CXIV аллегория

To – образ женщины с осанкой величавой,

Чья прядь в бокал вина бежит волной курчавой,

С чьей плоти каменной бесчувственно скользят

И когти похоти, и всех вертепов яд.

Она стоит, глумясь над Смертью и Развратом.

А им, желанием все сокрушать объятым,

Перед незыблемой, надменной Красотой

Дано смирить порыв неудержимый свой.

Султанша томностью, походкою – богиня;

Лишь Магометов рай – одна ее святыня;

Раскрыв объятья всем, она к себе зовет

Весь человеческий неисчислимый род.

Ты знаешь, мудрая, чудовищная дева,

Что и бесплодное твое желанно чрево,

Что плоть прекрасная есть высочайший дар,

Что всепрощение – награда дивных чар;

Чистилище и Ад ты презрела упорно;

Когда же час пробьет исчезнуть в ночи черной,

Как вновь рожденная, спокойна и горда,

Ты узришь Смерти лик без гнева, без стыда.

le français

CXV
БЕАТРИЧЕ ^[106]

В пустыне выжженной, сухой и раскаленной

Природе жалобы слагал я, исступленный,

Точа в душе своей отравленный кинжал,

Как вдруг при свете дня мне сердце ужас сжал:

Большое облако, предвестье страшной бури,

Спускалось на меня из солнечной лазури,

И стадо демонов оно несло с собой,

Как злобных карликов, толпящихся гурьбой.

Но встречен холодно я был их скопом шумным;

Так встречная толпа глумится над безумным.

Они, шушукаясь, смеялись надо мной

И щурились, глаза слегка прикрыв рукой:

«Смотрите, как смешна карикатура эта,

Чьи позы – жалкая пародия Гамлета,

Чей взор – смущение, чьи пряди ветер рвет;

Одно презрение у нас в груди найдет

Потешный арлекин, бездельник, шут убогий,

Сумевший мастерски воспеть свои тревоги

И так пленить игрой искусных поз и слов

Цветы, источники, кузнечиков, орлов,

Что даже мы, творцы всех старых рубрик, рады

Выслушивать его публичные тирады!»

Гордец, вознесшийся высокою душой

Над грозной тучею, над шумною толпой,

Я отвести хотел главу от жалкой своры;

Но срам чудовищный мои узрели взоры..

(И солнца светлая не дрогнула стезя!)

Мою владычицу меж них увидел я:

Она насмешливо моим слезам внимала

И каждого из них развратно обнимала.

le français

CXVI
ПУТЕШЕСТВИЕ НА ОСТРОВ ЦИТЕРУ ^[107]

Как птица, радостно порхая вкруг снастей,

Мой дух стремился вдаль, надеждой окрыленный,

И улетал корабль, как ангел, опьяненный

Лазурью ясною и золотом лучей.

Вот остров сумрачный и черный… То – Цитера,

Превознесенная напевами страна;

О, как безрадостна, безжизненна она!

В ней – рай холостяков, в ней скучно все и серо.

Цитера, остров тайн и праздников любви,

Где всюду реет тень классической Венеры,

Будя в сердцах людей любовь и грусть без меры,

Как благовония тяжелые струи;

Где лес зеленых мирт свои благоуханья

Сливает с запахом священных белых роз,

Где дымкой ладана восходят волны грез,

Признания любви и вздохи обожанья;

Где несмолкаемо воркуют голубки!

– Цитера – груда скал, утес бесплодный, мглистый,

Где только слышатся пронзительные свисты,

Где ужас узрел я, исполненный тоски!

О нет! То не был храм, окутанный тенями,

Где жрица юная, прекрасна и легка,

Приоткрывая грудь дыханью ветерка,

В цветы влюбленная, сжигала плоть огнями;

Лишь только белые спугнули паруса

Птиц возле берега и мы к нему пристали,

Три черные столба нежданно нам предстали,

Как кипарисов ряд, взбегая в небеса.

На труп повешенный насев со всех сторон,

Добычу вороны безжалостно терзали

И клювы грязные, как долота, вонзали

Во все места, и был он кровью обагрен.

Зияли дырами два глаза, а кишки

Из чрева полого текли волной тлетворной,

И палачи, едой пресытившись позорной,

Срывали с остова истлевшие куски.

И морды вверх подняв, под этим трупом вкруг

Кишели жадные стада четвероногих,

Где самый крупный зверь средь стаи мелких многих

Был главным палачом с толпою верных слуг.

А ты, Цитеры сын, дитя небес прекрасных!

Все издевательства безмолвно ты сносил,

Как искупление по воле высших сил

Всех культов мерзостных и всех грехов ужасных.

Твои страдания, потешный труп, – мои!

Пока я созерцал разодранные члены,

Вдруг поднялись во мне потоки желчной пены,

Как рвота горькая, как давних слез ручьи.

Перед тобой, бедняк, не в силах побороть

Я был забытый бред среди камней Цитеры;

Клюв острый ворона и челюсти пантеры

Опять, как некогда, в мою вонзились плоть!

Лазурь была чиста, и было гладко море;

А мозг окутал мрак, и, гибелью дыша,

Себя окутала навек моя душа

Тяжелым саваном зловещих аллегорий.

На острове Любви я мог ли не узнать

Под перекладиной свое изображенье?..

О, дай мне власть, Господь, без дрожи отвращенья

И душу бедную и тело созерцать!

le français

CXVII
АМУР И ЧЕРЕП ^[108]

Дата добавления: 2015-08-18