Глава седьмая, в которой Приска пишет патриотический экзаменационный билет

Примо Тонипум родился в Милане в 1841 г. в знаменитой разбойничьей семье.

В те годы в Милане царили австрийцы, которые ненавидели итальянцев, особенно карбонариев, и страшно их притесняли. Они раздавали им пощечины, били розгами по рукам, насмехались над ними, оскорбляли их, сажали в тюрьму, вешали, а если кто-нибудь отваживался сорвать цветов на клумбах Австрийского командования, они оставляли их гнить (цветы) в ведре грязной воды, а потом заставляли их (патриотов) это есть.

А каждый раз, когда кто-нибудь кричал: «Да здравствует Италия!», австрийцы мыли ему рот с мылом.

Во всем городе было запрещено пользоваться любыми ложками, потому что генерал, который стоял во главе австрийских войск, отвратительный старик по имени Аргус фон Сфорцески ненавидел эти приборы. Суп надо было пить из трубочки, а сахар в кофе — перемешивать пальцем. Потому-то многие миланцы, привыкшие пить горячий кофе, разгуливали с забинтованным указательным пальцем. Некоторые из них, правда, не по-настоящему обжигались, а только притворялись, потому что были подлизами и хотели показать, как они выполняют приказы генерала.

Когда Примо Тонипуму исполнилось 9 лет, он вступил в тайное общество карбонариев, которое пряталось в подвалах и не боялось ни мышей, ни кого бы то ни было. На первом собрании главарь карабинеров заявил:

— Вчера этот ужасный Аргус фон Сфорцески совершил очередную гнусность. Кто-то должен взяться наказать его. Предупреждаю вас, это очень опасное предприятие.

Примо не заставил себя просить дважды и вызвался добровольцем. Ему объяснили дорогу в частные апартаменты генерала, и под покровом тьмы он пробрался в подвалы дворца, где расположилось вражеское командование. Здесь он переоделся в женское платье, надел парик и стал стучаться в кухню, говоря, что ищет работу судомойки. Его приняли и поручили ему уборку в комнатах генерала.

Первое время он вел себя так хитро и осторожно, что генерал стал к нему благоволить, точнее, к ней благоволить, ведь он думал, что это судомойка Примина.

Когда Примо полностью завоевал доверие фон Сфорцески и его караула, он решил переходить к действию.

Однажды утром, застилая постель, он подложил туда дикобраза. Из подушки вытряхнул все гусиное перо и набил ее крапивой, а в матрас подсунул острые камни. Он начистил до блеска мраморные полы и посыпал их тальком, чтобы они скользили. В тапочки генерала засунул по кактусу. Вылил в умывальник бутылку коньяка, которую Аргус фон Сфорцески держал на ночном столике, и налил туда слабительное.

Тем временем генерал сидел в своем кабинете и втыкал булавки в карту Италии. И с каждой булавкой он приговаривал: «Хлоп! Еще одного патриота проткнули!» Это чтобы вы могли себе представить, каким беспощадным и жестоким человеком он был.

В полдень он приказал принести обед.

Примо-Примина взял у повара поднос для генерала и отправился к нему. По дороге он плюнул в суп, подложил живых червяков в котлеты и скорпионов в салат. В вино вылил пузырек красных чернил, а вместо сыра положил здоровый кусок мыла. С торта снял взбитые сливки и выложил пену для бритья.

Генерал был так голоден, что смел все без разбора. А когда доел, положил руку на живот и завопил: «Спасите-помогите! Мне плохо! Позовите доктора!»

Слуги подняли его и понесли в комнату, чтобы уложить в постель. Но они поскользнулись на тальке и так сильно шарахнули генерала об пол, что он сломал ногу. Огорченные слуги подняли его и надели ему тапочки.

— Ай-ай-ай, — закричал генерал. — Мои бедные пальцы! Положите меня в постель, придурки!

(Он так обходился со слугами, потому что они были итальянцами.)

— Положите мне подушку под спину.

