Там, за дальними холмами

Зима в Дальнередькинск всегда приходила неожиданно. До обеда ее еще нет, а после обеда выйди на крыльцо – и на тебе! – уже засыпало снегом дальние крыши микрорайона «Солнечный», сползающего с восточных холмов по направлению к городскому озеру. Хотя это скопление частных домов только недавно, указом мэрии было переименовано в микрорайон с красивым названием, а местные-то, как раньше, называли его «Бугры».

Вот так оно всегда и случалось – зима приползала в Дальнередькинск с Бугров.

Давным-давно, когда городок назывался вовсе даже не Дальнередькинск, а Дальнехренск, все было как-то по-другому. Старожилы говаривали, что тогда и небо было ярче, и снег как-то пушистее, и… Да чего им верить, этим старожилам? Это ведь они проголосовали за переименование родного города, как ни кричал местный пророк и бунтарь Федя Калязин, что хрен редьки не слаще. Федя гордо называл себя художником, хотя за всю жизнь не нарисовал ничего более художественного, чем многочисленные транспаранты «Слава всему на свете» и плакаты по охране труда. За что и получил прозвище Федька Маляр.

От кого надо было охранять труд, никто не знал. Впрочем, судя по сонному состоянию Дальнередькинска, где без перебоев работало только предприятие по производству торфяных горшочков, да еще хлебозавод, - охрана труда справлялась со своими обязанностями успешно.

Еще в городе, окруженном с трех сторон холмами, была крохотная река, впадавшая в озеро, пожарная станция, прокат лодок и несколько магазинов. Железная дорога опасливо, точно боясь умереть от скуки, огибала Дальнередькинск, и даже пассажирские поезда не задерживались на маленькой станции дольше, чем на минуту. Была в городе школа и почта, рядом с которой, на уличных лотках небольшой площади местные старушки по выходным раскладывали свои огурцы-помидоры-гладиолусы к Первому сентября и прочим праздникам.

И было отделение Интерпола.

Зачем оно было, толком ответить никто не мог. Как-то так повелось, уже привыкли, со времен далекой перестройки, когда в Дальнередькинске (по тем временам еще Дальнехренска) что ни день околачивалась целая толпа приезжих. Все они громко говорили, махали руками и строили планы по превращению захолустного сибирского городка в туристический центр или что-нибудь еще.

Потом толпа схлынула, а Интерпол остался. Начальник пожарной охраны Митрофан Гнатюк, мужчина солидный и обстоятельный, с кулаками, похожими на дыни и висячими казацкими усами, подвыпив, любил рассказывать, как его вызвал к себе тогдашний мэр Рябов-Мирцкявичус и показал гербовую бумагу с иностранными словами.

- А там прямо так по-английски и написано, - басил Гнатюк, - «организовать в Дальнехренске местное отделение Интерпола, для чего согласно штатному расписанию будет прислан специалист». Я и говорю мэру…

Дальше Гнатюка уже не слушали – надоел, да и хорошо знали, что ни слова по-английски он не понимает, даже надпись на батончике «Сникерс» не может прочитать, не перевравши.

Но Интерпол, как мы уже говорили, в Дальнередькинске был и даже работал. Находилось отделение международной полиции в небольшом деревянном пристрое между конторой ЖЭУ, крашеной в синий цвет и бревенчатым лабазом – старейшим в городе продуктовым магазином, который старики по привычке называли «сельпо», хотя на нем красовалась гордая вывеска «Гастрономия и напитки». Вывеску когда-то нарисовал Федька Маляр. Кривовато нарисовал, но и так сойдет.

На самом деле отделение Интерпола в Дальнередькинске было создано с особой целью, очень даже серьезной и неизвестной почти никому из местных жителей, даже вездесущей старухе Варваре Степановне Плотниковой по прозвищу Варька-Бородавка, из-за выдающейся детали внешности, украшавшей крючковатый нос. Бородавка знала все про всех, но даже она не могла внятно ответить – на кой черт в тихом городке располагается учреждение с чудным названием «Интерпол». На самом деле, решение это было принято потому, что… Нет, давайте не будем торопить события.

Впрочем, до недавнего времени отделение международной полиции пустовало. Огромный висячий замок на двери никто не тревожил уже примерно год, и мальчишки из соседних дворов приспособили пологое крыльцо под свои посиделки.

Но однажды все изменилось.

В Дальнередькинск пришла зима. А вместе с зимой в город пришел худой черноволосый человек, зябко кутающийся в модное, но слишком тонкое для этих мест пальто. На ногах у чернявого, носатого и небритого парня были джинсы и лакированные итальянские ботинки, под мышкой – кобура скрытого ношения, на голове – ушанка (или, скорее, то, что в Москве на Арбате доверчивым туристам впаривают ушлые торговцы). Так вот, на голове у жгучего брюнета была эта самая ushanka. В руках у него не было ничего. Кажется, так уже начиналась какая-то всем известная повесть, но что поделать, если именно так все и обстояло на самом деле.

Небритого и очень голодного парня звали Филипп Айноа Рафаэль Хуан Сегурола де Лос Ремедиос Алькальде. Что-то из этого, несомненно, было именем, а что-то – фамилией. Но, поскольку Филипп Айноа (давайте называть его так) был баском, а жители этой маленькой, но гордой местности любят необычные для сибирского слуха имена, то что именно в этом перечне могло считаться фамилией, мы не знаем. Да это и неважно. Важнее то, что Филипп Айноа был новым начальником дальнередькинского отделения Интерпола. И новое назначение его не слишком радовало.

Так уж повелось, что в Дальнередькинск вот уже лет двадцать ссылали тех, кто чем-то проштрафился или не сошелся характерами с европейским начальством. Филипп Айноа, парень по-баскски горячий, пострадал за свой служебный энтузиазм.

