ПРАХ И ПЕПЕЛ 4 страница

Жуга обмотал меч мешковиной и повесил за спину. На миг остановился у погасшего, подернутого белой пылью костра.

— Пепел, — пробормотал он. — Прах и пепел…

И вслед за магом углубился в лес.

* * *

Догнать Милана и Бертольда не составило труда — крестьянин и монах шли бестолково, оставляя чересчур заметный след, да и перепугались при встрече до одури. Жугу одолевали опасения, что турки могут их найти вот также вот быстро, но до сих пор погони не было. К полудню добрались до деревни, где обнаружили лишь опустевшие дома. По предложению Милана завернули на пасеку, где думали остановиться на ночлег, и были здорово удивлены, когда застали там хозяина (Милан, как выяснилось вскоре, и с ним водил хлеб-соль в былые времена).

— Дык пчелы же. Куда же я от них? — ответил простодушно тот, срезая с рамки темные, тяжелые от зимнего меда соты и складывая их в миску. — Они ж как дети. А ну, как рой возьмет да полетит? Тут у меня шестнадцать ульев, не потащишь же с собой. А мед… мед всем потребен. Ешьте.

На столе перед путниками появилась громадная яичница, лепешки, молоко и мед. Ни пива, ни вина пчеляр не уважал.

— Мед, молоко… — пробормотал Бертольд, качая головой. Переломил лепешку. — Еда пустынников.

Ел он, однако, с аппетитом, чего нельзя было сказать о Жуге. Травник долго молчал над кружкой с молоком, задумчиво кроша хлеб, затем вздохнул и повернулся к магу.

— Ну хорошо, — сказал он, словно соглашаясь. Потер ладонью переносицу и сморщился от боли в подбитом глазу. — Я понимаю — меч, легенда и все такое. Но как двараги узнают, где нас искать?

— Достаточно обнажить клинок, — ответил Золтан. — Гномы чуют металлы, как мухи — навоз. Но нам не нужно, чтобы нас нашли. Наоборот.

Жуга провел рукой по волосам. Потеребил шнурок.

— Сказать по правде, я не знаю, где их искать. Они хоть как-то связаны с людьми? Должны же они что-то есть!

Маг пожал плечами.

— Черт их разберет. Под здешними горами три подземных озера, если не больше, да еще Яломица в верховьях дважды уходит под землю, и никто не знает, где и как она течет.

— Одной ведь рыбой сыт не будешь, — задумчиво проговорил Жуга. — Ну, скажем там, еще грибы могут расти в темноте… Нет, все равно. Должны они с кем-то торговать. Должны.

Он посмотрел задумчиво на чашку с медом и встал из-за стола.

Назавтра вышли в путь. Ушли втроем — Милан остался, замолвив перед тем за них словечко перед пасечником; тот дал еды и меду на дорожку да два одеяла впридачу. А к вечеру достигли гор, и здесь, в отрожистых верховьях Яломицы стали на привал.

* * *

— Здесь перейдем?

Вопрос остался без ответа.

Все трое лежали в кустах у самой воды, глядя на другой берег, где то и дело проезжали конные турецкие дозоры. Отвесная белесая скала вздымалась вверх неровными квадратами растресканного камня, за ней виднелись островерхие, в проплешинах лугов склоны гор. Чуток левей темнела в скале узкая промоина ручья. Прохода не было. Дороги тоже. Холодный ветер гнал волну, шумел листвой, раскачивал стволы высоких тонких сосен. Все было как всегда — река раздулась паводком, не думая спадать. Вот только не было на ней обычных по весне веселых плотогонов, сплавлявших из верховьев вниз упругий красноватый бук: война.

— Нельзя нам здесь, — сказал Бертольд и заворочался на ветках. Плюнул в воду. — Вишь, течение какое? И камни скользкие. Потонем на хрен. А нет, так турки подстрелят.

— Не каркай.

— А чего?

Жуга молчал. Жевал травинку. Холодный ветер теребил полы его накидки: полушубок травника остался на поляне, взятый турками в трофей, и травник приспособил одеяло на манер плаща, продрав в середке дыру для головы и подпоясавшись веревкой. Шварц поежился в своей рясе.

