Санкт‑Петербург. Апрель 1992 г.

— И что теперь делать?

Мы стояли у входа в метро “Василеостровская”. Стояли втроем и смотрели друг на друга, как приговоренные к смерти. Падал мокрый мерзкий снежок, временами переходящий в дождь. Серое небо, серые, понурые люди. Хреново…

— Не знаю, как вы, парни, — Серега трясущимися руками прикурил сигарету, — а я в этом участвовать не желаю. Миха правильно слился, разве что слишком вызывающе. Я вот потише сделаю… Просто не пойду туда, и все.

Мы с Колькой промолчали. Может, это и выход — не пойти. Страшно ведь. Убить человека… Добро бы еще мы знали — кто он и что сделал. Атак… Но не пойти, это как‑то… в падлу.

Коляныч поежился, будто Сай под одеждой обжигал его.

— А может, сходить? В конце концов, можно слиться в последний момент… — неуверенно произнес я.

Серега даже курить перестал. Раззявил варежку и смотрел на меня, как на шизнутого. Сигарета прилипла к его нижней губе.

— Ты… — он отлепил сигарету и с омерзением бросил в лужу, — ты ненормальный! Наверняка этот бандит будет следить за тем, что там происходит! Если вы попытаетесь слиться, вас там всех грохнут вместе с этим, как его… Арсеньевым!

Он еще долго разливался о том, что Учитель — совсем не Учитель, а бандит с большой дороги. Эмоции так и перли из парня. Он размахивал руками, заикался и трясся. Смотреть на него было неприятно. Истерика у мужчины вообще неприятное зрелище. Но я его понимал. У самого было желание спрятаться куда‑нибудь поглубже, чтобы никто не нашел. Однако…

Что “однако” — неясно. Но все‑таки… Было у меня некое глубинное ощущение, что идти все же надо. Хотя бы для того, чтобы посмотреть — что это за тип, которого Учитель хочет убрать. Непростой, должно быть, тип… Но и здесь есть некая странность. Зачем Учителю понадобилось посылать нас? Мы же не профи. Можем засыпаться… И тогда… Вот что тогда — думать не хочется. Потому как небо в клеточку — это совсем не то, о чем я мечтаю… Какого черта Колька молчит?

Тот будто услышал. Взглянул мне в глаза, потом на приплясывающего от возбуждения Серегу и сказал:

— Ты — как хочешь. А мы съездим. Может, это проверка.

— Конечно, проверка! — заорал Серега. — Проверка на вшивость! Шлепнете вы его или нет! А я такие проверки…

— Заткнись! — Коляныч сказал это тихо, но парень как‑то сразу замолк. — Мы же на улице, кретин! Кругом народ, менты, а ты орешь “шлепнете”! Хочешь, чтобы нас прямо здесь повязали?

— Сам ты… — Серега зло сплюнул. — Вы как хотите, а я пошел. С меня хватит… Оставайтесь, е.. на‑шки, посадят вас или шлепнут — мне насрать! Мозги набекрень… — Он развернулся на сто восемьдесят и быстро пошел к дверям метро. Мы посмотрели ему вслед и переглянулись.

— Ну что, Брат Храбрец, — сказал Колька и невесело усмехнулся, — как тебе поход за Силой? Страшно?

— Совершенно да. — Я передернул плечами. — Но чую я, что собака тут непростая порылась. И обдумать это все не помешает…

— Одна голова хорошо, а две — это уже Джо‑Джим. — Колька осмотрелся по сторонам. — Давай‑ка, брат, отсюда валить. Не ровен час — заметут нас с железякой.

— Тогда поехали ко мне. Третья часть “Убийцы Сегуна” есть. Посмотрим, развеемся малость. Может, мысли какие появятся.

— Да уж. Под такой фильм только мокруху и обдумывать.

Конечно, не так уж не прав этот Серега. А точнее, прав на все сто. С точки зрения нормального человека. А мы с Колькой люди ненормальные. Больные. Поэтому, обмозговав все, решили: ехать надо. Нет, убивать мы, конечно, никого не будем. Но разнюхать — что там и как, просто обязаны. Потому что ходить потом всю жизнь с клеймом разумного труса ни он, ни я не хотели… Да и интуиция нашептывала. Шепот было почти не разобрать, но чувствовалось: не просто так нас отправил Учитель по указанному в бумажке адресу. Даже если действительно ему надо убить этого Пашу. Здесь есть что‑то еще… А что — нельзя узнать, пока не съездим. Поэтому решено было сначала поехать туда на день раньше. Осмотреть подходы к дому, место действия, прикинуть возможные позиции наблюдателей. Обсуждая план действий, мы выдули несколько литров кофе, опустошили холодильник и, наконец, завалились спать. Колька как гость — на диване, а я постелил себе на полу матрас. И, едва успев закрыть глаза, провалился в сон.

