Головой в омут

Как проскочил через никем не охраняемые Боровицкие ворота, как поднимался на Ваганьковский холм, Ластик не запомнил.

Просто бежал себе, задыхался, хлюпал носом – и вдруг оказался у знакомого бревенчатого тына.

Плана действий никакого не выработал. Времени не было, да и после всех потрясений голова совсем не работала. Может, как до дела дойдет, само придумается?

Протиснулся в щель, шмыгнул во двор – а там Соломка. На том самом месте, до которого проводила его час назад, когда он убегал спасать Юрку.

Ждала, значит. Никуда не уходила.

Но встретила не радостно – сердито.

– Как есть дурной! Так и знала я! – зашипела боярышня. – Сказано же – нельзя тебе сюда! Не пущу!

И руки растопырила. Но, разглядев заплаканное лицо князь-ангела, охнула, прикрыла рот ладонью.

– Не знаю. Плохо.

– А коли плохо, то уноси ноги, Христом-Богом молю! Искать тебя будут. Вот. – Она стала совать ему какой-то сверток. – Платьишко, у своей Парашки взяла. Девчонкой переоблачись, авось не признают. В узелке мед, тот самый…

Ластик узелок не взял.

– Заберу свой алмаз. И Книгу. Тогда уйду, – хмуро сказал он.

– А Шарафудин?

– У меня вон что, – показал Ластик басмановский пистоль.

– Ну, застрелишь одного, а их там двое. Да слуги на пальбу сбегутся. – Соломка задумалась – на пару секунд, не больше. – Нет, не так надо. Давай за мной!

Он послушно побежал за ней через двор, на кухню. Там Соломка цапнула со стола небольшую, но увесистую колотушку, окованную медью.

– Держи-кось. Это топтуша, чем клюкву-смородину на кисель топчут.

– На что она мне? – удивился он.

Они уже неслись к красному крыльцу. Во дворе было темно и пусто – почти всех слуг Шуйский увел с собой.

– Встанешь за дверью, на скамью. Я Ондрейку выманю, а ты лупи что есть силы по темечку. Сделаешь?

– С большим удовольствием, – кровожадно пообещал Ластик, взвешивая в руке тяжелую топтушу.

Выходит, прав он был. План построился сам собой. Теперь главное – ни о чем не задумываться, иначе испугаешься.

С тем, чтобы не задумываться, у Ластика было все в порядке, ступор еще не прошел.

Он пододвинул к двери думной каморы скамью, влез на нее, взял топтушу обеими руками, поднял повыше.

– Давай!

Соломка заколотила кулаком в дверь:

– Ондрей Тимофеич! Посыльный к тебе! От батюшки!

И встала так, чтобы Шарафудин, выйдя, повернулся к скамье спиной.

На «раз» делаю вдох, на «два» луплю со всей силы, на «три» он падает, сказал себе Ластик. И очень просто.

Но вышло не совсем так.

Дверь открылась, однако Ондрейка не вышел – лишь высунул голову.

– Где посыльный, боярышня? Ластик засомневался – бить, не бить? Тянуться было далековато, но Шарафудин завертел башкой, высматривая посыльного – того и гляди, обернется. «Раз» – глубокий вдох.

«Два!» – перегнувшись, Ластик со всего размаху хряснул нехорошего человека по макушке.

На счет «три» упали оба: Ондрейка носом в доски пола, Ластик со скамейки – не удержал равновесия.

– Ты мой Илья-Муромец! – восхищенно прошептала Соломка, помогая ему подняться.

Судя по тому, что Шарафудин лежал смирно и не шевелился, удар, действительно, получился недурен.

Ластик расправил плечи, небрежно отодвинул девчонку и заглянул в щель.

В нос шибануло неприятным химическим запахом, глаза защипало от дыма.

Неужели эксперимент уже начался?!

Так и есть…

Доктор Келли стоял к двери спиной, склонившись над пламенем, и сосредоточенно двигал локтями.

Шума он явно не слышал – слишком был поглощен своим занятием.

Ластик хотел ринуться в комнату, но Соломка ухватила его за полу.

– Погоди! Надо втащить этого, не то слуги заметят, крик подымут!

Вдвоем они взяли бесчувственное тело подмышки, кое-как заволокли внутрь и закрыли дверь.

А барону хоть бы что – так и не оглянулся. И тут уж Ластик ни единой секунды терять не стал.

Выдернул из-за пояса пистоль, да как гаркнет:

– Изыдь на сторону, песий сын!

Келли так и подскочил. Развернулся, и стало видно, над чем он там колдовал: на пылающей жаровне стояла чугунная сковорода, а на сковороде – стеклянный сосуд, в котором булькала и пузырилась серебристая масса, гоняя по стенам и по лицу алхимика матовые отсветы.

Ластик вскрикнул, как от боли: Райское Яблоко, стиснутое золотыми щипцами, было целиком погружено в расплавленную ртуть.

