Глава двадцать седьмая. — Дамы и господа!

— Дамы и господа!

Микрофон дает петуха, я замолкаю и смущенно откашливаюсь. Никогда прежде мне не доводилось сталкиваться с такой мощной звуковой системой, и хотя я предварительно потренировалась, произнося: «Привет, стадион Уэмбли, раз-два, раз-два», все равно выходит не слишком хорошо.

— Дамы и господа! — снова начинаю я. — Благодарю вас за то, что почтили нас своим присутствием в этот печальный, торжественный и радостный день… — На меня с ожиданием смотрят десятки глаз. Пожалуй, даже сотни. Все пределы церкви Святого Ботольфа забиты. — Чтобы выразить признательность необыкновенной, тронувшей наше сердце женщине.

Огромная репродукция портрета Сэди занимает почетное место. Она украшена самыми роскошными и потрясающими цветочными композициями, которые я когда-нибудь видела, — лилии, орхидеи, вьющийся плющ и желтые розы с зеленом мхом, изображающие ожерелье.

Знаменитые лондонские флористы, «Хоукс и Кокс», славно поработали. Они узнали о мемориальной службе, связались со мной и предложили свои услуги абсолютно бесплатно, ведь они — огромные фанаты Сэди и всегда рады продемонстрировать свое к ней почтение. (Циники бы сказали, что все это они сделали ради рекламы.)

Поначалу не предполагалось такое скопление народа. Просто мемориальная служба для близких в память о Сэди. Но Малькольм из Лондонской портретной галереи прослышал об этом, по его предложению мы выложили информацию на сайте музея, и все поклонники изобразительного искусства получили возможность выразить уважение к столь знаменитой персоне. Отбоя от желающих не было, так что пришлось проводить жеребьевку. Ее результаты объявляли по телевизору в «Вечерних новостях», и теперь все счастливчики здесь. Когда я увидела эту прорву народа, чуть не лишилась чувств.

Дресс-код на сегодня — «двадцатые годы», и каждый постарался как мог. И хотя викарий твердил, что на похоронных службах не принят «дресс-код», правила диктовала я. Сэди наверняка понравилось бы.

Медсестры из дома престарелых приоделись и приодели своих пожилых пациентов. Выглядят они очень эффектно, сплошь шляпки и бусы. Джинни смотрит на меня и приветственно машет веером.

Джинни и несколько других сестер пригласили на кремацию и закрытые похороны Сэди несколько недель назад. Там присутствовали только люди, знавшие Сэди лично. В сердечной обстановке мы пообедали, поплакали и посмеялись, выпили вина, вспомнили разные истории из жизни Сэди, а потом я внесла огромную сумму на счет дома престарелых.

Маму с папой я не пригласила. Но они не обиделись.

Сейчас они сидят в первом ряду. Мама в жутковатом лиловом платье с заниженной талией и повязке, которая подошла бы солисткам группы АББА. Папа надел вполне заурядный современный костюм, из кармашка торчит шелковый платок в горошек. Но все это неважно, ведь в глазах родителей, устремленных на меня, столько нежности и любви…

— Те, кто не знал Сэди лично, конечно, спросят: каким человеком она была? Удивительной. Остроумной. Веселой, смелой и неординарной… К жизни она относилась как к увлекательному приключению. Как известно всем собравшимся, она была музой одного из величайших художников двадцатого века. Они любили друг друга всю жизнь, но трагические обстоятельства разлучили их.

Я перевожу дыхание. Весь вечер я репетировала перед родителями речь, а папа недоверчиво повторял:

— Откуда ты все это знаешь?

Пришлось ссылаться на архивы и старые письма.

— Она была бескомпромиссна и решительна. И всегда делала что хотела. Она могла сотворить невозможное. Для себя и для других. (Эд, сидящий рядом с мамой, подмигивает мне. Он уже тоже выучил мою речь наизусть.) Не каждому удается дожить до ста пяти лет, но Сэди считала себя молодой и ненавидела, когда ее принимали за выжившую из ума старуху. В душе ей всегда оставалось двадцать три. До самого последнего момента она получала от жизни удовольствие. Она любила чарльстон, коктейли, танцы в ночных клубах и фонтанах, предельную скорость, помаду, курительные трубки… и… разные шалости.

Надеюсь, меня мало кто понял. Публика вежливо улыбается, как если бы я упомянула, что Сэди увлекалась составлением букетов из полевых цветов.

