Конец календаря.

Кувшин-календарь, позволяющий рассчитывать все фазы развития, все необходимые для урожая природные явления и отмечающий точные дни языческих праздников, был, по всей вероятности, важной принадлежностью ритуала и отражал состояние агротехнических знаний IV в., достаточно высокого уровня для того времени.

Ромашковский глиняный календарь дает нам ряд ценнейших сведений о трудах и верованиях древних полян. Он приводит в стройную систему многие разрозненные представления о язычестве, славянской демонологии и теологии. Ромашковский календарь построен в расчете на те яровые хлеба, которые возделывались на киевских полях с эпохи триполья, т. е. не менее чем за 3500 лет до черняховской культуры.

Быть может, этот календарь отразил и архаичный культ Рода, предшественника Перуна и Ильи. Исключительно важны для нас и верные агротехнические наблюдения автора календаря, позволяющие нам присоединиться к летописцу, считавшему полян языческой поры "мужами мудрыми и смысленными". В киевском глиняном календаре отразился тысячелетний опыт приднепровских земледельцев. Ромашковский кувшин-календарь с его детальнейшим расписанием всех дней жизни ростков и колосьев, выдержавший пять расчетных проверок (гипотеза об учете жизни зерна не в счет), помогает подойти к расшифровке знаков еще на нескольких ритуальных сосудах черняховской культуры из разных мест. Это трехручные вазы из Среднего Поднепровья (Черняхов?) и Нижнего Днепра (Каменка Днепровская).(Сымонович Э. А. Орнаментация черняховской керамики. - МИА. М., 1964, № 116, с. 325; рис. 26 - сосуд из коллекции Кундеревича (Киевский музей) С. В. Коршенко, располагавший архивными материалами, относил его к Черняхову (см. с. 327); с. 326, рис. 27 и 4 (Каменка Днепр).)

Оба сосуда орнаментированы по плечикам; орнамент расчленяется ручками на три участка, а участки подразделяются в ряде случаев на три квадратных секции. В сумме это дает девять секций, но причислить эти вазы к тем, которые выше определены как сосуды для девичьих подблюдных гаданий, нельзя потому, что здесь нет изображений конкретных месяцев. Скорее всего здесь представлены три сезона: весна, лето, осень. Обосновать это предположение трудно при недостаточности материала, но некоторые соображения высказать можно для будущей проверки. (Рис. 32, 37).

Участок с двумя крестами на вазе из Черняхова естественнее всего отнести к середине лета, к июню или к июню - июлю. Тогда крайний правый квадрат должен соответствовать августу. В этом убеждает наблюдение над распределением узора, состоящего из капель, что, возможно, заменяло здесь волнистые дождевые линии других сосудов. Эти "капли" покрывают все квадраты условной "весенней" секции, густо усеивают косой крест, условно отнесенный к июню и отсутствуют на знаке июля. Как и на ромашковском кувшине, где дождевые струи именно в июле уходят вниз, под землю, так и здесь, на сосуде из коллекции Кундеревича линия капель опускается вниз и обозначена только y нижней кромки августовского квадрата. Над этой, как бы ушедшей в землю водой, изображено солнце, столь необходимое при августовской жатве. "Осенний" участок орнамента не поделен на три квадрата. Здесь всего один квадрат в середине с косым крестом; от него идут в обе стороны извилистые линии, щедро усаженные каплями. Вокруг косого креста четыре изображения колоса (?). Крест свидетельствует в пользу обозначения здесь солнечной фазы и, очевидно, осеннего равноденствия 23 сентября. Знак колосьев может быть истолкован как символ обмолота, происходившего в сентябре. Перерыв в длинной линии капель быть может обозначает пожелание, чтобы в осеннюю пору нашлись солнечные, бездождные дни для молотьбы? В целом сосуд из Черняхова следует, очевидно, приурочить к летне-осеннему циклу обрядов от Купалы до рождества богородицы, устойчивого дня рожаниц, дня празднования собранного и ссыпанного в закрома урожая. Сосуд из Каменки Днепровской менее выразителен. Там орнамент тоже разделен на три участка; в одном из них косой крест - может быть, это июнь? Через два знака, на месте сентября дан не косой крест, как на вазе Кундеревича, а вытянутый вдоль орнаментальной полосы прямоугольник, напоминающий августовско-сентябрьский прямоугольник на ковше из Войскового. Остальные знаки неясны и невыразительны.

Если ромашковский кувшин был настоящим календарем языческих молений о дожде в точные, нужные полям сроки, определенные вековым опытом, то ритуальные вазы из Черняхова и Каменки сходны с ним только в том. что охватывают не весь год, а только его аграрную, яровую часть. Однако эти сосуды никак нельзя счесть календарями - на них есть только приблизительная календарная приуроченность главных летних празднеств, связанных с кульминацией (Купала) и завершением сельскохозяйственного цикла (жатва и уборка урожая). Это, очевидно, - праздничные обрядовые чаши.

* * *

Ритуальные сосуды с календарными знаками открывают нам схему годичного цикла языческих аграрно-магических обрядов. Если этнография может наполнить эту схему обрядами, песнями, хороводами, танцами, купальскими кострами, братчинами и "рожаничными трапезами" по поводу нового урожая, то анализ таких драгоценных археологических находок, как сосуды с календарными пометами, дает всему многообразному этнографическому материалу двухтысячелетнюю хронологическую глубину, указывая на устойчивость народной земледельческой обрядности и на существование тысячелетней дохристианской традиции многих праздников, которые этнографы знают уже в православной форме (крещенье, Борис Хлебник, семик, Иван Купала, ильин день, спас).

