ГЛАВА 11 Большая Орда 4 страница

И тако скончашася царие Ординстии, и таковым Божиим промыслом погибе царство и власть великия орды Златыя...» (26, 203–204).

После гибели Ахмата власть в Большой Орде перешла к его детям Муртозе и Махмуту. От них можно было ожидать новых атак на Крым или Москву. В четверг, 26 апреля 1481 года, из Москвы в Крым поехало новое посольство во главе с боярином Тимофеем Игнатьевичем Скрябой. В наказе послу Иван ни единым словом не выдает своей досады по поводу отсутствия эффективной помощи со стороны Менгли-Гирея во время войны с Ахматом. О самой этой войне он сообщает хану с удивительным смирением и лаконизмом. «Ахмат пакъ (частица, указывающая на связь данной фразы с предшествующими. – Н. Б.) царь приходил на меня, ино Бог милосердный как хотел, так нас от него помиловал... Нынеча пакъ ко мне весть пришла, что Ахмата царя в животе не стало... А нынеча хто будет на том юрте (владении. – Н. Б.) на Ахматове месте царь, а покочюет к моей земле, и ты бы пожаловал, на него пошел. А яз челом бью» (10, 25).

Дети хана Ахмата втянулись в затяжную войну с Крымским ханством, во главе которого до 1514 года стоял давний союзник Ивана III хан Менгли-Гирей. В 1485 году братья Ахматовичи сумели захватить Крым. По признанию самого Менгли-Гирея, «в ту пору пришла на нас скорбь велика, и мы тогды... свои есмя животы пометали; а и мати ся моя в ту пору утеряла, а нам было тогды до своих голов...» (10, 51). Однако вновь, как и в середине 70-х годов XV века, на помощь крымским татарам пришла Оттоманская империя. Султан Баязид II (1481–1512) прислал в Крым свои войска. Одновременно он натравил на Ахматовичей Ногайскую Орду. В итоге те вынуждены были очистить Крым. Однако степи между Волгой и Днепром по-прежнему оставались главным образом под их контролем. Проезд московских послов в Крым был связан с большим риском. Война Большой Орды с Крымом продолжалась два десятилетия, то затихая, то вновь разгораясь (90, 116).

Москва старалась убедить Менгли-Гирея в том, что она оказывает ему значительную военную помощь. Каждую весну в Крым отправлялось очередное посольство с подарками и дружескими заверениями. По-видимому, московский посол проводил в Бахчисарае все лето, наблюдая за действиями хана и пытаясь направить их в нужном Москве направлении.

Время от времени для оказания поддержки Менгли-Гирею конные отряды московских «детей боярских» вместе со служилыми татарскими «царевичами» совершали рейды в глубь степей. Трудно сказать, сколь серьезными были последствия этих набегов для Волжской Орды. Однако в каждом случае Иван спешил известить крымского «царя» о проделанной работе. Добрые отношения с Крымом являлись краеугольным камнем всей внешней политики великого князя.

Занятая борьбой с Крымом, Волжская Орда после 1480 года почти не трогала московские земли. Лишь изредка небольшие отряды каких-то бродяг («ордынских казаков») совершали налеты на пограничные волости. Московские воеводы без особого труда отгоняли их обратно в степи.

На рубеже XV–XVI веков борьба Волжской Орды с Крымом вновь резко обостряется. Сын Ахмата Ших-Ахмед попытался вытеснить крымчаков с благодатных приморских пастбищ. Не сумев прорваться в Крым, он осенью 1501 года двинулся на Северскую Украину. Опустошив эти земли и захватив Новгород-Северский, хан попытался договориться с Иваном III о союзе. Однако тот сохранял молчание. Между тем крымские татары вышли из-за Перекопа и развернули решительные действия против Ших-Ахмеда. Его надежды на литовскую помощь не оправдались.

Летом 1502 года где-то около устья реки Сулы (левый приток Днепра) крымские татары нанесли решающее поражение Волжской Орде. Хан Ших-Ахмет бежал, а все его оставшиеся в живых подданные перешли под власть Менгли-Гирея. Большая (Волжская) Орда как самостоятельное государственное образование закончила свое историческое бытие.

Два других сильных наследника Золотой Орды – Казанское ханство и Крымское ханство – еще долго оставались «головной болью» московских правителей. С Казанью как потенциально (а зачастую и реально) враждебной России силой сумел покончить в 1552 году Иван Грозный. Вслед за Казанским ханством он присоединил к Московскому государству Астраханское ханство (1556 год). В конце правления Грозного русские проникают за Урал и начинают теснить еще одно татарское государство – Сибирское ханство. Вскоре и оно становится историческим воспоминанием.

Гораздо тяжелее складывались отношения с Крымским ханством. Уже по своему географическому положению оно представляло «крепкий орешек» для любого завоевателя. Кроме того, за спиной крымских ханов стояла Османская империя. Уже с 1475 года хан являлся вассалом турецкого султана. В случае необходимости султан высылал на помощь хану свои войска. (Только в 1783 году Российская империя сумеет наконец окончательно решить крымскую проблему.)

