КОШМАРЫ 12 страница

Я не люблю разгадывать ребусы. Почему бы тебе не сказать самому, а я попытаюсь не бить тебя, если ты не нанесешь мне оскорбления, конечно.

Эши взял кожаные перчатки и надел их. Затем он уселся в старое кресло и поудобнее вытянул ноги, заранее рассчитывая получить удовольствие от предстоящей пикировки.

— Ладно. — Он оглядел ее с ног до головы, но она не обращала на него внимания, продолжая разбирать свои припасы.

«Вырастить ребенка», — подумал он.

— На южных нейтральных территориях есть город под названием Галло. Мужчины из этого города во время сражений используют жен в качестве щитов. Женщины идут перед ними, и стрелы врагов пронзают их беззащитные тела. — Он ждал ее возмущения, но Рапсодия молчала. Тог да он предпринял новую попытку. — Кроме того, когда они продают лошадей и не могут договориться о цене… — Он замолчал, увидев, что Рапсодия с удивлением разглядывает свою руку. — Что случилось?

— Посмотри, — недоуменно проговорила она. Эши подошел к ней. Рапсодия держала в руке кинжал из когтя дракона, который вернула Элинсинос. — Я отдала ей коготь.

— Значит, она хотела, чтобы он остался у тебя.

— Наверное. Интересно, как он попал ко мне в сумку. Эши улыбнулся:

— Никогда не следует недооценивать дракона, когда речь идет о том, что он любит, Рапсодия. Он всегда найдет способ получить то, что хочет. — Он положил стопку аккуратно сложенного чистого белья в шкаф и вышел под дождь.

— Чай готов. Хочешь?

— Да, благодарю, — ответила Рапсодия.

Пока Эши носил влажный хворост, который собрал возле хижины, Рапсодия еще раз оглядела комнату. Она подошла к камину и отодвинула в сторону небольшой каминный экран, чтобы разжечь огонь.

— Чай на столе, — сказал Эши.

— Спасибо.

Рапсодия посмотрела на ветки, которые только что были влажными и зелеными, теперь они стали совершенно сухими, словно лежали под навесом целый год, в них не осталось ни капли воды. Она коснулась приготовленных для растопки щепок и произнесла слово, зажигающее огонь. Во все стороны полетели искры, в камине вспыхнуло пламя. Рапсодия улыбнулась и посмотрела на Эши, который ногой заталкивал под кровать полотенце.

— Скажи, ты и сам связан с водой или только через меч? — Рапсодия встала, взяла чашку и устроилась в ста ром кресле.

Он было насторожился, но, взглянув на Рапсодию, опять расслабился. Отстегнув потертые ножны, Эши положил меч себе на колени и провел рукой по потрескавшейся коже.

— Я не знаю. Кирсдарк у меня так давно, что я уже и не помню времени, когда стихия воды мне не подчинялась.

Я всегда ощущал море в своей крови, даже ребенком. В моей семье было много моряков, так что все произошло естественно. — Рапсодия подождала продолжения, но вместо этого он подошел к камину и взял в руки кочергу.

Она заерзала в кресле — таком старом и продавленном, что ей никак не удавалось сесть ровно.

— Ну и чего ты хочешь от меня теперь? — спросила она.

Эши наклонился, чтобы пошевелить тлеющие угольки, и Рапсодия вдруг почувствовала, как ее охватывает возбуждение, словно он не возится с огнем, а касается ее тела. На мгновение ее охватила паника, но почти сразу же она сообразила, что дело в ее внутренней связи с огнем, а вовсе не в Эши. Она постаралась отгородиться от необычных ощущений. Вскоре Эши закрыл камин экраном и повернулся к ней.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты так долго пытался выудить у меня сведения о моей принадлежности к намерьенам, и теперь, когда твое желание осуществилось, я хочу знать, что ты собираешься делать. Что тебе нужно от нас? От меня?

— Ничего из того, что ты не готова дать.

