От свободы к зависимости 3 страница

Сокращение представительства бондов изображается в законах как льгота, сделанная крестьянам королевской властью. Для бедного крестьянства это, несомненно, и было льготой, независимо от тех социа льных последствий, которые неизбежно должно было иметь такое измене ние крестьянского представительства в органах управления.

Всредневековой Исландии право-обязанность посещать общее собра ние острова — альтинг — распространялось на всех свободных мужчин. Уклонявшиеся от посещения альтинга должны были платить выкуп, шед ший в пользу участников альтинга (thingfararkaup — плату за поездку на тинг). Малоимущие пользовались льготой: от посещения альтинга они были освобождены.

В таких странах, как Исландия и Норвегия, обязанность посещать пуб личные собрания была особенно тяжелой, ибо население жило очень раз-

бросанно, а в природных условиях Скандинавии (горы, фьорды) поездка даже на сравнительно незначительное расстояние подчас превращалась в целое путешествие. Трудность заключалась, однако, не только в этом. Уез жая на тинг, бонд оставлял свое хозяйство. Из саг видно, что бонды, принимавшие участие в собраниях тингов, были владельцами рабов, вольно отпущенников, имели многочисленных домочадцев, которые трудились в их усадьбах.

Единственным способом радикально избавиться от всех публичных обязанностей, сопряженных с правами свободного человека, в условиях раннего средневековья был отказ от этих прав, т.е. отказ от независимости, отличной свободы. Говоря о росте частной вотчинной власти, об иммунитете, обычно подчеркивают важную роль, которую он играл в укреплении власти феодалов над зависимым крестьянством, в его эксплуатации. Но наряду с этой совершенно правильной мыслью не позволительно ли будет высказать и другое предположение: в установлении частной власти во тчинника (не в дальнейшем развитии, которое обычно вело к усилению эксплуатации крестьян и к росту их бесправия, а именно в установлении ее) в ряде случаев могли быть заинтересованы и сами крестьяне. Тем самым они уклонялись от тягостной повинности участвовать в публичных судебных заседаниях, главное же — избавлялись от разорительных штра фов, грозивших свободному человеку. Вотчинник в собственном суде не был обязан придерживаться предусмотренной варварскими Правдами си стемы наказаний, которая сложилась еще в период, когда возмещения уплачивались не индивидом, а родственной группой.

Известно, что в число «людей наших» (homines nostri), упоминаемых в «Капитулярии о поместьях», входили, наряду с сервами, также и зависимые люди, из числа бывших свободных. В титуле IV капитулярия прово дится разграничение между проступками, совершенными «людьми наши ми» по отношению к господину, и преступлениями против «других лю дей», очевидно, не входивших в сферу его частной власти. Преступления второго рода караются «по закону»: очевидно, если преступник не был сер-вом или литом, его должны были судить в качестве свободного. Проступки же по отношению к господину наказывались, помимо уплаты возмеще ния, бичеванием («исключая человекоубийство и поджог, за что следует штраф»). Это значит, что одного и того же человека могли судить то как свободного, то как несвободного, в зависимости от характера преступле ния и от того, против кого оно было содеяно. Следовательно, свободный человек, отдавшийся под власть феодала, мог быть в ряде случаев судим как несвободный, что освобождало его от части ответственности за совер шенный им проступок. Королем Кнутом в Англии было издано распоря жение, которым запрещалось господам выдавать своих зависимых людей то за свободных, то за несвободных, смотря по тому, как им легче было за щищать их в суде 45.

Используя сеньориальную юстицию в качестве средства внеэкономи ческого принуждения, а доходы от нее как один из каналов выкачивания из крестьян феодальной ренты, крупный земельный собственник вместе с тем не был заинтересован в полном разорении подвластных ему людей. Система наказании в варварском обществе и в обществе феодальном (при-

менительно к крестьянину) была глубоко различна, и в общем, по-види мому, можно признать, что в последнем она в большей мере считалась с необходимостью сохранить крестьянское хозяйство (как объект эксплуа тации), не допустить его до полного разорения. Достаточно напомнить статью 20 «Великой Хартии вольностей», запрещающую при наказании виллана конфисковать его инвентарь, необходимый для обработки его на дела и домена лорда. Варварские Правды, напротив, нередко исходят из предположения о возможности полного разорения свободного в результа те уплаты штрафа или вергельда 46.