— И как тебе не холодно?

Жуга с усмешкой покосился на монаха:

— А у тебя, часом, лицо не мерзнет?

— Знамо дело, нет!

— А я вот весь, как твое лицо.

— Хорош болтать, — вмешался Золтан. — Что скажешь, Лис? Здесь попытаем счастья, или дальше пойдем?

— Здесь будем переходить, — рассеяно ответил Жуга, оглядывая скалу на том берегу. — Есть там ложбина, влезем как-нибудь. Выше по течению плес, глубоко. А ниже, на перекате такая сейчас стремнина… Да и турки лагерем стоят — вишь, разьездились. Ночью перейдем.

— Перейдем, и?… — спросил Бертольд. — Дальше-то чего?

— Там видно будет, — уклончиво ответил тот. — Есть у меня одна мыслишка.

— Ладно, — кивнул Золтан. — Ночью, так ночью. Коль так, кто хочет — может спать. Я покараулю.

Бертольд заметно нервничал. Ни Жуга, ни Золтан Хагг не говорили, что задумали, и лишь укладываясь спать, Жуга спросил, доводилось ли Шварцу ходить по горам, и хмыкнул, услышав, что — нет.

— Придется научиться, — буркнул он.

И уснул.

* * *

Всем опасеньям вопреки, три путника счастливо миновали реку и турецкие посты, и через день достигли первой из вершин, лежавших на пути. Отсюда открывался вид на две других, разделенных неширокой седловиной перевала.

— Дибиу, — сказал Жуга, перехватив вопросительный взгляд монаха. — Перевал соленых снегов. Боже, я уже забыл, как вольно дышится в горах… А у вас в городах воздух тяжелей земли.

Он стоял на самом краю обрыва, спокойный, будто бы и не было под ним двухсот локтей отвесной пропасти. Неподалеку тек ручей, срываясь вниз негромким водопадом. Шварц подойти так и не решился — больно уж кружилась голова. С его точки зрения, дышалось здесь отнюдь не легко — прозрачный горный воздух был, конечно, чище городского, но почему-то монаху его все время не хватало. Мешок его, казалось, тяжелел с каждым шагом. Он вздохнул и огляделся окрест.

Отсюда, с высоты, как на ладони было видно реку, лес и дальние луга. Обугленными пятнами темнели разоренные деревни, штук шесть или семь — за туманом трудно было разглядеть, сколько именно. На южном берегу реки расположились турки, на северном дымили костры местного ополчения. Сновали люди, похожие при взгляде с высоты на маленьких букашек. Костров было много, как с той, так и с другой стороны. Людей — тоже.

— Почему они стоят? Ну, в смысле, турки. Почему не нападают?

— Обозов ждут. Нет им сейчас резона реку переходить.

— Куда дальше-то идем? — спросил монах.

— Я думаю, что никуда, — ответил Золтан вместо травника. — Так, Жуга?

— Может, и так.

— А чего ты ждешь?

Тот не ответил.

День разгорался. Воздух медленно теплел. Туман дымящими потоками, клубясь, стекал в низины. Взошедшее солнце позолотило горные вершины, и почти сразу откуда-то с запада донеслось еле слышимое овечье блеянье. Бертольд и Золтан оглянулись, Жуга остался недвижим. Из-за уступа скалы показались бараньи спины, а затем и пастух, шедший не спеша за ними следом. Лохматая овчарка с лаем бросилась чужанам под ноги, остановилась и сдала назад, утробно рыча и поджимая хвост. Овцы сбились в кучу.

— Геть, поганые! — прикрикнул на них пастух — высокий черноволосый парень. Повернулся, смерил взглядом непрошенных гостей. На посохе блеснул топор-валашка. — День добрый, странники.

— Здравствуй, Никуцэ, — Жуга встал и шагнул вперед.

Пастух сощурился, вгляделся травнику в лицо и вдруг попятился.

— Исусе! — Пальцы сжались, и рука его взметнулась, сотворяя крестное знамение. — Ваха! Ваха-рыжий!

