V ВОЙНА 32 г. до Р. Х. – 30 г. до Р. Х 5 страница

Потом Антоний придумал выход. Стряхнув с себя уныние, он собрал свой штат и объяснил.

– Нам повезло, мы находимся поблизости от реки Ахеронт, – сказал он, показывая на карте. – Октавиан здесь, и ему не так повезло. Он получает питьевую воду с реки Ороп, протекающей далеко от его лагерей. Вода подводится по половинам полых стволов деревьев, которые он заменил терракотовыми трубами, привезенными Агриппой из Италии. Но в данный момент ситуация с водой у него ненадежная. Мы отрежем его снабжение и заставим его переместиться ближе к реке. К сожалению, расстояние, которое мы должны пройти, чтобы обеспечить внезапность удара, сводит на нет полномасштабную атаку пехоты, по крайней мере в начале.

Он говорил очень уверенно, пальцем показывая на карте соответствующие территории. Настроение в палатке улучшилось, особенно благодаря тому, что Клеопатра молчала.

– Деиотар Филадельф, ты возьмешь свою и фракийскую кавалерию. Реметалк будет твоим заместителем и возглавит бой. Я знаю, тебе предстоит долгий путь по восточной стороне бухты, но Октавиан этого не заметит, потому что слишком далеко. Марк Лурий возьмет десять римских легионов и будет следовать за тобой буквально по пятам, по возможности. А тем временем я переправлю пехоту через бухту и помещу ее в лагерь прямо у стен Октавиана. Он не очень встревожится, а когда я предложу сразиться, он проигнорирует меня. Он слишком окопался, чтобы бояться. После того как твоя пехота, Лурий, встретится с кавалерией Деиотара Филадельфа, вы выведете из строя водовод Октавиана и потом заберете его продовольственные склады на севере. Узнав, что случилось, он выйдет, чтобы расположиться по берегу Оропа. И пока он будет этим занят – и пока Агриппа будет помогать ему, – мы уедем в Египет.

Все повеселели. Это был отличный маневр с очень хорошим шансом на успех. Но недовольство по поводу того, что римляне питаются лучше, продолжало расти. Фракийский командир сбежал, перешел к Октавиану и выдал весь план Антония. Октавиан смог перехватить кавалерию частью своих собственных германцев. Сражения не было. Деиотар Филадельф и Реметалк сразу перешли к Октавиану и вместе с германцами напали на приближавшихся пехотинцев. Те повернулись и побежали в сторону Акция.

Услышав об этой катастрофе, Антоний направил туда остатки конницы галатов под руководством Аминты и выступил сам, чтобы повернуть свои легионы. Но когда Аминта встретился со своими коллегами и германцами, он предложил себя и свои две тысячи конницы Октавиану.

Отчаявшийся Антоний отвел свои легионы обратно в Акций, убежденный, что в этом ужасном месте нельзя выиграть никакой сухопутной битвы.

– Я не знаю, как вырваться на свободу! – крикнул он Клеопатре, высохшей, как мумия. – Боги покинули меня, как и удача! Если бы ветер дул как всегда в это время, Октавиан ни за что не смог бы пересечь Адриатику! Но ветер дул так, как нужно было Октавиану, и разрушил все мои планы! Клеопатра, Клеопатра, что мне делать? Все кончено!

– Успокойся, – тихо сказала она.

Гладя его жесткие курчавые волосы, она впервые заметила, что они седеют, словно тронутые морозом. Она тоже чувствовала бессилие, испытывала ужас оттого, что ее собственные боги и боги Рима перешли на сторону Октавиана. Почему бы еще он смог пересечь Адриатическое море не в сезон? И почему еще у него появился такой способный командующий, как Агриппа? Но самый главный вопрос: почему она не предоставила Марка Антония неизбежной судьбе, а сама не убежала домой, в Египет? Из-за верности? Конечно нет! Чем она обязана Антонию, в конце концов? Он был ее жертвой, ее инструментом, ее оружием! Она всегда это знала! Так почему теперь она прилипла к нему? У него нет ни таланта, ни мужества для этого предприятия и никогда не было. Просто, любя ее, он пытался быть таким, каким она хотела. «Это Рим, – думала она, гладя его по голове. – И ни один монарх, даже такой могущественный, как египетская Клеопатра, не сможет вытравить римлянина из римлянина. Я почти преуспела. Но только почти. Мне не удалось проделать это с Цезарем и не удалось с Антонием. Тогда почему я здесь? Почему в последнее время я почувствовала, что с ним я становлюсь мягче, почему перестала унижать его?»

