Технология производства и типологический анализ.

Ростовские ножи X – XIII вв.

А.Е. Леонтьев, Л.С. Розанова

Сборник «Русь в IX – XIV веках: взаимодействие Севера и Юга» / отв. ред. Н.А. Макаров, А.В. Чернецов; Ин-т археологии РАН. – М.: Наука, 2005., стр. 153 – 163.

Начало изучения техники и технологии производства кузнечных изделий в домонгольской Руси связано с именем Б.А. Колчина, применившего метод металлографического анализа при исследовании древнерусской железной продукции (Колчин, 1953; 1959). Металлографический метод, прежде всего микроскопический анализ, до сих пор является основным в изучении железообрабатывающего производства разных эпох и народов.

К настоящему времени накоплены обширные аналитические данные, позволяющие характеризовать технику и технологию производства кузнечной продукции не только во многих населенных пунктах древней Руси, но и отдельных землях. По мере накопления аналитических данных, представленных значительными сериями в каждом памятнике, ясно выявилось различие производственных традиций в железообрабатывающем ремесле городов Севера и Юга Руси в домонгольский период. В Северной Руси преобладающими являлись сложные технологические конструкции, основанные на сварке железа и стали с выходом последней на рабочую часть изделия (Розанова, 1990. С. 92 – 95). В Южной Руси преимущественно использовались цельнометаллические конструкции: целиком из железа и разных сортов стали (Вознесенская, 1990. С. 83 – 91).

Кузнечная продукция из Ростова Великого до настоящего времени не проходила технологического изучения. Этот пробел восполняет металлографическое исследование коллекции железных ножей, полученных из раскопок 1989 – 1996 гг. (Григорьевский раскоп в митрополичьем саду ростовского кремля). Пригодные для микроскопического исследования 70 ножей происходят из 4 – 13-го пластов культурного слоя, что соответствует отложениям второй половины X – второй половины XIII в. Из них 38 орудий сохранились практически полностью, остальные – в обломках.

Металлографический анализ черного металла проводился по методике, принятой в лаборатории Института археологии РАН: образцы отбирались с лезвийной части орудия и, по мере возможности, с черешка, с дальнейшим изготовлением шлифа для изучения поперечного сечения и клинка, и черешка. Такой подход позволяет выявить весь цикл кузнечных операций, использовавшихся при изготовлении того или иного изделия. Микроскопическое исследование проводилось на металломикроскопе МИМ-7 при увеличении 70, 115, 200, измерение микротвердости структурных составляющих – на микротвердомере ПМТ-3 при нагрузке 100 г.

В результате проведенного исследования в рассматриваемой коллекции выявлено 8 технологических схем изготовления предметов. Они представлены количественно следующим образом: целиком из железа – 9 экз., целиком из стали – 11 экз., сварка трех полос, двух железных и стальной между ними, выходящей на лезвийную часть – 20 экз., сварка пяти чередующихся полос железа и стали с выходом стальной полосы на режущую кромку – 3 экз., варка стальной полосы в железную основу клинка – 5 экз., наварка стальной полосы в торец железной основы – 9 экз., косая боковая наварка стальной полосы на железную основу ножа – 12 экз., наварка стального лезвия в виде латинской буквы V – 1 экз.

Схема 1. Ножи, откованные целиком из железной заготовки, не содержат каких-либо дополнительных приемов по улучшению рабочей части (рис. 1). Микротвердость феррита обычная для сыродутного металла: она колеблется в одном предмете от 170 до 221 кг/мм². На клинках двух ножей (ан. 8733, 8738) показатели микротвердости низкие – 128 кг/мм². Металл поковок характеризуется невысоким качеством кузнечной ковки: плохо обжат, сильно засорен шлаковыми включениями, в том числе довольно крупными.

