Глава четырнадцатая. И они подобрали его и похоронили, ибо ничего больше с ним нельзя было поделать.

И они подобрали его и похоронили, ибо ничего больше с ним нельзя было поделать.

Роман о Тристане и Изальде

Воину не стыдно плакать над погибшим товарищем — стыдно не плакать.

Впереди затихли, враз оборвавшись, воинственные вопли Чих‑орды. Постепенно улеглась обратно на дорогу пыль, а елочки и сосенки по обочине стали серыми.

— Поторопился ты без меня в Костяные‑то Леса, братец, — приговаривал Жихарь — не упрекал, а просто так полагалось. — Нам бы прилично было головы вместе сложить…

Белый шатер, брошенный кочевииками, был пуст. Ни ханского оружия, ни награбленных драгоценностей. На простом глиняном блюде каталось несколько жалких кругляшков твердокаменного овечьего сыра.

«Вот тебе и тризна», — заметил Жихарь, раздавил один шарик в руке, высылал крошки Будимиру. Сперва богатырь подумал, не сжечь ли тело побратима заодно с шатром, как делают иные народы, но потом все же решил не поддаваться легкому искушению и совершить похороны как полагается, со всеми возможными почестями.

Никаких заступов кочевники с собой не возили, и Жихарь, поковырявшись в бесполезных мелочах, нашел коротенькую костяную лопатку — ею, должно быть, чесали спину.

Богатырь вышел из шатра с лопаткой и небольшой подушкой — ее он подложил Принцу под голову, чтобы удобнее было ждать, когда выйдет могила. Место для нее он выбрал на склоне.

— Прости, брат, что не могу снарядить должным порядком, — говорил он, делая зарубки в земле. — Отправляю тебя в дальний путь без доброго коня, без воинского доспеха. Но ты ходить пешком уже, должно быть, привык, а для умрунов и ножа с дубинкой довольно. Вот и нашел ты свое королевство — три аршина в длину.

Яр‑Тур не перечил — должно быть, такой размер его вполне устраивал.

Полетели первые комья земли. Будимир не принимал в работе никакого участия и вообще был как‑то подозрительно равнодушен. «Мозги‑то у него с горошину», — оправдывал петуха Жихарь.

— Человек ты был правильный, — продолжал богатырь, умывая слезой запыленное лицо. — Значит, попадешь в Правь, на небо. Там передай всем от меня низкий поклон, скажи, чтобы скоро ждали. Попеняй светлому Яриле, что весна в нынешнем году была поздняя, еле дождались. Чтобы такого больше не повторялось. Даждьбога увидишь, вели работать, и Перун чтобы не дремал: в дороге без дождя хорошо, а в поле не очень. Та‑ак… Насчет князя Жупела я сам нажалуюсь, когда там буду… Да, вот еще, не забудь повидать там Леля.

Его сразу узнаешь: молодой и кудрявый, на голове из хмеля венок. Ему передай, что иные девушки стали нынче сильно жадны и требуют за любовь какие‑то там подарки. Это не дело. Я не Коляда, чтоб подарки раздавать.

Жалко, что нет с нами собаки: я бы ей голову отрубил и бросил в могилу, чтобы показывала дорогу на тот свет. У собак это хорошо получается. Ну да ты грамотный, сам доберешься. Встретится тебе на пути старая старуха, станет предлагать зеленое вино. В глотке у тебя сухо, как водится перед смертью, но ты от вина откажись, брось в старую ведьму полынной травкой — я сейчас за ней Будимира пошлю. Конечно, неплохо бы могилку покропить петушиной кровью, только ведь Будимир для нас не петух, а боевой товарищ…

Будимир покосился и от греха подальше побрел в лес искать полынь.

— После старухи встанет перед тобой воин с двойной секирой и в два человечьих роста. С ним ни слова не разговаривай, бей промежду глаз дубинкой и ножом в живот, как я учил. Если ему поддашься, угодишь в Навье Царство, как после старухиного угощения. Но ты не поддашься. Третьим будет жрец не нашего бога. Голова у него баранья, значит, и толковать с ним не о чем. Но я тебе пальцы на левой руке, пока не закостенели, сложу кукишем — это у них вроде пропуска. Далее встанет на пути заплечных дел мастер Кудерма — весь в красном, словно от рассыпной рожи лечится. С тем разговор короткий, но только руками к нему не прикасайся и пинай прямо ногой в низ живота… Да ты слушаешь ли? Неужели ваши друиды покойника так просто в землю пихают и не растолкуют, как ему дальше быть? Когда Кудерма не стерпит боли и согнется, выдернешь у него точно с макушки зубами три волоска…

— Я не думала, что моего брата станут погребать столь варварским способом, — раздался тихий и нежный голос.