Признание над собой судебной власти могущественного человека мог ло сулить многим крестьянам определенное облегчение социального и имущественного положения. Не этим ли нужно объяснить возникновение слоя сокменов в областях датских поселений в Англии? Сокмен первона чально не лишался прав на свою землю, но не должен был посещать судебную курию лорда — своего покровителя. Нет оснований считать причиной подчинения этих крестьян судебной власти лордов их обеднение. По мне нию ЕАКосминского, сокмены и liberi homines «Книги Страшного суда» относились к полнонадельным крестьянам 47. Между тем этот слой был очень многочисленным: в последней трети XI в. их насчитывалось до 23 тысяч хозяйств, т.е. около 9% общего числа крестьян, засвидетельствован ных «Книгой Страшного суда» по всей Англии. Можно ли быть уверенным в том, что все они попали под судебную власть лордов в результате королевских пожалований иммунитетных прав — соки? Этот процесс, по-ви димому, шел и «сверху», и «снизу»: наряду с наделением крупных феода лов королем широкими иммунитетными правами (иногда над целыми округами) происходило вступление свободных крестьян в судебную зави симость от них, и скорее всего последнее предшествовало королевским иммунитетным пожалованиям, оформлявшим уже сложившиеся или складывавшиеся отношения и расширявшим сферу судебной власти фео дала.

Во всех упомянутых явлениях, на наш взгляд, можно обнаружить дей ствие объективного исторического закона классового разделения труда. Энгельс писал об этом в «Анти-Дюринге»: «Разделение общества на классы — эксплуатирующий и эксплуатируемый, господствующий и угнетен ный — было неизбежным следствием прежнего незначительного развития производства. Пока совокупный общественный труд дает продукцию, едва превышающую самые необходимые средства существования всех, пока, следовательно, труд отнимает все или почти все время огромного боль шинства членов общества, до тех пор это общество неизбежно делится на классы. Рядом с этим огромным большинством, исключительно занятым подневольным трудом, образуется класс, освобожденный от непосредст венно производительного труда и ведающий такими общими делами об щества, как управление трудом, государственные дела, правосудие, науки, искусства и т.д. Следовательно, в основе деления на классы лежит закон разделения труда» 48.

Само собою разумеется, разделение на классы, несущие различные общественные функции, совершалось в зависимости от распределения в об ществе собственности, ибо в состав класса, освобожденного от производи-

тельного труда, могли входить преимущественно крупные собственники или служилые люди государя, а угнетенный класс образовали простые кре стьяне.

В отличие от общественного разделения труда, под которым обычно разумеют разделение населения по роду хозяйственных функций (разделе - ние на производителей и купцов, на ремесленников и земледельцев и т.д.), то разделение труда, о каком говорит Энгельс, можно было бы назвать классовым, или функциональным, разделением труда, ибо лежало в осно ве разделения общества на классы и социальные группы, выполняющие различные общественные функции.

Представители разных классов феодального общества как раз и выпол няли разные общественно необходимые функции: производственную, во енную, судебную, функцию управления, идеологические и религиозные функции; и класс, сконцентрировавший в своих руках функции, не свя занные непосредственно с производством, использовал их в собственных интересах, в целях эксплуатации класса трудящихся. Энгельс, высказав мысль о том, что «в основе деления на классы лежит закон разделения тру да», продолжает: «Это, однако, отнюдь не исключало применения наси лия, хищничества, хитрости и обмана при образовании классов и не меша ло господствующему классу, захватившему власть, упрочивать свое поло жение за счет трудящихся классов и превращать руководство обществом в эксплуатацию масс» 49. Исходя из интересов эксплуататорского класса фе одального общества, его идеологи говорили о божественном происхождении классов с разными функциями. Например, ланский епископ Адальбе-рон в стихотворении, обращенном к французскому королю (начало XI в.), писал, что в «тройственном доме божьем» одни «молятся», другие «сража ются», а третьи «трудятся» и все эти сословия «едины» и «разделение их не переносимо» 50.