- Тебя интересует русская мафия, да, Алькальде? – заместитель шефа испанского бюро Интерпола кипел от злости как чайник, и даже подпрыгивал в кресле. Это было очень смешно, но Филипп Айноа стоял с каменным лицом, уткнувшись взглядом в пресс-папье на обширном столе начальства.

- Ты на ней совсем свихнулся, дружок! – продолжал реветь шеф. – Я закрывал глаза на твои художества, но это… Русские туристы с кобальтовой бомбой?! Почтенное семейство богатого московского бизнесмена, который привез в подарок своим испанским друзьям их национальный… как его там… - шеф сверился с планшетом, - samouwar! Вот что это было! И ты надел на них наручники, а потом вывез из зала прилета как обезьян!

- Сведения нашего информатора были точны… до этого… - покаянно пробормотал Филипп, не отрывая взгляда от чертова пресс-папье с головой дракона на ручке.

- До этого?!

Заместитель шефа как-то очень быстро успокоился. Он повозил пальцем по экрану планшета и нехорошо улыбнулся.

- Сдается мне, что у меня есть, чем остудить твой пыл, Алькальде. Причем, хорошенько остудить в прямом смысле. Отправляешься в Сибирь.

- В Сибирь? – Филипп потрясенно уставился на лысину шефа. О Сибири баск знал только то, что туда, в бесконечные снега, ссылали преступников и неугодных. – Но шеф…

- В Сибирь, мой дорогой Филипп, в Сибирь. Я сказал!! – внезапно заорал заместитель начальника так, что покачнулось даже пресс-папье. Филипп Айноа похолодел, потому что припомнил рассказы о русском городке с непроизносимым названием. О нем очень любил вспоминать пожилой комиссар Диего Озокобальса, однажды в этом месте побывавший.

- Я ездил туда с делегацией, парень, - опрокинув в глотку стаканчик виски, подмигивал он Филиппу в субботнем баре, - году этак примерно в девяносто третьем. Да… И скажу тебе, это не для слабаков!

Дальше начинались зловещие, вполголоса легенды о бесконечных снегах и ледяных ветрах. Честно говоря, Алькальде сильно сомневался, что Озокобальса бывал в России дальше Москвы, но слушать его все равно было как-то неуютно.

Шеф не шутил, и в Сибирь ехать пришлось. Причем, в самом начале зимы, так что Филиппу пришлось взять с собой целую кучу теплой одежды. «Бери больше, парень, не пожалеешь», - хрипел пьянчуга Диего. Ну, Филипп Айноа и взял – своя ноша не тянет. Конечно, здраво рассудив, что в Москве, городе вполне цивилизованном, шуба на плечах только помешает, баск набил теплыми вещами огромный чемодан, положив сверху ноутбук. И в московском аэропорту с таким же непроизносимо-шипящим названием этот чемодан у Алькальде тут же украли.

- Сперли, значит, - вежливо-равнодушно кивнул головой русский полицейский, принимавший заявление о краже. – Так. Что там в списке? Шуба… искусственный мех. Хм. Это ясно, и это тоже… Ноутбук «Сони»… А здесь что? Так-так. «Преступление и наказание». Это книга?

- Да, да, - покивал Филипп Айноа. – Достоеффский.

- Понятно. Загадочную славянскую душу изучали. Бритва электрическая… Так. Не беспокойтесь, мистер… э-э… мистер. Найдем. Но не сразу, конечно.

Алькальде не понял слова «spiorli», но снова хмуро кивнул и подписал заявление.

Вот так и случилось, что в Дальнередькинск новый начальник местного отделения Интерпола приехал в тонком пальто.

* * *

Дальнередькинск привлек внимание международной полиции только одной, но незаурядной особенностью.

Именно в этом тихом и мало кому известном сибирском городке спокойно доживала свои дни Мария Долорес Бласка Принсипиа – мама первой жены, а точнее уже вдовы племянника известного колумбийского наркобарона Паоло Содобара (по прозвищу Эль Гордо или «Толстяк», что, впрочем, совершенно неважно, потому что для нашего рассказа наркобарон не имеет никакого значения). Сам племянник уже лет десять как преставился не вполне законным образом, а длинная и извилистая история, которая привела почтенную маму его жены в сибирский город, еще ждет своего мемуариста.

Первая жена племянника… и так далее – давным-давно вышла замуж в четвертый раз, жила в Германии и регулярно посылала Марии Долорес денежные переводы, каждый раз при этом утирая слезу, щедро разбавленную дорогой тушью. Сама же почтенная матрона, она же тетя Маша, Мария Дмитриевна или (для учеников старших классов дальнередькинской школы №1) «Марьдмитна» учила детей английскому и копалась в огороде. Не подозревая, что на нее нацелено неусыпное око Интерпола.

Впрочем, неусыпное ли… Замок, на который была закрыта деревянная дверь отделения Интерпола, потихоньку ржавел. Но тут в городе появился неутомимый Филипп Айноа, и все заверте…

Да нет же, не завертелось ничего, конечно. Все осталось так же, как и было – за исключением того, что участковый Комаров порылся в ящике стола и вручил новому начальнику здоровенный ключ на длинной цепочке.

- Это ваше, - сказал Комаров и зевнул, глядя, как посиневшие от холода и отсутствия бритвы щеки брюнета медленно розовеют. Потом участковый перевел взгляд за окно и хмыкнул:

- Ишь ты. Однако пурга будет. Вовремя вы успели-то.

Под одобрительное ворчание примчавшегося на пожарной машине Митрофана Гнатюка иностранец был одет в теплую куртку с натрафареченными на спине буквами «МЧС» и обут в кирзовые сапоги с войлочными вкладками. Ушанку ему оставили, хотя Гнатюк скептически хмыкнул:

- Дрянь это, а не шапка. Надует тебе уши, вот тогда побегаешь. Хотя…

И щелкнул крепким, как камень ногтем по звонкой бутыли за пазухой.

