Все тихо перед бурей

– Ты знаешь, где он будет. Можем прямо сейчас его застукать.

– Как говорится, месть – это такое блюдо, которое вкуснее холодным.

– Ага, а пока этому говнюку Слэттеру все это так и сойдет. – Стив Прайс пнул ногой жестянку, и она задребезжала по тротуару. – Он же с нас смеется. Ник!

– Я сказал “холодным”. А не прокисшим. Мы ему отплатим. Но спешить не будем. Выработаем план.

Заглотав в “Макдональдсе” по гамбургеру, мы шли из города ко мне домой.

Стив Прайс, светловолосый и круглолицый; неравнодушный к футболу и восточным девушкам, был моим лучшим другом. Мы околачивались вместе уже последние пять лет. Сейчас у него руки чесались поквитаться со Слэттером.

Сидя за стеклом “Макдональдса” и прожевывая гамбургеры, мы видели, как дефилирует по городу Таг Слэттер, демонстрируя свою мерзкую татуированную морду.

– Ты знаешь, куда он прется. Ник?

Я знал. Слэттер патрулировал свою территорию. Одетый в свой мундир из джинсовой куртки, джинсов, коричневого ремня и солдатских сапог. Сигаретка в углу опущенного рта, бритая голова ходит из стороны в сторону, как у злобного питбуля, ищущего, кого цапнуть.

Он бродил по городу от рынка до Хай‑стрит, пытаясь зацепить взгляд какого‑нибудь пацана. Когда это происходило, дальше все шло по накатанному.

Слэттер: Эй! Чего тебе надо?

Озадаченный пацан: Извините?

Слэттер: Ты мне тут это брось! Сам знаешь, что ты сделал.

Пацан: Да честное слово, не знаю!

Слэттер, агрессивно: Ты на меня пялился?

– Да нет. Я...

– Пялился, пялился. – Слэттер сжимает руки в кулаки. – Ты думаешь, ты меня лучше, да? А хочешь проверить?

Пацан уже понимает, что сейчас будет. Он видит, как поднимаются эти татуированные кулаки с кусающимися змеями и буквами на пальцах, складывающимися в слова ГРОБ и УБЬЮ.

Ему уже нетрудно представить, как он лежит на земле, сплевывая выбитые зубы, а эта горилла ботинками выбивает из него пыль.

– Ты что думаешь, можешь так себе расхаживать по городу и на людей пялиться?

Пацан ищет самый простой выход – и бросается туда. Показать этому татуированному орангутангу, что он тут непререкаемый хозяин.

– Извини... я честно... я не хотел. Я не нарочно!

– Чтобы больше так на меня не смотрел. Ты понял?

– Я больше не буду... (Пацан чуть не произносит “СЭР”). Я просто себе шел... Я не нарочно...

– Ладно, иди. Но больше так не делай, я этого не люблю.

Уважение, внушенное террором, – для Слэттера хлеб и воздух.

Подбрасывая ногами камешки, он свернул на мою улицу.

– Завтра вечером, – сказал я Стиву. – Надо выбрать подходящее время.

– А что мы ему сделаем?

– После того, что он сделал – что‑нибудь такое, что ему сильно не понравится.

– А что? Он же толстокожий, как носорог.

– Дай мне время, – ухмыльнулся я.

От Лаун‑авеню просто разило обыденностью. Улица из викторианских домов, обсаженных липами, весной имеющими жалкий вид. Детишки на велосипедах, и кто‑то играет на пианино за открытым окном.

На Лаун‑авеню я прожил всю жизнь. И ничего особенного в ней не находил, но Стив считал ее шикарной.

– Понимаешь, я тут даже ни разу не видел на мостовой собачьего дерьма, – говаривал он.

– Это потому, что у всех наших собак при рождении зашивают задницы. Вот лежишь ночью в кровати и слышишь, как они в своих конурах взрываются, как воздушные шары.

Мы шли по дорожке к моему дому, и Стив спросил:

– Чистый?

– Хотелось бы.

Я оглядел свой пикап. Это не была последняя шикарная фордовская модель, но это была моя машина, за нее деньги заплачены. Я сам ее перекрасил в огненно‑красный цвет и белым над решеткой радиатора нанес имя – Бешеный кобель.

Джек Атен очень смеялся бы. Иногда мне кажется, что я выкидываю наполовину кретинские штуки, только чтобы повеселить его призрак.

– Чист, как слеза. – Я потрепал машину по крылу.

– Ну, ты же не думаешь, что он такой дурак, чтобы повторить то же самое.

– А почему бы и нет, Стив? У него воображения – как у гусеницы. Если он узнал хороший прием, он его будет повторять ad nauseum.

– Ад – что?

– Пока нас не вытошнит, Стив.

– А сейчас у нее вид вполне ничего. – Стив провел пальцами по краске. – Без царапин.

– Видел бы ты ее вчера. Спущенные шины – и он всю ее вымазал говном. Краску, стекла, фары – все.

– Вот сволочь!

– Присохло, как бетон. И еще я тебе знаешь что скажу?

Стив поднял брови.

– Это было не собачье говно.

– То есть...

– То есть это был Слэттер в чистом виде. Я целый день не мог забыть эту вонь.

– И что теперь?

– Теперь пойдем в дом и решим, как мы ему отплатим.

– Привет, Стив! Как твой папа? Мой папа поднялся и сел на диване, стряхивая крошки пирога со свитера.

– Спасибо, хорошо, – ответил Стив. – Он на эти выходные везет на юг груз камней.