Вокруг с трех сторон посверкивали зеркала, уже приготовленные для Трансмутации. На особой подставке серела кучка Тинктуры.

– Нет! Нет! – замахал свободной рукой доктор и показал на песочные часы. – Осталось всего четыре минуты! Умоляю!

– Вынь! Убью! – не своим голосом взревел Ластик, целя барону прямо в лоб.

Тот со стоном вынул из колбы Камень. Никогда еще Ластик не видел алмаз таким – красно-бурым, зловеще переливающимся.

– На стол! Застрелю!

По лицу доктора катились слезы, но перечить он не посмел – наверное, по князь-ангелу было видно, что он в самом деле выстрелит.

Райское Яблоко легло на стол, и – невероятно! – дубовая поверхность зачадила, алмаз начал опускаться, окруженный обугленной каймой. Две или три секунды спустя он прожег толстую столешницу насквозь, упал на пол, и доска немедленно задымилась.

Боясь, что Камень прожжет и эту преграду, Ластик кинулся вперед.

– Ты не сможешь его поднять, даже обмотав руку тряпкой! – предупредил барон. – Ртуть слишком сильно раскалила Яблоко. Оно остынет не раньше, чем через полчаса. Ах, какую ты совершаешь ошибку, принц!

– Я больше не принц, – хрипло ответил Ластик, не сводя глаз с Камня. Слава богу, тот ушел в пол лишь до половины и остановился. – Дай мне щипцы!

– Как бы не так! – Келли размахнулся, и щипцы полетели в окно.

На беду, окна в думной каморе были не слюдяные, а из настоящего стекла.

Раздался звон, брызнули осколки. Теперь брать Яблоко стало нечем.

– Негодяй!

Ластик снова наставил на доктора пистоль, да что толку?

– Надо было сразу его стрелить, – сурово сказала Соломка. – Пали, пока он сызнова не напакостил. Тут стены толстые. Авось не услышат.

Доктор всплеснул руками, подался назад, вжался спиной в божницу – ту самую, под которой таилась секретная ниша.

– Где моя книга? – грозно спросил Ластик. – Ну!

– Вот… Вот она… Возьми…

Келли достал из-под плаща унибук, протянул дрожащей рукой.

– Прости, прости меня… Я скверно поступил с тобой, будто лишился рассудка. Скоро алмаз остынет, и ты сможешь его забрать. Он твой, твой!

– Убей его, что медлишь? – поторопила Соломка. – А я этого аспида прирежу, не ровен час очухается.

Она наклонилась над оглушенным Шарафудиным, выдернула один из змеиноголовых кинжалов.

– Куда бить-то? В шею? Где становая жила? Бледная, решительная, боярышня занесла клинок.

– Брось! – Выхватив у доктора унибук, Ластик подошел к Соломке. – Никого убивать мы не будем. Если, конечно, сами не накинутся.

– Дурак ты. – Княжна с сожалением отбросила кинжал. – Хотя что с тебя взять – вестимо, ангел.

Поняв, что стрелять в него не будут, барон заметно воспрял духом.

– Ты умный отрок, умнее многих зрелых мужей. Я буду поговорить с тобой так, как ни с кем еще не говорил, – волнуясь и жестикулируя, начал он. – Знаешь ли ты, ради чего человек рождается и живет? Чтоб пить, есть, копить деньги, а потом состариться и умереть? Нет! Мы появляемся на свет, чтобы разгадать Тайну Бытия, великую головоломку, загаданную нам Богом. Всё прочее – суета, пустая трата жизни. Люди чувствуют это всем своим существом, но сознают собственное бессилие. Вот почему в нас так силен инстинкт продолжения рода – человек плодит детей в смутной надежде, что те окажутся умнее, талантливее и удачливее. Мол, пусть не я, а мои внуки или правнуки разгадают Великую Тайну. Но я, Эдвард Келли, никогда не хотел иметь детей. Потому что твердо знал: дети мне не понадобятся, я разгадаю Тайну сам. Что мне всё золото мира! Магистериум нужен мне не ради богатства. Подчинить себе Божественную Эманацию – это всё равно что самому стать Богом! Вот величайшее из свершений! И я предлагаю тебе разделить со мной эту высокую судьбу!

Доктор Келли говорил без умолку, страстно и смутно, но Ластик слушал вполуха – он читал унибук.

Сунул пистоль за пояс, открыл заветную 78 страницу. Наконец-то, после долгих месяцев жизни без подсказок, он мог задавать вопросы и получать на них ответы.

– Царь Дмитрий Первый, – шептал Ластик. – Годы жизни!

Экран помигал немного. Потом появилась надпись:

«Может быть, имеется в виду царь Лжедмитрий Первый?»

– Да, да!

И унибук выдал биографическую справку, от которой у Ластика потемнело в глазах:

Дата добавления: 2015-08-05