Замок с двери отделения Интерпола был торжественно снят, Филипп Айноа доставлен к месту работы и усажен за конторский стол времен первых пятилеток и трудового энтузиазма. Первое, что бросилось ему в глаза – компьютер, при виде которого Алькальде испытал священный ужас. Это был какой-то «пентиум», помнивший времена дикого накопления российского капитала, еще более дикого бандитизма, аэробики по телевизору и талонов на питание. Баск задумчиво протер рукавом куртки экран запыленного монитора и зачем-то щелкнул кнопкой. По экрану пошла зеленоватая рябь, а системный блок под столом внезапно захрустел так громко, что Алькальде показалось, что ему в ногу кто-то вцепился и начал пережевывать сапог. Похрустев с минуту, компьютер так же внезапно замолчал, экран погас и больше никаких признаков жизни древний аппарат не подавал.

- Экая хреновина, - сочувственно прогудел Гнатюк. – Ну ничего. Здесь у нас все на бумагах испокон веку.

И немедленно разлил то, принесенное с собой в звонкой бутыли, по трем стаканам. Алькальде хотел отказаться, но еще раз посмотрел на молчащий «пентиум», на вьюжные хлопья за окном, на потрескивающую под потолком лампу дневного света, густо увешанную паутиной – и сам не заметил, как выпил.

- Все пьют, - наставительно заметил участковый Комаров. – Вот и до тебя тут был немец, тоже пил. Францем звали. Франц Гроссбауэр. Приехал, помню, по весне. Бодрый такой, пузатый, в клетчатом пиджаке. Бумагами тряс, ноутбуком своим. А через полгода… да, Васильич?

- Точно, - хрустя огурцом, подтвердил Гнатюк. - Через полгода.

- …через полгода вышел ночью из подъезда, сел на лавочку и завыл. На Луну. И пока санитары не подъехали, в руки не давался. Петраков из третьей квартиры даже с карабином выскочил – думал, что волк.

- А где… он сейчас? – медленно спросил Филипп Айноа, старательно складывая в голове русские слова.

- Да в дурке он, где ему еще быть? – равнодушно отозвался участковый. – Ну, то есть, в больнице, - поправился он, поглядев на иностранца. – Лечится. Наливай, Васильич, выпьем за здоровье!

Выпили еще. И еще. Потом пели песни. А потом Филипп Айноа Рафаэль Хуан Сегурола де Лос Ремедиос Алькальде проснулся на казенном диване, заботливо укрытый сверху курткой с трехбуквенным трафаретом во всю спину. Сапоги с него кто-то снял и поставил у входа. В окно колотилось солнечное зимнее утро, пурга утихла и надо было как-то жить дальше.

* * *

Зачем нужен Интерпол, никто в Дальнередькинске не понимал. Ни тогда, в сумрачных девяностых годах, ни сейчас, когда все вроде бы успокоилось и пришло в порядок. Есть – и все тут, так московское начальство решило. А Москва – она от Сибири так далеко, что понимать ее прихоти не стоит и пытаться. Проще исполнять – до тех пор, конечно, пока по-живому не режут. Но ведь не режут же, вот и ладно.

Филипп Айноа, несмотря на языковой барьер, в городке моментально освоился, хотя своим его, конечно, не считали. Но парень, вроде, хороший. С дуринкой в голове, ничего не попишешь, начитался шпионских романов у себя там в Европе. Ну так дело молодое, мальчишки тоже во всяких там «робингудов» играют, на то они и пацаны.

Бессонные старушки, даже несмотря на зимние холода регулярно собиравшиеся на лавочках у подъездов старенькой пятиэтажки, куда поселили нового начальника отделения Интерпола, уже знали: если «Филька чернявый» ни свет ни заря собрался и вышел из дома – значит, пошел на задание. Какое задание – это всем разъясняла Варька-Бородавка.

- Бабоньки, тут у нас, не иначе, секта завелась. Тоталитарная!

«Тоталитарная!» - ахали ее подружки, с пулеметной быстротой лузгая семечки. Гнатюк беззлобно называл все это сборище «опербабками». Все они обожали телеканал «Рен-ТВ», так что про секты, инопланетян и потустороннее знали с доскональностью экспертов, однако же превзойти в этом Бородавку не мог никто.

- Таятся, - зловеще сообщала она, и опербабок передергивало. – Козни строят. А чернявый до утра пишет про них. Все пишет и пишет, свет так и горит, счетчик мотает и мотает…

На самом деле, Филипп Айноа неукоснительно следовал приказам своего шефа, полученным от него еще в Испании. Приказы были ясными и понятными: следить за Марией Долорес (и так далее), собирать доказательства ее преступной связи с колумбийскими картелями и потом – накрыть с поличным. Ведь не могла же старушка божий одуванчик оказаться в этой глухомани просто так! Кто же по доброй воле на такое решится?

Увы, получить более точные указания Алькальде не мог, потому что ноутбук, украденный в московском аэропорту, к нему так и не вернулся, и флешка с зашифрованными на ней секретными документами оставалась непрочитанной. А свой смартфон последнего поколения, - тоже, конечно, зашифрованный по последнему слову техники - Филипп Айноа попросту утопил. В самом обычном (для этих мест, конечно) деревенском сортире, куда забрел в первое же утро, будучи невменяем со страшенного похмелья после гнатюковского самогона.

Смартфон-то потом выловили, не пропадать же добру. Но, как оказалось, добро все-таки пропало, включаться отказывалось напрочь, а самый ближайший сервисный центр находился неизвестно где. Отмытый смартфон перекочевал в ящик конторского стола, а баск почесал неистребимую щетину и отправился на почту.