И вдруг с внезапностью ужасной естественной катастрофу – лавины, огромной волны, землетрясения – на нее нахлынуло прозрение: «Я люблю его!» Склонившись над ним, словно чтобы защитить, она стала целовать его лицо, руки, запястья. Ошеломленная, она узнала, как называется это чувство, которое тайком подкралось к ней, заполнило ее, победило. «Я люблю его, я люблю его! О бедный Марк Антоний, наконец-то ты отомстил мне! Я люблю тебя так, как любишь меня ты, всем сердцем, безгранично. Мое замурованное сердце содрогнулось, распахнулось, чтобы принять Марка Антония. Это клин, который он вбил в меня своей собственной любовью. Он отдал мне свою римскую душу и оказался в ночи, такой черной, что, кроме меня, он никого и ничего не видит. И я, приняв его жертву, полюбила его. Что бы ни было в будущем, нас ждет одно будущее на двоих. Я не могу бросить его».

– О, Антоний, я люблю тебя! – крикнула она, обнимая его.

Летом легаты десятками покидали Антония, сенаторы сотнями уходили к Октавиану. Это было очень легко сделать – как переплыть через бухту, ибо Антоний, впавший в отчаяние, не останавливал их. Все они обвиняли «эту женщину», причину краха. Один шпион сообщил Клеопатре странную вещь. Оказывается, когда Реметалк Фракийский с особой язвительностью критиковал Антония, Октавиан резко прервал его, крикнув: «Quin taces! Если я допускаю измену, это еще не значит, что мне нравятся предатели!»

Худший удар Антонию был нанесен в конце июня: уехал Агенобарб, не скрывавший своей ненависти к Клеопатре, говоривший об этом открыто.

– Даже ради тебя, Антоний, я и дня больше не вынесу этой женщины. Ты знаешь, что я болен, но ты, вероятно, не знаешь, что я умираю. И я хочу умереть среди римлян, на римской земле, чтобы даже запаха этой женщины не было. Какой же ты дурак, Марк! Без нее ты победил бы. С ней у тебя нет шанса.

Плача, Антоний смотрел, как гребная лодка уносит Гнея Домиция Агенобарба через бухту. Потом отослал за ним все его вещи, не слушая энергичных протестов Клеопатры.

На следующий день после отъезда Агенобарба уехал Квинт Деллий со всеми оставшимися сенаторами.

Еще через день Октавиан прислал Антонию письмо.

«Твой самый преданный друг Гней Домиций Агенобарб мирно умер прошлой ночью. Я хочу, чтобы ты знал, что я был рад его приезду и отнесся к нему с большим уважением. Как я понимаю, его сын Луций помолвлен с твоей старшей дочерью от моей сестры Октавии. Помолвка не будет расторгнута, я дал слово Агенобарбу. Будет интересно наблюдать за отпрыском пары, соединившей кровь бога Юлия, Марка Антония и Агенобарбов, правда? Метафорическое перетягивание каната, при том что Агенобарбы всегда были в оппозиции к Юлиям».

– Мне его недостает, мне его недостает, – сказал Антоний, не стыдясь слез.

– Он был моим непримиримым врагом, – сквозь зубы процедила Клеопатра.

В иды секстилия Клеопатра созвала военный совет. «Так мало нас, так мало!» – думала она, заботливо усаживая Марка Антония в его курульное кресло из слоновой кости.