— И она терпеть не могла вязание, зато любила журнал «Грация».

По рядам прокатываются волны смеха, и я ликую. Мы здесь не для того, чтобы плакать.

— Разумеется, для нас, членов ее семьи, она не была безвестной девушкой с портрета. Сэди — моя двоюродная бабушка. Часть семейной истории. — Я делаю паузу, давая понять, насколько это важно. — Люди часто пренебрегают семьей. Не ценят ее в должной мере. Но семья — это наша история. Семья — это мы сами. И без Сэди никто из нас не был бы таким, какой он есть.

Дядя Билл сидит рядом с папой в сшитом на заказ костюме, в петлице гвоздика. Последний месяц оказался для него не самым лучшим в жизни. Его лицо то и дело мелькало в светских и экономических новостях, но никто не сказал о нем доброго слова.

Поначалу я вообще не хотела приглашать дядюшку, но его пресс-секретарь буквально умолял, поскольку для репутации дяди Билла было чрезвычайно важно, чтобы он присутствовал на публичной поминальной службе. Ладно, пусть придет и отдаст Сэди должное. Но лишь на определенных условиях.

— Именно по этой причине я создала фонд имени Сэди Ланкастер. Собранные средства будут распределяться попечителями на мероприятия, которые пришлись бы ей по вкусу. В первую очередь мы будем поддерживать различные танцевальные коллективы и фестивали, благотворительные организации, помогающие пенсионерам, дом престарелых «Фэйрсайд» и Лондонскую портретную галерею, которая так заботливо сохранила для нас образ Сэди.

Малькольму Глэдхиллу очень нравится моя инициатива. Когда он услышал о ней в первый раз, то весь порозовел от удовольствия и предложил мне войти в попечительский совет, раз уж я такая поклонница искусств. (Я не стала признаваться, что меня интересует исключительно портрет Сэди, а на остальные картины глубоко наплевать.)

— Мой дядя, Билл Лингтон, также проявил интерес к своей тетушке, и от его лица я хочу прочитать следующий текст.

Ни за что на свете я не пущу Билла на трибуну. И не разрешу написать собственную речь. Пусть моя речь станет для него сюрпризом.

— «Только благодаря портрету тети Сэди я смог основать собственную фирму, что сделало меня одним из крупнейших английских бизнесменов. Пока она была жива, я не проявлял к ней должного внимания. Я сожалею. — Эффектная пауза. Все затихли в напряженном ожидании. Журналисты старательно строчат в блокнотах. — И я с удовольствием жертвую десять миллионов фунтов фонду имени Сэди Ланкастер. Это лишь скромная компенсация в память моей любимой тетушки».

Изумленный гул проносится по залу. Дядя Билл зеленеет на глазах, безумная улыбка расплывается по его лицу. Я бросаю быстрый взгляд на Эда, он поднимает большой палец. На самом деле десять миллионов — это его идея. Мне и пять казались верхом наглости. Как бы то ни было, дядюшка не сможет пойти на попятный. Его обещания слышали шестьсот человек и целая толпа журналистов.

— Я искренне благодарна всем, кто пришел. Когда картину выставили в Лондонской портретной галерее, Сэди находилась в доме престарелых. Она так никогда и не узнала, как ее любят и ценят. Увидев такую толпу почитателей, она была бы поражена. Она бы поняла…

Слезы подступают к моим глазам. Но я сдерживаюсь. Не сейчас. Надо закончить речь. Вдыхаю поглубже и улыбаюсь из последних сил.

— Она бы поняла, какую радость подарила нам и многим поколениям, которые придут за нами. Я страшно горжусь своим с ней родством.

Оборачиваюсь к картине и смотрю на Сэди.

— Теперь мне только остается добавить… за Сэди!

Толпа оживляется, все охотно поднимают коктейльные фужеры. На входе каждый мог выбрать джин с шампанским или «Сайдкар»,[30]и мне плевать, что в церкви коктейли обычно не подают.

— Вперед!

Я высоко поднимаю бокал, и все послушно повторяют: «Вперед». Потом выпивают в почтительном молчании. Орган выводит первые такты «Иерусалима».