Там его ждал еще один сюрприз. Телефон, гордо заявленный как «межгород», мог дозвониться только до соседнего райцентра – Большепикулинска. И ни в какую – дальше. В трубке трещало, булькало, пищало и завывало.

- Какая-то гроза на Юпитере, - задумчиво прокомментировал эти звуки Юрка Симановский, электрик и большой интеллектуал, помогавший Алькальде разобраться в хитросплетениях почтовых правил. – Короче, правду говорят. Почта России – филиал ада. Потом еще попробуем, а сейчас… - и он развел руками.

Оставалось только следить за скромной школьной учительницей, размышлять про ее коварные планы и заполнять блокнот своими наблюдениями.

Неожиданный поворот расследованию Филиппа Айноа придал участковый Комаров, который частенько заходил в отделение Интерпола – попить чаю и не только. Как-то в начале марта, в самые метели, он долго возился на крыльце, обметая снег с полушубка, потом гремел чем-то в сенях и приглушенно матерился. Наконец, он возник на пороге, держа в руках здоровенную заиндевевшую рыбину.

- Pozten naiz zu ezagutzeaz, Мьироныч, - радушно поздоровался с ним баск, включая электрический чайник. Он уже привык, что без чая, как, впрочем, и без водки, здесь, в Сибири, делается очень мало дел.

- Да, точно. Я тебя тоже рад видеть. Здорово, Филек. Вот, держи, - участковый сунул рыбное полено удивленному Филиппу Айноа, сам подул на пальцы и принялся расстегивать полушубок. – Приготовишь у себя по-холостяцки.

Пока баск задумчиво разглядывал каменно-твердого карпа, Комаров присел на диван и устало потянулся.

- Чем сегодня занят? – спросил он медленно, тщательно выговаривая слова, чтобы иностранец сумел его понять. Потом подумал и добавил:

- Вот ар ю дуинг… – помолчал задумчиво, – тудэй?

В свободное время Комаров учил английский и очень гордился своими успехами, пытаясь общаться на этом языке с каждым, кто попадался под руку, не исключая правонарушителей. Но прежде чем начальник отделения Интерпола успел ответить, участковый махнул рукой.

- А-а, да какая разница? – сказал он с тоской. – Все равно здесь ни хрена не происходит. Вот ты понимаешь – ни-хре-на! Сегодня с утра у Федотова с Луговой, 13 «жигуль» угнали. Ну, я обрадовался – наконец-то дело! И что ты думаешь? Угнали в соседний двор, я по следам прошелся, а там Серега Маврин прямо в машине дрыхнет… Только ведь выпустили из колонии, а он нажрался, баклан, и сразу за старое. Вот лишенец… Хоть бы допер своей черепушкой, что надо как-то следы замести.

Из всего рассказа Алькальде понял очень немного, но старательно переспросил:

- И что было дальше?

- Дальше-то? – Комаров сунул было в рот папиросу, но посмотрел на поморщившегося баска и положил ее обратно в пачку. – Да что дальше… Полетел Серега сизым голубем куда следует. Дальше разберутся. Но это разве дело? В нашем-то микрорайоне и вовсе ничего не происходит.

Он встал, налил в чашку кипятка из электрического чайника, сунул туда сразу два пакетика дешевого черного чая. Сыпанул несколько кусков сахара и зазвенел ложкой.

- Кошка только достала всех. Кэт, мать ее. Нет, даже так… Пуссикэт, во! Замучила, стерва.

- Пуссикэт? – Филипп Айноа мгновенно насторожился. Комаров с удивлением поглядел на него. – Что Пуссикэт?

- Что? Достала, говорю. Всех! Ну, в смысле – замучила, бешеная. Нападает на всех, мне чуть лицо не распорола. Черная такая. Блэк Пуссикэт, короче, понимаешь? У тетки Маши живет вроде как. Жили у бабуси две веселых пусси, блин. Вот тварь неуловимая! Никто поймать не может.

Алькальде лихорадочно соображал. «Пуссикэт? Блэк Пуссикэт? Черная Кошечка? Живет у Марии Долорес Бласки Принсипии? Быть не может! Та самая Черная Кошка, которую уже пять лет безуспешно ищут испанский и колумбийский филиалы Интерпола? Здесь? Думай, Филипп, соображай! Нападает на всех… неуловимая… живет у Марии Долорес… Да, это точно она!»

- Весьма опасна? – спросил он у Комарова, подобрав нужные слова. Участковый зло дернул щекой.

- Во, украшение у меня, видишь? – он ткнул пальцем себе в крупный раздвоенный подбородок. Тонкий, но все-таки заметный лиловый шрам пересекал челюсть наискосок. – Как саблей полоснула! А всего-то коготком… Не кошка, а мутант какой-то, убийца прямо. И сразу испарилась, а больше в руки не давалась. Только тетка Маша с ней и может справиться.

- Да! – забегал по кабинету Филипп Айноа. – Да!

- Ты чего, Филек? – Комаров смотрел недоуменно. – Заболел, нет?

- Порядок, - улыбнулся начальник отделения Интерпола. – Я вспомнил. Вот. Важное дело. Да. Хорошее дело!

- А, ну если хорошее… - полицейский не договорил, и его брови поднялись домиком, когда он увидел, как иностранец лезет в стол и достает литровую бутылку «Столичной». – Ого! Праздник нынче?

- За дело можно, Мьироныч, - твердо сказал Алькальде и хищно улыбнулся.

- И даже нужно, - мгновенно сориентировавшись, подхватил Комаров. – Гнатюка позвать?