– У меня есть план, – сказала она Канидию, Попликоле, Сосию и Марку Лурию, единственным оставшимся старшим легатам. – Но может быть, у кого-то еще есть план. Если так, то я хотела бы сначала выслушать его, а потом скажу я.

Ее тон был смиренным. Казалось, она говорила искренне.

– У меня есть план, – заговорил Канидий, благодарный за эту неожиданную возможность огласить свои соображения без необходимости самому созывать совет.

Уже несколько месяцев он не мог поделиться ими с Антонием, от которого осталась только тень прежнего Антония. Это ее вина, больше ничья. Подумать только, когда-то он защищал ее! Но этого больше не будет.

– Говори, Публий Канидий, – разрешила она.

Канидий тоже выглядел постаревшим, несмотря на хорошую физическую форму. Однако он не потерял способности говорить откровенно.

– Первое, что нам надо сделать, – это отказаться от флота, – начал он. – Я говорю не о том, чтобы оставить только флагманы. Нет, надо распустить все корабли, включая корабли царицы Клеопатры.

Клеопатра напряглась, открыла рот, чтобы что-то сказать, но закрыла. Пусть Канидий закончит излагать свой странный план, потом ударит она.

– Мы отвезем пехоту в македонскую Фракию, где у нас будет пространство для маневра и возможность самим выбрать место для сражения на суше. У нас будет идеальная позиция для набора дополнительных сил из Малой Азии, Анатолии и даже Дакии. Мы сможем использовать семь македонских легионов, в настоящее время находящихся вокруг Фессалоники. Это хорошие воины, Антоний, как ты знаешь. Я советую выбрать территорию за Амфиполисом, где воздух чистый и сухой. Этот год был достаточно влажным, и поэтому песчаных бурь не предвидится, как случилось у Филипп. К тому времени как мы дойдем туда, урожай уже будет собран, и урожай хороший. Поход даст больным солдатам время набраться сил, и моральный дух будет повышаться уже потому, что мы покинем это ужасное место. К тому же я сомневаюсь, что Октавиан и Агриппа смогут двигаться со скоростью, с какой двигался Цезарь. Я слышал, у Октавиана кончаются деньги. Он даже может решить не проводить кампанию так далеко от Италии, поскольку зима на носу и линии снабжения неясны. Мы пойдем по суше, а ему придется увести свой флот из Адриатики в верхнюю часть Эгейского моря. Нам флот не нужен, но, когда мы заблокируем Эгнациеву дорогу, в вопросах продовольствия он сможет полагаться только на корабли.

Канидий замолчал, но когда Клеопатра хотела что-то сказать, он так резко поднял руку, что она не произнесла ни слова. Остальные ловили каждое его слово, дураки!

– Царица, – обратился к ней Канидий, – ты знаешь, что я был твоим самым преданным сторонником. Но это в прошлом. Время доказало, что кампания – не место для женщины, особенно когда эта женщина занимает палатку командира. Твое присутствие посеяло разногласия, гнев, оппозицию. Из-за твоего присутствия мы потеряли ценных людей и даже еще более ценное – время. Твое присутствие лишило римскую армию ее жизнеспособности, воли к победе. Тот факт, что ты – женщина, создал так много проблем, что, даже будь ты Юлием Цезарем – а ты им определенно не являешься, – твое присутствие стало страшным грузом для Антония и его генералов. Поэтому я решительно требую, чтобы ты немедленно возвратилась в Египет.

– Ничего подобного я не сделаю! – крикнула Клеопатра, вскакивая. – Как ты смеешь, Канидий! Это мои деньги дали возможность начать войну, а мои деньги – это я! Я не вернусь домой, пока мы не победим в этой войне!

– Ты меня не поняла, царица. Я говорю, что мы не сможем победить в этой войне, пока ты здесь. Ты – женщина, которая попыталась надеть военные сапоги мужчины, и ты не добилась успеха. Ты и твои капризы очень дорого обошлись нам, и пора тебе понять это. Если нам надо победить, ты немедленно вернешься домой.