Схема 2. Подавляющее большинство цельностальных ножей (рис. 1) имело клинки, откованные из неравномерно науглероженной стали с последующей закалкой в холодной воде (структура закаленной стали – мартенсит). Микротвердость мартенсита колеблется от 383 до 642 кг/мм². Лишь на двух клинках оказалась структура малоуглеродистой стали, содержащей не более 0,2 – 0,3% углерода и не воспринимающей поэтому термическую обработку. На одном из них (ан. 8736) микротвердость ферритно-перлитных составляющих не высокая – 160 – 181 кг/мм², на другом (ан. 8768) показатели еще ниже – 110, 128, 135 кг/мм², в структуре феррита присутствуют включения нитридов железа.

Схема 3. Ножи, выполненные в технологии трехслойного пакета – самые многочисленные в исследованной коллекции. Они представлены 20 экз. (рис. 2). Эта технологическая схема предполагает использование трех полос металла: двух железных и стальной между ними. По используемому материалу и качеству выполнения кузнечных операций ножи этой технологической схемы можно разделить на три группы.

Первая группа (12 экз.) – ножи (рис. 2, ан. 8748, 8769, 8778, 8779, 8780, 8788, 8789, 8792, 9123, 9127, 9131, 9134), на изготовление которых пошла высокоуглеродистая сталь и твердое железо (микротвердость феррита 254 – 350 кг/мм²). Качество сварочных кузнечных работ хорошее: сварочные швы тонкие, чистые, ровные.

Вторая группа (4 экз.) – ножи (рис. 2, ан. 8783, 8785, 8787, 9135), при изготовлении которых использовалась неравномерно науглероженная сталь и обычной твердости железо (микротвердость феррита 181 – 206 кг/мм²). Качество кузнечной ковки и сварки хорошее.

Третья группа (4 экз.) – ножи, при изготовлении которых подбор материалов по схеме железо-сталь-железо нарушен. Клинки откованы из металла одного сорта: либо все полосы железные (рис. 2, ан. 9129), либо – стальные (рис. 2, ан. 8766, 8775, 9128). Качество сварочной техники низкое: сварочные швы широкие, неровные, забитые шлаками.

Схема 4. Пятислойная сварка выявлена у трех ножей (рис. 2, ан. 8773, 8786, 8791). Во всех случаях зафиксировано разделение четкими сварочными швами чередующихся стальных и железных полос с выходом стали на лезвие. Микротвердость феррита в железных полосах высокая, на отдельных участках достигает 322 кг/мм².

Схема 5. Выявленную у пяти ножей технологию вварки стальной лезы в железную основу можно рассматривать как вариант трехслойного пакета, поскольку принцип чередования полос железо-сталь-железо сохраняется. Отличие состоит лишь в том, что центральная полоса, выходящая на лезвие, не доходит до обушка ножа. При изготовлении двух ножей (рис. 2, ан. 8781, 8782) использовались твердое железо (микротвердость феррита 254 – 274 кг/мм²) и качественная сталь. На изготовление трех ножей (рис. 2, ан. 8729, 8740, 8759) пошло железо, имеющее обычную твердость (микротвердость феррита 160 – 193 кг/мм²) или чуть повышенную (микротвердость феррита 206 – 236 кг/мм²), сталь – мало- и неравномерно науглероженная без следов термообработки. Качество кузнечных операций невысокое.

Схема 6. Наварка стального лезвия в торец железной основы определена у девяти ножей (рис. 3, ан. 8732, 8744, 8750, 8756, 8757, 8763, 8764, 8767, 8771). У четырех из них основу ножа составляет не железная заготовка, а стальная с содержанием углерода от 0,3 до 0,5%.

Схема 7. Наварка стального лезвия в виде косой боковой полосы выявлена у 12 ножей (рис. 3, ан. 8731, 8737, 8742, 8747, 8749, 8751, 8752, 8753, 8755, 8760, 8765, 8777). Основой для ножей послужило железо, имеющее разные показатели микротвердости феррита: низкие (135 – 143 кг/мм²), средние (181 – 206 кг/мм²), высокие (236 – 297 кг/мм²). Как и при торцовой наварке, в ряде случаев (5 экз.) на основу ножа была взята стальная заготовка.

Схема 8. Наварка стального лезвия в виде латинской буквы V представлена одним экземпляром ножа (рис. 3, ан. 8734).

