным для подобного рода розысков, даже притом что не все газеты были выложены на веб-страницах. Трое из его людей уже трудились в библиотеках, а у него самого от постоянных поисков в Сети покраснели глаза. Если тогда хоть что-нибудь произошло, они это найдут.

* * *

Улики появлялись, но следствие не продвигалось. Нико казалось, что у него кончились силы. Но продолжать поиски надо было любой ценой. Он закрыл глаза, спрятал лицо в ладонях и начал массировать себе виски — как будто эти движения могли вернуть ему энергию и силы. И тогда он услышал шаги в узком коридоре, который вел к его кабинету. Дверь отворилась. Он поднял голову. Перед ним была Каролин. Она стояла на пороге и улыбалась. Он встал, подошел к ней. Желание было настолько велико, что он решил попытать счастья. Он привлек женщину к себе и впился губами в ее губы. Все остальное потеряло значение. Он хотел только целовать ее. Каролин не вырывалась. Ее рука коснулась его шеи, и Нико почувствовал, что начинает дрожать. Через одежду он ощущал ее тело, он не мог от нее оторваться. Трепет ее языка у него во рту… Оторвавшись друг от друга, они все равно не разжали объятий. Он целовал ее шею. Он так мечтал об этом. Он обожал ее запах, жар ее кожи. Он с ума сходил по этой женщине.

* * *

Судебный следователь Беккер разговаривал с Алексисом Перреном у себя в кабинете. На зятя комиссара Сирски было страшно смотреть: тревожный взгляд, мертвенно-бледная кожа… Когда Перрен садился, он не смог даже сдержать дрожь в коленях. Человек был совершенно не в себе, и необходимо было выяснить почему.

— У меня есть к вам несколько вопросов, доктор Перрен, по поводу этого трудного дела. Дивизионный комиссар Сирски сообщил мне, что вы родственники. Вам известно, что он занимается этим делом, а вы являетесь основным свидетелем. Вы замешаны…

— Замешан? Я?

— Именно вы. Изучение списка ваших пациентов в компьютере и документов с вашего рабочего стола позволяет думать, что вы были знакомы со всеми тремя жертвами убийцы.

— Это ложь. Я их никогда не видел. Это не мои пациенты, и я не понимаю, каким образом их медицинские карты оказались у меня в компьютере. Надеюсь, ваши специалисты дадут на это ответ. Я слышал, что говорили о взломе данных…

— Не волнуйтесь. Я просто хочу понять.

— А чего я хочу, как вы думаете? Я от этого схожу с ума. Господи, а фотографии… Они не идут у меня из головы. Но я тут ни при чем.

— Никто и не утверждает обратное. Можете мне рассказать, как вы работали последние дни? Мне известно, что большинство назначенных встреч оказывались ложными…

* * *

Он не мог оторвать от нее глаз. Он сжимал ей руку. Он боялся, что все это просто прекрасный сон и она сейчас исчезнет. Они перешли мост Сен-Мишель в направлении улицы Сент-Андре-дез-ар. Посредине моста он снова начал ее целовать. На этот раз с нежностью. Они решили быстро перекусить в блинной: ему нужно было тут же возвращаться на набережную. И он предложил ей встретиться позже… Он просто теперь без нее не мог.

* * *

Александру Беккеру с трудом верилось во все, что ему рассказывал Перрен: очень тщательно оркестрованная безумная история заговора. Если человек, сидевший перед ним, не был убийцей, то тогда у преступника должно было быть богатейшее воображение. Беккер бросил взгляд на заключение графолога. Макс Вальберг писал, что Перрен, как и убийца, левша, но его почерк значительно отличается от почерка убийцы. Конечно, это нельзя назвать доказательством невиновности Перрена, но все же заставляло задуматься. Беккер начал сомневаться. Он не мог поверить в виновность Перрена, хотя тот очевидно был очень напуган: вероятно, он был просто раздавлен этими невообразимыми событиями, в ход которых оказался вовлечен. Но если это не он, то кто же?

* * *

Под столом их ноги соприкасались. Официант принес заказанные блины и бутылку сидра. Нико почувствовал себя студентом, таким, каким он был двадцать лет назад. Он часто гулял тогда в этом квартале, между Институтом политических наук и факультетом права Сорбонны. Она же училась медицине сначала около Одеона, потом на факультете в Жюссьё и в Сент-Антуане. Как бывает в жизни — ведь они, может быть, видели друг друга, проходя мимо галереи живописи на улице Мазарини, — это было излюбленное место прогулок и для Нико, и для Каролин. Ведь они могли бы встретиться тогда… Но в этом случае у него не было бы Дмитрия. Зато сегодня она была рядом. Он ел одной рукой, а другой ласкал ее колено. Вот его пальцы поднялись немного выше, скользнули по шелковистым колготкам… Он чуть не задохнулся. Она улыбнулась. Он склонился над тарелкой: у него было одно желание — снова начать ее целовать.

