Две раскрытые тайны

После бомбежки в Саргассовом море подлодка провела двенадцать суток почти в непрерывном движении. Она обследовала за это время огромное пространство океанического дна между подводным хребтом и африканским материковым склоном. Она нашла несколько значительно поднимавшихся над дном подводных гор, повышений дна, глубоких ложбин и впадин. Множество записей Шелавина дало полную картину температурного режима глубоководных и придонных слоев воды, ее плотности, солености и химического состава. Образцы горных пород и глубоких поддонных слоев ила, добытые Шелавиным, осветили теперь многое в геологической истории Атлантики.

В биологическом кабинете зоолога с угрожающей быстротой росли коллекции

новых, неизвестных до сих пор представителей глубоководной и придонной

фауны.

Но сердце почтенного ученого болело всякий раз при взгляде на банку,

всегда стоящую на видном месте его рабочего стола, и большую невзрачную

раковину, лежавшую рядом с ней. В банке, вздымаясь с грозно раскрытыми

мощными, зазубренными лезвиями, стояла кроваво-красная, усеянная бугорками и

редкими щетинками клешня гигантского краба, отрубленная топориком Горелова.

Раковина принадлежала единственному представителю неизвестного миру, но уже

славного в глазах нашего ученого нового класса пластинчатожаберных имени

советского зоолога Лордкипанидзе. Самые тщательные поиски зоолога, Цоя,

Марата, Скворешни, Горелова, Павлика на каждой глубоководной станции ни к

чему не приводили. Этот необычайный моллюск сделался какой-то манией,

навязчивой идеей не только зоолога и его верных сподвижников, но чуть ли не

всей команды. Интерес к таинственному моллюску еще более разгорелся, когда

зоолог объявил, что при исследовании строения тела и химического состава

крови моллюска Цой нашел в его крови огромное количество растворенного

золота, благодаря чему и вес моллюска оказался необычайным.

Цой продолжал страстно, неутомимо работать над тщательно сохраненными им остатками тела моллюска. Казалось, все уже было в нем исследовано. Его

строение и химический состав, пищеварительный канал с остатками пищи, его

мускульная, кровеносная и нервная система, аппарат размножения- все было

изучено Цоем под наблюдением зоолога. Что же касается присутствия золота в

крови, то ученый пришел к заключению, что, вероятно, эти моллюски в области

своего постоянного распространения живут на дне среди обширных золотых

россыпей, вроде той, на какую набрел недавно океанограф в своих последних

злосчастных приключениях. "Вероятно,- говорил зоолог,- это золото по каким-либо причинам оказалось здесь сильно растворенным в морской воде и в таком виде перешло в кровь животного".

И все же Цой продолжал упорно исследовать остатки тела таинственного

моллюска, никому ничего не сообщая о своих целях, стараясь работать над ними

лишь в одиночестве, когда никого нет в лаборатории. Бывали, впрочем, дни,

когда он не прикасался к этой работе и угрюмо шагал по лаборатории или,

бросив все, облачался в скафандр и уходил бродить по дну океана - один или

в обществе Марата и Павлика.

И сегодня, когда он с видом отчаяния, отбросив трехногий табурет, встал и начал, ероша волосы, ходить по лаборатории, появление Марата очень обрадовало его.

- Ну, что ты тут бродишь в одиночестве, Цой?- спросил Марат, кинув взгляд на лабораторный стол с признаками незаконченной, брошенной на середине работы. - Если не работается, пойдем со мной на дно. У меня кое-какие поручения от Скворешни...

- "Не работается"!.. - раздраженно повторил Цой и, словно его прорвало, с отчаянием в голосе воскликнул: - Это не работа, а мучение!..

- Я уже давно заметил, что у тебя временами отвратительное настроение, - осторожно бросил Марат.

- Когда втемяшится в голову какая-нибудь идея и ни днем, ни ночью не

дает тебе покоя...- заговорил Цой, опускаясь на табурет и сжимая голову

ладонями, - когда она то дается в руки, то ускользает, точно издевается над

тобой... Если бы ты знал, Марат, как это тяжело! Мне казалось, что я на

пороге большого открытия.