— Отстань! — огрызнулся Жихарь. — Не до тебя!

Но все‑таки отложил лопатку и оглянулся. На дороге стояла легкая, из прутьев сплетенная повозка, запряженная двумя беспросветно черными конями.

Из повозки вышла девушка.

Этого добра Жихарь повидал не хуже царя Соломона, но тут забыл и про беду, и про обряды. Он еще и разглядеть как следует не успел светлого ее лица, а знал уже и чувствовал наперед, что падает прямо на душу нелюдская тоска, что теперь и горе не страшно, и победа не в радость, и дела напрасны, и не остудит зима, и не согреет лето, и вода не унесет жажды, и земля не успокоит, и ветер не освежит, и не опалит огонь.

Тем более что с ним уже сто раз такое бывало.

— То, что Рыбы пожрали Овна, еще ни о чем не говорит, — сказала девушка.

Губы ее при этом не шевелились, а голос шел со всех сторон. — Лучше зарой свою нелепую яму, мальчишка, и перенеси тело моего брата в повозку. Он ушел до назначенного срока, и кое‑кто за это поплатится…

Ее длинное и узкое платье казалось сшитым из того же вещества, что и кони, — ни одной складки нельзя было разглядеть, ни одного отблеска, и тем посрамлялось висевшее высоко в небе солнце, бессильное пробить эту черноту.

Разбросанные по платью бледно‑зеленые жемчужины образовывали какой‑то строгий узор. Если долго его рассматривать — а именно это Жихарь и делал, не осмеливаясь еще раз поглядеть в лицо, — в голове все начинало ходить ходуном и в сон тянуло…

Тревожно заорал петух. Пришелица недовольно передернулась и на мгновение как бы расплылась в воздухе, но тут же вновь обозначилась.

— Сверни шею дерзкой твари, — потребовала незнакомка, и богатырь наконец пришел в себя.

— Что вы все до птички докопались? — заворчал он и полез вон из ямы. — Ты кто такая?

— На зеленых валийских холмах меня зовут Морриган… — Она даже вроде улыбнулась, но на Жихаря такое имя не произвело никакого действия.

— Вот что, девка, — сурово сказал он. — Ты над покойниками причитывать горазда?

— Что‑о?

— Над покойником полагается причитывать, — объяснил Жихарь, весьма довольный, что озадачил красавицу. — Ну, еще надобно волосы распустить, ро… личико то есть, расцарапать, хоть и жалко, и голосить жалобно‑жалобно — так, чтобы даже камень прослезился…

— Я сама знаю, как проводить брата. Делай, что я велела, и не говори лишнего.

— Да знаешь ли ты, каков был при жизни Яр‑Тур?

— Как! Он узнал свое имя? Откуда?

— От меня, конечно. Так вот о деле — ведь недаром же… — Богатырь торопливо зашарил по карманам. — Смотри! — Он покрутил в воздухе золотой ложкой. — Алтын‑хлебал! Ни у кого такой нет! Ее у меня сам царь Соломон выклянчивал, в ногах валялся.

Загадочная Морриган закрылась от ложки обеими руками, будто увидела давно подохшую крысу.

— Почему… Почему у тебя в руке ваджра? — спросила Морриган, и в голосе ее что‑то надломилось и задребезжало.

— У, тут рассказывать — на трех возах не увезешь, только не время, — сказал Жихарь. — Оплакать‑то человека надо или как? Тем более ты сестрой себя объявила. Я тут весь уже на слезу перевелся, а ты хоть бы подошла, брата на прощание поцеловала…

— Его найдется кому поцеловать, — сказала Морриган, и от этих слов стало Жихарю жутко, как в тот раз, когда спросил он у деда Беломора про хозяйку.

— А теперь я узнала тебя, Рудра, Красный Вепрь Неба… Ты вернулся с ваджрою в руке, чтобы еще раз поразить змея Шешу?

— Никого я не хочу поражать, а тебе друга не отдам, — объявил богатырь. — Подумай своей прекрасной головой: ну куда ты его повезешь? Ведь жара, вас мухи заедят…

Одним движением он расстегнул куртку и ударил себя в грудь кулаком — чуть ребра не проломил.

