Похититель костей.

Когда её глаза открылись, она увидела кости.

Кости длинные и короткие, толстые и тонкие, белые, желтые, коричневые. Закрывающие облезлую стену от пола до верхних балок. Сотни их. Прибитых образуя узоры, безумную мозаику. Она выкатила глаза - воспалённые и болезненные. Языки пламени бились в закопчёном очаге. С верха камина, ей ухмылялись черепа, ровно уложенные по трое.

Значит кости человеческие. Монца почувствовала мороз по коже.

Она попробовала сесть. Расплывчатое ощущение неподвижного оцепенения взорвалось болью столь внезапно, что она чуть не блеванула. Затемнённая комната плыла, кренилась. Она была связана и лежала, на чём-то твёрдом. Сознание словно облито грязью - она не помнила, как здесь очутилась.

Она покрутила в разные стороны головой и увидела стол. На столе был металлический поднос. На подносе лежал аккуратный набор инструментов. Пинцеты, щипчики, иглы и ножницы. Маленькая, но очень дельная пила. По меньшей мере дюжина ножей, разных форм и размеров. Её расширившиеся зрачки притягивали их отточенные острия. Изогнутые, прямые, зазубренные лезвия, безжалостные и живые при свете огня. Орудия лекаря? Или мучителя?

- Бенна? - Не голос, а призрачный писк. Её язык, дёсны, горло, носовые пазухи - всё ободрано, как освежеванное мясо. Она снова попыталась сдвинуться, но едва смогла поднять голову. Даже такое усилие вызвало исторгшую стон острую резь в шее, отдающую в плечо, взорвало тупую, дёргающую боль до самых ног, вниз по правой руке и через рёбра. Боль несла страх, а страх нёс боль. Дыхание сквозь воспалённые ноздри участилось, стало неровным и одышливым.

Щёлк, щёлк.

Она замерла, тишина колола в уши. Затем скрежет - ключ в замочной скважине.

Она отчаянно и резко изогнулась, боль вспыхнула в каждом суставе, распарывала кажый мускул, била в глаза. Распухший язык вклинился между зубами, заткнув её собственный крик. Дверь со скрипом отворилась и захлопнулась. Шаги по голым доскам звучали еле слышно, но каждый из них обрушивал на неё новую волну страха. На полу вытянулась тень - громадные, перекрученные, чудовищные очертания. Её глаза напряглись до предела - она ничего не могла поделать, только лишь ждать худшего.

Из дверного проёма выступила фигура. Она прошла мимо неё и приблизилась к шкафу. Человек определённо выше чем среднего роста, с короткими светлыми волосами. Уродливая искривлённая тень оказалась отбрасываемой холщовым мешком, что он нёс на плече. Он напевал про себя, с закрытым ртом, опустошая мешок. Каждую вещь оттуда он бережно ставил на нужную полку, затем поворачивал её и двигал туда-сюда, до тех пор пока она не вписывалась в обстановку надлежащим образом.

Если он и чудовище, то, кажется, чудовище вполне бытовое, внимательное к мелочам.

Он мягко закрыл дверь, сложил пустой мешок пополам, потом снова пополам и просунул его под шкаф. Снял свой испачканный плащ, повесил его на крючок, проворно отряхул, повернулся и застыл как вкопанный. Бледное тонкое лицо. Не старое, но в глубоких морщинах. Твёрдые скулы, глаза голодно блестят в посиневших глазницах.

На мгновение они уставились друг на друга, оба казались одинаково шокированными. Затем его бесцветные губы конвульсивно сложились в болезненную улыбку.

- Ты очнулась!

- Кто ты такой? - Устрашающий скрежет в её пересохшей глотке.

- Не важно, как меня зовут. - Он говорил с отголоском акцента жителей Союза. - Достаточно сказать, что я изучаю естественные науки.

- Лекарь?

- Помимо прочего. Как ты уже могла понять, я увлекаюсь, в основном, костями. Вот почему я так рад что жизнь... мне тебя подбросила. - Он снова усмехнулся, но усмешка, как у оскаленного черепа, не коснулась его глаз.

- Как я... - Ей приходилось бороться со словами. Челюсть заело, как ржавый шарнир. Будто она пыталась говорить, набрав полон рот говна и на вкус это вряд ли было более приятным. - Как я здесь очутилась?