– Я не поеду! – сквозь зубы ответила она. – Более того, как ты смеешь советовать мне оставить флот? Он стоит в десять раз дороже пехоты, и ты хочешь передать корабли Октавиану и Агриппе? Это все равно что передать им целый мир!

– Я не говорил, что флот надо отдать врагу, царица. Я имел в виду, что его надо сжечь.

– Сжечь? – ахнула она и схватилась за горло, ощутив увеличившуюся опухоль. – Сжечь? Все это дерево, всю работу, деньги – все пустить в дым? Никогда! Нет, нет и нет! У нас больше четырехсот квинкверем в боевой готовности и еще больше транспортов! У нас не осталось кавалерии, идиот! Это значит, пехота не может сражаться – она совершенно парализована! Если надо что-то уничтожить, пусть это будет пехота!

– Исход сражения на суше решает пехота, а не кавалерия, – сказал Канидий, не желавший уступать этой сумасшедшей женщине и ее стремлению получить то, что полагается за потраченные ею деньги. – Мы сожжем корабли и пойдем в Амфиполис.

Во время этой словесной перепалки Антоний сидел молча. Клеопатра была одна против Канидия, которого поддержали Попликола, Сосий и Лурий. Их речи казались ему чем-то нереальным, как волны, набегающие на берег и снова отступающие.

– Я не поеду домой, и ты не сожжешь мои корабли! – кричала она с пеной у рта.

– Уезжай домой, женщина! Мы должны сжечь корабли! – кричали легаты, сжав кулаки, а некоторые даже хватались за мечи.

Наконец Антоний словно ожил. Он стукнул кулаком по столу так, что стол зашатался.

– Заткнитесь! Все! Заткнитесь и сядьте!

Они сели, дрожа от гнева и разочарования.

– Мы не будем сжигать корабли, – устало сказал Антоний. – Царица права, корабли надо сберечь. Если мы сожжем все наши корабли, ничто не будет стоять между Октавианом и восточным концом Нашего моря. Египет падет, потому что Октавиан просто обойдет нас у Амфиполиса. Он поплывет прямо в Египет, и Египет падет, потому что мы не сможем дойти туда первыми, если пойдем по суше. Подумайте о расстоянии! Тысяча миль до Геллеспонта, еще тысяча миль по Анатолии и три тысячи миль до Александрии. Наверное, Цезарь мог пройти такое расстояние за три-четыре месяца, но его солдаты готовы были умереть за него, в то время как наши через месяц устанут от форсированных маршей и дезертируют.

Его аргументы были неопровержимы. Канидий, Попликола, Сосий и Лурий затихли. Клеопатра сидела, опустив глаза и не ощущая никакого триумфа. Внезапно она поняла, что двигало этими дураками: они не могли перенести того, что она женщина. Все это не потому, что она иностранка и что деньги принадлежат ей, – вся их ненависть была направлена против женщины. Римлянам не нравились женщины, поэтому они оставляли их дома, даже если не были заняты ничем особенно важным, просто уезжали на свои виллы! Наконец-то она разгадала загадку.

– Я не знала, что во всем виноват мой пол, – сказала она Антонию, после того как его генералы ушли, недовольно бормоча что-то, но понимая, что он прав. – Почему я была такой слепой?

– Потому что твоя жизнь не давала тебе прозреть.

Наступило молчание. Клеопатра чувствовала в Антонии перемену, словно ожесточенность долгого спора между нею и его четырьмя оставшимися друзьями дошла до его сознания и частично вернула ему энергию.

– Я больше не хочу говорить о моем плане с Канидием и другими, – сказала она. – Но я хотела бы обсудить его с тобой. Ты выслушаешь меня?

– С удовольствием, любовь моя. С удовольствием.