— Забудь про Ваху. Я Жуга.

— Тебя же сбросили со скал!

— А я вернулся.

— Ты умер.

— Я живой, — сказал Жуга, протягивая руку. — На, потрогай.

— Так не бывает, — Никуцэ быстро спрятал руки за спину. Пастух уже вполне овладел собой. Румянец возвращался на его лицо. Он покосился на монаха, на Золтана и снова оступил. — Наверное, ты демон… Стой! Не подходи!

Жуга вздохнул.

— Ты мог бы мне очень помочь, Никуцэ. Ты был единственный, кому я доверял. И если не ты…

— Нет! Нет! Изыди, сгинь, бесовское отродье!

— Хватит! — рявкнул Жуга. Провел ладонью по лицу. Овчар примолк. — Молоко от твоих воплей киснет… Что мне сделать, чтоб ты мне поверил? Перекреститься? На. Чего еще?

Никуцэ поколебался.

— Ты был единственный, кто побивал меня на посохе… и если ты в самом деле Жуга…

— О господи, — травник криво усмехнулся. — Всего-то… Ты совсем не изменился, Никуцэ. Хлебом не корми, дай подраться.

— Ну? Так как?

Жуга пожал плечами.

— Я не взял с собой посоха.

Золтан тронул его за плечо. Травник обернулся.

— Чего тебе?

— Возьми Хриз.

— Но…

— Возьми, говорю.

Под браслетом кольнуло, и Жуга предпочел не спорить, молча скинул с плеч котомку и распустил завязки. Нащупал меч. Черная с серебром рукоять была на месте, казалось, даже стала толще. Жуга потянул за нее. Пять вершков, десять, двадцать… Жуга затаил дыханье. Он все тянул, а рукоять все не кончалась, и вскоре в руках у травника оказался посох — черный с серебром, в четыре локтя длиной, с отточенной валашкой на конце. На лезвии, у основанья топора скалил зубы пляшущий лис.

— Однако…

Удивляться не было времени. Никуцэ приподнял посох и шагнул вперед.

— Ты будешь драться, ты, назвавшийся Жугой?

— Да, — тот кивнул. Топор в его руках взметнулся, описав мерцающий полукруг, и замер. — Я побью тебя, Никуцэ.

— Я побью тебя, назвавшийся Жугой.

Маг подтолкнул монаха в сторону.

— Пошли. Не будем им мешать.

Предложение мага подоспело как нельзя вовремя — противники уже описывали круги лицом к лицу, сжав посохи и выжидая; Жуга — чуть припадая на левую ногу, пастух — кошачьим мягким шагом, выставив перед собой топор.

Никуцэ ударил первым. Травник отшатнулся — посох с гулом рассек воздух — и ударил сам. Дерево о дерево, железо о железо. В сосредоточенном молчании противники еще раз обменялись ударами и отступили. Пастух качнулся. Выпад. Выпад. Ложный выпад, поворот и вслед за тем — удар ногой. Жуга отбил и вскинулся в прыжке. Опять удар. Еще. Отточенное лезвие валашки, разорвав рубаху травника, царапнуло плечо.

— Мой бог! Да он же бьет всерьез! — воскликнул Шварц и осекся на полуслове.

Атака травника была стремительной — Жуга упал ничком, а в следующий миг вскочил на четвереньки, худой, голенастый, похожий чем-то на большого паука с нелепой рыжей головой. Хриз дернулся в его руке, блестя черненым серебром, и взлетел, переброшенный за спину, Жуга выбросил левую руку вперед, как змеей обвил ею посох противника, развернулся и дважды, с силой ударил пастуха ногой в живот. Бертольд по собственному опыту знал, чем чреват такой удар, и потому невольно ахнул, словно и ему перебили дыхание. Никуцэ рухнул, как подкошенный. Не давая ему опомниться, Жуга перехватил посох двумя руками и навалился на пастуха сверху.

— Теперь признал?

— Убери топор, — Никуцэ, задыхаясь, извивался и сучил ногами, силясь вырваться. — Чего ты хочешь?

Травник медленно поднялся.