Подводя итоги рассмотрению развития классового общества в недрах первобытнообщинного строя, Энгельс выделял главное — общественное разделение труда: «Родовой строй отжил свой век. Он был взорван разделе нием труда и его последствием — расколом общества на классы. Он был за менен государством» 51.

Как мы видели, в поисках новых социальных связей, которые могли бы заменить подорванные и ставшие неэффективными родоплеменные отно шения варварского общества, люди вступали в группы, дававшие им защи ту и помощь и основывавшиеся либо на равенстве, либо на подчинении и господстве. В гильдии или в союзе побратимов индивид находил некото рые средства для защиты своей личной свободы; но подобная корпорация не избавляла его от гнета раннефеодального государства и вряд ли могла предотвратить утрату им экономической самостоятельности. В защитные гильдии могли входить преимущественно люди, занятые неземледельче ским трудом, — торговцы, воины, моряки. Вступая по власть сеньора, ин дивид утрачивал личную и имущественную независимость, но зато обре тал покровительство и гарантию от посягательств всех других магнатов и государства. Под властью сеньора складывались «оптимальные» условия для занятий крестьянина сельскохозяйственным трудом. Развивавшееся в этот период разделение общественных функций сливалось с интенсивным

формированием новых социальных связей в единый процесс феодализа ции — процесс создания тесных мирков сеньориального господства профессиональных воинов и духовных лиц над крестьянством.

Итак, ни в коей мере не отрицая факта прогрессирующей имуществен ной дифференциации, шедшей в обществе дофеодального и раннефеода льного периода, и прямого обнищания части свободного населения, мы все же не в этих фактах видим основной источник превращения широких слоев свободных в зависимых, в держателей земли от крупных землевладе льцев. Превращение свободных соплеменников в крестьян, в непосредственных производителей, поглощенных сельскохозяйственным трудом, не оставлявшим им возможности и средств для активного участия в полити ческой жизни, в войнах и суде, делало неизбежным оттеснение их от исполнения этих общественных функций и концентрацию их в руках воен ного и управляющего класса феодальных собственников. Иными словами, формирование крестьянства — не результат развития феодальных отноше ний, а причина их генезиса. По своей социально-экономической природе крестьянство, раздробляемое самим производством, представляет собой класс, не способный к самоуправлению, к самостоятельному активному участию в общественных делах; его кто-то должен представлять, выражать его интересы. В условиях раннего средневековья эту функцию неизбежно принимала на себя королевская власть, подчинявшая себе крестьян и сплачивавшая вокруг себя вооруженную часть общества — дружинников, служилых людей, а также духовенство. Классовое разделение функций здесь неизбежно приобретало характер феодальный.

Общественное разделение труда между классом крестьян и военным и управляющим классом феодалов — универсальное явление средневеко вья; конкретные его формы в разных странах были в высшей степени раз личны. В то время как во Франкском государстве это разделение обще ственных функций зачастую происходило путем самоотдачи крестьян под власть господ, в виде прекария и коммендации, в Англии оно осуществля лось прежде всего при посредстве королевских раздач целых деревень под власть церкви и служилых людей. Пожалования на правах бокленда 52 вели к установлению такого отношения между обладателем пожалования и на селением бокленда, при котором крестьяне работали на магната, снабжали его средствами, необходимыми для содержания свиты и выполнения во енной службы.