– Я знаю, что здесь мы победить не можем, – оживленно начала она, словно это ее не волновало. – И еще я поняла, что пехота бесполезна. Твои римские войска верны тебе, как всегда, и среди них не было дезертиров. Поэтому их нужно по возможности сберечь. Я хочу уйти из Амбракии и быстро добраться до Египта. И есть только один способ сделать это. Наш флот должен дать сражение. Сражением должен командовать ты лично, с борта «Антонии». Ты и твои друзья должны проработать все детали, потому что я в морском деле ничего не понимаю. Я только хочу погрузить на мои транспорты как можно больше твоих римских солдат, а остальных ты посадишь на свои самые быстроходные галеры. Пусть тебя не волнуют квинкверемы. Они такие медленные, что их захватят.

Он внимательно слушал, пристально глядя на нее.

– Продолжай.

– Это наш секрет, Марк, любовь моя. Ты не скажешь об этом даже Канидию, которому поручишь на суше командовать оставшейся пехотой. Командовать флотом назначь Попликолу, Сосия и Лурия. Это их займет. Пока они знают, что мы там лично, они не почувствуют подвоха. Я буду на борту «Цезариона», достаточно далеко позади линий, чтобы видеть, где образуется брешь. И как только такая брешь появится, мы с твоим войском быстро уплывем в Египет! Тебе нужно держать пинас около «Антонии». Когда ты увидишь, что я уплываю, ты последуешь за мной. Быстро догонишь меня и перейдешь на борт «Цезариона».

– Я буду выглядеть дезертиром, – хмурясь, сказал Антоний.

– Нет, если все будут знать, что ты действовал так, чтобы спасти твои легионы.

– Я хочу улучшить твой план, любимая. У меня в Киренаике есть флот и четыре хороших легиона с Пинарием Скарпом. Дай мне один корабль, и я поплыву в Паретоний, чтобы забрать Пинария и моих людей. Мы снова увидимся в Александрии.

– Паретоний? Это в Ливии, а не в Киренаике.

– Поэтому я пошлю сейчас корабль в Киренаику. Я прикажу Пинарию немедленно идти в Паретоний.

– Если мы не сумеем спасти все твои одиннадцать легионов здесь, у нас есть еще четыре, – с удовлетворением произнесла Клеопатра. – Пусть будет так, Марк. Тот корабль будет ждать на траверзе «Цезариона». Но прежде чем ты перейдешь на него, ты попрощаешься со мной на «Цезарионе», хорошо?

– Это нетрудно, – сказал он, смеясь, и поцеловал ее.

Секрет неминуемо раскрылся, когда в сентябрьские календы легионы были погружены – набиты, как сельди в бочке, – на транспорты Клеопатры и другие быстроходные корабли. Перед этим было замечено свидетельство чего-то более важного, чем морской бой: на всех кораблях, кроме массивных «пятерок», были сложены паруса и погружено огромное количество воды и еды. Канидий, Попликола, Сосий, Лурий и остальные легаты предположили, что сразу же после боя они поплывут в Египет. Их предположение усилилось, когда все ненужные корабли были вытащены на берег и сожжены подальше от Амбракии, чтобы дым рассеялся, прежде чем Октавиан сможет увидеть его. Никто не подозревал, что само сражение – это дым, что никакого боя не будет. Гордые римляне Попликола, Сосий и Лурий не смогли бы смириться с этим. Канидий, разглядевший истину сквозь дымовую завесу, ничего не сказал своим товарищам, только подумал, сколько войска не успеет погрузиться на транспорты к тому моменту как Октавиан поймет, что происходит.

В конце лета ветер на Адриатике был более предсказуем, чем в любой другой сезон. Утром он дул с запада, а ближе к полудню менял направление на северо-западное, и чем севернее он поворачивал, тем больше набирал силу.

Октавиан и Агриппа не пропустили ни одного признака предстоящего сражения, хотя ни один разведчик не сообщил им о парусах, воде и еде на борту каждого транспорта Антония и Клеопатры. Если бы они знали об этом, то приняли бы контрмеры для отхода. А так они лишь посчитали, что противник устал сидеть тихо и решил поставить все на поражение Агриппы на море.