— Примерно год тому назад, в начале лета ты рассказывал, как ходил на перевал.

— Я помню, — тот сел и сморщился. Потер живот.

— Вспомни про пчелиное гнездо.

Никуцэ поднял голову.

— Про улей? В трещине скалы?

— Да, — кивнул Жуга. — И если сможешь, вспомни все.

* * *

Шестые сутки они были в пути, и с каждым днем Бертольд все меньше понимал, что происходит. Жуга лез в горы с энергией обреченного, упрямый, злой, не отвечая на вопросы, да и Золтан вел себя точно также. Два дня потратили на то, чтобы дойти до перевала, но не по дороге (там запросто можно было нарваться на турок, мародеров или хуже того — на разбойничью засаду); шли по верхам, едва заметными тропинками, нередко вдоль таких обрывов, что приходилось прижиматься к скалам, чтобы не упасть. По ночам монаха мучили кошмары. То вдруг он все-таки падал в пропасть, то разъяренный мавр снова тряс его за ворот, скрежеща и клацая зубами, то сам монах убегал от целого отряда конников, а когда ему удавалось скрыться, земля вдруг расступалась под ногами, и рогатые гномы с ножами лезли полчищами на него из темного провала. Непонятно почему снился Жуга и тоже молчал, равно как и наяву. И часто, слишком часто снились прах и пепел сожженных деревень. Волной накатывал страх. Шварц просыпался в лихорадочном бреду, с горячечной молитвой на устах: за что, меня-то, господи, за что?! Ну, с Жугой понятно — дурацкий гномий меч, украденный невесть откуда, невесть кем, тянет за собой, смыкая звеньями событий и смертей цепь черного слепого янтаря… А я что сделал, я?

За что меня хотят убить?!

Он снова засыпал, чтобы опять проснуться с молчаливым криком. Но и спросить совета у Жуги он тоже не решался. Жуга устал, и это было заметно сразу, и Шварц вдруг понял, какая сила гонит травника вперед: желание освободиться. От чего? Неважно. Он и сам уже готов был прыгнуть черту в зубы, лишь бы все скорее кончилось — лучше ужасный конец, чем ужас без конца.

Расставшись с пастухом, травник двинулся в обход на перевал, не давши своим спутникам ни часа передышки. Лишь к ночи стали на привал. А в полдень следующим днем все трое уже лежали у края обрыва, глядя вниз, на темную неширокую трещину в скале, где клубились и гудели черно-желтой тучей дикие пчелы.

— Мед, — скорее утверждая, нежели спрашивая, произнес Золтан и повернулся на бок. — Ты думаешь, двараги…

— Я знаю все окрестные места, — кусая губы, ответил Жуга, — и все окрестные пещеры тоже. Нет там проходов никаких, разве что с южной стороны. А мед… — травник усмехнулся, — мед всем нужен. У нас хоть свечи-то есть?

— Нет.

— Нарежьте хоть факелов тогда, что ли… А там, бог даст, так воску раздобудем. Я первым лезу. Сдержишь, Хагг?

— Сдержу.

— А ежели там не гномская нора, а просто улей? — встрял монах.

Жуга усмехнулся.

— Тогда хоть меду запасем. Веревки только бы хватило…

Веревки хватило, а маленький скальный карниз возле входа послужил ненадежной, но все же опорой. Обмотав лицо и руки тряпками, Жуга с горящим факелом проник в пещеру и с первого же взгляда понял, что предчувствия его не обманули: проход здесь действительно был. Вначале узкий, он вскоре расширялся и уходил горизонтально вглубь скалы, исчезая в темноте. Вопреки ожиданию здесь было сухо. Пчелы лезли в лицо, норовили ужалить, паре-тройке особенно упорных это удалось. Остро и сладко пахло медом. Почерневшие от времени сотовые шишки и наросты покрывали стены снизу доверху, свисали сверху как сосульки. Жуга ругнулся, ощутив очередной укус, поднял руку и прошептал короткий наговор, подождал, пока пчелы не успокоились, прошел вперед и здесь наткнулся на следы пребывания кого-то еще: соты были аккуратно срезаны, соскоблены со стен шагов на пять вглубь пещеры. Он долго смотрел в темноту, размышляя о чем-то, потом вернулся к выходу. Рука под браслетом чесалась. Жуга вздохнул, выглянул наружу и помахал рукой. Откинул тряпку от лица.