Перед входом в управление они расстались, обменявшись номерами мобильных телефонов. Он смотрел, как она уходила, и на сердце у него было тревожно. Он хотел бы схватить ее, прижать к себе и никогда больше не отпускать. Однако долг призывал его. И задача стояла перед ним не из легких: серийный убийца, зять, на которого падает подозрение, угрозы личного характера и ожидание четвертой жертвы… В этом была его жизнь, и облаву на преступников вел он. Это было больше чем работа, это был священный долг.

Кривен проверил записи Алексиса за три года: никакого следа женщин, которые стали жертвами убийцы. Это подтверждало слова зятя Нико: он их не знал, они никогда не были его пациентками. Нико позвонил судье Беккеру. Тот проинформировал его, что закончил допрос Алексиса. Они в который раз обсудили проблемы, связанные со следствием, и остановились на уликах, которыми располагали. Нельзя сказать, что у них ничего не было, но найденные улики не позволяли назвать имя человека, совершившего эти ужасающие преступления. Напряжение нарастало. Нико повесил трубку и прошел в группу Терона. Все, кто находился в комнате, были заняты телефонными разговорами. Обнаружить след бывших содержателей притонов, которых они засадили за решетку, понять, могут ли эти люди быть похожи на убийцу, и проверить, что они делали последние дни, — работа не из легких. Более того: то и дело бригада Терона сталкивалась с тем, что тот или другой человек исчезал из виду, уезжал, не оставив адреса, или же продолжал рассматривать небо в клеточку. И уголовная бригада пускалась в новый поиск.

* * *

Она закончила работу. Он двинулся за ней и не упускал ее из виду ни в грязно-серых вестибюлях подземки, ни в шумных, до отказа наполненных поездах метро, ни тем более на парижских улицах. Как она шла, не имело значения. Он держался на расстоянии, но достаточно близком, — не стоило давать ей возможность ускользнуть от него. Конечно, он знал, куда она идет, он всегда мог нанести ей визит. Но преследование придавало новые оттенки ожиданию. Он наслаждался и предвкушал те минуты наслаждения, что переживет вскоре благодаря ей. Она была хороша собой, впрочем, как и предыдущие. Социальный успех сквозил в ее манере одеваться, в том, как она шла. В действительности он ненавидел ее. Она заставила его невыносимо страдать, а он беспрекословно выносил это страдание. Теперь об этом не может быть и речи. Сегодня он возьмет верх. Сегодня он расправится с ней. Вот она остановилась что-то купить. Вошла в здание, поднялась на третий этаж и чуть не выронила все, что купила, когда вставляла ключ в замочную скважину. «К счастью», он оказался рядом, предложил помочь, взял из ее рук пакет. Она поблагодарила робкой улыбкой и не знала, приглашать его зайти в квартиру или нет, но в конце концов воспитанность взяла верх.

— Если вы не хотите, я могу все оставить здесь, на лестничной площадке…

— Нет-нет, что вы, — настаивала она, — входите.

Он ликовал: его дружелюбие столь убедительно! Он уже чувствовал добычу в своих руках. Возбуждение нарастало. Он оставил входную дверь открытой: не нужно было пугать ее сейчас, когда капкан вот-вот защелкнется. Войдя на кухню вслед за ней, он встал позади молодой женщины и вытащил из кармана пиджака носовой платок. Одно резкое и точное движение — и платок оказывается у нее на лице. От изумления она на мгновение застыла, а когда пришла в себя и начала отбиваться, было уже поздно: эфир сделал свое дело. Ее мускулы расслабились, разум затуманился, и она соскользнула на плитки пола. Тогда он разжал свои объятия и убедился, что она не притворяется. Закрыл входную дверь, осмотрел квартиру и тут же обнаружил стол, к которому он ее привяжет. Идеально. И он принялся за работу.

Когда она пришла в себя, он испытал неподдельный восторг. Глаза ее широко раскрылись, и она начала осматривать место, где находилась, стараясь понять, что же именно произошло. Голая, она лежала на полу в гостиной, а руки были привязаны к низенькому столику, — она все поняла. Кричать она не могла, потому что рот был заклеен широкой клейкой лентой.

