Глава четырнадцатая. Родственники матери радушно встретили Оконкво

Родственники матери радушно встретили Оконкво. Ее младший брат, старик, который приютил их, был ныне старейшим членом семьи. Звали его Ученду, — это он тридцать лет тому назад принял прах матери Оконкво, когда ее привезли из Умуофии на родину, чтобы похоронить рядом с родичами. Оконкво был тогда еще подростком, и Ученду до сих пор помнил, как он выкрикивал с плачем слова ритуального прощания: «Мама, мама, мама уходит от нас!»

С тех пор прошли многие годы. Теперь Оконкво пришел сюда не за тем, чтобы предать земле предков прах своей матери. Вместе со всей своей семьей — тремя женами и их детьми — пришел он сюда в поисках пристанища. Ученду стоило только поглядеть на Оконкво, на его грустное, утомленное долгой дорогой семейство, как on понял, что произошло, и не стал расспрашивать. Лишь на следующий день поведал ему Оконкво всю историю от начала до конца. Старик молча выслушал его и, облегченно вздохнув, сказал:

— Это преступление женское.

После чего стал готовить все для необходимых обрядов и искупительных жертвоприношений.

Оконкво отвели участок под усадьбу и еще несколько клочков земли, чтобы посадить ямс, — близился сезон полевых работ. С помощью родичей матери он построил себе оби и три хижины для жен. Потом он поставил в оби деревянные фигурки, изображавшие его чи и умерших предков. Каждый из пяти сыновей Ученду принес Оконкво по триста клубней семенного ямса, чтобы дать возможность двоюродному брату засадить свое поле, — с первым дождем надо было начинать посадки.

Наконец пришел дождь, внезапный и бурный. Последние два-три месяца солнце, казалось, непрестанно копило силы, его огненное дыхание обжигало землю. Трава давным-давно вся выгорела, песок жег ноги, словно горящие уголья. Плотное покрывало бурой пыли окутало вечнозеленые деревья. Примолкли в лесах птицы, в зыбком зное тяжко и часто дышала земля. Но вот раздался удар грома. То был злой, металлический, сухой от жажды удар, совсем не похожий на низкие, мягкие грозовые раскаты, сотрясавшие небо в пору дождей. Пронесся сильный порыв ветра, и в воздух взметнулись тучи пыли. Ветер гнул к земле пальмы, взбивая листья в какие-то причудливые, фантастические прически.

Тучи наконец пролились на землю крупными каплями замерзшей воды, которые люди прозвали «небесными орешками». Они были очень твердые и больно били по телу, но молодежь и ребятишки весело резвились, ловя ледяные катышки и засовывая их в рот.

Земля быстро возвращалась к жизни, в лесу весело защебетали птицы. В воздухе едва уловимо повеяло запахом пробуждающихся к жизни растений. Мало-помалу ливень перешел в частый дождь, и ребятишки попрятались под крышами и навесами; все были счастливы, бодры и благодарны.

Оконкво и его семья трудились не покладая рук, чтобы заложить основу нового хозяйства. Но это было равносильно тому, что начать жизнь заново, утратив силу и жар молодости. Это было так же трудно, как учиться в преклонном возрасте делать все левой рукой. Работа уже не доставляла Оконкво радости, как в былое время, и, когда ее не было, он часами сидел в полудремотном забытьи.

Сколько себя помнил Оконкво, его вела по жизни одна заветная мечта — стать одним из старейшин Умуофии. В этой мечте был источник его жизненных сил. Он был уже почти у цели. И вот все рухнуло. Его вышвырнули из клана, и он лежал теперь, задыхаясь, как рыба на песке. Совершенно очевидно, что его бог, его чи, не был создан для великих дел. А человеку не дано подняться выше той судьбы, которая написана на роду его чи. Неверно говорят старики, будто стоит человеку сказать «да» — и чи тут же поддержит его. Вот ведь сказал Оконкво «да», а его чи ответил «нет».

Старый Ученду очень встревожился, увидев, что Оконкво поддался отчаянью. Ученду решил поговорить с ним после того, как будет выполнен обряд иса-ифи.

Амикву, младший из пяти сыновей Ученду, брал в дом новую жену. Уже был уплачен выкуп за невесту, уже были совершены все обряды, кроме последнего. За два месяца до приезда Оконкво в Мбанту сын Ученду и его близкие отвезли пальмовое вино родственникам невесты. Теперь наступило время для последнего обряда — исповеди.

Дома собрались все дочери старого Ученду; некоторым из них пришлось проделать немалый путь из далеких деревень, где они теперь жили. Старшая дочь пришла из Ободо, находившейся в полудне ходьбы от Мбанты. Здесь же были и дочери братьев Ученду. Вся семья была в полном сборе, — вот так же соберутся они вместе, когда в семью придет смерть. Всего их было двадцать два.

Женщины уселись широким кругом на землю, в середине круга сидела невеста, в правой руке она держала курицу. Возле нее занял место Ученду с родовым жезлом предков. Все остальные мужчины деревни стояли вне круга, наблюдая за церемонией. Наблюдали и их жены. Был вечер, солнце готовилось скрыться за горизонтом.

Вопросы задавала Ньиде — старшая дочь Ученду.

