Глава шестьдесят первая

Мысленно освоившись со счастьем быть женой министра, г‑жа Гранде подумала о том, что г‑н Левен, быть может, введен в заблуждение печальным видом сына, ставшего жертвою безнадежной любви или, во всяком случае, сделавшегося смешным в глазах окружающих, так как в любви Люсьена она никогда не сомневалась. Ей были известны только карикатуры на любовь, обычно встречающиеся в свете; она не была способна увидеть ее там, где она действительно находится и где она скрывается.

Главный вопрос, к которому г‑жа Гранде возвращалась беспрестанно, заключался в следующем:

«Может ли господин Левен сделать кого‑нибудь министром? Конечно, он очень популярный оратор; несмотря на свой крайне слабый голос, он, безусловно, единственный человек, которого слушает палата. Говорят, что король тайно принимает его у себя. Он состоит в наилучших отношениях с генералом N. Совокупность всех этих обстоятельств, разумеется, создает ему блестящее положение, но это еще далеко не значит, что он сможет заставить короля, хитрейшего человека и искуснейшего обманщика, поручить министерский пост господину Гранде!» И г‑жа Гранде глубоко вздыхала.

Терзаясь неизвестностью, которая вот уже два дня подтачивала ее счастье, г‑жа Гранде приняла мужественное решение и обратилась к г‑ну Левену со смелой просьбой назначить ей свидание.

«Не надо видеть в нем мужчину», – подумала она и имела дерзость назначить свидание у себя.

..

– Дело это настолько важное для нас обоих, что, я думаю, вы не найдете странным, если я попрошу вас подробнее рассказать мне о тех надеждах, которые вы позволили мне питать.

«Итак, – мысленно усмехнувшись, подумал г‑н Левен, – речь идет уже не о цене, но о гарантиях получения проданной вещи».

– Я слишком счастлив, сударыня, – сказал г‑н Левей самым интимным и самым искренним тоном, – видя, как все теснее и теснее снова завязываются узы нашей давней и испытанной дружбы. Отныне наши отношения должны быть совершенно близкими, и, чтобы довести их до этой степени приятной откровенности и полного чистосердечия, я прошу вас позволить мне изъясняться с вами языком, свободным от всякого ненужного притворства, как если бы вы уже были членом нашей семьи… (При этих словах г‑н Левен с великим трудом удержался от насмешливого взгляда.)

Должен ли я просить вас об абсолютном молчании? Я не скрываю от вас факта, который, впрочем, вы с вашим столь же глубоким, сколь и справедливым умом, несомненно, угадали сами. Нас выслеживает граф де Вез. Какая‑нибудь мелочь, какой‑нибудь файт, о котором этому министру донесет один из сотни его шпионов, например, маркиз де Г. или господин Р., хорошо вам знакомый, мог бы расстроить все наши планы. Г‑н де Вез видит, что от него ускользает министерский пост, а ему ведь нельзя отказать в активности: он ежедневно делал по десяти визитов до восьми часов утра. Это необычное для Парижа время льстит самолюбию депутатов, которым оно напоминает об их деятельности в ту пору, когда они были писцами у прокурора.

Господин Гранде, так же как и я, стоит во главе банка, а с июльских дней банк стоит во главе государства. Буржуазия вытеснила Сен‑Жерменское предместье, а банковские круги – это высший слой буржуазии. Господин Лафит, вообразив, что все люди – ангелы, выпустил министерство из рук своего класса. Обстоятельства заставляют высокие банковские сферы взять в свои руки власть и либо занять самим министерские посты, либо предоставить их своим друзьям… Банкиров обвиняли в глупости, но снисходительность палаты дала мне возможность доказать, что в случае надобности мы умеем высмеивать наших политических противников так, что об этом трудно забыть. Я знаю лучше, чем кто бы то ни было, что эти насмешки не доводы, но палата не любит доводов, а король любит только деньги. Он нуждается в большом количестве солдат для обуздания рабочих и республиканцев. Правительство глубочайшим образом заинтересовано в сохранении хороших отношений с биржей. Никакое министерство не в состоянии уничтожить биржу, а биржа может свалить министерство. Нынешнее министерство долго не продержится.

– То же самое говорит и господин Гранде.