В производстве ножей, выполненных в разных вариантах наварки стального лезвия, можно особо выделить высокое качество сварных соединений: сварочные швы тонкие, четкие, чистые. Отметим практику использования металлического лома при отковке обушной части орудия (4 экз.).

Таким образом, ножи из Ростова имели либо цельную (монолитную), либо сварную заготовку. В первом случае речь идет об использовании одной полосы металла, и в зависимости от его сорта (железо или сталь) отковывался либо железный, либо стальной клинок. В случае конструирования сварной заготовки использовалось не менее двух полос металла в одном изделии – железной и стальной, причем стальная выходила, за редким исключением, на режущую кромку. В рассматриваемой коллекции ножи, изготовленные в технологии сварки железа со сталью, представлены схемами: трех- и пятислойного пакета, вварки, торцовой, косой и V-образной наварки.

Соотношение монолитных и сварных конструкций показывает, что приоритет отдавался сварным. Из 70 исследованных орудий в технике сварки изготовлено 50 экземпляров или 71,4%. Соответственно ножи, откованные целиком из одного куска металла, представлены 20 экземплярами или 28,6%.

Среди ножей, в основе изготовления которых лежит технологическая сварка, преобладают изготовленные в многослойных схемах: трех- и пятислойный пакет, вварка. По существу они являются разновидностями единой технологии, подразумевающей изготовление клинка из полос металла. Иное расположение и меньшее число составляющих полос характеризуют технологию наварки.

Распределение находок по датированным пластам и ярусам раскопа (Самойлович, 2001. С. 238. Табл. 1) позволяет установить хронологию распространения различных технологических схем (табл. 1).

Из 9 железных ножей 5 встречены в основании культурного слоя города в пластах 13, 12, датируемых не позднее 990-х годов (Самойлович, 2001. С. 238). Еще один нож зафиксирован в культурных отложениях первой половины XI в. (пласт 10). Позднее железные ножи фиксируются во второй половине XIII в. (пласт 4 – 3 экз.). Из цельностальных ножей один экземпляр отмечен в слое рубежа X – XI вв. (пласт 11), затем встречены в слоях XII в. (пласты 6, 7 – 3 экз.) и составляют, наравне с железными, устойчивую серию в пределах имеющейся выборки в слое XIII в. (пласты 5, 4 – 7 экз.).

Сварные (многослойные) ножи (при абсолютном господстве трехслойного пакета) начинают встречаться в доярусном слое (пласт 13, до 980 г. – 1 экз.), преобладают в первых городских отложениях X в. (пласт 12 – 6 экз.) и на протяжении всего XI в. (пласты 11 – 9 – 13 экз.). Лишь отдельные орудия отмечены в слоях второй половины XII – XIII вв. (пласты 7, 6, 5, 4 – 7 экз.).

Ножи с наварными лезвиями появляются в третьей четверти XI в. (пласт 9 – 1 экз.), бытуют в XII в. (пласты 7, 6 – 2 экз.) и становятся преобладающими в XIII в. (пласты 5, 4 – 119 экз.).

Итак, полученные металлографические данные, характеризующие технику производства ножей средневекового Ростова, свидетельствуют о разнообразии и изменении со временем кузнечных технологий, применявшихся при их изготовлении. Динамика изменений и хронология бытования отдельных технологических схем в целом аналогична прослеженной в Новгороде и других городах Северо-Восточной и Северо-Западной Руси (Терехова и др., 1997. С. 270 – 295). Однако, помимо общей закономерности во временной смене кузнечных технологий, связанной с поступательным развитием самого железоделательного и железообрабатывающего производств, применение мастерами определенного металла и приемов его обработки отражает ранее сложившиеся кузнечные традиции, свойственные разным этнокультурным обществам.

В этом отношении важно сопоставление форм орудий с техникой их изготовления. Методика проведения подобного рода исследований известна и в последние десятилетия была неоднократно апробирована при анализе материалов многих средневековых поселений, в том числе коллекции Сарского городища, исторического предшественника Ростова (Леонтьев, 1976. С. 33 – 42).