- Мне нужны тела для работы. Порой они попадаются там, где я нашёл тебя. Но прежде мне ещё никогда не попадались живые. Насколько могу судить, ты крайне, впечатляюще везучая женщина. - Казалось, он на секунду задумался. - Конечно, в первую очередь было бы везеньем, если бы ты вообще не упала, но... раз уж ты...

- Где мой брат? Где Бенна?

- Бенна?

Память нахлынула в одно ослепляющее мгновение. Кровь, просачивающаяся между его сжатых пальцев. Длинный клинок, пронзающий его грудь, пока она, беспомощная, смотрела. Его обвисшее, вымазанное красным лицо.

Она издала каркающий вопль, встрепенулась и перекосилась. Каждую часть тела охватила агония, заставляя скорчиться ещё сильней. Её били спазмы, подкатила рвота, но она сдерживалась. Хозяин наблюдал за её борьбой - восковое лицо пусто, как чистая страница. Она обмякла, плюясь и стеная, в то время как боль росла всё больше и больше, зажав её в гигантские, неуклонно сжимающиеся тиски.

- Злостью ничего не добьёшься.

Всё что она могла сделать это зарычать, спёртое дыхание чмокало сквозь стиснутые зубы.

- Полагаю, тебе сейчас в какой-то мере больно. - Он выдвинул ящичек шкафа и вынул оттуда длинную трубку - чаша протравлена чёрным. - Я бы постарался к этому привыкнуть, если получится. - Он нагнулся и вытащил щипцами из огня горящий уголек. - Боюсь, что грядущая боль станет твоим постоянным спутником.

Перед ней смутно замаячил потёртый мундштук. Она досаточно часто видела курильщиков шелухи, корявых как трупы, самих превратившихся в бесполезную шелуху, ни о чём не заботящихся, кроме следующей трубки. Шелуха была похожа на милосердие. Вещь для слабых. Для трусов. Он снова улыбнулся своей улыбкой покойника. - Это поможет.

Достаточное количество боли делает трусом любого.

Дым жёг лёгкие, от него сжимались больные рёбра, каждая судорога слала новый приступ боли до самых кончиков пальцев. Она простонала, лицо сморщилось, снова сопротивляясь, но уже гораздо слабее. Ещё одно кашляние, и она безвольно улеглась. Её унесло прочь от боли. Унесло прочь от ужаса и паники. Всё вокруг медленно таяло. Мягко, тепло, удобно. Кто-то издал длинное, низкое постанывание. Может быть она. Она ощутила, как по её лицу сбегают слёзы.

- Ещё? - В этот раз она удержала дым, пока он кусался и першил в горле и выдохнула его мерцающей спиралью. Дыхание всё замедлялось и замедлялось, пульсация крови в её голове утихла до мягкого шевеления.

- Ещё? - Голос окатил её, как волна на голом пляже. Кости уже расплылись, отблёскивая ободами тёплого света. Угли в камине превратились в прелестные камни, искрящиеся всеми цветами. Уже почти не было боли, и что бы то ни было, переставало иметь значение. Всё не важно. Её глаза приятно вздрогнули, а затем, ещё более приятно, плавно закрылись. Переливы узоров плясали и изворачивались на внутренней стороне век. Она уплывала в тёплое море, нежно и сладостно...

***

- Снова с нами? - Его лицо колыхалось, вися перед взглядом, мягкое и белое, как флаг капитуляции. - Я, признаюсь, встревожился. Совсем не ждал, что ты очнёшься, но теперь, раз уж ты так, было бы жаль...

- Бенна? - Голова Монзы всё ещё плыла. Она рыгнула, пытаясь подвигать лодыжкой и тут всесокрушающая боль донесла до неё правду, превратив лицо в гримасу отчаяния.

- Никак не утихнет? Пожалуй, у меня получиться приподнять твой дух. - Он потёр свои длинные кисти рук. - Все швы уже сняты.

- Как долго я спала?

- Пару-тройку часов.

- До того?

- Чуть больше двенадцати недель. - Она, онемев, уставилась на него - Начала осенью, перешла в зиму, и скоро наступит новый год. Чудесное время для новых начинаний. То, что ты вообще очнулась - одно сплошное чудо. Твои повреждения были... в общем, думаю, моя работа тебя порадует. Уверен.

Он выволок из-под лежанки засаленную подушку и облокотил её голову повыше, держа её так же бережно, как мясник обращается с мясом, выдвинул вперёд подбородок, так чтобы она могла взглянуть на себя. И у неё не осталось выбора, кроме как так и сделать. Очертания тела бугрились под грубым серым одеялом, три кожаных ремня проходили вокруг груди, бёдер и щиколоток.