Два из рассмотренных нами сосудов связаны со святилищем внутри поселка. Это лепесовские чары для новогоднего "чародейства". Очевидно, какая-то часть святочных обрядов (вроде ряженых, бродивших от двора к двору) выполнялась в поселке или около него, но зимнее время привязывало святки к дому и селу. Чара № 2 (по нумерации М. А. Тихановой) предназначалась для заклинаний на весь год и на все области хозяйства: земледелие, охота, прядение пряжи и т. п. Над этой чарой должны были петь "славу хлебу".

Чара № 1 служила в последнюю святочную ночь, в "крещенский вечерок" и тоже связана с помещением, в котором девушки гадали о своей судьбе.

Все остальные ритуальные сосуды относятся к праздникам и молениям, проводимым вне дома, вне села, в непосредственной близости к природе, к горам, родникам, священным "рощениям" и засеянным полям.

Ромашковский кувшин был не столько сосудом, сколько священным календарем для определения всех языческих действий над яровым полем. Кувшин, покрытый обозначениями всех праздников и всех необходимых дождей и вёдра, несомненно, делал святой наполнявшую его воду. Этой водой могли поливать (как священник во время молебна о дожде) и первые ростки и начавшую колоситься пшеницу во все жизненно важные этапы жизни нивы. С этим кувшином как вместилищем святой воды встречали и семик с его березками и купалу, ильин день и зажинки, когда святой водой следовало полить последний, оставленный Волосу сноп на поле. Кувшин действовал весь тот срок, который был так тщательно и точно расчислен при его изготовлении.

Жатвенные, урожайные сосуды (Войсковое и дp.) характерны тем, что на них или вычленяются из годового цикла особо летне-осенние месяцы, связанные с вызреванием и сбором урожая, или календарная символика ограничивается лишь показом июньско-сентябрьского отрезка года. Осенняя солнечная фаза, как правило, плохо отражена в славянском фольклоре: в отличие от Нового года, масленицы и купалы костров в дни осеннего равноденствия не зажигали. Hо здесь солнечные кресты, поставленные после интервала в два месяца от купалы (двойной крест), вполне определенно фиксируют осеннюю фазу, пренебрегая весенней, масленичной (весеннее равноденствие), и не обозначают её крестом.

Ковш, который славяне, по сведениям Ибн-Русте, наполняют зерном и поднимают после жатвы к небу, представлен ковшом-кубком из Войскового.

Рассмотрение календарной системы IV столетия н. э., умело сопоставленной с вегетационными сроками, неизбежно ставит перед нами вопрос о древнем славянском жречестве. Подобные расчеты и их воплощение в реальном календаре были, по всей вероятности, делом жрецов, волхвов, чародеев, "облакопрогонителей", специальных людей, занимавшихся обрядовой стороной жизни и руководивших разнообразными обрядами. Ковш-кубок из Войскового был найден в нестандартном погребении: курган с кострищем, сожжение покойника, около тысячи фрагментов разбитой посуды (определено 18 сосудов), деревянная конструкция с глубоко врытыми столбами - все это необычно для черняховской культуры вообще и для данного могильника в частности. Здесь на большое поле погребальных урн приходится всего лишь две курганных насыпи.(Бодянский А. В. Результаты раскопок…, с. 174.)

Учитывая непосредственную близость к с. Волосскому, можно предположить, что в необычном кургане с архаичным обрядом сожжения был погребен некий славянский чародей, волхв Волоса, жрец бога обилия, богатства и торговли.

Сгусток черняховских поселений y Порогов конкретизирует торговую ситуацию славян Среднего Поднепровья, известную нам лишь по бесчисленным кладам серебряных монет: здесь находилось единственное в черняховской культуре укрепленное городище (y с. Башмачки) и ряд простых поселений. Это был самый южный форпост лесостепных славян на пути "в Греки", защищавший опасные переправы на многочисленных порогах, так красочно описанные шестьсот лет спустя Константином Багрянородным. В свете очень давних, завязавшихся почти за тысячу лет до рассматриваемых ритуально-календарных сосудов связей славянского Среднего Поднепровья с причерноморскими античными центрами нас не должно удивлять наличие сходных со среднеднепровскими гадательными сосудами ни y днепровской луки, ни в самом конце днепровско-бужского пути близ устий Гипаниса и Борисфена. Наоборот, священные чаши в Березанском лимане воскрешают в нашей памяти более ранние (но, может быть, еще функционировавшие и в черняховское время, в "трояновы века") сколотские изваяния божества с золотой гривной и рогом изобилия, божества во многом подобного Волосу. Как мы помним, одно из средоточий таких идолов VI - V вв. до н. э. приходилось на днепровскую луку, на район вокруг Волосского и Войскового.

В середине X в. важным культовым местом русских дружинников и купцов, везших товары в Грецию, был остров Хортица, неподалеку от Войскового.(Очень интересны и верны выводы А. Т. Смиленко относительно южных рубежей черняховской культуры: сгусток в днепровской луке исследовательница причисляет к основной лесостепной зоне, а причерноморские "черняхоидные" памятники в состав собственно черняховской культуры не включает, отмечая черты сходства с позднескифскими (степными) памятниками. Однако Смиленко отмечает наличие на берегах лиманов и настоящих (прибывших с севера) черняховцев-славян. Смiленко А. Т. Слов'яна та їх сусiди в степовому Поднiпров'ї. Київ, 1975, с. 46-48 и рис. 8.)

Тема календарной обрядности должна была бы вовлечь нас в широчайший круг фольклорных материалов, собранных за два столетия русскими, украинскими и белорусскими этнографами. Hо этот драгоценный фонд древнего народного искусства (некогда ритуального) так необъятен и значение его для познания истории народной культуры столь велико, что в этой книге в полном виде он представлен быть не может, а в кратком пересказе давать его нельзя.

Дата добавления: 2015-08-03