Для типологического анализа ростовской коллекции было отобрано 38 практически целых экземпляров ножей. По внешним признакам их можно отнести к трем типологическим группам. Первая из них включает ножи с прямой спинкой, у которых черешок продолжает линию спинки. По классификации ножей Сарского городища – это орудия I отдела, по классификации Р.С. Минасяна – ножи группы I (Минасян, 1980. С. 69). Такая форма орудий была характерна для финских народов Поволжья (меря, мурома, мордва) во второй половине I – начале II тыс. н.э. (Леонтьев, 1996. С. 108 – 109). В ростовской, как и в сарской, коллекции эти изделия безусловно продолжают мерянскую кузнечную традицию.

Как свидетельствуют данные многочисленных металлографических анализов, для восточнофинских мастеров были характерны простые кузнечные приемы отковки изделий: целиком из железа и стали. Причем сталь получали естественным путем в металлургическом горне. Среди приемов, улучшающих рабочие качества стального лезвия, широко применялась термическая обработка. В то же время цементация – прием искусственного получения стали, сварка железа со сталью, как технологический прием, использовались редко и не всегда удачно (Леонтьев, 1976. С. 43; Леонтьев, Розанова, Рябинин, 1989. С. 181 – 184; Розанова, 1991. С. 166 – 181; Башенькин, Розанова, Терехова, 1999. С. 180 – 189).

В ростовской коллекции первая (мерянская) группа представлена восемью ножами (табл. 2). Из них пять (рис. 1, ан. 8784, 9125, 9126, 9130, 9132) были откованы целиком из железа. Два ножа (рис. 2, ан. 8769, 9128) выполнены в технологии трехслойного пакета и один (рис. 3, ан. 8771) – в технологии торцовой наварки. Однако в изготовлении орудий в сварных технологиях можно заметить ряд особенностей. Так, при изготовлении трехслойного ножа в конце X в. (ан. 9128, пласт 12) были использованы три стальные полосы, причем на боковые полосы пошла высокоуглеродистая сталь, тогда как выходящая на лезвийную часть сталь имела значительно меньшее содержание углерода. Видимо, кузнец еще не овладел всеми секретами сложного технологического процесса.

Клинок другого трехслойного ножа (ан. 8769, пласт 6), найденного в слое второй половины XII в. выполнен в «классической» схеме: высокоуглеродистая полоса расположена в центре клинка с выходом на лезвие, а по бокам твердое железо. Но такое же трехслойное строение имелось и на кончике черешка, что позволяет говорить об использовании при отковке ножа уже готового трехслойного полуфабриката. Следует отметить, что обстоятельства находки не дают возможности с уверенностью датировать образец именно XII в. Нож был найден при расчистке дренажной канавки раскопа и, возможно, происходил из более ранних напластований.

При изготовлении ножа, относящегося по форме к первой типологической группе и откованного в схеме наварки, была допущена ошибка в выборе температурного режима при сварке двух полос металла – в результате сварочный шов получился широкий, прерывистый.

Во вторую типологическую группу объединены ножи отдела II и III по А.Е. Леонтьеву (Леонтьев, 1976. С. 35 – 39) и группы IV по Р.С. Минасяну (Минасян, 1980. С. 72 – 73), у которых переход от клинка к черешку осуществляется четко акцентированными уступами. Спинка ножа прямая, несколько приспущена к острию. Клинок узкий, обушок толстый (4 – 5 мм, иногда достигает 6 мм), из-за чего лезвие в сечении имеет клинообразную форму, черешок длинный, равен или длиннее клинка. В целом этот тип описан Б.А. Колчиным (Колчин, 1959. С. 48) как ранняя форма новгородских ножей X – XI вв.