— Не отдам! Мы с ним побратались, а ты неведомо кто! Так из лесу любая шишига выйдет, скажет, что брат, а сама потом косточки обгложет…

Она впервые открыла рот и расхохоталась. Смех был тонкий и красивый, но, когда он отзвучал, стало значительно лучше.

— Ты езжай своей дорогой, — сказал Жихарь. — И коней забери, не надо мне их, пусть на них цыган Мара катается…

— Однажды он попробовал, — сказала она и стала медленно приближаться к богатырю. Платье ее по‑прежнему оставалось неподвижным, и было непонятно, как она там, под тканью, двигается. — С тех пор его племя и скитается по земле…

Морриган придвигалась все ближе и ближе. Голова у Жихаря стала совершенно мокрой, и в нее не приходили никакие подходящие к случаю заклинания. Лишь почему‑то припомнился простой и всем известный любовный заговор: «Я гляжу ей вслед — ничего в ней нет, а я все гляжу, что‑то нахожу…»

Она подошла вплотную, протянула хрупкую руку и стала водить пальцем по рисунку на рубахе. Жихарь закрыл глаза и потянул носом. Ничем от нее не пахло — ни мертвым, ни живым.

— Как странно искажены эти руны, — сказала она. — Можно подумать, они начертаны тысячелетия назад. Здесь написано «железная дева» или что‑то в этом роде. Кто она тебе? Она твоя покровительница?

«Что же Будимир помалкивает? — подумал Жихарь. — Лучше я подхвачу братку да побегу в лес — в таком платье не больно‑то догонит. Хотя это, конечно, полный позор…»

— Какая там покровительница, — сказал он, стараясь не сорваться на крик. — Просто мне эта рубаха приглянулась: тут и головушка мертвая, и другие страшилы — не всякий и полезет. Да, — оживился он, мысля отвлечь красавицу.

— Ты не знаешь, что за тварь мы с Яр‑Туром завалили?

Морриган даже не оглянулась на дорогу, где валялось в пыли растоптанное чудовище.

— Ах, это? — Она положила ему на грудь ладонь. — Это лишь у вас в глуши могло сохраниться нечто подобное. Была некогда такая игра, игроки делились на отряды по одиннадцать человек, и те, кто проигрывал… Впрочем, это неинтересно…

Ладонь, ни теплая, ни холодная, гладила его грудь, и богатырь со стыдом услышал в себе вовсе неуместное при разверстой могиле чувство.

«Заморочила!» — еще подумал он и протянул вперед руки. Пальцы не ощутили никакой ткани. А всего остального он уже не помнил до тех пор, покуда не услышал из немеряной дали знакомый голос:

— Успокойтесь, сэр Джихар! Я, оказывается, жив, и не стоит вам так отчаиваться и колотиться всем телом о землю… Или вы, может быть, решили этим упражнением укрепить мышцы рук?

Жихарь шумно выдохнул, открыл глаза, понял и увидел, что под ним действительно рыхлая земля, а очертания стройного тела на ней стремительно осыпаются и пропадают…

Рыжие краснеют легко, охотно и ло любому поводу. Богатырь вскочил и спешно привел себя в порядок.

— Не устаю удивляться причудливым обычаям отдаленных стран и народов, — продолжал живехонький Принцев голос. — Должно быть, ваш похоронный обряд связан с плодородием земли…

— Чтоб ты сдох! — жалобно сказал Жихарь. — Ты откуда?

Лицо Яр‑Тура оставалось еще бледным, и ноги не держали, но глаза горели веселым блеском.

«И этот меня на сеструхе приловил, срам какой!» — охнул Жихарь и начал оправдываться:

— Это она сама, правда, хочешь, земли съем? — И потащил в рот добрую горсть. — Я ей говорил — нехорошо, если мы побратимы, значит, она и мне сестра… Куда там!

— Кому вы говорили, сэр брат? — встревожился Принц.

— А у тебя сестра есть? — ответил Жихарь вопросом на вопрос. Царь Соломон три вечера убил на то, чтобы обучить богатыря этому нехитрому приему, успешному во всякой словесной стычке.

— Какая сестра? — Яр‑Тур, видно, тоже кое‑что усвоил. — Я не уверен до конца и в собственном существовании, а вы говорите — сестра.

Жихарь облегченно выплюнул землю.

— Да это я так — разморило на солнце, вот и почудилось. Не обращай внимания, это меня полуденница морочила. Ты лучше рассказывай, как там.