- Привязал для твоей собственной безопасности, чтобы не скатилась с койки, пока спала. - из него выдавился внезапный смешок - Мы же не хотели бы, чтобы ты что-нибудь сломала, не так ли? Ха... ха! Не хотели, чтобы ты что-нибудь сломала. - Он отстегнул последний ремень и взял двумя пальцами одеяло в то время как она уставилась вниз, страшась одновременно узнать и не знать правду. Он резко сдёрнул одеяло, как будто показывал на выставке призовой экспонат.

Она с трудом распознала своё тело. Совершенно голое, истощённое и чахлое как у нищих, бледная кожа туго натянулась на уродливые шишки костей, везде покрыта большими цветущими синяками - чёрными, коричневыми, фиолетовыми и жёлтыми. Пока она силилась во всё это поверить, её расширяющиеся глаза, обшаривали истерзанную плоть. Всю её изрезали красные полосы. Потемневшие и воспалённые, окаймлённые выступающей розовой плотью, помеченные точками от вытащенных швов. Четыре из них, одна над другой на одном боку, следовали вдоль изгибов торчащих рёбер. Другие образовывали углы на бёдрах и лодыжках, на правой руке, левой ступне.

Она задрожала. Эта забитая туша не могла быть её телом. Она хрипло дышала сквозь стучащие зубы, а ссохшаяся и угристая грудная клетка разом отяжелела. - У.. - прохрипела она. - У..

- Знаю! Восхитительно, а? - Он наклонился вперёд над ней, резко водя рукой по лесенке из красных рубцов на её груди. - Вот тут рёбра и грудина совсем раскрошились. Чтобы восстановить их и поработать над лёгким пришлось произвести рассечение. Я старался резать по минимуму, но ты же видишь, что повреждения...

- У...

- Левым бедром я особенно доволен. - Указывая на алый зигзаг идущий от угла её ввалившегося живота вниз к внутренней стороне усохшей ноги, с обеих сторон окруженный следом из красных точек. - Бедренная кость, вот здесь, к сожалению вклинилась сама в себя. - Он прищёлкнул языком и всунул палец в сжатый кулак. - Немного укоротив ногу. Но вышло, что голень на другой ноге оказалась раздроблена и мне удалось вытащить крохотный осколочек кости, чтобы возместить разницу. - Он нахмурился, сдвинув вместе её колени и наблюдая, как они сами раскатываются в стороны - ступни бесполезно болтались. - Одно колено слегка ниже другого, и стоя ты не будешь столь же высокой, но, принимая во внимание...

- У...

- Уже срослось. - Он усмехнулся, нежно погладив её высохшие ноги от верха бёдер до узловатых лодыжек. Она смотрела, как он касаётся её, будто повар гладит ощипанную курицу и вряд ли что-либо чувствует. - Всё полностью срослось, и зажимные винты удалены. Шедевр, поверь мне. Вот бы скептики из академии увидели всё это - им было бы не до смеха. Вот бы увидел мой прежний наставник, даже он...

- У... - Она медленно подняла правую кисть. Точнее, дрожащее, вихляющееся на конце предплечья издевательство над кистью. Ладонь была гнутой и сморщенной, с громадным уродливым шрамом там, где в неё врезалась проволока Гоббы. Пальцы скрючило как древесные корни, сдавило вместе и только мизинец торчал под странным углом. Попытавшись сжать кулак, она простонала сквозь стиснутые зубы - пальцы еле шевельнулись, а острая боль прострелила руку, заставив желчь обжечь заднюю стенку горла.

- Наилучшее, что я мог сделать. Мелкие косточки, как ты видишь, серьёзно пострадали и сухожилие мизинца напрочь разорвано. - Её хозяин казался разочарованным. - Конечно, шок. Отметины сойдут... до некоторой части. Но на самом деле, принимая во внимание падение... ладно, вот. - Мундштук трубки с шелухой приблизился к ней и она жадно в него всосалась. Впилась зубами, как будто он был её последней надеждой. Он и был.

***

Он отщипнул крохотный кусочек от ломтя, не иначе как собрался кормить птичек. Монца следила за его действиями, рот наполнялся кислой слюной. Дурнота или голод, особой разницы не было. Она молча взяла этот кусочек, поднесла к губам - слабую руку затрясло от усилий. Протолкнула между зубами и дальше, в глотку.

Будто бы глотает осколки стекла.