Я спускаюсь с трибуны к Эду и родителям. Эд выложил на аукционе «Сотбис» целое состояние за винтажный смокинг двадцатых годов и теперь похож на звезду черно-белого кино. Узнав цену, я вскрикнула от ужаса, но он только пожал плечами и сказал, что понимает, как много для меня значит эта эпоха.

— Ты была великолепна! — шепчет он, сжимая мою ладонь. — Она бы тобой гордилась.

Все поют, а я не могу присоединиться к общему хору. Дыхание перехватывает, слова застревают в горле. Так что я просто рассматриваю украшенную цветами церковь, эффектные наряды и поющих людей.

Служба заканчивается, и органист принимается наигрывать чарльстон (и плевать, что чарльстон в церкви и на поминках обычно не звучит). Публика медленно вытекает на улицу. Но я не спешу — по-прежнему сижу в первом ряду, вдыхаю аромат цветов и жду.

Я почтила ее память. По крайней мере, мне хочется в это верить. Я старалась.

— Дорогая! — Ко мне приближается мама со сбившейся на сторону лентой. Щеки ее пылают, она садится рядышком, вся светясь от удовольствия. — Ты все чудесно придумала! Чудесно!

— Спасибо, — благодарно улыбаюсь я.

— Ты так ловко уела Билла. У твоего фонда большое будущее. А уж коктейли! — добавляет она, опустошая бокал. — Какая светлая идея!

Мама сегодня такая умиротворенная. Ее не заботило, что все опоздают, напьются, разобьют бокалы или чего похуже.

— Мама, что с тобой? — не могу удержаться я. — Ты такая веселая. Просто удивительно.

Может, она сидит на валиуме или прозаке? Мама молча одергивает лиловые рукава.

— Это странная история, — говорит она, помолчав. — Только с тобой я могу поделиться. В общем, несколько недель назад…

— Ну же!

— Я как будто слышала… — Она медлит, потом шепчет: — Голос у себя в голове.

— Голос? — напрягаюсь я. — Какой голос?

— Я не слишком верующая. Так уж вышло. — Мама оглядывается и наклоняется ко мне: — Но этот голос преследовал меня целый день! Не давал покоя! — Она стучит себя по голове. — Я думала, с ума сойду!

— И что же он говорил?

— Не поверишь. «Все будет хорошо, не волнуйся!» Буквально изводил меня этой фразой. Не представляешь, как он мне надоел. И тогда я сказала: «Отцепись от меня, я все поняла!» И голос тут же пропал.

— Вот это да, — бормочу я. — Как просто.

— С тех самых пор я и не дергаюсь по пустякам. — Мама смотрит на часы: — Ладно, пора идти, папа отправился за машиной. Тебя подвезти?

— Нет. Увидимся позже.

Органист выводит очередной чарльстон, я разглядываю сводчатый потолок и обдумываю мамины слова. Интересно, что еще Сэди успела сделать?

Музыка умолкает, в церкви пусто. Уборщица методично гасит свечи. Я беру сумку и встаю. На улице невольно зажмуриваюсь от яркого солнечного света, потом поднимаю взгляд к небу. В последнее время что-то частенько я на него засматриваюсь.

— Сэди, — тихонько зову я. — Сэди, ты здесь?

Нет ответа. Как всегда.

— Какая же ты умница! — Эд, взявшийся неизвестно откуда, целует меня в губы. Где он был все это время? Прятался за колонной? — Ты отлично все продумала. Каждую деталь. Прекрасная служба. Я любовался тобой все время.

— Как приятно это слышать, — вспыхиваю я. — Мне тоже понравилось. И так много народу собралось!

— Просто потрясающе. И это только твоя заслуга.

Мы проходим сквозь кованые ворота, Эд берет меня под руку. Вчера на репетиции службы Эд как ни в чем не бывало сообщил, что задерживается в Лондоне еще на полгода: мол, не пропадать же страховке. Потом он изучающее посмотрел на меня и поинтересовался, как я к этому отношусь.

Я состроила умное лицо и многозначительно заметила, что страховке, конечно, пропадать негоже. Эд ухмыльнулся. А я так и расцвела в ответ.

— А с кем ты сейчас разговаривала? — как бы между делом интересуется он. — На ступенях?

— Ты о чем? — прикидываюсь я дурочкой. — Ни с кем. Где твоя машина?

— А то мне показалось, что ты звала Сэди.

Я изо всех сил изображаю недоумение:

— Звала Сэди? Что за странная идея? С чего бы это?