– У него довольно верный взгляд на вещи; но раз вы мне позволили говорить с вами языком близкого друга, я признаюсь вам, что, не будь вас, сударыня, я никогда не подумал бы о господине Гранде. Я спрошу у вас напрямик: считаете ли вы, что вы имеете достаточно на него влияния, чтобы руководить им в главнейших вопросах, касающихся его министерства? Ему нужна вся ваша ловкость, чтобы снискать расположение генерала. Король хочет иметь армию. Генерал один может управлять ею и поддерживать в ней надлежащий дух. Генерал же любит деньги, он требует много денег, и на обязанности министра финансов лежит доставлять ему эти деньги. Господину Гранде придется поддерживать равновесие между генералом и денежным министром, иначе между ними произойдет разрыв. Например, в наши дни разногласия между генералом и министром финансов вызвали двадцать ссор, за которыми последовало двадцать примирений. Обе стороны до того озлоблены, что уже не могут совместно обсуждать простейших вопросов.

Генералу в постоянной погоне за деньгами пришлось остановить свой выбор на банкире, способном занять пост министра внутренних дел; он хочет, между нами говоря, человека, которого, в случае нужды, можно было бы противопоставить министру финансов, человека, разбирающегося в различной ценности денег в разное время дня. Будет ли этот министр внутренних дел, этот человек, хорошо знакомый с биржей и способный до известных пределов справиться с махинациями господина Рот… и министра финансов, будет ли он называться Левеном или господином Гранде? Я слишком ленив, скажем прямо, слишком стар, я не могу еще сделать моего сына министром; он не депутат, я не знаю, сумеет ли он говорить: вот уже полгода, как он утратил из‑за вас дар слова… Но я могу сделать министром представительного человека, выбранного особой, которая спасет жизнь моему сыну.

– Я не сомневаюсь в искренности вашего расположения к нам.

– Понимаю. Но вы немножко сомневаетесь, и это для меня только лишнее основание восхищаться вашим благоразумием, вы сомневаетесь в моем могуществе. При обсуждении важных интересов двора и политических вопросов сомнение – первейшая обязанность договаривающихся сторон и не считается обидной ни для кого из них. Можно создать самому себе иллюзию и повредить этим не только интересам друга, но и своим собственным. Я вам заявил, что мог бы остановить свой выбор на господине Гранде, вы же сомневаетесь в моем влиянии. Я не могу преподнести вам министерский портфель, как преподнес бы этот букет фиалок. Сам король, при существующем в наше время порядке, не может сделать вам такого подарка. В сущности, министр должен быть избран пятью‑шестью лицами, из которых каждое имеет скорее право наложить свое вето на выбор остальных, чем неограниченное право доставить торжество своему кандидату, ибо в конце концов не забывайте, сударыня, что в данном случае надо всецело быть угодным королю, прийтись по вкусу большинству палаты депутатов и вызывать не слишком сильное возмущение в нашей жалкой палате пэров. От вас, моя красавица, зависит поверить тому, что я хочу сделать все от меня зависящее, чтобы водворить вас в особняке на улице Гренель.

Прежде чем оценить степень моей преданности вашим интересам, попробуйте отдать себе ясный отчет в той доле влияния, которая на двое‑трое суток по воле случая оказалась у меня в руках.

– Я верю в вас, и очень сильно; то, что я обсуждаю с вами такой вопрос, уже немалое доказательство моей веры. Но от веры в ваш талант и в вашу удачу до жертвы, которой вы, по‑видимому, требуете от меня, еще далеко.

– Я был бы в отчаянии малейшим образом оскорбить очаровательную щепетильность вашего пола, которая сообщает такую прелесть блеску вашей молодости и вашей совершенной красоты. Но госпожа де Шеврез, герцогиня де Лонгвиль, все женщины, составившие себе имя в истории и, что еще существеннее, заложившие прочные основы благосостояния своих фамилий, иногда вели беседу со своим врачом. Так вот я врач духовный, советчик благородного честолюбия, которое пробудилось в вашей душе в связи с занимаемым вами блестящим положением. В наш век в обществе, где все подобно зыбучему песку, где ничто не постоянно, где все рухнуло, ваш высокий ум, ваше крупное состояние, отвага господина Гранде и ваши личные преимущества создали вам прочное, устойчивое положение, не зависящее от прихоти власти. Вам приходится опасаться только одного врага – моды; в данный момент она к вам благосклонна, но, каковы бы ни были личные достоинства человека, мода им быстро пресыщается. Если через год или полтора вы не изобретете ничего нового, что могло бы вызвать восхищение этой публики, сегодня воздающей вам должное и отводящей вам столь высокое положение, вы окажетесь в опасности; малейший пустяк, какая‑нибудь безвкусная карета, болезнь, ничтожнейшая мелочь переведут вас, несмотря на ваш юный возраст, в разряд исторических достопримечательностей.

