Яффа – шесть прекрасных роз

Первым ребенком в семье Костанди и Клименции Хинн была чудесная девушка Роза. Но безжалостные традиции Среднего Востока – и в особенности семьи Хиннов, требовали: первенцем должен быть мальчик и наследник. Семья Костанди, эмигрантов из Греции в Палестину, начала преследовать Клименцию за то, что она не родила мальчика. «Посмотри, – кололи ей глаза – жены всех братьев родили мальчиков». Над ней насмехались и издевались, доводя бедную девушку до слез. Клименция чувствовала стыд и свою вину перед мужем, а ведь ради этого брака их родители приложили столько усилий. Ее глаза все еще были мокры от слез, когда она заснула в тот вечер. Ночью ей приснился необыкновенный сон, который Клименция вспоминает до сих пор: «Я увидела шесть роз – шесть прекрасных роз в моей руке, – рассказывает она. – Потом я увидела, как Иисус вошел в мою комнату. Он подошел ко мне и попросил у меня цветок, и я отдала ему одну розу». Дальше в этом сне появился стройный, невысокий молодой человек с темными волосами. Клименция помнит каждую черточку его лица, он подошел к ней и укрыл ее теплым одеялом. Когда молодая женщина проснулась, она спрашивала себя: «О чем этот сон? Что это все может значить?» На следующий день, третьего декабря 1952 года, родился мальчик – это был я. Потом моя мама родила еще шесть мальчиков и двух девочек, но наша мать никогда не забывала, как она «торговалась» с Богом. Позднее она рассказала мне об этом сне и объяснила, что я и был той самой розой, которую она отдала Иисусу. Я прошел конфирмацию в греческой православной церкви, крестил меня Иерусалимский патриарх Бенедикт. Во время церемонии он дал мне свое имя – Бенедикт. Если ты родился на Святой земле, то религиозный отпечаток на твоей жизни – неизбежность. В возрасте двух лет я попал в католическую подготовительную школу, и затем уже в течение четырнадцати лет моими единственными учителями были сперва монашка, а потом и монахи. Яффа казалась мне райским уголком. И на самом деле само слово «яффа» означает «красивый»: Иоппа – на древнегреческом, и Яфо – на еврейском. На всех языках это слово переводится одинаково.

Когда я был мальчишкой, я любил слушать рассказы о событиях, которые происходили на этой земле. Город Яффа был основан еще до того, как начали писать историю. Первые упоминания о нем можно найти в списках фараона Тутмоса среди ханаанских городов, обложенных данью. Это было в далеком пятнадцатом веке до Рождества Христова, еще до того как Иисус Навин взял Иерихон. Именно там разгружались корабли финикийского царя Хирама Тирского, которые привозили кедр для постройки храма времен царя Соломона.

Несмотря на все эти увлекательные факты, история не щадила место моего рождения. Яффу захватывали, покоряли, разрушали и выстраивали заново много раз. Симон Маккавей, Веспасиан, мамлюки, Наполеон и Алленби – все побывали в Яффе. Всего за шесть лет до моего рождения Яффа оказалась одним из городов нового государства Израиль, об образовании которого говорили пророки. Однако население Яффы не было еврейским.

МЭР ХИНН

Когда я был маленьким, мой отец был мэром Яффы. Он был крупный мужчина, около двух метров ростом и ста килограммов весом. Он был прирожденный лидер. Мой отец был могуч физически, обладал ясным умом и сильной волей. До того как осесть в Палестине, его семья переехала из Греции в Египет и уж потом в Яффу, что здесь было обычным делом. Этот город в годы моего детства был по-настоящему международным. Проходя по улице Рацель к Башенной площади, на которой располагались Башня Абдул Хамид Юбили с часами, каменная тюрьма и Великая мечеть, выстроенная в 1810-м году, можно было слышать французскую, болгарскую, арабскую речь. В ларьках и открытых кафе можно было найти самый разнообразный выбор блюд – от пудинга до фалаффеля (арабское мясное блюдо, напоминающее шаурму). Я ничем не выделялся в этом пестром мире: рожденный в Израиле, но не еврей; воспитанный в арабской культуре, но не араб; ученик католической школы, но крещенный в греческой православной церкви.