В лесу было душно. Тихо, сыро и душно. Птицы молчали. Солнечные лучи медовыми сталактитами свешивались с резных крон огромных, в несколько обхватов, деревьев. Буйные папоротники росли у их подножий. Стволы, до половины поросшие голубоватым лишайником, казались непроницаемо черными. Тишина была ощутима физически. И именно она создавала эту глухую давящую духоту.

Продираясь сквозь заросли, раздвигая бронзовым мускулистым плечом душную тишину, по едва заметной тропинке шел человек. Шел бодро, кажется, даже что‑то напевая, и свет тускло взблескивал на лезвии топора, заткнутого за широкий кожаный пояс. Темноволосый, загорелый, с плечами, покрытыми вязью татуировки, человек беспечно двигался вперед. И тяжкая, как предчувствие беды, жадно поглощающая все звуки тишина, казалось, нисколько его не волновала.

Это было неправильно. Неправильно, как лес, в котором не поют птицы и не звенит мошкара.

Но человек шел, и его голые колени легко раздвигали узорные листья папоротника, а клетчатая юб‑ка‑кильт сливалась своей зеленью с мраком подлеска.

Но когда угол зрения изменился и стало видно лицо путешественника, я… Парень был молод. Ну, чуть за двадцать, а может — и того меньше. И глаза его — синие, холодные, как небо над горным кряжем, глаза хищника, а не человека — видели все. Он вовсе не был беспечен, этот парень с топором за поясом и тяжелым копьем в левой руке. Беззаботная песня оказалась чем‑то вроде мантры. И именно ее звуки отпугивали тишину. А впереди.

Я висел в душном мареве у самой тропы, не в силах сдвинуться с места. И путник прошел мимо, не заметив меня. Ему нельзя было идти туда! Там… Я попытался крикнуть, но тишина погребла мой вопль. Скрутила меня в узел и вышвырнула прочь…

Проснувшись, я лежал в темноте и смотрел, как фары машин, проезжающих за окном, чертят на потолке странные схемы. Сердце колотилось где‑то в самой гортани. И слова, что я пытался крикнуть во сне, хрипом вытекали из легких.

— …Т‑тио! Не х‑ходи… через гать…

Вот ведь!.. Приснится же! Откуда взялось это имя — Тио? Почему ему нельзя… Но ведь нельзя! Сон, жутко реальный, стоял перед глазами. “Убьют, — подумал я, — убьют его на болоте…” На каком таком болоте? Не было никакого болота во сне. Хотя… если есть гать…

Господи! Какой хренотенью я забиваю себе голову! Вот послезавтра надо ехать и мочить этого Пашу… То есть мочить‑то не надо, но ехать… А может, это предупреждение? Мало ли как подсознание извращается? Вдруг оно пытается мне сообщить этим сном: “Не езди!”

Я сел на матрасе и потряс башкой, чтобы прогнать сон окончательно. Потом поднялся, вытащил из шкафа первую попавшуюся книгу и пошел на кухню. Чтение — лучший способ вернуться к норме.

Включил свет. И уселся за стол. Книга оказалась братьев Стругацких — “Понедельник начинается в субботу”. В кайф! Очень светлая и веселая вещь! Самое то, чтобы провентилировать мозги.

Открыв книгу на первой попавшейся странице, я прочел:

“…После первой неудачной атаки старуха временно отступилась и ушла в избу. Тогда ко мне под машину зашел кот Василий. С минуту он внимательно следил за моими руками, а потом произнес вполголоса, но явственно: „Не советую, гражданин… мнэ‑э… не советую. Съедят", после чего сразу удалился, подрагивая хвостом…”

Вот и провентилировал мозги! Основательно так…

В прихожей послышался шорох. Я вскинулся…

— Чертов Китаец! — Коляныч возник из темноты коридора в одних трусах и яростно потер глаза кулаками. — Такого говна мне давно не снилось! Давай, что ли, чаю попьем…

Дата добавления: 2015-08-05