— Не понимаю…

— Ну, куда ходил, кого видел, пригодились ли мои советы…

— Я по собственной неосторожности напоролся на клык нашего противника — вот и дыра на штанах, и кровь… А больше ничего не помню. Видимо, этот яд не убивает. И теперь я лишен возможности разделить с вами честь победы…

— А вот это ты зря. — Жихарь остался довольнехонек, что Яр‑Тур ничего не видел. — Ты, прежде чем свалиться, оторвал ему голыми руками те головы, которые вроде глаз, а мне осталось только добивать.

Жихарь вытаращил глаза и смолк — на могильной земле валялось несколько жемчужин с черного платья.

— А куда подевались всадники?

— Вот этого не скажу. Полетели вперед, только пыль поднялась. Мы им, получается, дорогу открыли. Должно быть, невдалеке город или селение.

Чих‑орда зря коней не мучает, появляется сразу под стенами и идет на приступ.

— Отчего же не слышно звуков битвы? В самом деле, с горы, куда уходила дорога, не доносилось никакого шума, не поднимались клубы дыма.

— А давай сходим и посмотрим, — предложил Жихарь, стремясь увести Принца с этого места, где на дороге оставались следы волшебной повозки — ниоткуда возникшие и в никуда обрывавшиеся.

— Извольте, сэр Джихар, — сказал Яр‑Тур. — Хотя ноги, надо признаться, словно деревянные.

— Держись за меня, — сказал Жихарь и свистнул Будимира. Ему стало все равно — напорются ли они вновь на Чих‑орду или ее противников. Хотелось есть, пить и выспаться как следует.

Пройти пришлось немного — шагов двести или чуть более. Ископыченная дорога обрывалась круто вниз, в пропасть. Дна у нее не было видать из‑за клубившегося внизу тумана, да и противоположного края за тем же туманом не наблюдалось. Разлом тянулся и влево и вправо, насколько глаз досягал.

— Не припомню, чтобы на чертеже было нечто подобное, — сказал Принц.

Далеко впереди, если как следует вглядеться, сверкали белые пятна — то ли вечные снега на горных вершинах, то ли облака, освещенные снизу солнцем. Но солнце на закат пока еще не собиралось.

Жихарь осторожно лег на живот и заглянул вниз, потрогал землю и камни.

— Корни еще не успели высохнуть, — объявил он. — Словно земля только что провалилась — без стуку, без грюку… Все вранье! — внезапно решил богатырь. — Это не пропасть, а одна только видимость. Чих‑орда уже давно ускакала по дороге, а нам оставила этот морок, чтобы мы не пустились в погоню.

— Ни одному человеку на свете, — сказал Яр‑Тур, — не позволю я преуменьшать наших бойцовских достоинств, но и преувеличивать их до такой степени вряд ли разумно.

Жихарь встал, выворотил из земли хороший камешек и, размахнувшись, швырнул его наугад. Камень погрузился в туман, и долго еще ничего не было слышно, потом раздался тупой удар и неожиданно громкий, переливчатый визг.

— Попал! — обрадовался богатырь. Но всякое желание проверять, подлинная ли пропасть, у него исчезло. — Все понятно, — сказал он. — Это Мироед не утерпел, не дождался своего часа, отхватил кусок земли. Братка, покуда твоя душа летала, так ни о чем таком не слышала?

Принц побледнел, хотя бледнеть было вроде уже некуда.

— Там темнота, тишина и ничто, — пробормотал он наконец.

Тут уже и Жихарь спал с лица.

— То есть как? Ты что хочешь сказать? Что вот убьют меня, похоронят — и все? И я ничего не увижу и не услышу, отца с матерью не узнаю?

Принц тяжело вздохнул:

— Похоже на то, добрый сэр брат. От такой лихой мысли Жихаря снова потянуло прыгнуть в разлом и проверить, чтобы уж сразу, да не дал Будимир: взлетел на шляпу, стал бить крыльями по лицу.

— Эй, эй, чего дерешься? — пришел в себя Жихарь и тут же вывел из головы утешную мысль: — Так ты, друг, не по‑настоящему умер, вот ничего и не было!

А которые всерьез ходили на тот свет, другое говорят…

Утешение было слабое, ненадежное: Жихарь ездил в дружине с двенадцати лет, и покойников видал‑перевидал, и Принц совсем недавно лежал мертвее мертвого… "Да мы уже в Навьем Царстве, — в который раз подумал богатырь.

— А там если еще умрешь, так точно ничего не будет…"

Чтобы отвлечь голову, он достал золотую ложку и положил ее на плоское место. Стебель устремился прямо в сторону пропасти.