- Потихоньку, - прошептал он. - Как можно медленней - с тех пор как ты упала, ты ничего не ела кроме молока и подслащенной воды.

Хлеб застрял в её пищеводе, и её скрутил рвотный спазм, кишки сомкнулись вокруг ножевой раны, что подарил ей Верный.

- Вот. - Он просунул руку под её затылок, нежно но твёрдо, поднял ей голову и приставил к губам бутыль с водой. Она сглотнула, и снова, потом её глаза внезапно уставились на его пальцы. Ей почувствовались там, на затылке, какие-то незнакомые выступы. - Я был вынужден удалить несколько кусков твоего черепа. Заменил их монетами.

- Монетами?

- Ты бы предпочла, чтоб твои мозги остались торчать наружу? Золото не ржавеет. Золото не гниёт. Естественно, я сильно потратился, но если бы ты умерла, всегда смог бы забрать своё вложение, а раз уж ты не, ну... Я решил что деньги потрачены не зря. Ты будешь ощущать что-то типа шишек, но волосы отрастут обратно. Какие у тебя красивые волосы. Черны как полночь.

Он позволил её голове мягко откинуться назад на одеяло и чуть задержал там руку. Мягкое касание. Почти приласкал.

- Обычно я человек молчаливый. Пожалуй слишком много времени провёл в одиночестве. - Он блеснул своей улыбкой. - Но я нашёл тебя... ты вызвала во мне самое лучшее. Прямо как мать моих детей. Ты, местами, напоминаешь мне её.

Монца полуулыбнулась в ответ, но по её кишкам проползло отвращение, что перемешалось с недомоганием, которое она стала ощущать слишком часто. С той сладкой потребностью.

Она сглотнула. - Могу я...

- Конечно. - Он уже протягивал ей трубку.

***

- Сожми.

- Он не сожмётся! - шипела она, три её пальца лишь изогнулись, мизинец по прежнему торчал прямо, то есть настолько прямо, насколько мог. Она вспомнила какие шустрые пальцы были у неё раньше, какой она была быстрой и ловкой, и тщетность и ярость пронзили её даже острее чем боль. - Они не сожмутся!

- Ты пролёживала здесь неделями. Я тебя не трогал, так что ты могла курить шелуху и ничего не делать. Старайся.

- А ты сам, блядь, не хочешь постараться?

- Хорошо. - Его рука неумолимо обхватила её кисть и силой собрала погнутые пальцы в крепко сжатый кулак. Её глаза вылезли на лоб, дыхание вышибло слишком быстро, чтобы она закричала.

- Сомневаюсь, что ты понимаешь, насколько я тебе помогаю. - Он сдавливал сильне и сильнее. - Иное без боли не вырастает. Иное без неё не развивается. Страдание ведёт нас к свершению великих дел. - Она рывками дёргала пальцами здоровой руки и бестолку царапала его кулак. - Любовь - прекрасная перина для отдыха, но только ненависть способна изменить личность к лучшему. Вот. - Он отпустил её и она откинулась и обмякла, и хныкая, смотрела как дрожащие пальцы понемногу полуразжались, отметины налились багровым.

Ей хотелось его убить. Ей хотелось прокричать все знакомые проклятия. Но она в нём крайне нуждалась. Поэтому она придерживала язык, всхлипывала, глотала воздух, скрежетала зубами, шлёпала затылком по одеялу.

- Теперь сожми руку. - Она уставилась в его лицо, пустое, как свежевырытая могила.

- Давай, или мне придётся сделать это самому.

Она зарычала от усилий, руку колотило до самого плеча. Продвигаясь по чуть-чуть, пальцы медленно и осторожно сомкнулись, мизинец по прежнему торчал прямо. - На тебе, хуйло! - Она помахала у него под носом перекрученным, узловатым, окоченевшим кулаком. - На!

- Неужели это было так трудно? - Он протянул трубку, она тут же выхватила её.

- Не стоит меня благодарить.

***

- И мы увидим, сможешь ли ты взять...

Сгибая колени она взвизгнула и упала бы, если бы он её не подхватил.

- По прежнему? - Нахмурился он. - Ты должна бы уже мочь ходить. Кости срослись. Конечно, больно, но... а что если в одном из суставов остался осколок? Где именно болит?

- Везде! - огрызнулась она.

- Верю, что дело не в твоём упрямстве. Я бы страсть как не хотел без крайней необходимости снова вскрывать раны на ногах. - Он подцепил одной рукой под колени и легко поднял её обратно на койку. - Мне надо ненадолго уйти.