— Ты знаешь, — вздохнула Рапсодия, — из меня не получится хорошей намерьенки, к тому же я не слишком к этому стремлюсь. Ваш народ не может прямо ответить на вопрос даже ради спасения собственной жизни.

Эши не удержался от улыбки.

— Ты права, извини. Знаю, это раздражает, но тяжело бороться с наследственностью и недоверием, которое пришло после ужасной войны. Боюсь, все намерьены таковы, и я, наверное, один из самых худших.

— Что верно, то верно. Кто еще добровольно ходит, закутавшись в туманный плащ, прячась от людских глаз?

Его блестящие голубые глаза встретились с глазами Рапсодии.

— А кто сказал, что добровольно?

Она не сумела отвести глаз и сразу найти достойный ответ.

— Прости.

Она снова замолчала.

— Когда я в первый раз увидела твое лицо, я поняла, почему ты его прячешь.

— В самом деле?

Рапсодия задумалась над ответом. До тех пор пока он не скинул капюшон, она предполагала, что Эши скрывает какое-то уродство: следствие несчастного случая, ранения в сражении или родовую травму. Она даже сочувствовала ему, иногда Рапсодии тоже хотелось закрыть свое лицо, чтобы люди перестали на нее глазеть.

Она тщательно изучила свое отражение в зеркале, пытаясь понять, почему привлекает всеобщее внимание, и пришла к выводу, что ее кровь лиринглас придала ее внешности нечто непривычное и люди воспринимают ее как чужака. И хотя она не считала себя уродливой, пристальные взгляды заставляли ее испытывать неприятные чувства.

Но Эши не урод. Напротив, красоту его лица не могли скрыть даже чахлая бородка и нечесаные волосы. В нем было нечто аристократическое, несмотря на простую одежду и мускулистое тело. Не вызывало сомнений, что ему пришлось немало путешествовать — доказательством тому служили длинные сильные ноги. Широкие плечи, узкая талия и могучие руки, как у человека, много работавшего на ферме или рубившего дрова. Увидев зрачки его глаз, Рапсодия поняла, что Эши носит туманный плащ по необходимости, а вовсе не из тщеславия — за ним охотились очень опасные хищники, наделенные немалым могуществом. Страшная черная рана на груди убедила Рапсодию в истинности ее предположений. И хотя она мало знала Эши, у нее болело за него сердце.

Капли дождя с шумом ударяли о торфяную крышу, воздух в хижине стал влажным.

— Ты не ответил на мой вопрос, — наконец проговорила Рапсодия. — Так чего же ты от меня хочешь?

Он подошел к кровати, сел и внимательно посмотрел на нее.

— Было бы неплохо иметь тебя в качестве союзника. Как и твоих друзей, но прежде всего тебя.

— Почему именно меня?

Он слегка улыбнулся:

— Мне нравится сражаться, чувствуя рядом твое плечо.

Рапсодия расхохоталась.

— Ну, спасибо тебе, однако ты плохо разбираешься в воинах. Если ты намерен с кем-нибудь сражаться, то лучше Грунтора может быть только Акмед.

— Почему Акмед?

— Акмед… ну, Акмед обладает талантом. — Она решила, что и так сказала слишком много. — Но прежде чем я смогу стать твоим союзником, мне бы хотелось выяснить, с кем ты собираешься воевать. Ты можешь мне рассказать?

— Нет. — Ответ получился очень резким, и улыбки исчезли с их лиц. — Извини.

— Вот почему мне трудно заключить с тобой союз.

— Я знаю. — И он тяжело вздохнул.

— А ты хоть кому-нибудь можешь довериться?

— Нет.

— Какая страшная у тебя жизнь. — Она провела пальцем по краю пустой чашки. — А тебе не кажется, что есть вещи, ради которых стоит рискнуть? — Она говорила очень тихо.

— К сожалению, я не склонен к риску. И тем более теперь.