Он почувствовал ужасное жжение, но не знал, что это крапива. А когда дикобраз зашевелился и вонзил свои иглы ему в икры, он подумал, что это боль от перелома.

— Ну когда же придет этот копуша доктор? — роптал он. — Я тут умираю, а он болтает с часовыми на улице. Может, он проклятый карбонарий, который хочет моей смерти?

— Что вы, генерал! Он один из наших, — сказал ему его ординарец. — Это очень надежный человек. До того как его приняли в наш штат придворным врачом, он был палачом в Вене.

— Хорошо. Но пусть поторапливается. А пока выпью-ка я бокальчик коньяка, чтобы немного взбодриться.

Он выпил, и у него тут же чудовищно разболелся живот. Доктор не приходил, потому что Примо подкараулил его в пустынном коридоре. Он оглушил его, связал и запер в шкафу. Но предварительно снял с него форму, приклеил фальшивые усы и превратился в придворного врача Австрийской армии В этом наряде он пробрался в спальню генерала, подошел к его постели и взял его за запястье.

— Доктор, мне плохо. Я умираю, — прохрипел больной.

— Вот именно, — сказал Примо по-австрийски (он был такой умный, что знал все языки). — Вам остались последние минуты жизни.

— А вы уставились на меня, как баран на новые ворота! Проклятье, сделайте же что-нибудь! Доктор вы или не доктор? Зачем я вас позвал?

— Я попробую вас вылечить, — сдержанно сказал Примо, — но предупреждаю вас, что надежды мало.

Он сделал ему семь уколов в разные части тела. Чтобы уколоть его побольнее, он обломал все иглы от шприцев, которые нашел в чемоданчике доктора. Наклеил ему пять пластырей на самые волосатые участки тела и сорвал их, сделав вид, что перепутал. А потом дал ему выпить два литра очень горького лекарства.

Генералу становилось все хуже. Крапива жгла кожу, дикобраз под простыней кололся все сильней.

— Случай безнадежный, — сказал Примо, — советую вам послать за священником.

— Да-да. Позовите полкового священника, — сказал генерал.

— Я позову его, — вызвался Примо и вышел из комнаты.

Он достал из чемоданчика доктора рясу, которую приготовил заранее, отклеил фальшивые усы и переоделся в священника. Потом вернулся в спальню.

— Я пришел исповедовать тебя, — сказал он на чистейшей латыни (ведь он был очень умным и знал все языки). — Расскажи мне о своих грехах.

Слуги и ординарец оставили их одних, и генерал начал рассказывать обо всех своих деспотических выходках и несправедливостях по отношению к итальянским патриотам, особенно к карбонариям.

За каждый грех Примо со всей мочи ударял его розгами по рукам и приговаривал:

— Кайся-кайся, поганец! Кайся-кайся, негодяй! В наказание тебе придется подать в отставку и закрыться в монастыре, где ты будешь питаться одними сухарями и вареной крапивой.

— Но значит, я не умру! — возразил генерал.

— На этот раз нет. А там посмотрим.

— Это нечестно! Я хотел красивых похорон, с черными конями с перьями, с пушками на колесах, оркестром и строем моих солдат, которые плачут и говорят, каким я был героем. И мне хотелось могилу в усыпальнице Кафедрального собора и большой памятник на площади, окруженный цепями, чтобы на него не взбирались мальчишки.

— А получишь кукиш с маслом. Ты этого всего не заслуживаешь, — сказал Примо, его было не разжалобить.

Он свистнул, и в окно пролезли пятеро карбонариев, переодетых в монахов. Один из них приставил пистолет к голове бывшего умирающего и сказал:

— Теперь бери листок бумаги и пиши: «Я подаю в отставку. Я мерзкий червяк. Да здравствует Италия, да здравствуют патриоты, да здравствуют карбонарии! Аргус фон Сфорцески».

Они завернули его в одеяло с кровати и утащили вон. С того дня от него ни слуху ни духу.

Примо Тонипума поздравили все патриоты и, закончив воссоединение Италии, приказали возвести ему прекрасный памятник на рыночной площади.

МАЙ

Дата добавления: 2015-08-18