Она вцепилась в него. - Ты скоро вернёшься?

- Очень скоро.

Его шаги пропали в коридоре. Она услышала щёлчок закрывшейся двери и звук поворачиваемого в замке ключа.

- Блядский ты сын. - И она свесила ноги со стола. Содрогнулась, когда ступни коснулись пола, оскалила зубы, выпрямившись, тихо зарычала, когда отпустила койку и опёрлась на собственне ноги.

Было адски больно и приятно.

Она отдышалась, собралась и захромала к дальней стене комнаты. Боль стреляла в спину сквозь щиколотки, колени и бёдра. Для равновесия, она широко раскинула руки. Добралась до посудного шкафа, уцепилась за его угол и выдвинула ящик. Трубка лежала внутри, рядом была банка зеленого пузырчатого стекла с чёрными комочками шелухи на дне. Как же хотелось затянуться! Во рту пересохло, ладони липкие от дурной потребности. Со стуком она отпихнула ящик обратно и поплелась обратно к лежанке. Ломота всё ещё пронизывала тело, но Монца становилась сильнее с каждым днём. Скоро она будет готова. Но не сейчас.

Терпение - мать успеха, писал Столикус.

Через комнату и обратно, рыча сквозь стиснутые зубы. Через комнату и обратно, кривясь и пошатываясь. Через комнату и обратно, хныча, дрожа и сплёвывая. Она прислонилась к лежанке, чтобы как следует отдышаться.

Через комнату и обратно.

***

По зеркалу проходила трещина, а ей хотелось бы, чтобы оно было разбито напрочь.

Твои волосы подобны локону полуночи!

Начисто выбритая левая половина головы, начала зарастать мерзкой щетиной. Что осталось, висело вяло, спутанно и неопрятно, как клубок водорослей.

Твои глаза сверкают подобно бесценным сапфирам!

Желтые, налитые кровью, расницы свалялись в слипшиеся комки, окаймлённые красными язвами в лилово-черных глазницах

Губы подобны лепесткам роз?

Потрескавшиеся, засохшие, шелушащиеся, серые с катышками желтого гноя в уголках. По впалой щеке шли три длинных царапины, воспалённо коричневые на восковой белизне.

Этим утром ты выглядишь особенно прекрасно, Монца...

Алые шрамы с каждой стороны шеи, оставленные проволокой Гоббы, истончались до бледного сплетения рубцов. Она смотрелась, как свежая чумная покойница. Она выглядела не лучше черепов на каминной полке.

За зеркалом улыбался её хозяин. - Что я тебе говорил? Ты прекрасно выглядишь.

Сама Богиня Войны!

- Я выгляжу как карнавальное уёбище! - скорчилась она, и сломленная старуха в зеркале скорчилась в ответ.

- Получше, чем когда я тебя нашел. Тебе надо научиться находить в вещах приятные стороны. - Он отбросил зеркало, встал и натянул плащ. - Должен покинуть тебя на время, но я вернусь, как и всегда. Продолжай разрабатывать руку, только не перетрудись. Попозже мне надо будет вскрыть твои ноги, чтобы установить причину, почему тебе так трудно встать.

Она заставила себя изобразить болезненную улыбку. - Да. Понимаю.

- Хорошо. Тогда до скорого. - Он перебросил через плечо свой холщевый мешок. Шаги проскрипели по коридору, замок закрылся. Она медленно досчитала до десяти. Слезла с койки и схватила с лотка нож и пару игл.

Она доволочилась до посудного шкафа, рванула настеж ящик, запихала трубку вместе с баночкой в карман свисающих с её костлявого таза брюк. Затем выглянула в сени, доски скрипели под босыми ногами. В спальню, морщась, пока выуживала из под кровати старые сапоги, рыча, пока натягивала их.

Снова вышла в коридор, сипло дыша от усилий, от боли, от страха. Встала на колени перед входной дверью, вернее по чуть-чуть сгибала трещащие суставы, пока её раскалывающиеся колени не оказались на половицах. С тех пор как она имела дело с замками, прошло много времени. Она тыкала и нащупывала иглами, скрюченная рука не слушалась.

- Поворачивайся, сволочь. Поворачивайся.

К счастью замок был так себе. Собачка подалась и повернулась с упоительным лязгом. Она схватилась за ручку, потянула дверь.