- Открытия?- встрепенулся Марат, словно боевой конь, настороживший уши при первых звуках трубы. - О, Цой! Если это не секрет...

Его глаза засверкали, в голосе послышались нотки мольбы, даже непокорный хохолок на темени как будто приподнялся еще выше, словно материализованный вопрос.

Цой горько усмехнулся и сказал:

- К сожалению, это скорее предполагавшееся открытие... Мечты молодого,

неопытного, увлекающегося человека.

- Не теряй бодрости, Цой, голубчик,- сказал Марат, присаживаясь рядом на соседний табурет и кладя руку на колено друга.- Только увлекающиеся люди делают настоящие, большие открытия. В чем дело? Скажи...

Цой опять помолчал и потом, после некоторого колебания, тихо начал:

- Когда Арсен Давидович объяснил случайностью присутствие растворенного золота в крови этого проклятого моллюска имени Лордкипанидзе, я в душе не согласился с ним. Случайности редки в природе... Нельзя основываться на них. Все должно иметь закономерное объяснение. Неужели так густо разбросаны по дну океана эти золотые россыпи?! И я вспомнил, что весь Мировой океан представляет гигантскую золотую россыпь. Все тысяча триста миллионов кубических километров океанических вод насыщены золотом! Ты это должен знать. Ведь в морской воде ты найдешь очень много элементов, имеющихся в земной коре. В большем или меньшем количестве, многое даже в микроскопических долях процента, но найдешь. Здесь- все, начиная от кислорода, водорода, простой поваренной соли до железа, серебра, золота и

даже радия. Или в чистом виде, или в виде различных химических соединений с

другими элементами. В морской воде главную роль играют, конечно, кислород и

водород, которые и образуют самое-то воду. Если она заключает в себе эти

элементы в размере девяноста шести с половиной процентов своего веса, то

хлора в ней всего два процента, натрия один и четырнадцать сотых процента,

магния, серы, кальция, брома, рубидия- сотые и тысячные доли процента, а,

скажем, золота- ничтожнейшие, миллионные доли процента. Но если помножить

эти ничтожнейшие количества золота на миллиарды тонн воды Мирового океана,

то в ней окажутся сотни миллионов тонн золота!

- Вот бы научиться добывать это золото,- задумчиво проговорил Марат.- Вот это была бы валюта! Грандиозный, неисчерпаемый золотой фонд Советского Союза! Кто-нибудь уже, наверно, пробовал добывать его, Цой?

- Ну, разумеется! Сколько раз! Но ничего не выходило. Все попытки оканчивались неудачей. То есть добывать-то его добывали, но игра не стоила

свеч. Если добывали миллиграмм золота, то обходился он- просто для сравнения скажу - в целый грамм золота. Добыча оказывалась невыгодной. Если

человек не может в достаточном количестве извлечь золото из морской воды при

помощи сложнейших методов, то я подумал, что это может сделать моллюск...

- Вот как...- медленно протянул Марат. - Но... но ведь в океане, ты сам говорил, золото слабо растворено в воде, а в крови моллюска оно находится в сильно концентрированном виде. Это ведь не одно и то же...

- Конечно, не одно и то же. Но разве все животные и растения океана не

пользуются растворенными в ничтожнейших долях в воде океана элементами для

построения целых частей своего организма? Возьми, например, кальций. В морской воде его заключается всего лишь пять сотых процента, а в мадрепоровых и норитовых кораллах окись кальция, или известь, находится в

количестве до пятидесяти трех процентов их сырого веса; в некоторых моллюсках ее даже более шестидесяти процентов. Или кремний. В морской воде

он находится в количестве одной-двух десятитысячных долей процента, а в

кремневых губках он составляет до девяноста процентов их сырого веса! Есть

водные организмы, в которых концентрация того или иного элемента в тысячу

раз больше, чем концентрация этого же элемента в окружающей воде.

- Ага! Ага! Ну-ну!- возбужденно вертелся на табурете Марат.- Я начинаю понимать!.. Говори, Цойчик, говори...