Для Ивана III вассальные отношения Крыма и Турции создавали весьма сложную дипломатическую ситуацию. В частности, русские купцы в Кафе часто жаловались на произвол управлявшего городом турецкого паши, который подчинялся не крымскому хану, а только самому султану. Крымский хан, не желавший вмешиваться в русско-турецкие торговые конфликты, готов был посодействовать в установлении прямых дипломатических отношений между Москвой и Стамбулом.

Обычной причиной этих конфликтов был вопрос о таможенных сборах в Тане (Азове) и Кафе. Существовало общепринятое правило, согласно которому без досмотра и беспошлинно провозились товары, принадлежавшие членам посольской делегации. Эти товары предназначались для подарков крымскому хану и его вельможам, а также для собственных нужд послов. Известно, что Василий III не любил оплачивать расходы своих послов, которым зачастую приходилось платить за «государево дело» из собственного кармана (4, 72). Очевидно, так поступал и его отец Иван III. Это заставляло послов надеяться только «на свой кошт» и пускаться в разные коммерческие предприятия. Посольский багаж непомерно увеличивался и по другой причине. Русские купцы в интересах безопасности часто следовали вместе с посольствами. Их груз подлежал досмотру и таможенным платежам. Однако купцы, подкупая послов, стремились выдать себя за членов посольства либо заявить свой груз как посольский. Другой причиной конфликтов бывало недостойное поведение русских купцов. В 1501 году правитель Кафы паша Мухаммед, сын султана Баязида II, жаловался Ивану, что русские купцы «пьют да ся упивают, один одного ножом колют, и турки промежю собою побивают» (10, 393).

Наряду с этим в Азове и Кафе случались и явные притеснения местных властей по отношению к русским купцам. Их заставляли выполнять всякого рода повинности, которыми обложено было местное население (например, таскать камни на строительство городской крепости). Их товары порой захватывались местными властями под разными надуманными предлогами. В ответ на это Иван III весной 1492 года вообще запретил своим купцам ехать в Азов и Кафу, что нанесло турецкой казне серьезный убыток (10, 155). Кафинский паша послал жалобу в Стамбул на Менгли-Гирея, который якобы подучил русских предпринять такую акцию. Перепуганный хан стал просить Ивана срочно написать султану грамоту с опровержением этой клеветы.

Обстоятельства требовали скорейшего установления дипломатических отношений с Турцией. Однако Иван III долго тянул с этим назревшим решением, опасаясь вконец испортить отношения со своим союзником в борьбе против Польши и Литвы молдавским господарем Стефаном, враждовавшим с турками. Лишь в сентябре 1496 года первый русский посол Михаил Андреевич Плещеев отправился ко двору султана Баязида II. В инструкциях, которые Иван III дал Плещееву перед отъездом, особое внимание уделялось вопросам сохранения достоинства перед лицом самого султана Баязида и его сына Мухаммеда: «Первое, пришед, поклон правити стоя, а на колени не садитися. Иоанъ, Божьею милостию государь всея Русии и великий князь, велел тебе поклонитися. А опосле поклона поминки (дары. – Н. Б.) явити...» (10, 232).

Посол Плещеев столь ревностно исполнял наставления великого князя, что даже вызвал возмущение турецких властей своим высокомерием. Менгли-Гирей жаловался потом князю Ивану, что, прибыв в Стамбул, Плещеев отказался, как это было принято при дворе, сначала встретиться с вельможами («пашами»), а уж потом идти на прием к самому султану. Он упрямо требовал отвести его прямо к султану, а до того не желал ни с кем разговаривать. «И Михайло молвил: мне с пашами речи нет; яз пашино платье не вздеваю и даных денег их не хочю, с салтаном мне говорити...» (10, 265).

И все же миссия Плещеева в целом прошла благополучно. С ответом в Москву был отправлен первый турецкий посол. Торговые конфликты были отчасти улажены. С этого времени дипломатические отношения между Россией и Турцией приобретают регулярный характер.

Подведем, однако, некоторые итоги. «Стояние на Угре» принадлежит к числу тех событий, которые требуют не только верного изображения, но и глубокого осмысления. Оно положило конец тому унизительному положению, в котором находились русские княжества и земли со времен Батыева нашествия. После «стояния на Угре», по словам неизвестного автора «Казанской истории», «великая наша Руская земля освободися от ярема и покорения бесерменъска, и начат обновлятися, яко от зимы на тихую весну прелагатися...» (26, 204). Однако то, что казалось таким очевидным для древнерусского книжника, порою вызывает сомнения у его скептических потомков.

Среди историков нет единомыслия по целому ряду вопросов, связанных со «стоянием на Угре». Во-первых, существуют различные оценки самого этого события и роли в нем Ивана III. Если свести всю пестроту мнений к двум крайним тезисам, то они будут звучать примерно так. По мнению одних, «стояние на Угре» – великое историческое событие, грандиозная победа Москвы, главным организатором которой был великий князь Иван Васильевич. По мнению других, в 1480 году произошла лишь заурядная стычка русских с татарами, в ходе которой князь Иван проявил слабость и малодушие. Русь давно уже не испытывала никакого «ига» и только время от времени подвергалась нападению кочевых орд.