Ночь, и ночь ненастная. Холодный дождь хлестал на заросший двор, пышные растения окаймляло тончайшее мерцание лунного света, крошащиеся стены блестели от влаги. За накренившимся забором вздымались голые деревья, тьма сгущалась под их ветвями. Бурная ночь для инвалида без крыши над головой. Но пощёчины от студёного ветра и полный рот чистого воздуха, дали ей снова почувствовать себя живой. Лучше замёрзнуть на свободе, чем провести ещё хоть миг с костями. Она выползла под дождь, заковыляла по саду и за неё цеплялась крапива. Под деревья, меж их блестящих стволов - она свернула с тропы и не оглядывалась.

Вверх по долгому склону, здоровая рука цепляясь за размокшую землю, вытягивала её. Каждый раз наступая и скользя, она подвывала и скрежетала каждая мышца.

Чёрный дождь стекал с черных ветвей, барабанил по опавшей листве, заползал сквозь волосы и пихал их в лицо, сочился под ворованную одежду и приклеивал её к изъязвлённой коже.

- Ещё шаг.

Она должна уйти подальше от койки, и от ножей, и от того обвислого, белого, пустого лица. Того лица, и ещё одного, в зеркале.

- Ещё шаг... ещё шаг... ещё шаг.

Чёрная почва качаясь, плыла мимо, её рука бороздила жидкую грязь, касаясь корней деревьев. Она шла за отцом, а он толкал плуг, давным давно - рука бороздила перевёрнутую землю, нащупывая камни.

Что бы я без тебя делал.

Она стояла на коленях возле Коски в холодном лесу, ожидая засаду, в нос набивался тот сырой, свежий запах деревьев, сердце лопалось от страха и восторга.

Внутри тебя дьявол.

Она думала о том, что было нужно, и только поэтому всё ещё шла, и воспоминания неслись, обгоняя её неуклюжие сапоги.

С террасы, и давайте на этом закончим.

Она остановилась, встала наклонившись, вытрясывая выдохи пара в мокрую ночь. Без понятия - откуда вышла, где шла и как далеко она забралась. Сейчас важно не это. Она опёрла спину о тонкий побег, поддевая здоровой рукой пряжку на поясе и пихая её тыльной стороной другой руки. Это заняло у неё целую эпоху зубовного скрежета - наконец раскрыть проклятую штуковину. Ну по крайней мере ей не пришлось стаскивать с себя штаны. Они свалились с костлявой задницы и безобразных ног сами, под собственным весом. Она на миг задумалась, гадая, как будет надевать их обратно.

За раз не больше одной битвы, писал Столикус.

Она вцепилась в низко растущую ветку, скользкую от дождя, протолкнула себя под ней - правая рука бережно лежит на мокрой рубашке, дрожат голые колени.

- Давай же, - шипела она, пытаясь расслабить затвердевший мочевой пузырь - Если тебе нужно выйти, просто выходи. Просто выходи. Просто...

Она облегченно зырычала, брызги мочи на пару с дождём падали в грязь, стекая вниз по холму. Правую ногу ломило сильнее, чем когда либо до этого, истощённые мышцы подёргивало. Она сморщилась, пытаясь подвинуть руку вниз по ветке и перенести вес на другую ногу. В тот же миг ступня выскользнула из под неё и она полетела навзничь, ухнув на вдохе. Все мысли заслонило пронзительное воспоминание о падении. Она прикусила язык, когда её голова шлёпнулась в грязь, проехала шаг или два, молотя по земле, и плюхнулась в мокрую, набитую гнилыми листьями впадину. Штаны обмотались вокруг лодыжек. Она лежала под стуком дождя и плакала.

Это была несомненно чёрная полоса в жизни.

Она ревела как ребёнок. Беспомощно, безрассудно, отчаянно. Рыдания давили, не давали дышать, сотрясали искорёженное тело. Она не помнила, когда плакала последний раз. Быть может никогда. Бенна наплакался за обоих. Теперь же вся боль, весь страх и всё прочее, накопившееся за дюжину чёрных лет, стало течь со сморщенного лица. Она валялась в грязи, и терзалась всеми своими потерями.