Повисла тяжелая тишина. Рапсодия посмотрела на огонь, потрескивающий за каминной решеткой, а потом перевела взгляд на Эши, чьи необычные зрачки с вертикальным разрезом еще сильнее привлекали к себе внимание в яр ком свете пламени. И что-то во взгляде этих голубых глаз вызвало у Рапсодии грусть, от которой защемило сердце.

— Но ты оставляешь такую возможность на будущее? — спросила она.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Рапсодия вновь посмотрела на свою чашку.

— Мое прошлое есть коридор с множеством дверей, которые я оставляю открытыми и не собираюсь их закрывать. Я никогда не запираю дверь, если в этом нет необходимости, в надежде, что все будет хорошо и я смогу вернуться. Может быть, сейчас ты не готов рискнуть, но такой день придет. Такое возможно?

Эши долго смотрел на огонь.

— Едва ли. Дверь не только закрыта, но и заперта. И за печатана.

Вновь наступила тишина. Рапсодия поставила чашку.

— Тогда нам следует придерживаться нашего договора и не говорить о Прошлом, — мягко сказала она.

— Согласен.

— Быть может, мне стоит в общих чертах поведать тебе о том, с чем намерена сражаться я и во имя чего бороться, и тогда, если наши цели окажутся близкими, ты будешь знать, что я твой союзник, и тебе не придется рассказывать о своих врагах.

Его лицо прояснилось, в глазах появилась надежда.

— Возможно.

— Хорошо. Во-первых, если ты собираешься сражаться с болгами и отнять у Акмеда Канриф, нам придется воевать друг с другом.

— Нет. Вовсе нет.

— Я так и предполагала, но лучше знать наверняка. Всякий, кто собирается обидеть ребенка, мой враг, то же самое могу сказать о любом невинном человеке, святом дереве лиринов или лиринском лесе. Я бы хотела, чтобы мир длился как можно дольше. Обычно я на стороне защищающейся, а не атакующей стороны, если только нет каких-то особых причин. Я готова кастрировать любого насильника или совратителя детей.

А в остальном, кто знает? Возможно, настанет день, когда я построю себе хижину в лесу, если лирины примут меня, и буду жить в мире, никому не причиняя вреда, занимаясь растениями и сочиняя музыку. Еще я бы хотела построить дом, где можно было бы исцелять людей, используя для этих целей мою музыку. Впрочем, я уже говорила: мне кажется, что мне не суждено пережить опасные времена, поэтому я не особенно рассчитываю на осуществление своих дальних планов. Скорее всего, я погибну, защищая то, во что верю, пытаясь сделать мир немного лучше. Ну, так мы союзники?

Эши улыбался.

— Похоже на то.

Рапсодия серьезно посмотрела на него:

— А ты бы сказал мне, если бы это было не так?

— Нет, наверное.

Она вздохнула:

— Я так не думаю. — Где-то далеко загрохотал гром. — Значит, ты больше ничего не хочешь?

На лице Эши отразились самые разнообразные эмоции, но когда он заговорил, его слова получились простыми.

— Я бы хотел, чтобы ты стала моим другом.

— И я бы хотела, — ответила она, поставив ноги на край его постели. — До тех пор пока ты останешься тем, кем кажешься, можешь на это рассчитывать.

— А ты та, кем кажешься?

Она рассмеялась:

— Абсолютно. Уж не знаю, какой я кажусь, но я совершенно открыта. Похоже, я так и не научилась скрывать свои недостатки, и вдобавок слишком наивна. Ты знаешь, я стараюсь никогда не лгать, если меня к тому не вынуждают.

На его лице появился интерес.

— А как человека можно заставить лгать?

Рапсодия вспомнила о Майкле, Ветре Смерти, и о жестком блеске в его глазах, когда он сообщал ей о своих условиях:

«Ты не только будешь удовлетворять все мои желания, ты станешь делать это с радостью и готовностью. С разными ласковыми словечками, стонами и соответствующими звуками. Я намерен уехать, забрав с собой твое сердце, после того как я множество раз с удовольствием трахну тебя, моя милочка. Сможешь выполнить мое условие? Обещаешь демонстрировать ответную страсть?»