Происхождением эта форма скорее всего связана со Скандинавией. В эпоху викингов она известна на территории Норвегии, Швеции, Финляндии. В последней четверти I тыс. н.э. подобные ножи распространяются в странах Балтийского региона, известны они и в Центральной Европе (Минасян, 1980. С. 73). На территории Древней Руси наиболее ранние такие находки происходят из горизонта Е₃ Земляного городища Старой Ладоги, датируемого 60-ми годами VIII – 30-ми годами IX в. (Черных, 1985. С. 80). Уже в X в. они становятся обычными у населения Северо-Западной и Северо-Восточной Руси.

Многочисленные аналитические исследования показывают, что именно такие ножи, как правило, изготовлялись из трех или пяти чередующихся полос железа и стали. При этом чаще всего использовалось фосфористое железо, имеющее повышенную твердость: микротвердость феррита равна показателям микротвердости высокоуглеродистой стали (254 – 297 кг/мм²), порою доходит до 322 – 383 кг/мм², что соответствует микротвердости термически обработанной стали.

Истоки этой технологии, как и форма изделия, восходят к Скандинавии. В VII – VIII вв. ножи с трехслойными клинками известны в торгово-ремесленном поселке Хельге, в IX – XI вв. они бытуют в Бирке (Arrhenius, 1970. S. 41 – 45).

Известно, что шведское железо содержит микропримесь фосфора высокой концентрации. Присутствие этой примеси в железе мешает его науглероживанию, т.е. получению стали. В то же время фосфор способствует прочному соединению поковок при кузнечной сварке. Видимо, дефицит стального материала из-за высокого содержания фосфора в получаемом железе и, в то же время, хорошая свариваемость такого металла (фосфористого железа) с высокоуглеродистой сталью и легли в основу создания трехслойной технологии.

В исследованной коллекции ножей средневекового Ростова типологическая группа северного происхождения представлена 12 целыми экземплярами (табл. 2). Они компактно группируются в нижних слоях памятника конца X – XI вв. и только один найден в верхнем 5-м пласте, что заставляет предполагать случайность его попадания в отложения XIII в.

Девять ножей представляют собой классические образцы своей группы, сочетающие форму, материал, технологию. Распределяются они в пределах 9 – 13 пластов (табл. 2). Еще у двух ножей (рис. 3, ан. 8747, пласт 5; ан. 8783, пласт 10), хотя они и выполнены в схеме трехслойного пакета, форма не совсем соответствует классической: черешок довольно короткий, переход от клинка к черешку выражен слабо. При этом трехслойная структура оказалась и на черешке. Вероятно, эти ножи следует рассматривать как попытку местных мастеров подражать форме импортных орудий из привозного полуфабриката.

Еще один нож этой типологической группы имеет клинок, откованный из неравномерно науглероженной стали (рис. 1, ан. 8790, пласт 1). Очевидно, это изделие также можно рассматривать как подражание форме привозных орудий, тогда как технология оставалась традиционной для местного (финского) кузнечества.

К третьей типологической группе отнесены ножи, включенные Р.С. Минасяном в группу II (Минасян, 1980. С. 69 – 70). С теми же характерными признаками они отмечены Б.А. Колчиным как входящие в обиход новгородцев в XII в. (Колчин Б.А., 1959. С. 51). Их отличает широкий, тонкий клинок, переходящий уступами в короткий черенок. Истоки такой формы восходят к славянским древностям. Начиная с XII в., она становится типичной для всей территории древней Руси (Минасян, 1980. С. 73). Хронологические варианты касаются лишь соотношения ширины клинка и обушка. В ростовской коллекции к этой типологической группе отнесено 18 целых экземпляров. Они появляются в конце XII в. (пласт 6) и становятся ведущей формой в XIII в. (пласт 4, 5) и в подавляющем большинстве откованы в схеме наварки стального лезвия (табл. 2). Лишь небольшую часть составляют ножи, изготовленные простым способом: целиком из железа и стали. Использование фосфористого железа крайне редко (всего два случая). Особо подчеркнем высокое качество сварных соединений, что говорит о высоком мастерстве и профессиональных навыках кузнецов, правильно выбирающих «на глазок» тот температурный интервал, при котором происходит качественная сварка двух разносортных материалов – железа и стали, имеющих разные сварочные температуры.