Глубокой ночью изрядно поддатый интерполовец сидел и поспешно тыкал в клавиши «пентиума» (который ему все-таки удалось реанимировать с помощью Юрки Симановского). Он то и дело промахивался, попадал не в те буквы и злобно матерился на родном языке. Составляя донесение в испанский филиал Интерпола, Филипп Айноа мысленно уже видел триумфальное возвращение домой, новое звание, широкие перспективы и полное восстановление доверия у шефа.

- Я им всем покажу… - бормотал он, мешая русские слова с баскскими и английскими. – Я ее достану, bai! Eskerrik asko, мистер Комарроф!

Под утро, когда хмель из головы Алькальде изрядно повыветрился, он внезапно замер и застонал в отчаяньи, понимая, что передать свой доклад по электронной почте не сможет никак и ни за что. В этом отношении Дальнередькинск был просто какой-то черной дырой, жители которой прекрасно обходились без такого само собой разумеющегося блага цивилизации как интернет и даже междугородний телефон.

- И это что, город? – схватился он за голову. – Они называют это городом… Да по сравнению с этим наши горы, наши Euskal Herriko где-нибудь в Айскарри - просто какой-то проспект в час пик! Но как же быть… как же быть, черт его дери?

Дождавшись, когда начнется рабочий день, интерполовец тяжело вздохнул, повертел отпечатанный на стареньком принтере (чудесным образом имевшемся в его распоряжении) доклад и поплелся на почту.

- Тьеть Галь, - сказал он в зарешеченное окошечко, лучезарно и белозубо улыбаясь. – Надо письмо… заказное. Испания.

- Адрес четко написал? – грозно спросили из окошка, и Филипп Айноа невольно съежился. Почтмейстер тетя Галя была женщиной монументальных габаритов и обладала таким же выдающимся голосом. «Труба иерихонская», - в который уже раз восхитился баск и молча закивал.

- Давай сюда, - аккуратно сложенный доклад исчез в окошечке. Оттуда раздалось буханье штемпелей и шелест конверта. – Готово. Будет тебе Испания, ты как раз вовремя, сейчас корреспонденцию для отправки забирают.

- И сколько? – с замиранием сердца спросил молодой человек.

- Ждать, что ли? А я откуда знаю! Поездом, потом авиапочта… Как отсортируют, да через границу отправят. Жди, в общем!

Подавив тяжелый вздох, начальник отделения Интерпола вышел из отделения «Почты России». Оглянулся на железную дверь и мрачно, но удивительно чисто сказал по-русски:

- Филиал ада, - после чего побрел по заснеженной улице.

* * *

Апрель в этом году выдался теплым и солнечным, разнотравье так и перло в рост, торопясь после суровой зимы.

Но Филиппу Айноа все эти солнечные деньки были не в радость. Он их даже и не замечал.

Каждое утро он спешил в свой кабинет, доставал из ящика стола распухший от записей и вкладок черный блокнот и шел на Бугры, изучать местность около дома Марии Дмитриевны, она же Мария Долорес Бласка Принсипиа. Ответа на доклад все еще не было, и порой интерполовец уже сомневался в том, что письмо вообще куда-нибудь добралось. Скорее всего оно было потеряно по пути, съедено медведями, вморожено в вечную сибирскую мерзлоту или пущено на самокрутки свирепыми железнодорожными грузчиками, которые, как известно, в этой стране питаются исключительно солидолом, табаком и водкой. Но работа есть работа, она требует профессионального подхода. Поэтому Алькальде мерз в холода, мок до нитки в дожди, превращавшие землю в непролазную грязь – и жарился на весеннем сибирском солнце, которое оказалось неожиданно жарким. Зато каждый метр в округе был изучен, занесен в блокнот, описан и вычерчен. Любая дыра в заборе или тропинка не ускользнули от внимания зоркого баска.

Вот только проклятая Черная Кошечка, Black Pussycat ни разу не попалась ему на глаза. И все-таки пару раз Алькальде повезло услышать, как Мария Долорес ворчливо жалуется кому-то по телефону. Слово «кошка» он слышал издалека, оно прочно засело у интерполовца в голове и даже снилось по ночам, танцуя вокруг него россыпью наглых и насмешливых букв, покрытых черным мехом. Филипп не сомневался, что особо опасная террористка, связанная с кучей всем известных и наводящих ужас организаций – прячется где-то здесь, недалеко. Нет лучше места, чем заштатный городишко, сонный и ленивый!

С каждым днем напряжение росло, и Филипп Айноа даже бабулек на скамейке, торчащих у подъезда в эти теплые деньки почти круглосуточно, иногда принимал за агентов вездесущей Черной Кошки. А однажды, поднимаясь по лестнице, он услышал из-за соседской двери эти два заветных слова и от неожиданности разбил выскользнувшую из пальцев бутылку пива, которую только что открыл, но еще даже не успел донести до рта.

Оказалось, что по телевизору шел старый милицейский сериал, что-то про «место встречи» (дальше Алькальде толком не понял), в котором ловили банду с таким названием. Случайное совпадение интерполовец принял за хороший знак. Но ждать становилось все труднее.

- Чегой-то исхудал наш чернявый совсем, - неодобрительно, провожая взглядом обтянутую пиджаком спину, покачала головой Бородавка. – И глазами зыркает, как из погреба. Видать, рехнется скоро. Они все больше полугода не держались.

- Ой, да ну тебя, Варька! – возмутилась еще одна «опербабка». – Жалко же!

- Помяни мое слово, Коза, - понизив голос, прошипела Бородавка, - скоро у него шифер-то сорвет! Ой, что бу-удет…

Ее подруга плюнула и перекрестилась.