Она закрыла глаза и попыталась заблокировать воспоминания о бесконечном ужасе, застывшем в глазах той девочки.

«Хорошо, Майкл. Я буду говорить все, что ты пожелаешь. Отпусти ее».

Рапсодия обхватила себя руками. Она подумала о победной улыбке на лице Майкла: она либо станет искренне говорить то, что он хочет услышать, либо будет вынуждена лгать, что еще хуже. В любом случае он победил.

— Уж поверь мне, такое бывает, — наконец сказала она.

Ее глаза встретились с глазами Эши, и она затаила дыхание. У него были такие же голубые радужные оболочки, как у Майкла.

— Что-то не так?

Она потрясла головой, и все сразу встало на свои места. Да, у Майкла могли быть такие же глаза, но в его зрачках отсутствовали вертикальные разрезы. Возможно, именно из-за этого странного каприза природы за Эши и охотились.

— Нет, — покачала головой Рапсодия. — Все в порядке. Надеюсь, ты никогда не попадешь в ситуацию, когда тебе придется лгать. Это едва ли не самое страшное, что может быть в жизни. Но, возвращаясь к началу разговора, — твое желание вполне выполнимо. Я попытаюсь быть твоим другом и союзником. Не могу говорить за Грунтора и Акмеда, но, если я замолвлю за тебя словечко и ты не станешь им предлагать то, что противоречит их убеждениями, они охотно станут твоими союзниками. — Она увидела, что на лице Эши появилось неудовольствие. — В чем дело?

— Извини. — Казалось, Эши о чем-то сожалеет. — Иногда меня поражает, что ты связалась с этой парочкой, особенно с Акмедом.

— Но почему?

— Он отвратителен, вот почему.

Рапсодия ощетинилась:

— Ты его совсем не знаешь. Как ты можешь так говорить?

— Я уже дважды был его гостем и не могу сказать, что это доставило мне удовольствие.

— Мне очень жаль, — искренне сказала Рапсодия. — Он действительно бывает излишне резким. Но почему ты остался?

Эши подошел к огню и снова взялся за кочергу. Огонь не желал разгораться.

— Мне симпатичны ты и Джо. А когда ты упомянула Элинсинос, я понял, что могу тебе помочь ее отыскать. Я один из немногих ныне живущих лесничих, которые бывали рядом с ее логовом.

Рапсодия удивилась, услышав слово «лесничий».

— Ты официально занимаешь должность лесничего? — Он кивнул. — Ты проходил обучение у Ллаурона?

— Да.

— Я там была! Он очень милый человек. Ты получил от него конкретные указания?

Эши передвинул каминный экран.

— Да, кое-какие. Обычно сам Ллаурон не занимается подготовкой лесничих, предоставляя это Гэвину, которому иногда помогает Ларк.

— Да, с ними я тоже встречалась. Ларк показала мне много лекарственных трав. Извини, я отвлеклась. Акмед совсем не такой плохой, как кажется. К нему не просто подступиться, у него очень необычный взгляд на жизнь, но мне хорошо рядом с ним. У нас очень много общего.

Эши содрогнулся.

— Если не считать того, что вы оба намерьены в Первом поколении, я не вижу у вас ничего общего.

— Я не говорила, что Акмед намерьен Первого поколения, ты сам сделал такой вывод. Могу привести в пример нашу внешность, здешние люди одинаково на нас реагируют.

Эши потрясенно посмотрел на Рапсодию.

— Что?

— Да, и если ты сам не заметил, мы оба носим плащи с капюшонами, потому что в противном случае на нас сразу начинают глазеть или еще того хуже.

Он удивленно потряс головой, окончательно убедившись в том, что Рапсодия действительно не понимает, почему все так на нее смотрят. Хотя он и раньше это подозревал, по трясение не проходило.

— Акмед чрезвычайно уродлив.

Она начала терять терпение.

— Ты склонен к поспешным выводам! Глупо считать, что внешность человека равнозначна его личным качествам.