Как показывают металлографические исследования, на славянских памятниках Средней Европы (Моравия, Словакия) технология наварки стального лезвия была господствующей уже в VII – VIII вв. наряду с цементацией (Pleiner, 1967. S. 111). В это время на восточнославянских землях наварная технология только осваивается: изделия с наварными стальными лезвиями встречаются в единичных экземплярах (Вознесенская, 1978. С. 62).

В древнерусский период X – XII вв. технология наварки определяет развитие кузнечного ремесла южнорусских областей (территория Киевской, Чернигово-Северской, Рязанской земель), где она употребляется наряду с цельнометаллическими конструкциями (целиком из железа и стали). И в сварных, и в цельнометаллических изделиях железо, как правило, имеет обычную для сыродутного железа микротвердость феррита – 170 – 206 кг/мм². Примерно с конца XII – начала XIII в. наварная технология изготовления орудий труда становится единым общерусским направлением кузнечного производства (Терехова и др., 1997. С. 295), что подтверждают и результаты анализа ростовских ножей.

На основании проведенного технико-типологического изучения ножей из раскопок Ростова, можно предложить следующую периодизацию развития специализированного кузнечного ремесла.

Первый период охватывает X – XI вв. (пласты 13 – 10), соответствует финалу существования мерянского поселка и первому с лишним столетию истории древнерусского Ростова. В это время остаются в ходу традиционные мерянские ножи, у которых клинок с прямой спинкой без уступа переходит в черешок (непрерывные находки до отложений середины XI в.). Не позднее 80-х годов появляются многослойные ножи северного облика, определяющие характер кузнечной продукции на протяжении следующего XI столетия. Эту же технологию пробовали перенять и местные кузнецы, что подтверждается не только материалами Ростова, но и Сарского городища. Ножи с наварными лезвиями, равно как и ножи третьей типологической группы, в Ростове в раннем периоде не известны.

Находка изделия из готового трехслойного полуфабриката, широкое распространение фосфористого железа позволяют полагать, что часть кузнечной продукции, представленная северной формой ножей, являлась импортом (скандинавским?), т.е. появилась в Ростове как предмет торговли. Однако для подтверждения такой версии требуются дополнительные исследования материалов не только Ростова, но и других поселений Северной Руси. По существу ножи с трехслойными клинками второй типологической группы в конце X – XI вв. стали ведущей формой изделий городских мастерских Северной Руси, в том силе и в Ростове. В пользу такого вывода свидетельствует их широкое распространение во всех городских центрах древнерусского Северо-Востока и Северо-Запада.

Второй период охватывает XII в. (пласты 8 – 6). К сожалению, серия находок этого времени невелика, что не позволяет с достаточным основанием судить о происходившей смене форм орудий и технологии их изготовления. Можно говорить о появлении уже в первой половине XII в. ножей, выполненных в схеме наварки, являющейся традиционной для славянского кузнечества. Очевидно, в какой-то степени сохранялась технология трехслойного пакета, изготовлялись железные и стальные клинки (табл. 1). Появление ножей третьей типологической группы фиксируется во второй половине столетия (табл. 2), но, учитывая малое число определимых экземпляров рассматриваемого периода, такое могло произойти и ранее. В целом, динамика изменения технологии изготовления и формы орудий совпадает с теми же процессами в Новгороде (Колчин Б.А., 1982. С. 164, рис. 4). Возможность бытования в XII в. ножей первой, мерянской, типологической группы, ввиду единичности находок вне определенных комплексов требует дополнительного обоснования. Не исключено их случайное, в древности, попадание в слой рассматриваемого времени.

Третий период соответствует ХIII в. (пласты 5, 4). Ведущей технологической схемой в производстве ножей в это время становится наварка. Уверенно можно говорить о преобладающем составе в городе мастеров, работающих в древнерусских традициях в области обработки черных металлов. Кузнечное производство в Ростове ориентировалось на изготовление качественной продукции. Однако наряду с первоклассными орудиями, обладавшими хорошими рабочими свойствами, ремесленники выпускали и простую, более дешевую продукцию.