— Спускайтесь!

Вверху на фоне вечереющего неба замаячили две головы.

— Ты что-нибудь нашел?

— Кажется, да.

Спускались час, а то и все два. На заготовку факелов ушло гораздо больше времени, чем предполагалось — леса остались внизу, и невысокие сосны здесь росли редко. Вдобавок Шварц, до ужаса боявшийся высоты, лезть по веревке отказался наотрез.

— Клин клином вышибают, — заявил в ответ Жуга, когда Золтан сообщил ему об этом. — Скажи, что тогда ему придется ночевать тут одному — вряд ли мы скоро вернемся.

Страх пересилил страх, и вскоре брат Бертольд уже протискивался в пещеру, опасливо поглядывая на пчел и на распухшую от их укусов физиономию травника.

— А меня вот также вот не разукрасят?

— Потерпишь, — буркнул Жуга. — Золтан! Эй! Ну где ты там?

— Иду, — негромко отозвался тот. Веревка задергалась, и в проеме входа показались золтанские сапоги. Маг спрыгнул на карниз и обмотал свисающий конец веревки вокруг камня. Пригнулся: «Что тут?»— и осекся, завидев под самым носом блеск обнаженной стали.

— Ну что, Хагг, поговорим начистоту?

* * *

Карниз был шириной в три шага и выдавался из скалы вершка от силы на четыре. Ни отшатнуться, ни сбежать колдун не смог бы. Меч снова был мечом, прямым, с одним, отточенным как бритва лезвием. Ловушка была расставлена так удачно, что колдун едва не застонал от собственного бессилия. Бертольд, никак не ожидавший такого поворота событий, оторопело таращился на травника. Факел дотлевал на каменном полу. Снаружи быстро темнело. В пещерном полумраке свет и тень причудливо сплетались на лице Жуги, острее прорисовывая скулы, стирая рыжину с взъерошенных волос и пряча выражение глаз. Понять, что он задумал, было невозможно.

— Не двигайся, — голос Жуги был ровным и спокойным. — И руки, руки опусти. Медленно. Вот так. И меч не трожь, ведь знаешь же — я все равно вперед тебя успею.

— Хитер же ты, — сказал волшебник, хмуро усмехнувшись. — Ох и хитер… Не зря тебя прозвали Лисом.

— Жизнь научила быть хитрым.

— Ну? — сказал колдун. — И долго мне так стоять?

— Зависит от того, чего и сколько ты скажешь.

— Чего ты хочешь?

— Правды. Последнее время мне слишком много лгали. Кто и зачем меня пасет?

— Пасет? — Маг Золтан поднял бровь.

— Хочешь, чтобы я выложил все по порядку? — Тот кивнул. — А голова у тебя не закружится?

— Это моя голова, — буркнул тот. — Давай, выкладывай, раз ты такой умный.

— Я… Бертольд! Стой где стоишь.

Монах замер, не закончив движения. Покосился на Жугу.

— Зачем ты так? Он же нам жизнь спас.

— Не знаешь, так не лезь. Он всю дорогу шел за нами, шел и выжидал. Чего? А, Золтан? И почему ты пришел на помощь в самый неподходящий момент? Потом вся эта болтовня… Зачем всучил мне этот меч, отправил нас на юг и увязался следом?

— Что еще? — осведомился Золтан.

— Да всякого полно. На троих хватит. Милош Деже сам приносит тебе меч своего погибшего сына. Чуть не на моих глазах зарезали боярина, а градоправитель лишь пожурил меня и отпустил. Наверняка ведь ты науськал, сам же говорил, что дварага тебе тоже доставили. Кто ты такой, что можешь градоначальнику приказывать? И… — Жуга поколебался, прежде чем сказать. — Ты слишком много знаешь. Откуда, черт возьми, тебе известно даже то, что я люблю гречку?!

— Чародею не зазорно много знать.