— А я как раз и говорю о личных качествах.

— Я уже сказала, что ты его совсем не знаешь.

Эши прислонился к стене рядом с камином.

— Ты так и не ответила на вопрос о нем и тебе.

— Какой вопрос?

— О том, смогла бы ты жить с Акмедом, я имел в виду, выйти за него замуж. — Последние слова он произнес сквозь зубы.

— Может быть, — ответила она. — Но мы никогда не обсуждали подобную перспективу. Возможно, эта мысль приведет его в ужас. Как я уже тебе говорила, я не собираюсь выходить замуж, но если мне суждено после всего остаться в живых, то он один из лучших кандидатов.

Эши заметно помрачнел.

— Почему?

— Ну, давай посмотрим: он знает обо мне больше, чем любой ныне живущий человек, ему известны мои сильные и слабые стороны, и его не смущает моя внешность.

— Рапсодия, никого не смущает твоя внешность. Она не обратила ни малейшего внимания на его последние слова.

— И я не думаю, что он ждет от супружества того же, что большинство других людей.

— Чего, например?

— Любви. Акмед знает, что у меня нет сердца, и ему все равно. Вероятно, он будет удовлетворен тем, что я могу дать. Конечно, эти рассуждения носят сугубо теоретический характер. Как я уже сказала, мы никогда не обсуждали данную тему.

— Мне кажется, Рапсодия, что ты напрасно заранее отказываешься от любви, тем более что ты сама так высоко ценишь это чувство.

Рапсодия вновь рассердилась.

— Какая разница! И почему тебя так тревожит проблема моего супружества?

Эши отвернулся. Теперь, когда его лицо больше не скрывал капюшон, ему стало гораздо труднее разговаривать с Рапсодией.

— Меня оно не тревожит.

— А мне кажется странным, что тебя огорчает возможность моего брака без любви.

Он повернулся и посмотрел ей в глаза.

— А меня удивляет, как ты можешь говорить об этом так спокойно. Ты же сама утверждала, что очень серьезно относишься к семье.

Рапсодия обдумала его слова.

— Ты прав. Однако мои рассуждения касаются только тех людей, которые способны любить.

— А ты к ним не относишься.

— Совершенно верно.

— Но почему?

Она вздохнула и посмотрела на огонь, который тут же начал разгораться.

— Я отреклась от любви, мне она запрещена.

Эши присел на кровать напротив Рапсодии.

— Почему? Ты вступила в религиозный орден и дала обет безбрачия?

Рапсодия фыркнула:

— Едва ли.

— Тогда почему?

Рапсодия опустила глаза.

— Еще в старом мире я обменяла способность любить на то, что хотела сохранить.

— Что именно?

— Ребенка, — ответила Рапсодия.

Она подняла взгляд и вдруг поняла, что с легкостью отвечает на его вопросы, — за прошедшие годы Рапсодия никогда ни с кем об этом не говорила.

Теперь пришел черед Эши опустить глаза.

— У тебя был ребенок?

— Нет, это был не мой ребенок. Но я хотела ее защитить. — Эши кивнул. Рапсодии показалось, что он вздохнул с облегчением, но промолчал. — Так или иначе, но я дала клятву, что больше никогда никого не буду любить, и сдержала свое слово.

— Никого, кроме детей?

— Нет, я плохо объяснила. Я дала слово мужчине, что не полюблю другого до самого конца мира.

— А кем был человек, которого ты любила? Что с ним произошло?

На лице Рапсодии появилась гримаса отвращения.

— Я не говорила, что любила его. Он был грязной свиньей.

— Я перестаю тебя понимать. Почему ты дала клятву любить свинью?

— Ладно, начнем сначала, — вздохнула Рапсодия, — раз для тебя это так важно. Он был самым отвратительным, злым и жестоким ублюдком из всех, кого я знала. Мерзавец похитил невинную девочку, и, если бы я не вмешалась, он бы изнасиловал, а потом убил ее. Я дала клятву в обмен на ее свободу никогда не любить никого другого и выполнила ее. Я не утверждала, что любила ублюдка.