- Как же это происходит?- продолжал Цой, заражаясь волнением Марата.- Соли различных элементов легко проникают через тонкую оболочку водных

организмов и соединяются там с органическими веществами. При этом они

переходят в коллоидальную форму и вследствие этого теряют уже способность

выйти обратно в окружающую воду. Организм задерживает в себе эти элементы,

используя их для питания, построения скелета раковины, а иногда и неизвестно

еще для каких именно надобностей. Вот я и подумал...

- Ура! Я понял! Понял, черт меня возьми!- закричал Марат, срываясь с

места.- Замечательно! Гениально! Эти проклятые моллюски высасывают из

морской воды золото!.. Мы их заставим высасывать это золото для нас! Мы их

превратим в фабрики золота! В советские фабрики золота! Цой! Цой, ты должен

продолжать работу! Это гениальная идея! Ты не имеешь права бросать ее! Это

необходимо нашей стране! На тебе лежит ответственность...

- Марат, я сам это отлично понимаю...- почти извиняющимся тоном говорил Цой. - Ведь это была бы настоящая золотая крепость социализма! Но что я могу поделать? Я уже пятнадцать дней мучаюсь над этой проблемой, но ничего не выходит... У меня уже почти нет материала, от этого проклятого моллюска почти ничего не осталось. Если бы хоть еще один экземпляр иметь!

- Я найду его!- закричал Марат, вскинув кверху руку.- Клянусь тебе! Хотя бы мне пришлось потерять руку или ногу! А голову я, кажется, уже потерял. Но ради такого открытия можно и жизни не пожалеть!

- Опять из тебя забил фонтан идей и открытий, кацо,- послышался в дверях голос зоолога. Он быстро вошел в лабораторию и начал надевать свой синий рабочий халат.- Ну-ну... Рассказывай! Я люблю слушать твои сногсшибательные открытия.

Цой, покраснев и переставляя пробирки и колбы с места на место на своем

столе, бросал умоляющие взгляды на Марата. Марат радостно и возбужденно

засмеялся.

- Нет, нет, Арсен Давидович! Идея находится еще в стадии разработки... Но, когда задача будет решена, вы первый узнаете об этом!

Зоолог развел руками и изобразил величайшее изумление:

- Что я слышу, Марат? Такой солидный, серьезный подход? Ты делаешь огромные успехи в научной работе, кацо. Отлично, дружок, отлично! Я запасусь

терпением и буду молча ждать...

- Вы не пожалеете, Арсен Давидович!- продолжал в том же тоне Марат и, повернувшись к Цою, сказал:- У тебя ничего срочного нет, Цой? Пойдем со

мной. Мне еще нужно о многом поговорить с тобой.

- Вы разрешите, Арсен Давидович? - обратился Цой к зоологу.

Получив разрешение, молодые друзья скрылись в дверях. Зоолог не успел

приняться за работу, когда к нему в лабораторию вошел Горелов.

- А, мой дорогой пациент!- радушно приветствовал его ученый. - Входите, входите. Всегда рад вас видеть. Как вы себя чувствуете? Лучше? Садитесь вот тут, пожалуйста!

Горелов был в длинном полосатом халате, с повязкой вокруг головы. Желто-коричневое лицо его носило еще следы болезни. Он опустился на табурет:

- Спасибо, Арсен Давидович! Вашими заботами и молитвами. Но, право, до

смерти уже надоело валяться на койке. Когда вы меня отпустите?

- Успеете, успеете, дорогой! Не торопитесь. Вот мы вас основательно

подлечим, отремонтируем, потом проделаем курс электризации, несколько

сеансов массажа, несколько горячих грязевых ванн. Я заметил у вас маленькую

склонность к ревматизму и к ожирению... Знаете, наследственность такая

бывает...- с сокрушением в голосе добавил ученый, ласково положив руку на

колено своего пациента.

Он с наслаждением перечислял процедуры, и видно было, что не намерен

скоро выпустить из рук такой редкий в его бедной врачебной практике случай.

Горелов всплеснул огромными ладонями и просто взвыл:

- Ради бога, Арсен Давидович! Помилосердствуйте!.. Откуда ожирение?

Какой ревматизм? Пожалейте память моей покойной мамы! Она ведь умерла от

воспаления легких.

- Ну вот, видите... видите...- бормотал в замешательстве зоолог, склоняясь над микроскопом.- Умерла... С такими вещами надо быть осторожнее!