Бенна умер, и всё доброе в ней умерло вместе с ним. То, как они друг друга смешили. То взаимопонимание, что складывалось всю прожитую вместе жизнь. Он был домом, семьёй, другом и большим чем это - и всё сразу погибло. Его жизнь прервали не задумываясь, как затушили простую свечку. Уничтожили её руку. Лишь жалкий, ноющий остаток прижимался к её груди. Всё что она делала раньше - вытаскивала меч, держала перо, обменивалась крепким рукопожатием - всё сокрушил сапог Гоббы. Всё как раньше она ходила, бегала, ездила верхом - всё разлетелось вдребезги о горный склон под замком Орсо. Её место в мире, её десятилетний труд, творение из собственного пота и крови, всё за что она боролась и страдала - развеялось как дым. Всё для чего она жила, на что надеялась, о чём мечтала.

Мертво.

Она с трудом подтянула ремень, вместе с ним потащив опавшие листья, и туго его затянула. Напоследок всхлипнула. Затем отсморкнула сопли и вытерла замерзшей рукой из под носа остатки. Той жизни, что у неё была, не стало. Той женщины, которой она была, не стало.

То, что сломано - не зарастёт. Но плакать об этом не было смысла.

Она поднялась на колени, молча дрожа в темноте. Тех вещей не просто не стало, их у неё украли. Её брат не просто умер, его убили. Забили, как скотину. Она заставила искорёженные пальцы сжиматься, пока они не сложились в дрожащий кулак.

- Я убью их.

Она заставила себя снова увидеть их лица, одно за одним. Гобба, жирный боров, расслабленно стоявший в тени. Пустая трата годного мяса. Её лицо вздрогнуло, когда она увидела сапог, топчущий её руку и ощутила, как дробятся кости. Мофис, банкир, чьи холодные глаза рассматривали труп её брата. Обеспокоенно. Верный Карпи. Человек, год за годом живший вместе с ней, евший вместе с ней, вместе с ней сражавшийся. Мне вправду жаль. Она видела как заносится его рука, готовая проткнуть её и ощутила занывшую рану в боку, надавила туда сквозь мокрую рубашку и стала расковыривать пальцами, вперёд и назад, пока рана не стала жечь, как сама ярость.

- Я их убью.

Ганмарк. Она видела его расслабленное, усталое лицо. Вздрогнувшее, когда его меч рассёк тело Бенны. Вот так вот. Принц Арио, развалившийся в кресле, покачивает бокалом вина. Его нож режет шею Бенны, кровь пузырится между пальцев. И Фоскар. Я не буду принимать участия в этом. Но того что было, его слова не изменили.

- Я их всех убью.

И Орсо, последний. Орсо, за кого она дралась, сражалась и убивала. Великий герцог Орсо, владыка Талинса, тот кто из-за слухов решил их уничтожить. Убил её брата и переломал её за просто так. Из за страха, что они займут его место. Её челюсть заныла - слишком сильно она стиснула зубы. Она ощущала его по-отечески лежащую на плече руку и трясущаяся плоть покрывалась мурашками. Она видела его улыбку, слышала его голос, эхом отдававшийся в разбитом черепе.

Что бы я без тебя делал?

Семь человек.

Она подняла, подтащила себя, закусив воспалённые губы, и шатаясь, побрела по темному лесу. Вода капала с лица и с переплетённых с травой волос. Боль буравила её ноги, её бока, руку и голову, но Монца только крепче впивалась в губу и заставляла себя идти.

- Я их убъю... я их убъю... я их убъю...

Можно было и не произносить. С нытьём покончено.

***

Старая дорога заросла почти до неопозноваемости. Ветви стегали ноющее тело Монзы. Кусты ежевики цепляли ноющие ноги. Она протиснулась сквозь просвет в переросшей живой изгороди и хмуро уставилась на то место, где родилась. Хотелось бы ей быть в силах заставить неподатливую землю дарить жизнь зерну, также как сейчас та вынашивала тернии да крапиву. Верхнее поле покрыто низкой сухой порослью. Нижнее - всё заросло вереском. Остатки прежнего жилого крестьянского дома печально выглядывали из-за края леса. Она печально поглядела в ответ.

Казалось, время дало пинка им обоим.

Она присела на корточки, сжав зубы когда чахлые мускулы натянулись вдоль скрюченных костей, прислушиваясь к каркающим на заходящее солнце птицам, наблюдая как ветер рвёт дикие травы и хватается за крапиву. До тех пор, пока не убедилась, что это место настолько заброшено, насколько выглядит. Затем она размяла разбитые ноги, осторожно возвращая им жизнь, и с трудом похромала к постройкам. У дома, где скончался её отец, обрушились перекрытия и сгнила пара балок. Его очертания так малы, что она с трудом верила, что могла когда-то здесь жить. Вдобавок вместе с отцом и Бенной. Она отвернулась и плюнула в сухую грязь. Она здесь не для сладкой горечи воспоминаний.