Приведем, например, суждения Л. Н. Гумилева: «...Нет никаких оснований считать, будто стояние на Угре ознаменовало собой «свержение ордынского ига». Как мы видим, с Ордой практически перестал считаться еще отец Ивана III – Василий Темный, который включал этнические осколки Золотой Орды в состав своего великого княжества. Да и современники воспринимали войну с Ахматом не как свержение ига, а как войну за веру с нечестивым противником, врагом православия. Представляется, что применительно к событиям 1480 года стоит говорить не о «крушении ига», которого попросту не было, а о создании системы противостоящих друг другу политических союзов между государствами, возникшими на развалинах Золотой Орды: Великим княжеством Московским, Крымским и Казанским ханствами, Ногайской ордой» (75, 193).)

Не станем утомлять читателя подробностями ученых споров. Отметим лишь главные моменты, которые находят подтверждение в источниках и представляются нам очевидными.

«Стояние на Угре» было звеном в длинной цепи тех успешных оборонительных сражений с татарами, которые начались еще во времена Василия Темного. Распад единой Золотой Орды на несколько относительно небольших ханств сделал оборону южных и восточных границ единственной целесообразной формой вооруженной борьбы за независимость. Грандиозные, поражающие воображение сражения «в чистом поле», подобные Куликовской битве или битве на реке Ворскле (1399 год), безвозвратно уходят в прошлое. Действия Ивана III и его войск осенью 1480 года носили сугубо оборонительный характер и не отличались внешним блеском. Однако это была именно та стратегия, которая позволяла прийти к цели кратчайшим путем и с наименьшими потерями. Что касается внешнего драматизма, то он проявлялся уже не в поединках богатырей или самоотверженности предводителей, а в геркулесовой работе по ломке старых и созданию новых военно-административных, социальных и политических структур, – тех структур, которые и позволили Москве построить незримую «Великую китайскую стену», прикрывшую русские земли от степного ужаса.

«Стояние на Угре» принадлежит к тем событиям, историческое значение которых в полной мере проявилось лишь со временем. Это было последнее нашествие кочевников на русские земли, целью которого было их всестороннее порабощение. (После 1480 года можно говорить лишь о более или менее удачных грабительских набегах, полностью прекратившихся лишь тогда, когда все без исключения осколки Золотой Орды вошли в состав Российского государства.) Однако этот факт стал очевидным лишь несколько десятилетий спустя.

Вопрос о войне с Ахматом рассматривался Иваном III в тесной связи с целым рядом других сложнейших военно-политических проблем. Сохранение вассальных отношений с Большой Ордой имело в его глазах не только свои минусы, но и свои плюсы. Примиренческие настроения великого князя осенью 1480 года вначале существовали как факт, а уже потом стали необходимым элементом «библейской» трактовки событий в летописях. Они объяснялись не столько его личным малодушием, сколько пугающей необходимостью отказаться от привычных, освященных опытом предков политических установок. Как справедливо отмечает современный исследователь, «политика компромиссов с ханом – традиционная политика отца Ивана III Василия Темного; она восходила и к более давним московским традициям» (115, 193). Да и опыт московско-крымских отношений свидетельствовал о том, что прирученный дракон лучше мертвого. В споре с Ахматом риск разом потерять плоды многолетних трудов был очень велик. А рисковать в столь серьезных делах князь Иван не любил. Ведь помимо всего прочего он испытывал чувство ответственности перед Богом за порученный ему народ.

Многие подробности поведения Ивана III во время войны с Ахматом трудно понять до конца из-за крайней скудности наших знаний о реальном положении дел в Москве и на Угре. Однако совершенно ясно, что опасность прорыва татар к Москве великий князь оценивал как вполне реальную. Подобно своему отцу, деду и прадеду, Иван не считал позорным в случае крайней опасности бежать от врага в отдаленные края, предоставив защиту Москвы всемогущей судьбе и своим доблестным воеводам. Такое поведение давало повод упрекать великого князя в трусости. Однако не забудем, что речь идет не о рядовом воине, обратившемся в бегство при виде врага, а о человеке, символизировавшем собою само государство. При тогдашней неразвитости аппарата государственной власти, при слабости внутренних связей, при доминирующем значении личностных отношений великий князь был одновременно мозгом и сердцем всего государственного организма. В эту роль он входил годами. Его опытность, знание людей и дел, широта кругозора, наконец – отшлифованное миллионами языков имя стоили не меньше, чем десяток опустошенных татарами волостей. Иван III имел гораздо больше оснований, нежели король Людовик XIV, для горделивого афоризма: «Государство – это я». И спасая себя, он одновременно спасал и государство.

Дата добавления: 2015-08-05