По общим морфологическим признакам ножи XIII в. можно отнести к третьей типологической группе.

Происходящий из памятников разных регионов древнерусской территории сравнительный материал, рассматриваемый по соотношению сложных (сварных) и простых (цельнометаллических) конструкций, позволяет определить место ростовского кузнечества в сфере формирования и развития традиции обработки черных металлов в городах Юга и Севера Руси в период Х – XIII вв. Напомним, что преобладание сварных технологий над цельнометаллическими в кузнечном ремесле – показатель северной древнерусской традиции.

Сравнительный анализ материалов ряда древнерусских памятников показывает, что в северной традиции развивались такие города, как Новгород (соотношение 79% и 21%), Полоцк (81% и 19%), Суздаль (57% и 43%), Изборск (67% и 33%) (Розанова, 1997. С. 92-95), Псков (63% и 37%) (Закурина, 2000. С. 17). Показатели Ростова – 71% и 29% позволяют сделать вывод, что железообрабатывающее ремесло в сфере технологий на протяжении Х – XIII вв. вписывается в традиции, характерные для северных территорий Руси.

Литература

Башенькин А.Н., Розанова Л.С., Терехова Н.Н., 1999. Кузнечное дело у финно-угорского населения Белозерья до славянской колонизации // РА. № 4.

Вознесенская Г.А., 1978. Кузнечное производство у восточных славян в третьей четверти I тысячелетия н.э. // Древняя Русь и славяне. М.

Вознесенская Г.А., 1990. Технология производства древнерусских ножей в первой половине XIII в. // Проблемы археологии Южной Руси. Киев.

Завьялов В.И., Розанова Л.С., 1990. К вопросу о производственной технологии ножей в древнем Новгороде (по материалам Троицкого раскопа) // Материалы по археологии Новгорода. 1988. М.

Закурина Т.Ю., 2000. Железообрабатывающее ремесло Пскова (Х-ХУП вв.): Автореф. дис. канд. ист. наук. Псков.

Колчин Б.А., 1953. Черная металлургия и металлообработка в Древней Руси (домонгольский период) // МИА. № 32.

Колчин Б.А., 1959. Железообрабатывающее производство Новгорода Великого // МИА. № 65.

Колчин Б.А., 1982. Хронология новгородских древностей // Новгородский сборник: 50 лет раскопок Новгорода. М.

Леонтьев А.Е., 1976. Классификация ножей Сарского городища // СА. № 2.

Леонтьев А.Е., 1996. Археология мери: К предыстории Северо-Востока Руси. М.

Леонтьев А.Е., Розанова Л.С, Рябинин ЕА., 1989. Железные изделия городища и могильника у д. Попово // Раннесредневековые древности Верхнего Поволжья (материалы работ Волго-Окской экспедиции). М.

Минасян Р.С., 1980. Четыре группы ножей Восточной Европы эпохи раннего средневековья (к вопросу о появлении славянских форм в лесной зоне) // АСГЭ. Л. Вып. 21.

Розанова Л.С., 1990. Своеобразие технологии кузнечного производства Южной и Северной Руси в домонгольский период // Проблемы археологии Южной Руси. Киев.

Розанова Л.С., 1991. Кузнечные изделия поселения Крутик (итоги металлографического исследования) // Голубева Л.А., Кочкуркина С.И., Белозерская весь. Петрозаводск.

Розанова Л.С., 1997. Традиции в технологии железообработки Изборска // Международный конгресс славянской археологии. М. Т. П.

Самойлович Н.Г., 2001. Стратиграфия и хронология Григорьевского раскопа в митрополичьем саду Ростовского кремля // Практика и теория археологических исследований. М.

Терехова Н.Н., Розанова Л.С., Завьялов В.И., Толмачева М.М., 1997. Очерки по истории древней железообработки в Восточной Европе. М.

Черных Н.Б., 1985. Дендрохронология древнейших горизонтов Ладоги (по материалам раскопок Земляного городища) // Средневековая Ладога. Л.

Дата добавления: 2015-08-18