В этом варианте развития феодальных отношений под властью магната оказывались сразу группы крестьян — подчас жители целой деревни, даже нескольких деревень. Впрочем, нередко то же самое наблюдалось и в Германии — в результате пожалований иммунитета над округами (вспомним «оттоновские привилегии»). В Скандинавии институтом, во многом близ ким к англосаксонскому бокленду, была вейцла. Право сбора «кормления» с жителей того или иного округа, которое принадлежало королю, могло быть передано им его приближенному, служилому человеку. В отличие от Англии, где бокленд жаловали навечно, в Скандинавии вейцлу передавали лишь на срок, обычно на срок жизни пожаловавшего и получателя пожа лования. Это — существенное отличие, ибо в таких условиях господа-лен- дрманы и другие владельцы вейцл не могли закрепить пожалованное вла-

дение за своей семьей, так сказать, превратить бенефиций в феод. Поэтому они оставались под постоянным контролем королевской власти. Другое отличие заключалось в том, что скандинавские бонды не утрачивали личной свободы и, будучи подвластными владельцу вейцлы, сохраняли свою правоспособность. Но существо отношения было тем же самым, что и в Англии: под властью владельца вейцлы находились крестьяне, своим тру дом содержавшие его и обеспечивавшие тем самым возможность несения им военной службы. И здесь, следовательно, происходило общественное разделение труда между классом профессиональных воинов и классом трудящихся. В Скандинавии это разделение социальных функций было неполным, крестьяне не были совершенно устранены из сферы управле ния, суда и военного дела, но классом, который по преимуществу концен трировал в своих руках эти функции, было рыцарство, фрельсы — как их именовали в Швеции и Дании, свободные люди, т.е. освобожденные от уплаты налогов, получившие право присваивать эти поступления с подчиненных им бондов и использовавшие их для исполнения рыцарской служ бы. По нашему мнению, неполное освобождение норвежских бондов от общественных функций, не связанных с их производственной деятельно стью, явилось одним из источников застоя крестьянского хозяйства и эко номического развития страны в целом в XIII — XIV вв. 53

Германский король Генрих Птицелов, заботясь о создании в Саксонии военно-оборонительной системы, переселил в крепости воинов из числа сельских жителей (milites agrarii), заставив крестьян снабжать их продово льствием 54. В данной связи не имеет решающего значения вопрос о том, были ли эти воины крестьянами или королевскими министериалами 55, — существенно то, что королевская власть проводила политику разделения общественных функций между профессионалами-воинами и сельским населением, ставя крестьян на службу зарождающемуся рыцарству.

Еще раньше франкские государи, подчинив Южную Галлию, наделяли землями своих вассалов. В X в., когда в этих областях Франции появилось большое число крепостей с гарнизонами milites, последние получали про довольствие от жителей окружавшей местности. В более поздний период эти территории превратились в феоды знатных владельцев крепостей 56.

Феодализм на ранней стадии характеризуется строем вооруженных дружин, живущих за счет эксплуатации сельского населения. Дружины имеют тенденцию организовываться в иерархию во главе с монархом. Власть представителя военного класса над крестьянами, которые дают ему средства к жизни, для вооружения и содержания его собственной дружи ны, распространяется обычно и на их землю; в этих случаях он выступает в качестве собственника земли своих крестьян. Но, как мы уже говорили, право собственности феодала на землю в период раннего средневековья было производным от его власти над населением. Крестьяне не утрачивали своих наделов и продолжали вести на них хозяйство и под властью феода ла. Они по-прежнему тесно связаны с землей, независимо от того, при креплены они к ней или нет, они — ее фактические обладатели, под каки ми бы «феодальными вывесками» ни скрывалось это отношение 57.

Намеченными выше основными линиями процесс феодализации в Ев ропе, разумеется, не исчерпывался. В каждом отдельном варианте он при-

обретал свои неповторимые черты, обусловленные всей конкретной сово купностью местных условий. Нам хотелось указать прежде всего на общие социологические предпосылки генезиса феодализма, делавшие неизбеж ным переход от «дофеодальной» свободы к феодальной зависимости. Но для правильного понимания исторической перспективы, в которой совер шался этот переход, необходимо остановиться на особенностях соотноше ния свободы и несвободы при феодализме и на самом содержании этих по нятий в средние века.