– Стратегия Антония проста, – сказал Агриппа Октавиану в их палатке. – Он должен повернуть мою линию кораблей на самом северном конце и гнать их на юг, то есть прочь от твоего лагеря на суше и моей базы в бухте Комар. Его пехота нападет на твой лагерь и на мою базу с хорошим шансом на победу. Моя стратегия тоже простая. Мне нужно не дать повернуть мою линию с подветренной стороны. Кому первому удастся повернуть, тот и победит.

– Тогда ветер скорее на твоей стороне, – заметил Октавиан, очень довольный.

– Да. Размер тоже на моей стороне, Цезарь. Эти чудовищные «пятерки» Антония слишком неповоротливые. Он – гигант Антей, а мы – Геркулес, карлик по сравнению с ним, – с усмешкой сказал Агриппа. – Но он, кажется, забыл, что Геркулес оторвал Антея от матери-земли. Ну что ж, в сражении на воде Антей попросту не сможет черпать силу из земли.

– Найди мне флотилию, которой я смогу командовать на южном конце твоей линии, – велел Октавиан. – Я отказываюсь пережидать это сражение на суше, не хочу, чтобы все называли меня трусом. Но если я буду достаточно далеко от главного удара, то не смогу помешать твоей тактике даже самой невинной ошибкой. Сколько наших легионеров ты планируешь использовать, Агриппа? Если Антоний победит, он ведь нападет на наш лагерь и порт?

– Тридцать пять тысяч. На каждом корабле есть гарпун, чтобы тянуть этих слонов, и множество лестниц с крюками. Наше преимущество в том, что наши солдаты натренированы как матросы, а Антоний не побеспокоился об этом. Но, Цезарь, бесполезно сидеть на южном конце нашей линии. Лучше тебе быть на моей либурне моим заместителем. Я верю, что ты не будешь отменять мои приказы.

– Спасибо за комплимент! Когда это произойдет?

– Завтра, судя по всем знакам. Мы будем готовы.

На второй день сентября Марк Антоний вышел в Амбракийский залив с шестью эскадрами, взяв под начало самую северную. Его правое, северное крыло состояло из трех эскадр, в каждой эскадре пятьдесят пять массивных «пятерок». Попликола был его заместителем. Агриппа расположился на веслах дальше от берега, чем ожидал Антоний, а это означало, что придется грести дольше, чем он хотел. Поздним утром он подошел на нужное расстояние и лег на весла, дав отдохнуть гребцам. Только к полудню, когда ветер подул с севера, стало возможно начать бой. Клеопатра и ее транспорты воспользовались преимуществом большого расстояния и подошли к входу в бухту, словно они были в резерве. Она надеялась, что, находясь на большом расстоянии от них, Агриппа не догадается, что на ее кораблях находится войско.

Ветер стал меняться. Обе стороны отчаянно гребли на север, галеры на северном конце обеих сторон выстроились в линию, в результате между «пятерками» Антония образовались большие интервалы, чем между либурнами Агриппы.

Состязаться было трудно. Ни одной стороне не удавалось повернуть другую сторону под ветер. Вместо этого две конечные эскадры оказались заблокированными.

«Антония» и флагман Агриппы «Бог Юлий» первыми вступили в бой, и буквально через несколько минут шесть проворных маленьких либурн зацепили «Антонию» и притянули к себе. Через какое-то время Антоний увидел, что десять из его галер тоже в опасности: к ним тоже «прицепились» либурны. Некоторые горели; не имело смысла таранить и топить их, если огонь все сделает. Солдаты с шести либурн устремились на палубу «Антонии», и Антоний решил покинуть корабль. Он видел, что Клеопатра и ее транспорты вырвались из бухты и под парусами двинулись на юг, подгоняемые северо-западным ветром. Антоний прыгнул в пинас и помчался за ними, лавируя между либурнами.

Никто на борту «Бога Юлия» не заметил эту лодку. Антоний был уже на расстоянии полумили, когда «Антония» сдалась. Луций Геллий Попликола и другие две эскадры Антония быстро сдались без боя, а Марк Лурий, командующий центром Антония, повернул свои корабли и пошел обратно в бухту. Левый фланг под командованием Гая Сосия последовал примеру Лурия.