— До конца мира, верно?

— Да — Не слишком ли сильная клятва для такого негодяя?

— Ну, тут все зависит от того, рассчитывала ли я вообще найти любовь.

— А ты думала, что этого не случится?

— Да. Так что моя жертва была не такой большой.

На лице Эши появилась обаятельная улыбка, он встал с постели, подошел к Рапсодии и опустился перед ней на колени.

— У меня есть для тебя замечательная новость.

— И в чем она заключается?

— Если ты решишь, что можешь кого-то полюбить, то можешь это сделать, не нарушая клятвы.

— С чего ты взял?

— Ты ведь поклялась никого больше не любить до конца мира?

— Да.

— А ты разве не заметила, Рапсодия? Тот мир погиб, его нет более тысячи лет. Ты свободна от него и от своих клятв.

Глаза Рапсодии наполнились слезами — и на то имелось множество причин. Эши взял ее за руки, полагая, что сейчас она расплачется. Однако Рапсодия сумела справиться с нахлынувшими чувствами. Эши смотрел на ее исказившееся лицо, а потом не выдержал и протянул руку, что бы вытереть слезы, но Рапсодия оттолкнула его ладонь.

— Не нужно, — прошептала она и отвернулась. — Сейчас я успокоюсь.

— Не нужно сдерживать слезы, Рапсодия. Здесь ты в безопасности и можешь спокойно поплакать. Мне кажется, тебе это просто необходимо.

— Я не могу, — тихо ответила она. — Мне запрещено.

— И кто тебе запретил плакать?

— Акмед.

Смех Эши получился злым.

— Ты шутишь. — Она покачала головой. — Неужели ты говоришь серьезно? Какой он чудесный человек! Послушай, Рапсодия, плач не есть признак слабости.

— Я знаю, — сказала она, смахивая слезы с глаз. — Он вызывает раздражение.

— У Акмеда? К счастью, его здесь нет. Если тебе необходимо поплакать, плачь. Меня это нисколько не раздражает.

Рапсодия улыбнулась:

— Спасибо, но я не хочу плакать. Я в порядке.

Эши покачал головой:

— Нет. Я неплохой специалист по соленой воде, морской и слезам, — мой меч, ты же знаешь. Могу тебя заверить, тело и душа нуждаются в очищении, которое приходит со слезами. Даже кровь становится здоровей. Акмеду следовало бы это знать. — Глаза Рапсодии при последних словах сузились, и Эши торопливо продолжил: — Если на протяжении многих столетий ты сдерживала слезы, то нанесла себе огромный вред. Пожалуйста, Рапсодия, я могу обнять тебя, если это поможет.

Она невольно бросила взгляд на то место, где под рубашкой пряталась страшная рана, и содрогнулась, вспомнив о боли, которую причинила Эши, обняв его тогда в лесу.

— Нет, спасибо, но я благодарна тебе за предложение.

— Тогда я могу оставить тебя одну, прогуляюсь немного, если хочешь.

— Нет, не стоит. — Теперь ее голос звучал твердо. — Я пришла в себя, и тебе вовсе не обязательно отправляться под дождь. Лучше передай лютню, которую мне подарила Элинсинос. Хочешь послушать, как я играю?

Эши встал и подошел к шкафу, куда сложил их вещи.

— Конечно. А ты уверена, что…

— Да. — Рапсодия взяла в руки инструмент, который ей протянул Эши. — Что бы ты хотел послушать?

Он вздохнул.

— Ты знаешь песни старого мира о море?

— Несколько, — ответила она с улыбкой, вспомнив Элинсинос. — В моей семье тоже были моряки. Для этих песен больше подошел бы другой инструмент, но я постараюсь. — Она настроила лютню и начала играть.

Магия дракона сохранила древние струны в отличном состоянии, а дерево, из которого лютня была изготовлена, за долгие годы приобрело удивительно глубокий и чистый звук.