§ 2. «Несвободная свобода»

Свобода и несвобода занимают особое место среди центральных категорий социальной действительности раннего средневековья, имеющих прямое отношение к процессу становления феодализма. Как и к понятию собст венности, к этим понятиям совершенно необходим строго исторический подход. Нет ничего более ошибочного, чем перенесение понятия свободы, выработанного одной эпохой, в иную историческую эпоху. Современное понятие свободы предполагает независимость от кого бы то ни было. От сюда устойчивое сочетание почти синонимов «свобода и независимость»; свобода понимается как самоопределение. Далее, в содержание свободы входит ничем не ограниченное волеизъявление индивида, возможность располагать собой и «поступать так, как хочется», свобода воли. Понима ние свободы, сложившееся в Новое время, включает идею всеобщего ра венства и демократии; вспомним нерасторжимое единство лозунгов буржуазных революций «свобода, равенство и братство». Но подобное понимание свободы не имеет ничего общего — ни в сфере социально-полити ческой, ни в сфере духовной — с пониманием свободы в средние века. Неверно было бы применять к обществу раннего средневековья и катего рии свободы и рабства, как они выработались в античном обществе, хотя в пережиточной форме они могли в какой-то мере сохраняться и после кра ха Римской империи.

Средневековое общество, строившееся на неравенстве и зависимости, тем не менее не было царством несвободы. Лишь при первом и очень гру бом приближении оно делится на свободных и несвободных: подобное расчленение не охватывает всех многообразных, разноплановых и текучих социально-правовых градаций этого общества, постоянных колебаний и переходов между свободой и несвободой. Когда мы говорим о свободе в средние века, то необходимо всякий раз ставить вопрос: чья это свобода — дворянина, бюргера, крестьянина, так как содержание и смысл свободы каждого из них были различны. Далее возникает вопрос: какова степень этой свободы, — она всякий раз особая. Наконец, очень важно выяснить: по отношению к кому ее обладатель свободен? Ибо абстрактной категории «полной», или «абсолютной», свободы, «свободы вообще» средневековье не знало, так же как была ему чужда категория «полной» несвободы. Этому обществу присущи бесчисленные ступени и оттенки свободы и зависимо-

сти, привилегированности и неполноправности. Были люди более и менее знатные, более и менее свободные.

В период, когда феодальное общество еще только складывалось, изме нения свободы происходили в двух основных направлениях. С одной сто роны, широкие слои мелких владельцев и свободных соплеменников, втягивавшихся в зависимость от магнатов, деградировали в социально-право вом отношении; с другой стороны, несвободные приобретали частичную правоспособность. Можно допустить, что в результате этих изменений обе группы сближались: превращение бывших свободных в зависимых держателей и испомещение бывших несвободных на наделах вело к ликвидации некоторых существенных различий между ними. Они занимали теперь одинаковое место в системе производства. Но делать отсюда вывод о том, что все крестьяне, будь то пришедшие в упадок свободные либо отпущен ные на волю несвободные, слились в процессе феодализации в единую массу «крепостных», людей, по отношению к которым феодалы обладали «неполной собственностью», было вы неверно.

На всех стадиях истории феодального общества сохраняется многооб разие степеней зависимости. Средневековое крестьянство всегда разбито на многочисленные социально-правовые прослойки, разряды и группки, каждая со своим, ей присушим статусом, правами и правовыми ограниче ниями. Сколь ни скромны были правовые возможности крестьянина, сколь ни сильна была его зависимость и подчиненность господину, за ним признавались какие-то права, имущественные и личные.