Жуга усмехнулся.

— Ты никакой не чародей, Золтан. Ученый — может быть, но уж точно, не маг. Думал, мне это будет трудно заметить?

Золтан молчал.

— Ни один нормальный маг не стал бы сражаться мечом, — продолжал меж тем Жуга, — им достаточно волшбы. Сам понимаешь — либо то, либо это. Мечом и магией дерутся только ведьмаки, а на ведьмака ты не похож, хотя горожане и боятся тебя до дрожи в коленках. И еще. Ни один волшебник в здравом уме не стал бы так играть с моим браслетом. И уж конечно никогда бы не сказал, что колдовство, мол, чепуха, так — прах и пепел… Так кто ты, Хагг? Кто дал тебе право так со мною поступать?

Хагг поднял голову.

— А ты умнее, чем я думал.

— Так кто же?

— Сигуранца Господаря.

— Черт… — Меч в руках травника дрогнул. — Тайная служба! В таком разе ты, наверное, важная птица там у себя. Зачем же взялся за такую работу?

— Это была моя ошибка. — Золтан, несмотря ни на что, оставался спокоен. — Все дело в мече: я не мог его доверить простому сыскарю. Тебя мы подозревали, как османского лазутчика — Кинкаш и его подельники работали на султана. Что поделаешь, в семье не без урода. Всем городам грозит осада. Ни в коем разе нельзя было допустить, чтобы подкопы продолжались. Мы хотели разобраться, кто и как ведет эту безумную охоту за мечом. Если в самом деле гномы — то мы одним выстрелом убивали двух зайцев: и двараги спокойны, и шпион устранен. Если же османские прихвостни… Ну, тут разговор особый. А ты запутал всех. Да и рубашка. Перемудрил ты с ней. Тот торговец, он ведь тоже был из них.

Травник ошарашенно молчал, совсем запутавшись в хитросплетениях золтановских рассуждений.

— Рубашка — это чего, какой-то знак? — спросил он наконец.

— Наверное. Турки ждали проводника, кого-то из парней Кинкаша, как и было уговорено, а нарвались на тебя. Тогда-то я окончательно уверился, что ты тут не при чем. А потом… потом было уже поздно что-либо менять. — Золтан вздохнул. — Меч пробудился. Убери клинок, Жуга. Мы уже давно в одной лодке.

Травник поколебался.

— Как же все таки тебя зовут? — сказал он, опуская меч.

— Мое прежнее имя тебя уже не устраивает?

— Нет, Зууб. Но если ты так хочешь…

Тот вздрогнул. Поднял голову.

— Похоже, что ты тоже слишком много знаешь.

— Чародею не зазорно много знать, — Жуга с третьего раза попал мечом в ножны и махнул рукой. — Ладно, залезай. Стену видишь?

Хагг, пригнувшись, влез в пещеру и в сомнении потер небритый подбородок.

— И это все?

Они стояли на границе темноты и света. Пламя факела потрескивало и трепетало, колеблемое током воздуха. Бертольд и Золтан переглянулись, увидев высеченные в камне стертые ступени.

— Лестница? Это тоже не доказательство. А ну, как это горцы промышляли?

Жуга нагнулся, всматриваясь в пол.

— Не похоже… Шварц, посвети-ка. Черт… Что-то тут не то.

Факел вдруг ярко вспыхнул, высветив неясную серую фигуру на фоне серой же стены, и погас. Три путника шарахнулись назад.

Гном вышел из темноты и замер недвижим, угрюмо глядя на людей.

* * *

Коренастый, крепко сбитый, гном перегораживал проход не хуже каменной стены. В руках его был топор, притом тяжелый — орудовать таким можно было лишь двумя руками, и по тому, как гном его держал, было видно, что обращаться с этой штукой он умеет. Жуга сразу понял, что шансов победить дварага в драке нету никаких — гном знал пещеру, как свои пять пальцев, биться с ним в узком коридоре мог только кто-нибудь один, а топор и сильная рука делали опасным даже неумелого противника. Жуга успел бы вынуть меч, но что с того? — ведь перед ним еще стоял Бертольд. Вдобавок… кто мог поручиться, что гном пришел сюда один?