Это был разгром, посмешище, а не битва. Из более чем семисот кораблей на море столкнулись менее двадцати.

Собственно, это было невероятно до такой степени, что Агриппа и Октавиан пришли к убеждению, что этот самый странный из всех исходов сражений не более чем трюк и что утром Антоний предпримет другую тактику. Поэтому всю ту ночь флот Агриппы лежал на веслах в открытом море, упуская возможность поймать Клеопатру и сорок тысяч римских солдат.

Поскольку на следующий день никакой хитроумной тактики предпринято не было, Агриппа отплыл обратно в Комар, и они с Октавианом пошли посмотреть на пленных.

От Попликолы они узнали шокирующую правду: Антоний дезертировал и последовал за убегающей Клеопатрой.

– Во всем виновата та женщина! – кричал Попликола. – Антоний и не думал драться! Как только с «Антонией» было покончено, он перепрыгнул через борт и погнался за Клеопатрой.

– Невероятно! – воскликнул Октавиан.

– Говорю тебе, я видел это сам! И, увидев, подумал: зачем подвергать опасности своих солдат и экипажи? Мне казалось, что честнее будет сдаться. Я надеюсь, ты оценишь мой здравый смысл.

– Я высеку это на твоем памятнике, – добродушно промолвил Октавиан и обратился к своим германцам: – Я хочу, чтобы его немедленно казнили. Проследите.

Пощадили только Сосия. Аррунтий просил за него, и Октавиан прислушался к его просьбе.

Как выяснилось, Канидий пытался убедить пехоту атаковать лагерь Октавиана, но никто, кроме него самого, не хотел драться. И войска не хотели сворачивать лагерь и идти на восток. Сам Канидий исчез, пока представители легионов вели переговоры о мире с Октавианом. Октавиан отослал иностранных наемников домой, а для римлян нашел землю в Греции и Македонии.

– Я не потерплю, чтобы кто-то из вас отравлял Италию своими рассказами, – сказал Октавиан представителям. – Милосердие – моя политика, но вы никогда не вернетесь домой. Будьте как ваш хозяин Антоний и учитесь любить Восток.

Гая Сосия заставили дать Клятву верности и предупредили, чтобы он не посмел возражать, какой бы ни была излагаемая Октавианом версия событий при Акции.

– Я помиловал тебя при одном условии – молчание до конца дней твоих. И помни, что я в любой момент могу зажечь твой погребальный костер.

– Я хочу прогуляться, – сказал Октавиан Агриппе через две недели после Акция. – И мне нужна компания, так что извинений не приму. Зачистка идет как надо, и ты здесь не нужен.

– Ты всегда впереди всех и всего, Цезарь. Куда ты хочешь пойти?

– Куда-нибудь, лишь бы подальше отсюда. Тьфу! Вонь дерьма и мочи и столько мужчин – это невыносимо! Я мог бы вынести все это, если бы хоть немного крови было пролито, но этого не случилось. Бескровная битва при Акции!

– Тогда сначала проедем верхом на север, пока не окажемся достаточно далеко от Амбракии, и там подышим.

– Отличная идея.

Они ехали два часа и добрались до бухты Комар. Когда за их спинами сомкнулся лес, Агриппа остановился у ручья. Под лучами солнца вода искрилась, от поросшей мхом земли исходил сладковатый запах.

– Здесь, – сказал Агриппа.

– Здесь негде гулять.

– Я знаю, но вон там я вижу два замечательных камня. Мы можем сесть на них лицом к лицу и поговорить. Поговорить, а не погулять. Разве ты не этого хотел на самом деле?

– Храбрый Агриппа! – засмеялся Октавиан и сел. – Ты прав, как всегда. Здесь покой, уединение, можно подумать. Единственный источник шума – ручей, а это все равно что музыка.

– Я захватил бурдюк разбавленного фалернского вина, которое ты любишь.

– Верный Агриппа! – Октавиан выпил, потом передал бурдюк другу. – Превосходно!