Эши растянулся на кровати, музыка Рапсодии околдовала его. Она не догадывалась о глубине его чувств, хотя лицо Эши оставалось открытым. Он позволил музыке наполнить его сознание и сердце, и пульсирующая боль в груди немного утихла, а мигрень, вызванная разговорами об Акмеде, и вовсе исчезла. Голос Рапсодии был красивым и легким, неземным, подобным музыке ветра, и Эши погрузился в чарующие звуки. Он отдал бы остатки своей души за то, чтобы она провела здесь несколько дней и пела бы для него, открывая свое сердце, которого, как она думала, у нее не было.

После нескольких матросских песен она перестала петь, продолжая играть на лютне, и мелодия показалась Эши необыкновенно печальной. Он сам едва не заплакал, но прозвучавший диссонирующий аккорд заставил его прийти в себя. Рапсодия заморгала и начала играть мелодию снова. Но вскоре она вновь допустила ошибку и перестала играть.

Эши сел и посмотрел на нее. Она заснула в кресле, уронив пальцы на струны лютни. Он хотел перенести ее на постель, но сцена переправы через Тарафель так живо встала у него перед глазами, что он сразу же отказался от своих намерений. Вместо этого Эши встал, осторожно вынул лютню у нее из рук, положил на стол, а затем накрыл Рапсодию одеялом. Она вздохнула во сне и устроилась в кресле поудобнее.

Эши посмотрел на черную бархатную ленту, стягивающую волосы Рапсодии. Ему ужасно хотелось снять ее, но он решил, что Рапсодия будет недовольна. Подложив еще одно полено в камин — огонь теперь горел ровно, — он вернулся к креслу. Эши долго смотрел на спящую Рапсодию, наслаждаясь ее прекрасным лицом в неверном, но теплом свете камина. Наконец и он почувствовал усталость. Тихо поцеловав ее в лоб, Эши скользнул в постель, зная, что очень скоро Рапсодия проснется, сотрясаясь от рыданий.

Так и произошло, Эши подошел к ней в темноте и долго шептал слова утешения, пока она не успокоилась. Ливень сменился ровным дождем. Эши неохотно вернулся в свою постель, оставив Рапсодию смотреть беспокойные сны.

Дождь продолжал идти почти весь следующий день. К тому моменту, когда он прекратился, солнце уже клони лось к закату, и капли еще долго падали с листьев на крышу хижины в сумраке приближающейся ночи. Непрекращающийся дождь вызвал у Рапсодии странное чувство усталости, поэтому они решили провести в хижине еще одну ночь, чтобы земля немного просохла.

День прошел в приятных разговорах, главным образом они обсуждали растения и деревья, а также войны, в которых пришлось участвовать Эши. Рапсодия поведала об усмирении фирболгов, а Эши передал рассказы своих соратников по оружию об обучении у Элендры. Замечательная воительница, знаменитая героиня многих битв, они имела репутацию сурового, а иногда и жестокого учителя, но считалась едва ли не лучшим фехтовальщиком. Сам Эши у нее не учился, видел ее лишь однажды, и они никогда не разговаривали.

Рапсодия чувствовала, как ее охватывает необъяснимая печаль. Она усиливалась всякий раз, когда Эши ей улыбался или проходил мимо, из чего следовало, что она как-то связана с ним, но Рапсодия не понимала, почему у нее сжимается сердце.

Ни для кого из них уже не было секретом, что Рапсодия испытывает к Эши симпатию; им было хорошо в этом маленьком домике. Ее верный спутник очень напоминал ей брата по имени Робин, второго в семье по старшинству, которого она любила, но с которым не была особенно близка. Она не понимала Робина — как не понимала Эши. Быть может, наступит день и понимание придет к ней, но сравнение с Робином лишь усиливало ее печаль. Она сбежала из дома, когда они с братом только начинали узнавать друг друга, а сейчас ей предстояла разлука с Эши. Она больше никогда не видела Робина. Кто знает, как получится с Эши?