— Не обойти, значит, ее, — сказал Жихарь. — Нашей дорожке край вышел…

— Как хотите, сэр брат, — сказал Яр‑Тур, — а я назад не поверну.

— Да никто назад не собирается. Я только говорю, что не обойти нам ее.

— Мы сплетем веревку, — оживился Принц и вдруг помрачнел: должно быть, видел там не только темноту.

— Могилу не годится оставлять пустой, — вспомнил Жихарь. — Нужно похоронить в ней кого‑то другого и зарыть. Иначе она все время будет тебя ждать, а ты о ней думать и спотыкаться на ровном месте.

— Брат, уж не собираетесь ли вы зарыть какого‑нибудь несчастного прохожего?

— Вовсе не обязательно человека. Будимир, хороший мой, ты бы поискал кого подходящего.

Петух неохотно слетел со шляпы.

— Хуже нет на живого могилу оставлять…

— Может быть, бросить туда чудовище?

— Нет, пусть страхоила птицы растащат… Ходил Будимир недолго и недалеко, нашел на дороге раздавленную копытом полевую мышь. Жихарь торжественно раскачал убиенного зверька за хвостик и бросил в яму, а потом нашел костяную лопатку и принялся кидать землю, приговаривая:

Из‑за леса, из‑за гор Едет старый Свдтогор.

Не на добром на коне — На неструганом бревне.

Он без носа, без ушей, Полна пазуха мышей.

Мышки плачут, а ползут, Тело белое грызут.

Одна мышка околела, Всему миру надоела.

Стали мышку хоронить, Она стала говорить:

"Вы не бейте меня в лоб, Не валите меня в гроб, Я накрашусь, наряжусь, Добрым людям пригожусь:

Стану горе горевать, Стану в поле полевать.

Буду пряжу я сучить, Красных девушек учить

И старухам на корысть Светлый месяц буду грызть, Воды чистые мутить, Шутки смертные шутить.

А поганым на беду Лихорадку наведу, Чтобы ложку сирота Не тащил бы мимо рта…"

Принц присоединился к побратиму, и вдвоем они скоро закидали яму.

— Эх, помянуть нечем, — пожалел Жихарь. — Хотя… Давай‑ка у ордынцев еще в шатре посмотрим.

— Вот подлинные храбрецы! — воскликнул Принц. — Как дружно они бросились в пропасть по приказу вождя!

— Вам, королям, только таких дураков и подавай, чтобы в любую дыру кидались по приказу. Да и почем ты знаешь: может, был там и мост, только не для нас?

Или земля им вслед обрушивалась? Дело темное…

— Непонятно, почему они не оставили стражу ни при нас, ни при шатре, — сказал Яр‑Тур.

— Ну, это‑то как раз понятно, ты Чих‑орды не знаешь. Она может ходить только в полном составе. Вот ты же не можешь переложить руку с одного колена на другое, чтобы, скажем, мизинный палец на прежнем месте остался?

Так и они, всегда вместе, такой порядок.

— Постойте, сэр брат, — сказал Принц. — Помнится, вы говорили, что сын сэра Чихана убит вашей рукой — Стало быть, он пребывал отдельно?

— Вестимо, отдельно. Я его нарочно стерег. Он ведь захотел отроиться от главной орды, свою завести. Они, знаешь, живут пчелиным обычаем; чтобы образовать свой рой, всегда уходит младший сын. Тут уж люди не зевай, бей, покуда не размножился. А плодятся они, ты и не поверишь как…

Когда Жихарь был еще маленьким Жихаркой, его пестуны Кот и Дрозд держали при лесной разбойничьей избушке пасеку, так что про пчел богатырь знал очень много. А Принц не успел как следует разглядеть пленителей, вот и верил всему.

— …и вылазят оттуда один за другим, сразу взрослые и на конях, даже при оружии! Глаза, если ты заметил, у них навыкате, и не глаза даже, а черные бельма в сеточку…

Принц только головой мотал.

— В первое‑то время все люди сами не знали, как жить на земле, — объяснял Жихарь. — Вот и смотрели на всяких зверей, и тянулись за ними. Кто‑то взял в пример волка, кто‑то медведя, кто‑то подколодную змею. А пращурам Чих‑орды приглянулись пчелы: дружные и всегда с медом. Только Чих‑орда вместо меда копит золото. Вот бы нам это золото добыть! Там его столько, что за него нам Полуденную Росу сюда сами принесут, и еще сдача останется.