Отступать было некуда.

Жуга почувствовал руку Золтана на своем плече.

— Давай, Жуга, — сказал негромко он. — Давай.

Гном молчал.

— Аой, тангар, — Жуга поднял руку, показав открытую ладонь. — Аой!

Ответа не было.

— Чего ты замолк? — прошипел ему Бертольд, не отводя глаз от гномьего топора.

— Я больше ничего по-ихнему не знаю! — раздраженно и со злобой прошептал в ответ Жуга.

— Чего сказал-то хоть?

— Поздоровался… вроде бы.

Они умолкли. Шло время. Солнце вскоре село, и снаружи становилось все темнее. Соответственно, темнело и в пещере. Пчелы почему-то их упорно не хотели замечать, хоть заговор — и травник это чувствовал — давно уже утратил свою силу. Браслет кололся на руке, камень на нем пульсировал неровным отблеском, почуяв чужую волшбу. Пещерного стража почти что уж не было видно, когда вдруг топор в руках дварага опустился.

— Ты, — он указал рукою на Жугу, — который с камнем. Подойди.

Жуга кивнул и сделал шаг вперед. Ему вдруг подумалось, что Золтан не ошибся в своих предположениях — голос у гнома и вправду был ужасно хриплым. Но в нем не чувствовалось возраста — так мог бы говорить простуженный старик, а мог бы и мальчишка, у которого ломается голос.

— Ты с мечом?

— Ты говоришь это так, будто ждал меня, двараг.

— Такое время. Ждали. Да. У каждого входа стоят посты.

Гном избегал длиннот и сложных фраз.

— Ты проведешь нас к тем, кто знает?

Тот усмехнулся, сухо, без улыбки.

— С тех пор, как государь Лаурин запретил горным цветам расцветать, путь вашему народу к нам заказан. Думаешь, что если ты выучил приветствие, так перед тобой откроются все двери? Напрасно. Кто может поручиться за тебя?

— Стригой, что жил у Вазаха.

— Домовые не в счет: им давно уже нет веры. Кто еще?

— Лепрехун Яртамыш.

— Можно подумать, что на мне его ботинки… — ворчливо хмыкнул тот, однако голос его заметно смягчился. — Благодари свой камень, ты, держащий слово. Покажи свой меч.

Жуга потянулся рукою к плечу. Клинок с железным шорохом покинул ножны и повис, мерцая в темноте перед ними. Гном протянул руку. Узловатые пальцы пробежались по лезвию. Меч вспыхивал от их прикосновений, сталь запела тонко и мелодично. Лис плясал у рукояти — черное на серебре.

— Хриз, — благоговейно выдохнул двараг. Глаза его блеснули. — K'zier Xiaal, Серая Сталь… Хвала Имиру, это он! И он… — Двараг сглотнул, поднял взгляд и докончил: — …в самом деле остановил свой выбор на тебе.

— Я…

— Считай, что я тебе поверил.

— Почему?

— Если б ты хотел меня убить, то вынул бы топор. Спрячь его. Сейчас же.

— Хорошо, — Жуга убрал меч в ножны, — но в таком разе скажи, чего ради вы охотились за ним?

— Охотились не мы, — ответил тот и сунул топор за пояс.

— А кто?

— Узнаете. Я постараюсь вам помочь. После. А сейчас — идите за мной.

Он повернулся и направился вглубь пещеры. Травник не двинулся.

— Двараг!

— Что?

— Меня зовут Жуга.

Гном коротко кивнул, как будто принимая клятву.

— Рагнур, сын Андвари, — сказал он просто и безо всяких колебаний.

— Бертольд, прозванный Шварцем, — представился монах.

— Зови меня Золтан, — сказал Хагг.

Рагнур пристально посмотрел на него и растворился в темноте.