– Выкладывай, Цезарь.

– По крайней мере, в эти дни не было никаких признаков астмы. – Он вздохнул, вытянул ноги. – Бескровное сражение у Акция: из четырехсот вражеских кораблей лишь десять участвовали в бою и только два из них горели, пока не затонули. Погибло, вероятно, сто человек, а может, и меньше. И ради этого я обложил налогом народ Рима и Италии, взял двадцать пять процентов! До сих пор налог собирают. Будь я проклят, разорван на куски, если все, что я смогу показать за их деньги, – это сражение, которое и сражением-то назвать нельзя. Я даже не могу показать им Антония или Клеопатру! Он обманул меня, уплыл. Я, дурак, лучше думал об Антонии, мешкал, хотел победить его, вместо того чтобы догонять.

– Успокойся, Цезарь, дело сделано. Я тебя знаю, а это значит, что ты сможешь превратить Акций в триумф.

– Я все ломал голову и хочу опробовать мои идеи на тебе, потому что ты честно мне ответишь. – Октавиан подобрал с земли несколько камешков и стал раскладывать их на камне. – Я не вижу другого варианта, кроме как раздуть намеренно события в Акции во что-то, что захотел бы воспеть Гомер. Два флота сошлись, как титаны, столкнулись по всей линии с севера на юг – вот почему погибли Попликола, Лурий и остальные. Выжил только Сосий. Пусть Аррунтий думает, что это его заступничество спасло Сосия. Антоний дрался геройски на борту «Антонии» и уже побеждал, когда краем глаза увидел, что Клеопатра предательски покидает сражение – и его самого. Он был настолько пропитан зельем, что внезапно запаниковал, прыгнул в пинас и поплыл за ней, как томящийся от любви кобель за сукой. Многие его генералы видели, как он бежал за Клеопатрой, крича ей… – Голос Октавиана поднялся до фальцета: – «Клеопатра, не оставляй меня! Умоляю тебя, не оставляй меня!» Везде плавали мертвые тела, море было красным от крови, на поверхности плавали мачты и обломки кораблей, но пинас с Марком Антонием стремительно продвигался сквозь эту кровавую баню вслед за Клеопатрой. После этого адмиралы Антония струсили. И ты, Агриппа, превосходный в сражениях, сокрушил своих противников.

– Пока неплохо, – прокомментировал Агриппа, сделав еще глоток из бурдюка. – Что случилось потом?

– Антоний догоняет корабль Клеопатры и поднимается на борт. Прошу прощения за настоящее время. Это всегда помогает мне, когда я приукрашиваю что-то, о чем не должны узнать правду, – пояснил мастер приукрашивания. – Внезапно он приходит в себя, представляет себе катастрофу, от которой он так трусливо сбежал. Я научу этого irrumator Антония, как обвинять меня в трусости у Филипп! Он воет в растерянности, покрывает голову плащом и сидит на палубе три дня без движения. Клеопатра кормит его противоядиями, умоляет его сойти вниз, в ее каюту, но он неподвижен, ошеломленный своей трусостью. Тысячи людей мертвы, и он отвечает за это!

– Звучит как те дрянные эпические поэмы, которые покупают молодые девицы, – сказал Агриппа.

– Да, звучит. Но ты готов поспорить против того, что весь Рим и Италия купятся на это?

– Я не такой дурак. Они купят это даже на дорогой бумаге. Если Меценат добавит несколько цветистых фраз, все будет безупречно.

– Конечно, мной будут возмущаться из-за того, что я допустил войну. Люди не любят зря тратить деньги.

– Опасная тема, Цезарь. Как ты собираешься платить долги? Теперь, когда Клеопатра потерпела поражение, у тебя нет причины продолжать собирать налоги. Однако, пока она жива, покоя тебе не будет. Она начнет вооружаться, чтобы предпринять еще одну попытку, с Антонием или без него. Ведь она хочет, чтобы миром правил так называемый сын бога Юлия, а не Антоний. Итак, откуда брать деньги?

Дата добавления: 2015-08-05