Правда, от совсем уж мрачных мыслей спасал Гнатюк. Начальник пожарной охраны решил, что иностранцу, да еще такому крепкому и спортивному парню, незачем протирать штаны в кабинете. Теперь он почти каждый день, несмотря на нерешительные протесты, забирал Филиппа с собой – снять с дерева котенка или помочь открыть заклинившую железную дверь квартиры. Митрофан Васильевич называл это «дернуть от бумажек на люди». Интерполовец отнекивался, но все-таки шел, потому что в кабинете было невесело, что правда, то правда. Его даже стали узнавать по всему городу. Особенно владельцы котов-верхолазов.

А сам Филипп Айноа не подозревал, что за ним тоже наблюдают, и при этом очень внимательно.

Пожалуй, наш рассказ подошел к такому месту, где можно открыть еще одну тайну. В Дальнередькинске и правда прятался свой международный террорист. Вот только тетя Маша к его появлению в сибирском городке не имела совершенно никакого отношения.

Террорист был пожилым человеком с застарелой язвой желудка, клочковато подстриженной бородой и тихим, покладистым характером. Звали его Анвар Ришатович, фамилия тоже была татарской, и работал он начальником пекарного цеха на местном хлебозаводе. От Анвара Ришатовича всегда вкусно пахло свежим хлебом – этот сладкий запах хорошо известен всем, кто хоть раз, не удержавшись по дороге из магазина домой, украдкой совал руку в пакет, отщипывал кусочек от горячей буханки и торопливо жевал. Хотя лучше всего, конечно, запивать свежий хлеб холодным молоком.

На работе Анвар Ришатович носил застиранный, но чистый халат, а после работы выходил во двор к мужикам-доминошникам и там, под пулеметный треск костяшек, обсуждал газеты и погоду. Никто из них даже и подумать не мог, что пекарь Ришатыч на самом деле – Абдалла Саид бен Мубарак Аль Дахари, фотография которого много лет красуется на самом видном месте сайта ФБР, в разделе «особо опасных и самых разыскиваемых». Впрочем, если бы кто-нибудь поинтересовался мнением по этому поводу самого Абдаллы Саида, то получил бы в ответ тяжелый вздох и сбивчивые оправдания.

Потому что раскаивался Анвар Ришатович. Ох, как раскаивался и мучился угрызениями совести… Молодость и военные лагеря в Афганистане остались где-то далеко в памяти, а здесь, в Дальнередкинске, бегали по коврам любимые внуки, бодро покрикивала на кота Ваську верная жена Юлдуз Сапаровна и по утрам в пекарне можно было перекинуться шуткой с бабами, месившими тесто.

Только вот сон каждую ночь все не шел. И уже не раз бывший Абдалла Саид бен всякое там, промаявшись до первых петухов – собирался взять ручку и написать письмо куда следует. Но каждый раз что-то останавливало: то приступ радикулита, то сосед Толик, зазывавший на рыбалку, а то внучка, простудившая ухо. Рыбалку Ришатыч любил, радикулит ненавидел, а за здоровье внучки был голов без разговора пожертвовать сразу оба уха и свою бороду в придачу.

Нового начальника отделения Интерпола террорист, разыскиваемый в двадцати странах мира, приметил сразу. В отличие от других дальнередькинцев, уж ему-то было хорошо известно, что такое этот самый Интерпол, и с чем его едят. Впрочем, мытарства только появившегося в городе Филиппа Айноа, лишившегося связи и чемодана, поначалу немного успокоили Анвара Ришатовича. Но потом все началось снова. Наблюдая, как неутомимый баск кружит по Буграм (старый пекарь жил через два дома от Марии Долорес), он уже чувствовал, как холодные наручники смыкаются на запястьях. Конечно, можно было плюнуть на все и выкопать заботливо припрятанный на огороде ящик с пластиковой взрывчаткой, но с годами экс-Абдалла Саид совсем перестал чувствовать тягу к смертоубийству и подрывным работам. Оставалось одно…

Апрельским утром, когда туман с городского озера только-только стал неохотно таять под лучами солнца, Анвар Ришатович стоял у палисадника и задумчиво изучал свой почтовый ящик, прикрученный к забору проволокой. Ящик был пустой и насквозь знакомый – но не подавать же вида, что заметил интерполовца, как всегда притаившегося за тополями на перекрестке и не отрывавшего глаз от калитки, крашеной в кирпичный цвет.

- Анвар! Син кайда? (ты где?) – послышалось сзади. Досадливо поморщившись, пекарь оторвался от своего наблюдения вполглаза и обернулся.

- Мин урамда! (я на улице) – зашипел он вполголоса. - Чего случилось-то? Ты зачем подскочила, ни свет ни заря? Соседей побудишь!

- Э, да какой сон? Давно шай шьем (чай пью), тебя жду, - отшутилась Юлдуз Сапаровна. – А ты все не идешь.

- Иду, иду уже, - пробормотал Анвар Ришатович и повернулся, чтобы пойти в дом.

Но тут что-то загрохотало, застрекотало в небе и откуда-то из-за холмов прямо над головой обомлевшего старика будто из воздуха материализовался черный, хищно вытянутый вертолет, перемалывавший лопастями утренний ваоздух. На борту вертолета красовались белые буквы INTERPOL.

«Приплыли, бля», - совсем не по-татарски мелькнуло в голове у Анвара Ришатовича, который в этот момент отчетливо почувствовал себя Абдаллой Саидом бен Мубараком Аль Дахари.

* * *

Рокот вертолета показался баску, дежурившему в кустах, трубой архангела Гавриила, не меньше. Филипп Айноа застыл на месте, ошеломленно разглядывая черную тушу, приземлявшуюся на траву. Из соседних домов ошалело таращились жильцы, кое-кто повыбегал на улицу, завернувшись в одеяла, растрепанный спросонья.