По большей части Эши проявлял к ней доброту и многое для нее сделал; никто в этом новом мире не оказывал ей такой помощи. К несчастью, она знала: за его щедростью скрывается какой-то расчет — ведь он не был с ней до конца откровенен. Рапсодия понимала, что он каким-то образом ее использует. Оставалось надеяться, что их знакомство не будет иметь для нее фатальных последствий.

Они вновь переночевали в хижине, дожидаясь, пока небо очистится, а ветер просушит землю. Он настоял на том, чтобы она заняла кровать, и, поняв, что спорить бесполезно, Рапсодия поблагодарила его и быстро улеглась, неожиданно почувствовав усталость. Ей предстоял долгий путь.

Рапсодии снились демоны и разрушения, слепая Пророчица, лишенная зрачков, в глазах которой отражалось ее лицо. И она ощутила ужасный всепроникающий холод, подобный корню ядовитой ивы, отнимающий у нее тепло и музыку, лишающий голоса, она даже не могла позвать на помощь. Она проснулась в объятиях Эши и прижалась к нему, словно он стал единственным существом, способным ее слышать теперь, когда музыка ее покинула.

Он улегся рядом с ней, поверх одеяла, и обнимал до тех пор, пока она не перестала дрожать. Так прошло больше часа, потом Рапсодия успокоилась и заснула. Убедившись в том, что она действительно спокойно спит, Эши с огорчением убрал ее руку со своего плеча: она положила ее туда, чтобы не потревожить его рану. С большим трудом он поднялся на ноги и посмотрел на Рапсодию, обнявшую набитую соломой подушку, точно дракончик, свернувшийся вокруг своих драгоценностей: возможно, ее визит к Элинсинос произвел на нее очень глубокое впечатление. Постояв так над ней, Эши вернулся в кресло, размышляя о том, как трудно ему было оставить ее в постели одну.

Туннель, по которому их вела Праматерь, заканчивался в огромной пещере, имевшей форму вертикально стоящего цилиндра. Она напоминала пещеру, где был выстроен Канриф, причем здесь она простиралась не только вверх, но и вниз. По внутреннему периметру шел круговой карниз в форме кольца, размером в широкую улицу. Кольца охватывали пещеру на различной высоте, выше и ниже козырька, на котором они стояли, в них виднелись сотни темных отверстий, очевидно за ними начинались новые туннели. Форма и размеры туннелей смутно напомнили Акмеду путешествие по Корню Сагии, идущему вдоль Земной Оси. Туннели уходили в темноту — немое напоминание о цивилизации, некогда существовавшей здесь.

Осыпающийся каменный мост пересекал огромное открытое пространство пещеры. В ее центре возвышалась гигантская скала, напоминающая пьедестал, горизонтальная верхняя поверхность которого по площади не уступала Большому залу Илорка. Пропасть по обе стороны моста заставила Грунтора внутренне содрогнуться. Из глубин колоссальной пещеры дул ветер, несущий запах влажной земли и запустения.

В полном молчании Праматерь прошла по мосту, не глядя вниз, в круглую бездонную пропасть. Мертвый ветер рвал ее темные одеяния. Фирболги последовали за ней к огромной плоской скале в центре вертикального туннеля.

Подойдя ближе, они увидели уходящую к невидимому потолку невероятно длинную нить, похожую на шелковую паутину. Над каменным плато на конце нити медленно и мерно, подобно дыханию спящего человека, раскачивался взад и вперед какой-то предмет, чуть поблескивавший в сумраке пещеры.

Дойдя до скалы в центре пещеры, они почувствовали, как усилился ветер, он нес тяжелую пыль, неспешно оседающую на всех окружающих предметах. Акмед невольно поплотнее натянул вуаль, закрывающую его лицо, — он уловил в порывах мертвого ветра нечто, шепчущее о смерти. Праматерь жестом велела посмотреть вниз под ноги.

Дата добавления: 2015-08-18