Феодальное общество основывается на жестокой эксплуатации класса трудящихся крестьян. Но в отличие от рабовладельческой эксплуатации древности, средневековая эксплуатация зависимых крестьян обставлена правовыми нормами и обычаями. Средневековому праву чуждо понима ние человека как вещи, существовавшее в римском праве применительно к рабам. И господин, и зависимый в средние века — оба субъекты, однако с различными правами и обязанностями. Крестьянин, считавшийся несво бодным по отношению к своему господину, не был таковым же в отноше нии третьих лиц: servus одного, но ab aliis liberrimus. В то время как в древ нем мире часть людей стояла вне права и была лишена какой бы то ни было свободы, в средние века понятия свободы, достоинства, статуса (libertas, dignitas, status) могли применяться не только к людям, но даже к вещам: к церквам, к землям и т.п. Имелась в виду совокупность прав, относящихся к владению или церковному учреждению. Надел имел свой статус, зачастую отличавшийся от статуса его держателя («ингенуильные», «литские», «сер вильные» мансы); земля пользовалась «правом» не платить подать; серв, вступив на «свободную землю», получал освобождение.

Средневековье не знает категории «свободы вообще», свободы, не свя занной с конкретными индивидами или группой лиц. Libertas — это свобо да данного индивида, отличающаяся от свободы другого. Сознание сред невековых людей лишено представления о равенстве прав. Здесь действует принцип suum cuique — «каждому свое». На протяжении всего средневековья феодальные юристы постоянно были заняты скрупулезными изысканиями, направленными на установление статуса разных групп свобод ных и зависимых. Дело в том, что статус людей, принадлежавших к одной

социальной категории, изменялся с течением времени и от одной местнос ти к другой. Как не было единого понятия свободы, так отсутствовало и единое понимание несвободы, — его содержание изменялось, было текучим и противоречивым.

Например, французский серваж в IX в. отличался от серважа в X — XII вв., а последний — от серважа более позднего времени, причем вся кий раз термином servus (serf) покрывались весьма неоднородные отноше ния и разные категории крестьян. «Есть много состояний серважа», — пи сал в конце XIII в. французский юрист Бомануар. Юридическое положе ние сервов было столь неоднородным и признаки серважа в такой мере варьировали, что современные специалисты не могут достигнуть единства в определении этого важнейшего средневекового французского институ та — единых критериев для него невозможно установить. Несмотря на норму права, гласившую, что все приобретенное сервом принадлежит его сеньору (римская традиция, трактовавшая имущество рабов как собствен ность их господ, здесь несомненна), в действительности сервы вступали во всякого рода имущественные сделки, приобретали и отчуждали не только движимое имущество, но и землю, могли владеть даже аллодами 58. Термин servus восходит к античности: так называли раба. Однако средневековый серв — отнюдь не раб. Он — юридический субъект; при всей ограниченно сти своей правоспособности он обладал рядом прав, которыми пользовались свободные люди. Этим он радикально отличался от раба древности или раннего средневековья. В отличие от другой категории французских крестьян — «вилланов», повинности которых лежали на земле держания и которые имели право покинуть своего господина, сервы не пользовались свободой в выборе сеньора, а их повинности имели наследственный харак тер и лежали на их личности. Кроме того, сервы были формально лишены права наследования имущества и свободы брака и должны были платить соответствующие пошлины господину. Тем не менее сервы — не крепост ные: как уже упоминалось 59, в XI — XIII вв. ни в одном документе среди признаков серважа не упоминалось прикрепления к земле. Сервы находи лись в «телесной зависимости» (homines de corps) от своих господ, т.е. лич но были с ними связаны, подчинялись их власти и юрисдикции, но не считались, подобно римским колонам, servi glebae. Находясь в зависимости от сеньора, серв мог приобрести держание на стороне, но степень его зависимости от других землевладельцев была меньшей, и они не могли требовать от него платежей, являвшихся признаком личной подвластности и бросав ших на его личность «пятно» несвободы: эти повинности по-прежнему взыскивал с него основной сеньор. Таким образом, будучи противопостав лены свободным (Бомануар говорил о трех состояниях людей: «благород ных» — gentillece, «от рождения свободных» — franc naturellement и сервах), сервы в то же время не были ни рабами, ни крепостными. Возникает пред положение, нельзя ли назвать сервов «полусвободными»? Симптоматич но, однако, что это понятие в средние века не употреблялось. Серваж — особое, специфически средневековое социально-правовое состояние, в котором своеобразно переплетались черты свободы и несвободы. Качест венные особенности положения сервов обусловливались в первую оче-

редь, по-видимому, их непосредственной зависимостью, личной подала - стностью сеньору 60.