Неожиданно она начала отчаянно отбиваться — страх взял свое. И он, присев рядом на корточки, ловил взглядом каждое ее отчаянное движение. Она испугалась еще больше, не заметив на его лице ни капли сострадания. Слезы потекли по покрасневшим от усилий щекам, нет, она не хотела умирать таким образом. Теперь она принадлежала только ему. И он мог делать с ней что хотел. Для начала — плеть. Тридцать ударов останутся на ее коже навечно. Тридцать ударов плетью, чтобы отпраздновать день рождения, единственный день рождения, который он помнил. Он мстил за свою жизнь, за отсутствие любви, за угрызения совести и бродяжничество. Разве кому-нибудь было дело до его страданий? Кто протянул ему руку? Кто прижал к груди? Не было такого человека. Час мести настал.

* * *

День клонился к вечеру. Нико знал, что все приведено в движение, все работает на раскрытие преступления, он знал, что его люди были настоящими профессионалами, — впрочем, других на набережной Орфевр и не держали. Однако он испытывал некую фрустрацию, ему казалось, что сам он бездействует. Перед глазами вставала четвертая жертва… Однако обычное время преступления уже прошло — об этом знали все, и все об этом думали, если даже и не говорили. Еще одна женщина, возможно, была убита. Нико позвонил Каролин. Он должен был оставаться на месте и робко предложил Каролин прийти на набережную Орфевр. Он боялся, что она не поймет; но даже если так, она не подала виду, сумела оценить ситуацию и согласилась. Пришла она не сразу, но с корзинкой, в которой были сэндвичи и вода. Но он хотел не сэндвичей, а ее. Она поняла это, когда он схватил ее и, привалив к стене, начал яростно целовать. Его рука скользнула под ее блузку, вдоль спины, начала ласкать, гладить кожу. Кожа была горячей и нежной. Они наконец оторвались друг от друга, тяжело дыша. Ему было неловко, что он дал чувствам взять над собой верх, она же никак не могла отдышаться. В конце концов они опустошили корзину со снедью, и он взялся за работу. Каролин устроилась напротив него в кресле, он не мог отпустить ее. В принципе, никто из посторонних не имел права находиться в помещениях уголовной бригады без официальной причины, но сегодня вечером он не хотел думать ни о каких постановлениях. Несмотря на ее присутствие, он, в какой уже раз, читал и перечитывал отчеты о следствии, описания трех убийств, перебирал фотографии. И в который раз крутил и перекручивал у себя в голове послания убийцы. Что скрывалось за всем этим? Какая связь была между ним и личностью преступника? Иногда он поднимал голову и смотрел на Каролин. Она сидела неподвижно и смотрела на него так нежно, что он мог бы утонуть в этом взгляде. Она просто была рядом, и уже от одного этого Нико сходил с ума. Третью свою бессонную ночь он точно проведет с ней! Была почти полночь, когда в коридоре послышались торопливые шаги. Дверь кабинета распахнулась. Смертельно бледный Кривен срывался на крик. Слова клокотали в его спазмой перехваченном горле. Невыносимо… Увидев Каролин, он остолбенел, не смог скрыть удивления.

— Доктор Каролин Дальри, майор Кривен, — представил их друг другу Нико. — Ты можешь говорить, Давид.

— Мне только что звонил Гамби. Это просто невозможно! На рабочем столе у Перрена появился новый файл. Теперь очевидно, что это работа хакера. Гамби сейчас все тебе переправит. Открывай почту.

— Кто?

— Пока не знаю.

— Где Алексис Перрен?

— Дома.

— Перед своим персональным компьютером?

— Нет, Нико. Я понимаю, что ты хочешь спросить. Это не он. Я проверял. Полицейский не отходит от него ни на шаг. Перрен не мог заснуть, и они проговорили все это время. Гамби подтверждает, что твой зять не подходил к компьютеру. Если бы это было его рук дело, мы бы это обнаружили…

Раздался сигнал о получении мейла. Нико двинул мышью, открыл почту. Кривен стоял у него за спиной, чтобы не пропустить ничего из открывавшегося файла.

— Бригада готова? — спросил Нико.

— Все здесь. Сегодня никто не уходил домой.

В горле у Нико пересохло. Никто не звонил, не сообщал о новом преступлении. Возможно, жертва еще не была обнаружена. Самое ужасное, что о ней сейчас сообщит им сам преступник.

— Улица Мольера, во втором округе, — прочел Нико мрачно. — Изабель Сольер…

— Изабель Сольер?! — изумленно воскликнула Каролин. — Но этого не может быть!

Дата добавления: 2015-08-18