— Помни, — начала она, — не скажешь правды, не миновать тебе при родах страданий, а то и смерти. Сколько мужчин лежало с тобой с тех пор, как мой брат впервые изъявил желание жениться на тебе?

— Ни одного, — просто ответила невеста.

— Говори правду, — убеждали ее женщины.

— Ни одного? — спросила Ньиде.

— Ни одного, — ответила невеста.

— Поклянись на жезле моих предков, — сказал Ученду.

— Клянусь, — сказала она.

Тогда Ученду взял у невесты курицу, отрубил ей голову и пролил несколько капель крови на родовой жезл.

С этого дня Амикву взял молодую невесту в свою хижину, и она стала его женой. Дочери Ученду не сразу вернулись в свои деревни — еще несколько дней провели они в Мбанте со своими родными.

А на следующий день Ученду призвал к себе всех своих сыновей и дочерей, а также своего племянника Оконкво. Мужчины принесли с собой козьи шкуры и уселись на них, расстелив на полу, а женщины устроились на земляной приступочке, покрытой циновкой из волокон сизаля. Ученду осторожно подергивал свою седую бородку и скрежетал зубами. Но вот он заговорил, спокойно, не торопясь, тщательно подбирая слова.

— В первую очередь я желаю говорить с Оконкво. Но я хочу, чтобы и вы все послушали то, что я скажу. Я старик, а вы все еще дети. И я знаю жизнь лучше, чем любой из вас. Если найдется среди вас хоть один, кто знает ее лучше меня, пусть говорит.

Оп сделал паузу, но никто не проронил ни слова.

— Почему Оконкво живет теперь с нами? Ведь это не его клан. Мы всего лишь приходимся ему родней по матери. Он не здешний. Он изгнанник, обреченный жить семь лет на чужбине. Горе окончательно сломило его. Но мне хотелось бы задать ему один вопрос. Можешь ли ты объяснить мне, Оконкво, почему одним из самых распространенных имен, что мы даем нашим детям, стало Ннека, что означает «Мать превыше всего»? Все мы знаем, что глава семьи — мужчина, а жены подчинены ему и только выполняют его волю. Ребенок принадлежит отцу и его семье, а не матери и ее семье. Мужчина принадлежит родине своего отца, а не родине своей матери. И все же мы говорим: «Ннека» — «Мать превыше всего». Почему бы это?

Все молчали.

Я хочу, чтобы Оконкво ответил мне.

— Я не знаю, как на это ответить, — сказал Оконкво.

— Не знаешь, как ответить? Вот видишь, я же говорил, что ты еще ребенок. У тебя много жен и много детей — больше, чем у меня. Ты большой человек в своем клане. И все же ты ребенок, передо мной ты ребенок. Слушай же внимательно, что я тебе скажу. Но прежде я хочу задать тебе еще один вопрос. Почему, когда умирает женщипа, ее везут на родину и хоронят среди ее родных и близких? Ее не хоронят среди родных и близких мужа. Почему? Твою мать привезли домой, ко мне, и похоронили среди моих родных. Почему?

Оконкво помотал головой.

— Он и этого не знает, — сказал Ученду, — и все же он полон печали и горя оттого, что вынужден прожить несколько лет на родине своей матери.

Ученду невесело рассмеялся и повернулся к сыновьям и дочерям.

— А вы? Можете ли вы ответить на мой вопрос?

Все они тоже помотали головами.

— Тогда слушайте меня, — сказал старик и откашлялся. — Верно, что ребенок принадлежит отцу. Но если отец бьет своего ребенка, дитя ищет защиты в хижине матери. Пока все в жизни идет хорошо и гладко, мужчина принадлежит родине своего отца. Но когда к мужчине приходит беда и на сердце его ложится печаль — он ищет прибежище на родине своей матери. Там от всех бед его охраняет мать. Она похоронена там. Вот почему мы считаем, что мать — превыше всего. Правильно ли ты поступаешь, Оконкво, показывая матери лицо, полное скорби, и отвергая утешения? Будь осторожен, не то ты рассердишь покойную. Твой долг — нести утешение своим женам и детям и по прошествии семи лет увезти их обратно на родину. Но если ты позволишь печали согнуть тебя и убить, им придется кончить жизнь в изгнании.

После длительного молчания он заговорил опять.

— Вот теперь твоя родня, — он обвел рукой своих сыновей и дочерей. — Ты, верно, думаешь, что ты — величайший страдалец на земле. А знаешь ли ты, что люди иногда проводят в изгнании всю жизнь? Знаешь ли ты, что люди иногда теряют весь свой ямс, а бывает что и детей? Когда-то у меня было шесть жен. Теперь у меня нет ни одной, если не считать вон той несмышленой девчонки. А знаешь ли ты, скольких детей я похоронил — детей, которых породил в расцвете молодости и сил? Двадцать два. Я не повесился, я до сих пор живу на свете. Если ты считаешь себя величайшим страдальцем на земле, спроси у моей дочери Акуэни — скольких близнецов она родила и выбросила в заросли? Неужели ты никогда не слыхал песню, которую поют, когда умирает женщина?

Для кого это благо, для кого это благо?

Это ни для кого не благо.

Больше мне сказать нечего…

Дата добавления: 2015-08-13