Она здесь для мести.

Лопата была там же, где она оставила её две зимы назад, металл всё ещё блестел под ветошью в углу гумна без крыши. Тридцать шагов в лес. Нельзя и представить, как легко дались ей эти длинные, плавные, радостные шаги, когда она продиралась в заросли, и штык лопаты волочился следом. В укромный лесной уголок, ступая и морщась. Изломанные узоры солнечных лучей плясали по опавшей листве, пока истончался вечер.

Тридцать шагов. Она срубила побеги ежевики ребром лопаты, наконец-то сдвинула набок гнилой ствол и начала копать. Это было бы обременительно даже для обеих её рук и обеих ног. Для той же, какой она была сейчас это стало исторгающей стоны, плач и зубовный скрежет ордалией. Но Монца никогда не была из тех, кто отступает на полдороге, чего бы это не стоило. В тебе сидит дьявол, часто говорил ей Коска, и был прав. Ему самому тяжко далось это понимание.

Уже надвигалась ночь, когда она услышала глухой стук металла о дерево. Она выгребла остатки почвы, просунула сломанные ногти под железное кольцо. Она напряглась, зарычала. Краденая одежда льнула холодом к рубцеватой коже. С воющим свистом металла распахнулся люк и появилась черная дыра с наполовину скрытой во тьме лестницей. Она пролезла вниз, медленно выверяя движения, так как снова ломать кости ей совершенно не хотелось. Шарила на ощупь в черноте, пока не нашла полку, затем поборола огниво своим помешищем на месте руки, и наконец зажгла лампу. Свет слабо растёкся по сводчатому погребу, сверкая среди металлических очертаний мер предосторожности Бенны, оставшихся такими же неприкосновенными с тех пор, когда они их оставили.

Он всегда любил планировать наперёд.

Ряд ржавых крючков, с них свисают ключи. Ключи к пустым домам по всей Стирии. Укрытиям. Стойка вдоль стены по левую руку ощетинилась длинными и короткими клинками. Сбоку от неё Монца открыла сундук. Одежды - ни разу не ношены, бережно уложены. Она сомневалась, что сможет хоть как-то их подогнать под теперешнее тощее тело. Она потянулась коснуться одной из рубашек Бенны, вспоминая как он разыскивал такой шёлк, и увидела при свете лампы свою собственную правую руку. Схватила пару перчаток, одну сразу вышвырнула, в другую же сунула своё увечье. Морщась и вздрагивая, пропихнула пальцы. Непреклонно прямой мизинец по прежнему торчал отдельно.

В глубине погреба были сложены деревянные короба, числом двадцать. Она подхромала к ближайшему из них и спихнула крышку. И перед ней заблестело золото Хермона. Громадная куча монет. Только в этой коробке целое состояние. Она дотронулась кончиками пальцев до затылка и нащупала выступы под кожей. Золото. Его можно потратить гораздо лучше, чем просто залатать им голову.

Она зарылась в золото рукой и дала монетам просочиться сквозь пальцы. Так положено, когда остаёшься один на один с сундуком, полным денег. Они будут её оружием. Они, и ещё...

Она провела рукой в перчатке по лезвиям на стойке, остановилась, и вернулась к одному из них. Длинный меч, из серой, как бы простонародной стали. Он не был выдающимся в плане орнамента и украшений, зато на её взгляд в нём присутствовала некая устрашающая красота. Красота вещи, идеально соответствующей своему предназначению. Это была работа Кальвеса, ковка лучшего стирийского оружейника. Подарок Бенне от неё - не то что бы для него была разница между хорошим клинком и морковкой. Он проносил его с неделю, а затем сменил на втридорога купленный железный лом с глупым позолоченным плетением.

Тот самый, что пытался вытащить, когда его убивали.

Непривычно, левой рукой, она обвила пальцами холодную рукоять и обнажила пару дюймов стали. В свете лампы лезвие сияло ярко и горячо. Добрая сталь согнётся, но не сломается. Добрая сталь всегда остра, всегда наготове. Добрая сталь не чувствут ни боли, ни жалости, ни тем более, раскаяния.

Она ощутила улыбку. Первый раз за эти месяцы. Первый раз с тех пор, как проволока Гоббы со свистом обхватила её шею.

Стало быть, месть.

Дата добавления: 2015-08-18