– Так что мне придется посидеть со Стивом, – сказал я. – Чтобы он не боялся один в большом и темном доме.

Мы все весело рассмеялись.

У Стива мама с папой развелись несколько лет назад. По выходным, когда отец уезжал работать, наша банда собиралась в доме у Стива и веселилась. Потом стали появляться стайки девчонок, и вечеринки стали не просто веселыми – электрическими.

Я рассказал папе про убийство. Он ужаснулся, как я и ожидал. И все тряс головой, не в силах поверить. Такие вещи не случаются в маленьком городке вроде Донкастера.

Он посмотрел на часы:

– Я так понял, что вы, ребята, пришли нарушить мой заслуженный отдых. – Он полез под диван и достал оттуда еще одну банку пива. Улыбнулся, показав щель в верхних зубах, через которую он умел свистеть так громко, как я ни от кого не слышал. – Надеюсь, это не очередная мерзкая видеозапись?

– Да нет. Я прошлой ночью записал концерт, и мы думали его сегодня посмотреть... то есть если ты сейчас ничего смотреть не будешь...

– Опера старых лошадей? – Папа сделал большой глоток из банки. – Помню, смотрел я одну в тот вечер, когда сделал предложение твоей матери. Ладно, смотрите. Она не стала лучше с тех пор, как я ее видел первый раз. Да, ностальгия теперь уже не такая, как бывало раньше.

Он встал, и крошки дождем посыпались на ковер.

– Рисковый ты человек, – сказал я. – Мать озвереет полностью и окончательно, когда увидит этот бардак. Папа скорчил гримасу:

– А мне ничего не грозит. Я это на вас свалю.

Он прошелся по толстому ковру, который мама чистила каждый день с религиозной ревностностью, и поставил пустую банку на подоконник.

– Эй, Ник‑Ник! – позвал мой пятнадцатилетний братец от дверей, размахивая портфелем. – Денежка есть?

– Нет, если собираешься потратить ее на глупости вроде словарей и учебников.

– Не. Роббо продает пару своих сидишников.

– Слава Богу. А то тебе давно уже пора начать тратить молодость впустую.

– Ты своего брата не слушай, – сказал папа. – Он кончит либо миллионером, либо...

– В ТЮРЬМЕ! – договорили мы хором старую поговорку Атенов.

– Есть у меня немного мелочи в жестянке. Не в той, что в виде гроба, а в той, что в виде голой женщины, – так что глаза закрой, когда будешь ее трясти. Джон отдал честь:

– Спасибо, Ник‑Ник! Ты у нас герой. Образ моего брата, стоящего в двери со счастливо сияющими глазами, с широкой улыбкой на веснушчатом лице, застрял у меня мозгу навечно. Я в последний раз видел его живым.

Он побежал наверх, тяжело топая. Я слышал, как открылась дверь моей комнаты, потом шаги прошли к столу возле кровати. Пауза.

Он считал деньги. Ни на пенни больше, чем нужно, он не взял бы. Потом шаги прозвучали к площадке и к его комнате. И все.

– Не надо бы тебе так разбрасываться заработанными, Ник, – покачал головой папа, улыбнувшись и показав дырку между зубами. – Мы ему выдаем карманные.

– Знаю, но он их тратит на ерунду вроде учебников по истории.

Папа взял из буфета молоток и шутливо ткнул им в мою сторону.

– Я узнаю, сколько Джон за них заплатил, и в понедельник верну тебе деньги. Ладно, смотрите концерт, у меня наверху есть работа.

Помахивая молотком, он вышел из комнаты. Я принялся искать кассету в ящике. Как всегда, я не позаботился наклеить на нее этикетку, и пришлось пять минут ругаться и запускать не те, пока нашлась та, которую я искал.

Пока я с ними возился, вошла мама с подносом, где был нарезанный пирог и чай – часть субботнего ритуала. В своем тренировочном, с черными короткими волосами, она выглядела на десять лет моложе, чем была. Через минуту она уже рассмешила Стива, ведя с ним беседу.

– Я все говорю Нику, что он должен найти себе приличную работу в офисе, вроде твоей, Стив.

– Мне кажется, ему нравится, что он делает, миссис Атен.

– Джуди.

– Извините... Джуди. Ему за столом не усидеть.

– Надеюсь только, что полиция никогда не будет следить за его грузовиком. Про мистера Каровски ходит столько слухов, что хватило бы утопить линкор.

Папа наверху начал свою ежедневную работу. Стук. Стук. Стук. Будто забивал гвозди в кирпичную стену.

А мама весело болтала, перекрывая шум и подкладывая еще куски пирога Стиву, который никогда не умел сказать “нет”.

– Нашел! – сказал я, видя, как по экрану понеслись розовые лучи лазеров.

– Ладно, я вас оставляю. У меня все равно еще вагон глажки. Если вам что‑нибудь будет надо, я в кухне.

Она вышла, что‑то про себя напевая.

Когда я встал, то заметил пустую банку, которую оставил папа. Слава Богу, мама ее не видела, а то отца ждала бы хорошая головомойка. Я смял банку и отправил ее в ведро.

Стук молотка наверху прекратился. И вдруг что‑то показалось мне странным. Никогда, никогда за те семнадцать лет, что я живу на этой планете, не видел я, чтобы папа пил пиво днем.

– Кажется, отличный концерт, Ник.

Так и было. Я сел смотреть и начисто забыл про банку из‑под пива.

Дата добавления: 2015-08-18