— Вот и я подумал. С чего бы это?

Он от меня не отстанет. Бесполезно даже надеяться.

— Может, виноват мой английский акцент? — вдруг осеняет меня. — Кажется, я говорила «Сайдкар». Собиралась пропустить стаканчик.

— «Сайдкар»? — Эд озадаченно смотрит на меня и качает головой: — Что-то не сходится. Не пойму, что именно, но что-то точно не так.

Сердце на миг замирает. Эд все обо мне знает. Пусть узнает и про Сэди. В конце концов, его это тоже касается.

— Что ж… ты, как всегда, прав. Я обязательно тебе расскажу. Попозже.

Эд улыбается, оглядывает мое винтажное платье, гагатовые бусы, старомодно завитые волосы.

— Пойдем, девушка двадцатых. — Он уверенно берет меня за руку. — Ты достойная наследница своей знаменитой бабушки. Жаль, что она не видит.

— Ты прав, — соглашаюсь я и кидаю еще один взгляд на голубое небо. — Мне тоже жаль.

Надеюсь, она видит.

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

[1]Фрагмент поминального Реквиема. — Здесь и далее примеч. перев.

[2]День Гая Фокса (безуспешно покушавшегося на английскую монархию более четырехсот лет назад) отмечают 5 ноября по всей Великобритании фейерверками и народными гуляньями.

[3]Устойчивые трапециевидные каблуки.

[4]Лепешки, распространенные в Индии, Пакистане и других азиатских странах.

[5]Блюдо из свежей рыбы, которую нарезают тонкими длинными ломтиками и маринуют в смеси сока цитрусовых, чаще всего лимона, лайма или апельсина.

[6]Английская марка парфюмерии и косметики.

[7]Журнал, доход от продажи которого идут на благотворительные цели.

[8]Скабрезная песенка популярной группы КС & The Sunshine Band под названием «Shake Your Booty»; booty — трофей, но в современном разговорном английском это еще и задница, и вагина, так что песенка на самом деле называется «Шевели попой», а то и позабористей.

[9]Сесть супермаркетов экопродуктов и продуктов для здоровья.

[10]Знаменитое здание в форме огурца в Лондоне.

[11]Самый известный магазин в Лондоне, где можно купить абсолютно все — от рояля до щенка.

[12]Американский фотограф, прославившийся тем, что «фотографирует обычный мир вокруг».

[13]Колесо обозрения в Лондоне.

[14]Героиня сериала «Главный подозреваемый», роль которой исполнила X. Миррен.

[15]Программа раннего развития, разработанная японским доктором Сузуки.

[16]Известный английский сериал с нарисованными героями.

[17]Первая строка из «Оды к Осени» Китса (пер. В. Чистякова).

[18]Крупнейший в мире алмаз Куллинан назван так по имени одного из владельцев южноафриканского рудника «Премьер» Томаса Куллинана. Алмаз был найден в январе 1905 года и весил 3106 карат.

[19]Английский пират, поэт и исследователь, любимец королевы Елизаветы I.

[20]Музей Королевского фузилерского полка в Тауэре, за вход в него взимается отдельная плата.

[21]Юбилейные сады расположены в одном из самых оживленных мест столицы Великобритании, на набережной Темзы, напротив Вестминстерского аббатства, у подножия огромного колеса обозрения «Лондонский глаз».

[22]Фильм К. Кроу, в котором уволенный за критику начальства спортивный агент Джерри Магуайр решает создать свою фирму. Но в него верят лишь два человека, влюбленная Дороти и Род Тидвелл — талантливый спортсмен, но нахальный и крайне злобный тип.

[23]Слова, которые Дороти из «Волшебника из страны Оз» нужно было три раза произнести, чтобы попасть домой.

[24]Колледж Биркбек является частью Лондонского университета.

[25]«На пляже» (фр.).

[26]Слова Нагорной проведи Христа.

[27]«Купол Миллениума» архитектора Н. Фостера — огромное здание на берегу Темзы, построенное к встрече 2000 года, вокруг строительства которого в свое время развернулись ожесточенные споры.

[28]Хакни — городской административный округ в составе Большого Лондона, раньше считался неблагополучным.

[29]Универмаг «Уайтлиз» — старейший в Лондоне торговый центр.

[30]Коктейль на основе коньяка, куантро, лимона и льда.

Дата добавления: 2015-08-18