* * *

Они шли вперед и вниз. Все факела давно погасли, но странное дело — с приближением дварага стены пещеры начинали вдруг сами по себе светиться тусклым серым светом. Проход, казалось, начинался ниоткуда и смыкался сразу за спиной — слепая темная кишка в утробе каменной горы. Гном не оборачивался — то ли был уверен, что путники все равно без него никуда не денутся, то ли что еще — попробуй угадай, что у дварага на уме. Топор его оставался за поясом. Туннель петлял, то расширяясь, то сужаясь, низкий потолок то и дело заставлял путников нагибаться. Гному, впрочем, это совершенно не мешало; хоть и широкоплечий, ростом он был едва Жуге по грудь — не хватит, чтоб сойти за человека, но достаточно, чтоб с ним считались. Один раз по пути попался мост — узкий, без перил и скользкий от стекавшей с потолка пещеры влаги. Внизу скорее угадывался, чем слышался далекий шум — там несла свои воды скованная камнем Яломица. За весь долгий путь никто не произнес не слова, один лишь Шварц пыхтел под тяжестью мешка и бормотал ругательства под нос, когда ударялся головой о выступы скалы.

…Отряд возник из темноты неожиданно, на перекрестке, где туннель расширялся в пологую площадку, лишь за мгновенье возвестив о своем появлении грохотом подкованных сапог. Шесть гномов в кованой чешуйчатой броне и предводитель — чуть ли не на целую голову выше остальных, с седой, заплетенной в две косички и заправленной за пояс бородой. Короткий серебристый жезл в его руке мерцал, указывая путь. Безо всякой команды двараги замерли, построившись неровным полукругом, и обнажили топоры. Три странника невольно сдали назад, глядя на их серые, одинаковые в своей похожести бородатые лица. Некоторое время царила тишина, было слышно, как капает вода, затем высокий гном шагнул вперед.

— Отойди, Рагнур, — сказал негромко он. Рагнур кивнул и отступил к стене. Гном поднял жезл, и каменные своды пещеры замерцали ярче. Он посмотрел на Шварца, на Жугу, задержал на миг свой взгляд на рукояти Хриза над плечом у травника, затем повернулся к Золтану, стоявшему в тени. Тусклый отблеск высветил глубокий шрам у гнома на лице.

— Привет тебе, Рахим аль Зууб, — сказал он, опуская жезл. — Ты все таки вернулся, как и было предсказано.

Золтан чуть заметно поклонился в ответ. По лицу его тенью скользнула усмешка.

— Привет и тебе, Отрар, сын Брокка. Я вижу, ты не забыл меня. Что скажешь?

— Сдай оружие, предатель. Прочее потом.

— Торопишься, тангар. — Золтан сложил руки на груди и покачал головой. — Нехорошо. Поспешные решения не доведут до добра. Я вижу, рана сделала тебя нетерпеливым.

— Разговоры тебе не помогут, — в глухом и хриплом голосе дварага зазвучала, прорываясь, сдержанная ярость. — Сдай свой меч и следуй за нами. Государь не любит ждать.

— И все же Государь подождет.

— Взять его! — коротко рявкнул гном.

Того, что произошло потом, не ожидал никто. Золтан (или все таки Зууб? — Шварц так и не решил, как его называть) с немыслимой для человека быстротой отпрыгнул в сторону, лягушкой распластался по стене. Пригнулся — топор дварага лязгнул о гранит, искры брызнули снопом — нырнул под занесенное над ним лезвие, короткой подсечкой сбил с ног стоявшего крайним слева гнома и исчез в темном проходе.

— Накки! Хир!

Два гнома ринулись в погоню. У самого входа в туннель коротким высверком блеснула сталь, и бегущий первым гном с криком повалился под ноги второму; одним прыжком перемахнув через упавшего, тот скрылся в темноте, преследуя «волшебника». Еще некоторое время оттуда, постепенно затихая, слышался топот гномьих башмаков, затем он смолк совсем, и вдруг откуда-то издалека донесся тяжелый звон упавшей на камни секиры.

— Хараг! — выругался Отрар и сплюнул. Помолчал. Сделал знак своим воинам. — Принесите их, — сказал он наконец. — А вы, — он повернулся к Шварцу и Жуге, — пойдете с нами.

Ошеломленные случившимся, те не посмели возражать.

Дата добавления: 2015-08-05