- ЭТО СПЕЦОПЕРАЦИЯ ИНТЕРПОЛА! – проревел голос из громкоговорителя. И сразу же, без перехода, раздались слова по-испански, показавшиеся баску сладчайшей музыкой. – ФИЛИПП АЙНОА АЛЬКАЛЬДЕ! ВЫ ПРИВЛЕКАЕТЕСЬ К ОПЕРАЦИИ, ПРОСИМ ПОДОЙТИ К ВЕРТОЛЕТУ!

Он еще не успел ничего толком сообразить, а ноги сами несли его к летающей машине, которая тем временем уже приземлилась. Ветер от лопастей пригибал кусты. Из открывшейся в борту двери сноровисто выпрыгивали фигуры в черных шлемах и комбинезонах, за которыми вдруг нарисовался участковый Комаров, с безумно счастливым и слегка даже поглупевшим от такого счастья лицом.

- Я! Я тут! – заорал Филипп Айноа, чуть не плача от переполнявших его чувств.

Комаров увидел его и ткнул пальцем, показывая на баска кому-то еще.

Командир спецназа, пригибаясь, подбежал к Алькальде.

- Отлично! Мы вас нашли! – пробасил он.

- Но… как? – Филипп Айноа с трудом подобрал челюсть и уставился на человека в черном.

- По маячку, господин Алькальде, - коротко объяснил ему тот на вполне сносном испанском с сильным русским акцентом. – Перед приездом в Россию вам ставили прививку, помните?

- А… - баску все стало ясно, и он, выругавшись, крепко врезал себе кулаком по лбу. Как он только мог подумать, что его оставят без присмотра? Но тогда… полгода в этом городе…

- Время не ждет, - кивнул спецназовец. – Вдова дома? Кошка там?

Баск мгновенно собрался и вытряхнул лишние мысли прочь. «Потом разберемся, шеф», - мстительно пообещал он про себя.

- Дома, - сказал он веско. – А вот насчет Кошки – не уверен.

- М-да, - на мгновение задумался командир группы, - ладно. У нас четкое указание. Берем штурмом дом, захватываем террористку, везем по месту назначения. Сейчас покажете, откуда лучше войти…

Он отвернулся от Алькальде, готовясь отдать приказ, и в это время, видимо, что-то случилось, потому что спецназовец замер, машинально прикоснувшись пальцем к наушнику и сосредоточенно вслушиваясь.

- Кондор на связи, - сказал он. – Так точно.

Филипп Айноа смотрел, как вытягивается и бледнеет его лицо, и чувствовал, как что-то нависает над ним, сгущается, словно грозовое облако.

- Так точно, - убито сказал командир спецназа. – Никак нет, здесь. Но Блэк Пуссикэт… Что?! Да. Принял. Так точно… Конец связи…

Он отключился и застыл соляным столбом, бессмысленно уставившись на подбежавшего участкового Комарова.

- Да что случилось-то? – не выдержал тот, с удивлением разглядывая остолбеневшего человека в черном.

- Да то… - эхом отозвался тот. И тут коротко взвыла сирена, тут же оборвавшись. Филипп Айноа оглянулся, и увидел, как подъезжает пожарная машина, из открытого окна которой выглядывает Митрофан Гнатюк. И как глаза начальника пожарной охраны лезут на лоб.

- Вы чего тут, хлопцы? Почетный караул? – он хлопнул дверцей и тяжело спрыгнул на землю. Под полурасстегнутой курткой Гнатюка что-то мявкнуло и зашевелилось, пытаясь проскрести толстую ткань.

- Тих-ха! – буркнул он, сунул руку за пазуху и достал оттуда крупную и взъерошенную черную кошку. Которая шипела, всячески выражала свое возмущение и пыталась дотянуться до пожарного когтями.

- Вот же стервозное существо, ну чисто медуза-горгона! – держа кошку за шиворот на вытянутой руке, сплюнул Гнатюк. – А тетя Маша-то дома? Я ей Чернуху привез. Опять забралась на голубятню, чуть не передавила всех сизарей там! Вот школьники бы ее отблагодарили… И за что только Дмитревна терпит эту тварюгу?

В следующую долгую, мучительно затянувшуюся секунду в голове Филиппа Айноа что-то щелкнуло, и все встало на свои места.

- Блэк Пуссикэт… - прохрипел он. – Черная…

Командир спецназа, постепенно превращавшийся из соляного столба в живого человека, что-то скрипнул и махнул рукой.

- Отбой, - сказал он сипло. – Из штаба отбой дали. Нет тут никакой террористки. И Мария эта самая… тоже не годится.

Участковый Комаров резюмировал все услышанное:

- Ну твою же дивизию! А я-то обрадовался…

- Уходим, - убито сообщил по рации спецназовец, не глядя сунул ее обратно в карман и побрел к вертолету. За ним поспешили черные фигуры с автоматами.

- Стойте!

На крик обернулся только Филипп Айноа. Он первым увидел, как через улицу спешит сухонький азиатского вида старичок с жидкой бородой, перекосившись под весом тяжелого ящика. Старичок доковылял до Алькальде, бухнул ящик ему под ноги, достал из кармана серого халата клетчатый носовой платок и вытер пот со лба. Потом аккуратно сложил платок и сказал:

- Э, к черту. Берите меня, господин агент Интерпола. Хватит. Не могу больше.

- Вы кто? – оторопело спросил его баск.

- Я? – старичок даже вроде бы обиделся. Он повернулся сначала в профиль, потом снова уставился на Алькальде черными живыми глазами. – Я, хвала Аллаху, Абдалла Саид бен Мубарак Аль Дахари. И вы меня ищете. Ваша взяла, я устал бегать.

Все это старичок в заштопанном халате произнес на чистейшем оксфордском английском. Командир спецназа, не успевший сесть в вертолет, опять, уже привычно превратился в соляной столб.