- Честное слово, Арсен Давидович, я не выдержу! Вы столько раз выходили на дно без меня, а я здесь должен киснуть и грызть себе локти от зависти. Столько интересного, вероятно, встречалось! Нет! Уверяю вас, я не выдержу. Я от одного этого всерьез расхвораюсь. Я вам был бы, вероятно, полезен. Ведь вы же знаете, как меня интересуют ваши экскурсии!

- Ну, не приходите в такое отчаяние, друг мой,- сказал растроганный

ученый.- Мы с вами еще славно поработаем. Вот мы через три дня сделаем

длительную глубоководную станцию, дней на пять. Это предусмотрено нашим

новым планом работ. Обещаю вам, что без вас я ни шагу на дно не сделаю.

Горелов выпрямился, словно от неожиданного удара, и, казалось, еще больше пожелтел. Его черные запавшие глаза на мгновение прикрылись коричневыми веками. Он минуту помолчал, потом, согнувшись, глухо спросил:

- А до этой станции... далеко отсюда?..

- Нет, голубчик!- улыбаясь, как капризному ребенку, не имеющему терпения дождаться обещанной игрушки, ответил зоолог.- Всего двести двадцать километров к югу по теперешнему меридиану... Вокруг этого пункта совершенно неисследованная область. Там нас ожидает масса интересного, нового... Только, пожалуйста,- спохватился ученый,- никому не говорите об этом... Капитан не хочет, чтобы этот план был кому-нибудь известен... Понимаете... после истории в Саргассовом море... Но я знаю: вы не из болтливых.

Горелов ничего не ответил. Он сидел молча, согнувшись и опустив голову.

Потом тяжело поднялся.

- Хорошо...- невнятно промолвил он и, шаркая большими мягкими туфлями, медленно направился к дверям.

Ученый смотрел ему вслед, на его костистую, ссутулившуюся спину с

проступающими сквозь халат лопатками, и нерешительно, с некоторой тревогой в

голосе сказал:

- В конце концов, я думаю, не так уж это важно, Федор Михайлович... Может быть, мы обойдемся и без грязевых ванн...

Но Горелов, вероятно, не расслышал. Не оборачиваясь и не отвечая, с

опущенной головой он вышел из лаборатории и задвинул за собой дверь.

После известного приключения в ущельях подводного хребта отношение зоолога к Горелову радикально переменилось. Впрочем, весь экипаж подлодки,

начиная от ее капитана до уборщика, не знал, чем больше восхищаться:

мужественной ли борьбой Павлика с полчищами крабов или самоотверженностью,

неожиданно проявленной угрюмым Гореловым в поисках пропавшего океанографа.

Все окружали заботой и вниманием старшего механика, так серьезно пострадавшего из-за помощи товарищу в беде. Как будто стесняясь, смущенно

принимал Горелов все эти знаки уважения и внимания от заботливого зоолога и

неловко отшучивался. Горелов не пытался и не мог скрыть радости, которая

часто освещала и преображала его обычно суровое, угрюмое лицо в этой

атмосфере теплоты и дружеского участия, окружавшей его теперь. И все же не

раз случалось, что навещавшие больного товарищи находили его в подавленном

настроении, когда он, видимо, страстно желал лишь уединения, когда прежняя

нелюдимость, угрюмость возвращалась к нему, и тогда, сидя согнувшись на

койке, с низко опущенной, зажатой между ладонями головой, на все расспросы,

встревоженные и участливые, Горелов отвечал раздраженно и отрывисто, и

бедный зоолог терялся в догадках о причине такого плохого состояния своего

единственного пациента, приписывая эти внезапные перемены в настроении

неправильному лечению. Впрочем, по мере того как выздоровление Горелова шло

вперед, приступы этой хандры и раздражительности, к великому удовольствию

ученого, появлялись все реже и в последние дни, с тех пор как больной встал

с койки и начал выходить из госпитального отсека, почти совсем исчезли.

Нетрудно понять поэтому тревогу, с какой проводил зоолог Горелова при

его внезапном уходе из лаборатории, и почему он долго не мог сосредоточиться

на работе, за которую принялся было...

Глава V

Дата добавления: 2015-08-05