В этой части земли языки смешивались с легкостью. Я думаю, что каждый мог говорить, по меньшей мере, на трех или четырех языках. На арабском говорили дома, но в школе сестры-католички учили на французском, за исключением Ветхого Завета, который преподавался на древнееврейском. И хотя я был еще маленьким, я помню, как Яффу с ее стотысячным населением просто захлестнула волна евреев из Тель-Авива, который стремительно рос на север. Сегодня этот конгломерат официально имеет двойное название: Тель-Авив-Яффа. Там проживает около четырехсот тысяч человек. Тель-Авив начал свое существование необычным образом. Это был еврейский эксперимент: в 1909-м году шестьдесят семей в складчину купили тридцать два акра голых песчаных дюн на севере от Яффы и приступили к их освоению. Они устали от тесноты шумных арабских кварталов, где они жили. Поселение продолжало расти, пока Тель-Авив не стал крупнейшим городом в Израиле. Несмотря на то, что мой отец не был евреем, израильские руководители доверяли ему. Они были рады, что мэром стал человек, который способен работать в столь многонациональной среде. Мы гордились его многочисленными друзьями, среди которых было много известнейших людей. Отцу несколько раз предлагали стать послом Израиля в разных странах, но он предпочел оставаться в Яффе. На семью же времени катастрофически не хватало. Положа руку на сердце, я могу сказать, что не слишком хорошо знал своего отца в те годы. Казалось, он был абсолютно неуловим, то встречаясь с какими-нибудь важными гостями, то выполняя официальные обязанности, представляя руководство Яффы. Он не был человеком, который любит показывать свои чувства, он был скорее строг, редко выражая свои привязанности и антипатии (зато мать была сама чувствительность). Я думаю, отчасти это объяснялось особенностями культуры. Мужчина должен быть мужчиной. Мы жили очень хорошо. Служба отца в правительстве позволила нам иметь собственный дом в фешенебельном районе; он был обнесен каменной оградой, с верхом, усыпанным в целях безопасности битым стеклом. Моя мать была «хозяйкой в доме» во всех смыслах этой фразы – растить такую ватагу детей было нелегким делом.

КАТОЛИЧЕСКИЙ КОКОН

По мере того как я переходил из класса в класс, я больше и больше считал себя католиком. Подготовительная школа, в которой я учился, скорее напоминала монастырь. Мы регулярно посещали мессу. Мои родители против ничего не имели, потому что частная католическая школа была самым престижным учебным заведением в городе. Всю неделю я занимался с католическими монахинями, а по воскресеньям ходил с отцом и матерью в греческую православную церковь. Такой порядок вещей не считался чем-то странным в многонациональной Яффе. Верность какой-то одной деноминации не считалась таким уж важным делом. Был ли я католиком? Вне всякого сомнения! Католицизм был моей молитвенной жизнью. Это занимало мое время и внимание пять дней в неделю. Я думал как католик. Я практически жил в монастыре, и в этом коконе я был несколько оторван от мира.

Я был отделен от мира и еще по одной причине – ребенком я ужасно заикался. Малейшее волнение приводило к тому, что я почти не мог говорить. Для меня было трудно подружиться с кем-нибудь, надо мной насмехались или просто не хотели разговаривать.

Я не слишком разбирался в том, что происходит в мире, я знал только то, что мои учителя считали нужным мне сообщить. Зато в вопросах, касающихся католической жизни, я был настоящий знаток. Время шло, и вскоре я перешел под попечительство так называемого Братского собрания – там уже все учителя были монахи. Несмотря на то, что я был всего лишь маленький мальчик, я был ужасно религиозен. Я молился и молился без устали – возможно больше, чем многие Христиане молятся сегодня. Но все, что я знал, – это молитва Святой Деве Марии, всем святым, молитва Господня и несколько других молитв из различных молитвенников. Я действительно говорил с Господом очень, очень редко. Если у меня была какая-нибудь особенная нужда, я приносил ее Богу, а в остальном моя молитвенная жизнь была полна рутины и штампов, повторяющихся изо дня в день.

Казалось, что тогда во взаимоотношениях с Богом проповедовался только один принцип: «Когда ты молишься, нужно чувствовать боль». Сделать это было довольно легко. Практически невозможно было найти другого места, чтобы встать на колени, кроме белых иерусалимских камней, из которых было сделано буквально все вокруг. А в школе, где я учился, на полу из жестких белых камней не было ковров. Я на самом деле пришел к заключению, что, если ты не страдаешь во время молитвы, Господь не слышит тебя, что страдание является лучшим средством завоевать Божьи симпатии. Несмотря на то, что в учении напрочь отсутствовала всякая Духовность, я до сих пор храню в памяти глубокие Библейские знания, которые я приобрел в те дни. Я часто думаю: «Не так уж много детей сейчас изучают Ветхий Завет на древнееврейском». Наши путешествия по различным местам Израиля оживляли Слово Божье, привязывая его к действительности. Однажды, например, мы ездили в Нагев, где, стоя рядом с колодцами, которые вырыл Авраам, слушали лекцию о нем. Я никогда не забуду эти поездки.

Дата добавления: 2015-08-05