- К-х-то? – каркнул он.

- Абдалла Саид бен Мубарак Аль Дахари, - с достоинством повторил старик. – Здесь, - он показал на ящик, - взрывчатка. Не беспокойтесь, запалы и шнуры я всегда хранил отдельно.

- Тот самый? – начальник дальнередькинского отделения Интерпола не придумал никакого другого вопроса.

- Вы знаете другого? – спросил старичок

Внезапно кошка, которую Гнатюк так и держал на вытянутой руке, извернулась изо всех сил и каким-то чудом сумела вырваться. Заорав по-своему, по-кошачьи, она стрелой метнулась к Марии Дмитриевне, открывавшей калитку.

- Чернуха! – обрадовалась учительница и тут же, недоуменно и подслеповато прищурившись, осмотрела всю толпу, собравшуюся на улице. – Случилось что?

Все молчали. Только Филипп Айноа Рафаэль Хуан Сегурола де Лос Ремедиос Алькальде повалился на траву - и стал взахлеб, без остановки хохотать, изо всех сил стуча себя по голове пухлым черным блокнотом.

* * *

Аэропорт Мадрид-Барахас встречал пассажиров летней суетой и толпами туристов. Филипп Айноа подхватил с черной движущейся ленты свою сумку и снова уселся в металлическое кресло, дожидаясь второй части багажа.

Толпа пассажиров уже разбрелась, укатив и утащив свои вещи, а он все еще сидел, глядя на пустую багажную ленту. Хмыкнул недоуменно и хотел было встать, но тут Алькальде вежливо тронули за плечо.

- Извините, господин… э-э… Алькальде? – полувопросительно обратился к нему человек в штатском и помахал закатанным в пластик удостоверением. – Пожалуйста, пройдемте со мной, возникло недоразумение.

- Что? Но из России меня выпустили с ней без проблем! – возмутился Филипп Айноа. – Я протестую!

- Извините, господин Алькальде, - вежливо, но твердо сообщили ему с другой стороны стола. – К сожалению, согласно новым правилам ввоза грузов из России, мы не можем пропустить через границу ваш багаж.

- Это не багаж! Это кошка!

- Да, мы понимаем. Но… Мы вынуждены вернуть этот груз.

Филипп Айноа думал.

Он думал ровно две секунды, потом переложил сумку в другую руку, пожал плечами и сказал по-русски:

- Да и катитесь вы на хрен!

- Что, простите? – не поняли с другой стороны стола.

- Я говорю… - и тут начальник дальнередькинского отделения Интерпола не спеша, с расстановкой произнес длинное и очень грязное ругательство на баскском.

– А теперь, - сказал он, – где я могу без проволочек получить обратный билет?

Российский аэропорт тоже был шумным и суетливым. Филипп Айноа поднял большую пластмассовую переноску, внутри которой кто-то жалобно и угрожающе замяукал, поправил щегольскую шляпу и вышел в зал, морщась от яркого солнечного света.

- Тихо, Блэк Пуссикэт! – он щелкнул по переноске, услышал в ответ еще одну порцию жалобного мява, и уже собирался покинуть аэропорт, но тут к нему подошел полицейский и небрежно взял под козырек.

- Вас приглашают в зону таможенного контроля.

- Но я уже прошел досмотр!

- Это по поводу вашего багажа.

- Да чтоб вас всех… - под аккомпанемент мяуканья Алькальде решительно зашагал за полицейским. Войдя в кабинет, он остолбенел и вытаращил глаза.

- Это ваш чемодан? – деловито спросил лейтенант полиции с очень знакомым лицом.

- Мой… - пробормотал интерполовец и расхохотался. – Надо же! Нашли!

- Подпишите вот здесь… и здесь… и можете забирать.

Перед тем, как за ним захлопнулась дверь, Филипп услышал брошенное вслед:

- Я же вам тогда говорил – найдем! Но не сразу…

- Вернулся, значит? – сурово спросил Гнатюк, башней нависая над высоким баском.

- Вернулся, - сказал Алькальде, чувствуя себя в присутствии пожарного очень маленьким, но отчего-то очень счастливым.

- Это хорошо. Переодеться бы тебе надо, дожди у нас зачастили. В грязище тонем. Пока до машины доберемся, перемажешься весь. На вот, сапоги надевай.

Улыбаясь, сам не зная, чему, Филипп Айноа, потомок благородных разбойников, уселся на деревянную скамейку, провожая взглядом уходящий поезд, светивший сквозь вечерний туман огнями последнего вагона. И принялся натягивать кирзовые сапоги.

- Стажера обещают прислать, - сказал он.

- Да ну? – удивился Гнатюк. – Оттуда, что ли, от вас?

- А… га, - прокряхтел Алькальде, натянув сапог и притопнув им по земле. - Из Испании.

- Тяжело парню будет, - философски заметил начальник участковой милиции Комаров и стряхнул пылинку с новенького капитанского погона.

- Привыкнет, - ответил Гнатюк. – Мы же привыкли.

Оба рассмеялись, а в переноске подала голос злобная террористка – Блэк Пуссикэт, она же Чернуха.

- Ишь, заголосила. Дом почуяла, что ли?

- Вот Дмитревне радости привалило опять. А то испереживалась вся…

- Да уж… Фил, закуривай. «Беломор» у меня, ничего?

- Ничего, - сказал Филипп Айноа, щелкая зажигалкой «Зиппо». – А что там слышно про…

- Ришатыча-то? Хлопотали за него, в мэрии характеристику подписали. Положительную. Не знаю, может скостят срок-то. Хотя вряд ли… Поглядим.

Все трое курили и глядели на яркую полоску заката над холмами.

- Тепло завтра будет.

- Это уж точно.

Дата добавления: 2015-08-05