Изменения в юридическом статусе крестьян отражали их социаль но-экономическое положение и соотношение классовых сил в обществе, но лишь в конечном счете, а не непосредственно, так как на статус держа телей влияли и многие другие обстоятельства, помимо способа и степени их эксплуатации: политическое положение в стране, общая расстановка общественных классов, способность господствующего класса контролировать положение крестьян, наличие или отсутствие свободных земель, плотность населения, правовая традиция, влияние римского права и мно гое другое.

Юридический статус и фактическое положение держателя сплошь и рядом были различны. В результате одного и того же человека можно было назвать одновременно и несвободным, и свободным. Так, в одном завеща нии VIII в. упоминались «два раба, один из коих свободен (ДЬег), а дру гой — раб (servus)». В XI в. Клюнийский монастырь получил в дар земли с рабами и рабынями (cum servis et ancillis), среди которых были свободные (liberi) и рабы (servi) 61.

В отдельные периоды в некоторых странах Западной Европы наблюдается тенденция к усилению зависимости крестьян, к их прикреплению, т.е. всякого рода ограничению их юридических возможностей и, в частности, их права покинуть землю и выйти из-под власти господина, — то, что на зывают «закрепощением». Тем не менее, как уже подчеркивалось выше, комплекс явлений, известных под названием «крепостничества», остался в целом чуждым Западной Европе не только в эпоху становления, но и в последующую эпоху расцвета феодализма; о крепостничестве в собствен ном смысле можно говорить лишь применительно к Восточной Европе конца средних веков. Эта оговорка очень важна, так как понятия «закрепощение», «крепостничество», «крепостное право» содержат в себе указания на полное бесправие крестьян, на их подчиненность произволу господина. Вспомним слова В.И. Ленина о том, что крепостное право в России почти ничем не отличалось от рабства. Но именно этого и не было в Европе пери ода раннего средневековья, где в полурабской зависимости находились одни лишь дворовые.

Как правило, проводилось разграничение между личными и имущественными правами крестьянина: они были ограничены в разной мере, — и, следовательно, между правом сеньора на личность и на имущество зависи мого крестьянина. Даже если господин обладал широкой властью над кре стьянином, эта власть имела определенные правовые рамки и не была про извольной. Английские вилланы в XIII в. были несвободны и бесправны по отношению к своим лордам, но в отношениях с посторонними лицами они обладали значительными правами. Английский юрист Брактон, пи савший в период наивысшего расцвета вилланства в Англии, утверждал, что все приобретенное вилланом принадлежит его господину. Но вместе с тем он признавал: приобретенная вилланом земля считается как бы его собственностью, если лорд не «наложит на нее свою руку», и виллан может ею распоряжаться как своей и вчинять относительно ее судебные иски. Это признание особенно ценно в устах феодального юриста, который, сле-

дуя принципам римского права, приравнивал средневекового виллана к античному рабу 62.

Естественно, сейчас речь идет о праве, о юридическом статусе крестья нина, а не о тех фактических нарушениях и злоупотреблениях сеньоров своей властью, которые обычно происходили в феодальной действитель ности. Право и жизненная реальность всегда в той или иной степени рас ходятся, между ними существуют противоречия, но это обстоятельство не превращает права в пустую фикцию. Во всяком случае, в средневековом обществе право играло колоссальную роль в социальной жизни, не только отражая — в идеализированной, нормализованной форме — реальное положение, но и воздействуя на жизнь общества.

Дата добавления: 2015-08-05