– Эту великую истину я знаю уже давно, – ответила г‑жа Гранде с оттенком досады, с каким сказала бы это королева, которой некстати напомнили о поражении ее войск. – Эту великую истину я знаю уже давно: мода – это огонь, который гаснет, если не разгорается.

– Есть и другая, второстепенная, истина, встречающаяся не менее часто, а именно: больной, гневающийся на своего врача, или истец, гневающийся на своего адвоката, вместо того чтобы сохранить энергию для борьбы со своими противниками, оба навряд ли способны улучшить свое положение.

Г‑н Левен поднялся.

– Милая моя красавица, каждая минута теперь дорога. Если вы намерены отнестись ко мне как к одному из ваших поклонников и хотите заставить меня потерять голову, я вам заявлю, что голову мне уже поздно терять, и постараюсь попытать удачи в другом месте.

– Вы жестокий человек. Ну что ж, говорите!

Г‑жа Гранде поступила благоразумно, отказавшись от громких фраз, так как г‑н Левен, в гораздо большей степени человек настроения и любитель удовольствий, нежели делец и честолюбец, уже находил, что смешно ставить свои планы в зависимость от прихоти пустой женщины, и мысленно подыскивал какой‑нибудь другой способ выдвинуть Люсьена на видное место. «Я не создан быть министром, я слишком ленив, слишком привык развлекаться, слишком мало заглядываю в завтрашний день, – думал он во время разглагольствований г‑жи Гранде. – Если бы на месте этой парижской дамочки передо мной молол вздор и тараторил король, мое нетерпение было бы не меньше, но мне никогда не простили бы его. Значит, мне надо напрячь все силы ради моего сына».

– Сударыня, – сказал он, словно очнувшись от глубокого раздумья, – угодно ли вам говорить со мною как с шестидесятипятилетним стариком, снедаемым в настоящее время честолюбием политического деятеля, или же вам по‑прежнему угодно оказывать мне честь, обращаясь со мною, как с молодым красавцем, ослепленным вашими прелестями, подобно всем молодым людям?

– Говорите, милостивый государь, говорите! – с живостью ответила г‑жа Гранде, так как она умела читать в глазах своих собеседников их ближайшие намерения и уже начинала испытывать страх.

Господин Левен казался ей именно тем, кем он был в эту минуту, то есть человеком, не на шутку выведенным из терпения.

– Надо, чтоб один из нас верил честности другого.

– Ну что ж, я вам отвечу со всей откровенностью, которую вы только что вменяли мне в обязанность; почему верить должна я?

– Этого требует порядок вещей. То, о чем я вас прошу и что является вашей ставкой, если вы разрешите мне прибегнуть к этому вульгарному, но вместе с тем ясному выражению…

Тон г‑на Левена утратил почти всю свою светскость и приблизился к тону покупателя, выторговывающего участок земли и назначающего свою последнюю цену.

– …и что является вашей ставкой, сударыня, в этой высокочестолюбивой интриге, зависит полностью единственно от вас, между тем как должность, являющаяся предметом вожделения многих и которую я предлагаю вам приобрести, зависит от короля и от мнения четырех‑пяти лиц, удостаивающих меня своим большим доверием, но могущих через день или через два, скажем, после моего неудачного выступления в парламенте, отвернуться от меня. В этом столкновении высокого честолюбия с интересами государства тот из нас двоих, кто может распоряжаться эквивалентом того, что вы позволили мне называть ставкой, должен предъявить его, если только не хочет, чтобы другая сторона больше восхищалась его осторожностью, чем искренностью.

Тот из нас двоих, кто не имеет ставки в своем распоряжении, – а в данном случае в этом положении нахожусь я, – должен предоставить другому все, что тот по совести потребует от него.