Слышал ведь, откуда у меня золотая ложка?

— Откуда? — Чего он там слышал, в смертную‑то минуту.

— У царевича Билята забрал. А больше у мертвых ничего брать не буду. Из‑за нее все и началось. Тоже мне, ваджра! Удивлялся еще: на что ему такая большая ложка, у них и рты почти заросли, стали вроде хоботков…

— Тогда понятно, почему они испугались чудовища, ведь оно похоже на паука!

— Было похоже, — поправил богатырь. — Про мертвых всегда нужно говорить «был», а то встанет от неосторожного слова. Я, например, этим бродячим умрунам всегда удивляюсь. Казалось бы, выкопался из могилы — радуйся ясному солнышку и доброй чарке. Нет, они норовят живых людей грызть и душить…

— Должно быть, ТАМ с ними что‑то происходит такое страшное, что они не терпят живого, — предположил Яр‑Тур.

— Да ну? Расскажи‑ка! — потребовал Жихарь. — А то станем ночевать, а ты меня в полночный час задавишь…

Рука Принца заплясала у пояса в поисках меча.

— Да я же смеюсь! — Богатырь на всякий случай отскочил. — Ты со своими друидами шуток не понимаешь. Как же ты королем‑то будешь? Всех шутов переказнишь и от тоски околеешь! Да будь ты настоящим умруном, Будимир тебя давно бы разоблачил и рассыпал в прах… Уймись, братка, нам и так тяжело!

Тяжело‑то тяжело, да не очень. Будимир нашел бьющий на склоне родничок.

Размачивали каменный ордынский сыр и помаленьку жевали, раскидывали мыслью туда‑сюда, как преодолеть нежданную преграду. Сильно грамотный Принц рассказал историю про Икара.

— Вот дурак, — пожалел греческого юношу Жихарь и тут же признался себе, что и сам бы не утерпел пихнуть в солнце кулаком.

Он порылся в памяти, вдруг неклюд Беломор заронил туда и тайное Летучее Слово, но обнаруживались только жалкие ошметки этого сложнейшего заклинания: «Если б кто на спину мне бы присобачил два крыла…» Они приподняли богатыря от силы на два пальца.

Принц сказал, что знает особые травы, из которых можно приготовить подходящую для полета мазь, но не уверен, что травы эти здесь произрастают.

Да и сам полет, как считают мудрейшие из друидов, происходит целиком и полностью в голове намазанного.

Оба то и дело заискивающе поглядывали на петуха — не возьмется ли за перевоз? Но Будимир на эти взгляды только крутил кончиком крыла у виска.

— А Шамир? — предположил Принц. — Он бы мог прогрызть нам путь к самому дну пропасти…

— А мы тем временем заложим тут город, покорим под ноги окрестные племена и начнем володеть и княжить… — сладким голосом убил мечту Жихарь и тут же предложил приманить Демона, оседлать его и так лететь.

Дело шло к вечеру. Решили на ночь устроиться в ханском шатре («Юрта называется!» — пояснил Жихарь). Выкинули вонючие кошмы, полюбовались, пока свет позволял, узорами на обнаружившемся ковре. Нашелся и бурдюк с перебродившим молоком. Принц даровой выпивкой побрезговал, а Жихарь, зажмурив глаза и нос, пригубил.

— После бани сойдет, — сказал он и глубоко задумался. — Да, хорошо бы в баньку. Полюбилась тебе банька — не та, предательская, а настоящая, у адамычей?

— Когда в мои руки попадет тот, по вине которого я лишен семьи и престола, — сказал Принц Яр‑Тур, — он у меня не получит легкой смерти и сполна узнает, что такое веник!

— Вот все вы, короли, такие — мучители. Каменки у нас нет, зато есть Будимир, птица на все случаи жизни. Жару от него может быть побольше, чем от иной печки…

Будимир кочевряжиться не стал и, пока побратимы у родничка наполняли кожаные ведра, начал поддавать жару. Когда Жихарь и Принц вернулись с водой, юрта над землей аж подпрыгивала. Жихарь долго‑долго глядел на эти пляски тонкого купола, а потом заорал:

— Будимир! Отдыхай, береги силы! И этого хватит!

И добавил, поворотившись к Принцу:

— Глупый был твой Икар, да и батюшка его Дедал не лучше. Охота была крыльями махать, руки портить! Далеко им до некоторого младого витязя.

Завтра же будем на той стороне пропасти!

Дата добавления: 2015-08-03