Госпожа Гранде задумалась и находилась в явном замешательстве: ее смущал не сам ответ, а форма, в которую ей предстояло его облечь. Г‑ну Левену, не сомневавшемуся в результате, на минуту пришла в голову хитрая мысль отложить все на завтра, так как утро вечера мудренее. Но ему было лень приходить сюда еще раз, и это побудило его стремиться к тому, чтобы разрешить вопрос сейчас же. С совершенно фамильярным видом и понизив голос на полтона (это был низкий голос г‑на де Талейрана), он добавил:

– Эти случаи, дорогой друг, создающие или уничтожающие фамильные состояния, представляются нам один раз в жизни, но представляются так, что не всегда ими удобно воспользоваться. Дорога в храм Фортуны, раскрывающаяся перед вами, одна из наименее тернистых, какие я только видел. Но хватит ли у вас характера? Ибо в конце концов для вас дело сводится к вопросу: «Могу ли я отнестись с доверием к господину Левену, которого я знаю уже пятнадцать лет?» Чтобы ответить на него хладнокровно и разумно, спросите себя: «Что я думала о господине Левене и о доверии, которого он заслуживает, две недели назад, прежде чем зашла речь о министерстве и о политической сделке между ним и мною?»

– Я питала к нему полное доверие, – с облегчением ответила г‑жа Гранде, казалось, обрадовавшись возможности воздать должное г‑ну Левену и тем самым выйти из состояния тягостной нерешительности, – полное доверие.

Господин Левен произнес тоном, каким говорят, когда соглашаются с неизбежным:

– Мне придется самое позднее через два дня представить господина Гранде генералу.

– Меньше месяца назад господин Гранде обедал у генерала, – обиженно заметила г‑жа Гранде.

(«Я пошел по ложному пути с этой тщеславной женщиной; я считал ее менее глупой»).

– Разумеется, я не могу претендовать на то, что познакомлю генерала с особой господина Гранде. Все, кто в Париже занят крупными делами, знают господина Гранде, его способности финансиста, его роскошный образ жизни, его особняк, но главным образом он известен благодаря самой блестящей женщине Парижа, которой он имел честь дать свое имя. Сам король с большим уважением относится к нему, его мужество известно и так далее. Все, что я мог бы сказать генералу, свелось бы к двум‑трем словам: «Вот вам господин Гранде, превосходный финансист, отлично знакомый с законами денежного обращения; ваше сиятельство могло бы сделать его министром внутренних дел, способным противостоять министру финансов. Я стану поддерживать господина Гранде всеми силами моего слабого голоса».

Вот что я называю представить, – пояснил г‑н Левен все так же живо. – Если в течение трех дней я этого не скажу, мне придется заявить, чтобы спасти свое собственное положение: «Обсудив все, я возьму себе в помощники своего сына, если только вы захотите дать ему звание помощника государственного секретаря, и приму министерский портфель».

Неужели вы думаете, что, представив господина Гранде генералу, я способен шепнуть ему на ушко: «Не придавайте никакой веры тому, что я сейчас вам говорил в присутствии Гранде; министром хочу быть я»?

– Речь идет отнюдь не о вашей добросовестности, и вы бьете мимо цели. Вы требуете от меня необычной вещи. Вы циник, – добавила г‑жа Гранде, желая смягчить этим тон своей речи. – Ваши всем известные взгляды на то, в чем заключается достоинство нашего пола, не позволяют вам оценить в должной мере всю громадность моей жертвы. Что скажет госпожа Левен? Как скрыть от нее эту тайну?

– Есть тысяча способов, например, сослаться на то, что это началось уже давно.

– Признаюсь вам, что я сейчас не в состоянии продолжать разговор. Я просила бы вас отложить решение на завтра.

– Согласен. Но буду ли я завтра баловнем судьбы? Если вам не улыбается мой план, мне придется устроить дело иначе, например, отвлечь моего сына, ради которого я стараюсь, перспективой блестящего брака. Имейте в виду, что мне терять времени нельзя. Отсутствие ответа завтра будет для меня равносильно отрицательному ответу, и вторично к этому вопросу я возвращаться не могу.

У г‑жи Гранде мелькнула мысль посоветоваться с мужем.

Дата добавления: 2015-08-05